ГЛАВА 28
Я подошла к окну и отдернула шторы. Было довольно поздно, и в небе показалась луна. Неожиданно я увидела всадника, скачущего по залитой лунным светом общественной земле по направлению к Хаверинг-холлу. Подскакав к ограде нашего сада, он неожиданно исчез из виду, видимо привязывая лошадь, потом появился снова, перепрыгнул через ограду и без всякой боязни приблизился к дому. Я застыла от удивления. Потому что Уилла Тайка я узнала бы и за пятьдесят миль.
Перейдя лужайку, он остановился перед домом и стал пристально изучать окна, словно кого-то разыскивая. Тихонько рассмеявшись, я распахнула окно и высунулась наружу. Он приветственно поднял руку и неторопливо прошел через клумбу прямо ко мне. В моей груди родилось смутное воспоминание о какой-то другой девушке из моей семьи и каком-то другом парне, которые вот так же разговаривали ночью, но они болтали о любви.
— Что случилось? — требовательно спросила я.
— Вот смотрите. — И Уилл протянул мне руку, в которой что-то белело. Мне было не видно, что именно. Тогда он наклонился, поднял с земли камешек и обернул его в какую-то бумагу. — Я подумал, что вам это будет интересно. — Его голос звучал почти просительно. — Вы как-то рассказывали об этом раньше, когда мы с вами были друзьями.
Уилл приготовился бросить камешек в окно, и я отступила на шаг, не успев спросить, можем ли мы опять ими стать. Бросок был метким, и небольшой снаряд влетел прямо в комнату. К тому времени, когда я, подняв его с пола, снова подошла к окну, Уилл уже уходил. Я не стала окликать его.
Развернув камень, я разгладила бумагу. Лист был смят и зачитан, словно прошел через руки по меньшей мере дюжины людей. На нем красовалась картинка, изображающая прекрасную белую лошадь и трапецию с двумя фигурками на ней. Внизу витиеватыми нарядными буквами было выведено: «Великолепное Воздушное и Конное Шоу Роберта Гауэра».
Это были они. Маршрут, разработанный Робертом, привел их сюда. Мне следовало ожидать их раньше, ведь Селси находилась в двух шагах от Вайдекра, но, видимо, они выступали в деревушках. К тому же их задержали похороны Данди.
На мгновение жгучий гнев ослепил меня, в глазах потемнело. Ничто не повлияло на ход их жизни. Роберт гастролировал, как прежде. Джек, как прежде, стоял наверху, сияя лучезарной улыбкой. Кэти, наверное, была такой же пустой и глупой. Они продолжали выступать, делая хорошие сборы. Все было как прежде. Они будто не заметили, что убили ее и меня.
Я выронила афишу и подошла к окну глотнуть свежего воздуха. В эту минуту я могла бы убить их всех. Они ничего не чувствовали, хотя жизнь Данди оборвалась, а моя была пуста, как ореховая скорлупа. Я простояла у окна довольно долго, пока наконец мое дыхание не выровнялось и я не смогла вернуться в комнату. Подняв с пола бумагу, я посмотрела, где они сейчас выступают.
Это было недалеко от Мидхерста, и последнее вечернее шоу происходило как раз сейчас. При желании я могла бы успеть на него.
Глубоко вздохнув, я задумалась. Конечно, можно было бы позволить им работать спокойно. Пусть Ри ворует кроликов на моей земле, пусть они пройдут дорогой кочевников и цыган мимо моего дома, ни о чем не догадываясь. Наши дороги разошлись, мы больше никогда не встретимся. Они принадлежали к той, другой жизни, которую я оставила навсегда.
Я задумчиво провела пальцем по буквам. Именно они позволили Уиллу догадаться обо всем. Там было написано «Роберт Гауэр», а я рассказывала ему, что работала у человека, которого звали Роберт. Надпись над картинкой гласила: «Сноу — Изумительный Считающий Конь», а Уилл, конечно, запомнил мой рассказ о белоснежной лошади, которая умела показывать фокусы. Я знала — он помнил все, что я когда-либо говорила ему. И возможно, он подумал, что это мои старые друзья, которые помогут мне взглянуть на Хаверингов и на Пери трезвыми глазами. Уилл чувствовал, что потерял меня, и подумал, что эта встреча может помочь нам.
