ГЛАВА 20

Мистер Фортескью ожидал нас возле конюшен. Он пригласил Уилла остаться с нами и пообедать, но тот отказался, сославшись на дела. Подождав, пока я соскользну с седла, он подошел к нам попрощаться.

— Если позволите, я вечером еще раз зайду к вам, — сказал он. — Когда закончу свои дела.

Затем он послал мне дружескую улыбку, в которой, казалось, было что-то прощающее. И уехал.