Я расхаживала по комнате большими шагами и не могла найти себе места. Взгляд, брошенный на часы, подсказал мне, что если я хочу увидеть, как Гауэры живут без нас с Данди, то мне пора ехать. Я смогу, смешавшись с толпой, удовлетворить свое любопытство, а потом так же бесследно исчезнуть.
Или же я смогу явиться к ним, как разгневанная фурия, жаждущая мщения. Это моя земля, и я здесь хозяйка. Я могу назвать Джека убийцей, призвать Ри в свидетели, и никто не осмелится возразить мне. Я могу добиться того, чтобы Джека повесили. Я велю конфисковать лошадей, отослать Кэти обратно в работный дом, а Ри — в тюрьму и заставить Роберта в позоре доживать свои дни в Уорминстере. На моей стороне теперь были закон и власть.
А можно поступить по-другому. Я могу вернуться к ним от скуки и безделья новой жизни. Я не сомневаюсь, что они встретят меня как заблудшую, но дорогую дочь. Они обнимут меня и заплачут вместе со мной светлыми, облегчающими душу слезами. Я научусь новым номерам и исчезну отсюда навсегда, не оставив и следа. А человек, ненавидевший силки, и Джеймс Фортескью могут управлять Вайдекром и дальше, не беспокоясь обо мне.
Мне казалось, что целая жизнь прошла с тех пор, как я уехала от них, сказав себе, что никогда не вернусь обратно. Но тогда я еще не знала, как это тяжело.
Нерешительность измучила меня. Метнувшись к гардеробу, я достала амазонку и надела ее. Пери, должно быть, пьет у себя в комнате, леди Кларенс либо пишет письма в гостиной, либо читает в библиотеке. Никто из них даже не услышит моих шагов по коридору. Я надела перчатки и шляпку, опустив на лицо вуаль, чего никогда не делала раньше. Взглянув на себя в зеркало, я поняла, как сильно изменилась за это время. Человек, не знавший меня, подумал бы, что я знатная леди, и, возможно, назвал бы меня красавицей. Я не была больше вечно голодным цыганским отродьем с синяками на лице. Отвернувшись от зеркала, я вышла и крадучись спустилась вниз по черной лестнице.
Поскольку ночи стали холодными, Кея ставили на ночь в конюшню, но дверь туда была открыта, и я, войдя, быстро оседлала его. Когда я затягивала подпругу, появился конюх с охапкой сена и удивленно уставился на меня.
— Я собираюсь на прогулку. — Мой голос не был похож на нерешительное сюсюканье молодой леди. Я снова была Меридон, которая могла кричать на пьяного отца и приказывать Ри. — Я поеду одна и не хочу, чтобы они, там в доме, знали об этом. Вы понимаете меня?
Он молча кивнул.
— Если кто-нибудь хватится Кея, скажите, что вы приведете его позже.
Парень опять кивнул. Его глаза округлились от удивления.
— Все в порядке? — улыбнувшись, спросила я.
В ответ он неожиданно просиял.
— Конечно, мисс Сара, — сказал он, обретя голос. — Я никому не расскажу, что вы уехали. К тому же все ушли на представление и оставили меня здесь одного. Никто ничего и не узнает.
— Спасибо, — сердечно поблагодарила я его, вывела Кея и села в седло.
Я поскакала по главной дороге на Мидхерст, предполагая, что Роберт выбрал южное предместье города, и не ошиблась. Издалека я увидела ярко освещенную дверь большого амбара и целый табунчик лошадей, привязанных поодаль. У изгороди также стояло несколько фермерских повозок.
В дверях никого не было. Спешившись, я привязала Кея к изгороди и направилась внутрь сарая.
Войдя, я встала позади толпы и прислонилась к стене. Раздалось громкое «ох!», и я взглянула вверх. Там на платформе стоял Джек. Джек — дьявол, Джек — улыбающийся убийца. Все было так, как я боялась, все было как всегда. Будто Данди и не выступала здесь, не летела к нему, как доверчивый ангел с распахнутыми руками, улыбающаяся открытой торжествующей улыбкой, потому что думала, что выиграла главную ставку своей жизни и добилась счастья. Все было так, словно никогда здесь не было ни ее, ни меня.
Закрыв глаза, я услышала его крик «Начали!», как слышала его сотню, нет, тысячу раз прежде. Затем раздалось: «Пошла!», и возбужденная толпа громко охнула. Раздался шлепок крепких ладоней по ногам и гром аплодисментов.
Мне не следовало приходить сюда. Я отвернулась и, зажимая рукой рот, поспешила обратно к выходу. Когда я очутилась на улице, меня вырвало. Меня рвало снова и снова, и между двумя приступами рвоты я вновь и вновь слышала его «Пошла!» и видела его руки, протянутые для того, чтобы бросить Данди. Бросить ее…
— Итак, леди и джентльмены, наше представление на сегодня закончено! Но мы остаемся с вами до четверга! Милости просим к нам снова! Приводите своих друзей! Вас приветствует Великолепное Шоу Роберта Гауэра!
Голос принадлежал Роберту. Радостная уверенность, звучащая в нем, подействовала на меня как удар. Я вытерла рукой рот и пошла к дверям. Толпа двигалась мне навстречу, какая-то женщина нечаянно толкнула меня, но, глянув на мой роскошный наряд, рассыпалась в извинениях. Я даже не видела ее. Мои глаза были прикованы к арене, к яркому кругу свежих древесных опилок, к Роберту Гауэру, стоящему в центре.
Все так же не глядя по сторонам, я пошла к арене и, перешагнув через мешки с сеном, очутилась на своем обычном месте, где стояла всегда, принимая аплодисменты. Роберт обернулся ко мне, его обычная улыбка угасла, уступив место недоуменной гримасе. Он не узнавал меня и явно не понимал, чего хочет от него эта благородная дама. Я остановилась прямо перед ним и, не произнося ни слова, подняла кнут и хлестнула его по лицу: сначала по одной щеке, потом по другой. Его руки сжались в кулаки, он шагнул ко мне, но внезапно заколебался и взглянул на меня более пристально.
— Меридон! — воскликнул он. — Это ты?
— Да, — процедила я сквозь зубы. Гнев и горе подступили к самому горлу. — Это вам за Данди.
Он непонимающе моргнул. Две красные полосы выступили на его щеках, толпа позади нас притихла, люди стали оборачиваться, прислушиваясь к нашим голосам.
Роберт быстро оглянулся по сторонам, боясь скандала.
— Что, черт побери, с тобой такое? — зло спросил он. — И откуда ты взялась? Что это на тебе надето? Как ты посмела ударить меня?
— Посмела? — Мой выкрик напоминал плевок. — Я посмела? Как ты посмел убить Данди? Как твой проклятый сын, это гнусное отродье, посмел убить ее? И теперь вы выступаете снова, как ни в чем не бывало!
Роберт, недоумевая, поднес руку ко лбу.
— Данди? — переспросил он.
При звуке ее имени что-то словно перевернулось во мне.
Слезы хлынули из глаз, и голос захлебнулся.
— Она делала, как ей велели! — кричала я. — Как велел ей Дэвид! «Бросайтесь к нему, словно верите ему, как себе. Он обязательно поймает вас».
Роберт кивнул, его руки, держащие кнут для пони, дрожали.
— Да, Меридон, — с трудом выговорил он. — Да, я знаю. Но произошел несчастный случай. Джек ведь поймал Данди. Мы все видели это. Но она выскользнула из его рук.
— Он бросил ее! — закричала я.
Роберт задохнулся, и кровь мгновенно отлила от его щек, так, что следы от ударов стали багровыми.
— Он бросил ее о стену! — безжалостно продолжала я. — Он поймал ее, но потом бросил о стену. Он выбросил ее за страховочную сетку, чтобы она разбилась и сломала себе шею. Погибла прежде, чем я успела подбежать к ней. Он сломал ее, как куклу.
Роберт выглядел как человек, которого настиг апоплексический удар, глаза его блуждали, синие губы тряслись.
— Мой Джек… — прошептал он. Затем дико взглянул на меня. — Но зачем? — Его голос был слаб, как у ребенка.
— Потому что она была беременна. — Я едва могла говорить. Силы оставляли меня. — Она носила его ребенка, вашего внука. Он поступил не хуже, чем поступили вы, когда оставили вашу жену на дороге. Он вполне достоин вас.
Глаза Роберта странно моргали, а губы кривились, будто он держал во рту лимон.
— Он убил ее, — повторял он, словно в беспамятстве. — Она носила его дитя, а он убил ее. И она мертва.
Я не сводила с него глаз, опять ставших сухими. Его тщеславие и гордость слетели, словно шелуха. Мне казалось, что он сейчас упадет.
— Да, она мертва. — Я сама не слышала своего голоса. — И я мертва тоже.
С этими словами я оставила его и прошла через толпу, скопившуюся в дверях и глазевшую на то, что происходило на арене. Они напоминали мне тех, в Селси, хоть это и было целую жизнь назад. Выйдя на улицу, я отыскала Кея и оглянулась, мои ноги дрожали, и я не могла забраться в седло.
— Сюда, — послышался голос, и я увидела две подставленные руки.
Это был Уилл Тайк.
Я кивнула и позволила ему подсадить меня. Затем я, не дожидаясь его, повернула лошадь и поскакала к дому. Через несколько секунд он нагнал меня. Лицо его было непроницаемым. Я не знала, видел ли он меня во время этой тягостной сцены, но не сомневалась, что он услышит о ней в ближайший же рыночный день.
Глядя на Уилла, никто ничего бы не понял. Но когда он посмотрел на меня, его глаза были полны жалости.
— Обратно в Хаверинг? — спросил он.
— Да. — Я ощущала себя коконом, из которого вылетела бабочка, сморщенной, безжизненной оболочкой. — Мне некуда больше возвращаться.
Сейчас он скакал рядом со мной, а не позади, как, бывало, он делал, стараясь показать, что сердит на меня. Сегодня мы скакали как равные. И в своем отчаянии я была рада его обществу, чувствуя себя менее одинокой. На небе ярко светили звезды, а окружавший нас лес будто стал темнее.
— Благодарю вас, — сказала я, когда мы подъехали к дому и конюх вышел забрать лошадь.
Мое горло болело, видно, я здорово кричала на Роберта там, на арене.
— Подождите. — Взгляд Уилла был темным и незнакомым. — Погодите, не торопитесь. Не выходите замуж за лорда Пери. Подумайте еще.
Вокруг стояла гулкая тишина и никого не было, кроме конюха, державшего Кея и гладившего его белый нос.
— Все пройдет, — продолжал Уилл. — И ваша боль тоже. Со временем вы станете менее одинокой.
Я покачала головой и даже нашла в себе силы улыбнуться.
— Нет, — хрипло ответила я. — Я и раньше никогда не была счастлива, даже до того, как потеряла Данди. И теперь я не жду от жизни никакой радости.
Уилл наклонился вперед и погладил грубой шершавой ладонью мою щеку, затем лоб и висок. И прежде чем я поняла, что он делает, он взял мое лицо в обе ладони и поцеловал меня единственным ласковым поцелуем. Но так уверенно, будто мы были любовниками.
— Тогда счастья вам, Сара, — проговорил он. — Во всяком случае, вы знаете, куда можно от них уйти.
Я не отстранилась, просто закрыла глаза и позволила Уиллу делать, что он хочет. Мне все было глубоко безразлично. Я прижала его ладони к моим щекам и заглянула ему в глаза.
— Я молю Бога о смерти, — сказала я.
Мы постояли минуту в молчании. Затем Кей шевельнулся и нарушил тягостную тишину. Конюх подставил мне ладони, и я спрыгнула с седла. Уилл сидел неподвижно, будто статуя, и следил, как я иду по сверкающему в лунном свете, словно залитому льдом, двору.
На следующий день мы уехали в Лондон, и соглядатаи леди Кларенс не успели сообщить ей о шоу и молодой леди, очень похожей на меня, но почему-то отзывавшейся на другое имя.
Путешествие не было утомительным. По дороге я вспомнила, как мы кочевали в фургоне отца, где помещались пять человек, или ехали в фургоне Роберта, где кроме нас четверых находилось все необходимое для выступления.
Теперь все было по-другому. Леди Кларенс и я ехали в фамильной карете Хаверингов, лорд Перегрин скакал верхом, чтобы не было скучно. Позади нас двигался экипаж с нашим багажом, в нем также разместились камердинер лорда Перегрина и две наши горничные. Далее следовал огромный фургон с имуществом, необходимым леди Хаверинг для жизни в Лондоне: от простыней до дверного молоточка. И весь этот караван сопровождали конюшие и лакеи, вооруженные дубинками и пистолетами на случай нападения на нас грабителей. К концу первого часа, измученная скукой, я почти желала, чтобы это случилось.
Я оказалась плохой попутчицей для леди Кларенс. Читать я не могла, поскольку в подпрыгивающем экипаже строчки скакали и я не могла водить по ним пальцем. Я захватила с собой несколько счетов Вайдекра времен моей мамы Джулии, но разобрать даже ее каллиграфический почерк оказалось не в моих силах, а леди Кларенс не удосужилась помочь мне. К моему удивлению и некоторому смущению, оказалось, что я плохо переношу дорогу. Я даже не могла поверить в то, что мне, проведшей полжизни на колесах, вдруг стало невмоготу после какого-то часа езды. Но это было так. Меня тошнило от одного вида покачивающихся передо мной стенок кареты, и я благословила бы грабителя, напавшего на нас, если бы он только согласился одолжить мне лошадь.
— Вы побледнели, — заметила леди Кларенс, поднимая голову от книги.
— Мне плохо, — проговорила я. — Это из-за тряски.
— Не говорите «плохо», скажите «дурно», — подсказала она и потянулась к своему ридикюлю.
Оттуда она достала небольшой флакончик и протянула его мне. Прежде я такого никогда не видела.
— Это пьют? — спросила я, поднося его к свету и пытаясь разглядеть.
— Нет, — ответила леди Кларенс, усмехнувшись. — Это нюхательные соли, поднесите их к носу и вдыхайте.
Я открыла пробку, поднесла флакончик к лицу и изо всех сил потянула носом. И тут же едва не задохнулась, моя голова закружилась, а ноздри склеились.
— О Сара! — рассмеялась леди Кларенс. — Вы просто маленький дикарь. Дышите как обычно. Думаю, это вам поможет.
Я опять закупорила флакончик и протянула его ей.
— Мне стало бы лучше, если бы я могла ехать на лошади, — просительно сказала я.
— Это совершенно исключено, — последовал ответ, и беседа была окончена.
Я прикрыла глаза, чтобы успокоить головокружение, и, видимо, сразу заснула, потому что следующее, что я помню, это был стук колес по булыжной мостовой. В недоумении я открыла глаза и выглянула в окошко. Меня оглушила суматоха города и крики носильщиков. Запах был ужасный, а шум стоял такой, словно мы оказались в гуще ярмарки в Солсбери. Я даже не предполагала, что в мире живет так много людей.
— Лондон! — произнесла леди Кларенс со вздохом удовлетворения, ясно говорившим о жертвах, которые она приносит, живя в деревне.
Вместо волнения я испытывала только страх. Я согласилась бы делать что угодно, только не быть Сарой Лейси, приехавшей в Лондон, чтобы провести в нем свой первый сезон, и живущей в особняке семьи Хаверинг. Семьи, состоящей из младшей дочери Джульетты, обитавшей в детской, и недавно вышедшей замуж леди Марии де Монтрей.
— Вы не сможете не полюбить моих дочерей. — Глаза леди Кларенс внимательно смотрели на меня, будто читая мои мысли.
— Не смогу, — неуверенно отозвалась я.
— Не сможете, потому что они для вас не будут даже существовать, — ровно продолжала она. — Джульетта — это маленькая школьница, слишком развитая для своего возраста. Мария — ужасная ворчунья, я постаралась выдать ее замуж, пока муж не почувствовал остроты ее язычка. Она должна быть благодарна мне за это, но она почему-то не испытывает этого чувства. — Леди Кларенс ясно взглянула на меня поверх веера. — Она возненавидит вас, — невинным голосом продолжала она.
Я заколебалась. На какое-то мгновение юная леди Лейси вступила в противоречие с Меридон, цыганкой. Меридон победила.
— Я, конечно, ненавижу потасовки, — решительно сказала я, — но пусть она меня лучше не задевает. И без того мне будет поначалу тяжело.
— Не говорите «потасовки», Сара, — озорно улыбнулась леди Кларенс. — И не будьте такой глупой. Почему вы так боитесь? Ведь вы наконец возвращаетесь в общество, к которому принадлежите по праву рождения. Вы можете положиться на меня, я не допущу, чтобы мои дочери обижали вас.
— Но вы ведь не всегда будете рядом, — возразила я. — И Пери…
Одним взмахом веера леди Кларенс остановила меня.
— Пери боится Марии так же сильно, как он боится меня, — объяснила она. — Не ждите от него помощи, моя дорогая. Но что касается меня, я всегда буду с вами. Мария достаточно эгоистична и тщеславна, чтобы попытаться высмеять вас на людях. Но я не позволю этого. Вы можете быть спокойны.
— Благодарю вас.
Нескрываемый сарказм звучал в моем голосе, но она предпочла не заметить этого.
— О, мы почти приехали, — радостно объявила она. — Это Гросвенор-сквер, а вот Брук-стрит, и тут за углом наш дом.
В ее голосе звучала гордость, и я взглянула на дом. Это действительно был очаровательный белый особняк, украшенный портиком, к которому вели широкие ступени. Его окружала изящная чугунная ограда. Нас, должно быть, ждали, ибо едва карета остановилась, как массивные двойные двери отворились и шеренга служанок и лакеев выстроилась на ступенях. Леди Кларенс, не поднимаясь с места, поправила шляпку и внимательно глянула на меня.
— Вы тоже расправьте поля на шляпке, — коротко приказала она. — И не вздумайте улыбаться им.
Я кивнула и постаралась принять такой же надменный и презрительный вид, какой был у нее. Когда дверца кареты была открыта и ступеньки опущены, леди Кларенс вышла и поплыла в дом, на ходу кивая слугам. Я последовала за ней.
Смущения или неловкости я не испытывала. Я привыкла находиться в центре внимания, когда стояла на арене, а целая толпа зрителей рассматривала меня. Не глядя на любопытные лица челяди, я проследовала в дом.
Огромный холл был очень красив. Если бы леди Кларенс не послала мне предостерегающий взгляд, я бы раскрыла рот от изумления. Прямо перед нами простиралась широкая витая лестница, украшенная резными перилами. На стенах висело множество картин в прекрасных рамах, а в глубоких нишах стояли белые статуи, которые я не успела рассмотреть. Картины в позолоченных рамах изображали полуголых людей в различных простынях, скользящих в лодках или лежащих в лесу. Леди Кларенс поднялась по ступенькам, сопровождаемая дворецким, и вошла в гостиную, выходящую окнами на улицу.
— Мы затопили камин в гостиной, миледи, — сказал дворецкий, — поскольку боялись, что вы продрогнете в дороге. Прикажете подать чай, миледи? Или теплого вина?
Я вошла в гостиную следом за ними. Это была самая необычная комната, которую я когда-либо видела. Каждая стена в ней напоминала четыре высоких и светлых окна. Камин просто терялся во всяких завитушках, лентах и раковинах. Я даже удивилась, как можно его обнаружить и вовремя затопить. Все здесь было импозантным и очень вычурным. Я вспомнила элегантную простоту Вайдекра и затосковала.
— Пыль, — коротко бросила леди Кларенс, входя в гостиную, на ходу снимая перчатки и протягивая их горничной.
Дворецкий, только вчера приехавший из Суссекса, чтобы встретить нас как подобает, бросил уничтожающий взгляд на домоправительницу, которую я прежде никогда не видела. Видимо, она постоянно жила в Лондоне.
Леди Кларенс опустилась в кресло перед камином и поставила ноги на блестящую медную решетку. Затем обратила строгий взгляд на прислугу.
— Пыль на окнах со стороны улицы, — сказала она. — Немедленно все вычистить. Принесите мне почту и бокал подогретого вина и по чашке чая для мисс Лейси и лорда Перегрина.
Дворецкий пробормотал извинения и вышел из комнаты. Домоправительница и горничная выскользнули следом за ним. Леди Кларенс обратила на меня смеющийся взгляд.
— Никогда не будьте снисходительны к слугам. Тысячи из них отдадут все на свете, чтобы получить хорошее место в Лондоне. Разговаривайте с ними твердо и увольняйте, как только пожелаете.
— Хорошо, леди Кларенс, — проговорила я и опустилась в кресло подле нее.
Дверь отворилась, и вошел Пери, сопровождаемый горничной с подносом в руках.
— Наконец-то мы дома, милые мама и Сара, — приветливо обратился он к нам и, жестом отпустив горничную, сам подал бокал леди Кларенс.
— Целая гора писем, — сказал он. — Большая часть для тебя, мама. И примерно полдюжины для меня. Счета, я полагаю.
Он подал поднос с письмами леди Кларенс и стал смотреть, как она разрезает их специальным длинным ножом для бумаг. Когда он увидел, что ее внимание полностью поглощено этим занятием, он вынул из кармана небольшую бутылочку и плеснул из нее в свою чашку. Плутовски подмигнув мне, он стал пить чай с заметным удовольствием.
— Приглашения, — удовлетворенно произнесла леди Кларенс. — Посмотрите, Сара, тут ваше имя.
Она протянула мне негнущуюся белоснежную карточку, и я, водя пальцем по строчкам, стала медленно читать: «Достопочтенная миссис Траверли имеет честь пригласить вдовствующую леди Кларенс Хаверинг и мисс Сару Лейси на бал…»
— О господи! Мама, не позволяйте, чтобы она когда-нибудь делала это при людях, — всполошился Пери.
Леди Кларенс глядела на меня поверх своего письма.
— Разумеется, нет, — сказала она. — Сара, никогда не пытайтесь читать в обществе, пока вы не научитесь это делать не водя пальцем по строчкам и не шевеля губами.
Я переводила взгляд с одного из них на другого. Ведь я так гордилась тем, что умею читать. Но им было никак не угодить.
— Хорошо, я не буду читать при всех, — пообещала я. — Леди Кларенс, я могу пойти к себе в комнату снять шляпку?
Она быстро взглянула на меня, и ее глаза потеплели.
— Да, конечно, моя милая, — сказала она. — Я совсем забыла, что вы нездоровы. Подите прилягте. А потом горничная поможет вам переодеться к обеду.
Я с удивлением глянула на часы, они показывали три часа дня.
— Здесь мы обедаем в другое время, — жеманно объяснила она. — Сегодня обед будет подан в шесть, а когда начнем выезжать, то даже позже. Горничная принесет вам пирожные и сэндвичи в комнату.
— Благодарю вас, — ответила я.
Перегрин подошел к двери и открыл ее передо мной. Его глаза сияли, а дыхание отдавало джином.
— Я сам принесу тебе пирожные, — предложил он. — И мы устроим маленький пикник. Помнишь, как было тогда в лесу, в первый день, когда мы встретились? Я еще принял тебя за конюха, и мы решили, что всегда будем друзьями.
— Хорошо, — покорно согласилась я.
Я последовала за горничной, волоча по полу снятую шляпку. Она отворила одну из дверей и отступила в сторону. Эта изумительная спальня, видимо, принадлежала сварливой Марии до ее замужества. Посредине стояла белая с золотом кровать и такой же туалетный столик с зеркалом наверху и изящной скамеечкой перед ним. У стены располагался гардероб. Сквозь плотно закрытое окно виднелась улица, где гуляли, разговаривали, смеялись по меньшей мере сотни людей. В комнате стоял удушливый запах пудры и духов. Мне показалось, что свежий воздух никогда не заглядывает в этот особняк. Я не могла понять, как можно здесь заснуть.
Раздался резкий стук в дверь, видимо, это пришел Пери. Я открыла дверь, и он вошел в комнату, неуверенно покачиваясь. Откупоренная бутылка с вином наклонилась, и вино пролилось, заливая сливовый пудинг, пирожные, бисквиты и сэндвичи. Маленькое блюдечко с джемом опрокинулось, и с него незаметно капало на сюртук. Весь поднос был залит красным вином, и еда намокла.
Ничуть не смущенный, Пери торжествующе опустил поднос на коврик у камина.
— Теперь мы можем расположиться с удобством, — удовлетворенно заметил он.
— С большим удобством, — хмыкнула я.
Мы чокнулись бокалами с остатками вина и стали есть намокшие пирожные и пахнущие вином бисквиты, а наевшись, привалились друг к другу, как замерзшие щенки, и задремали перед камином, пока горничная не постучала в дверь и не сообщила, что подошло время обедать.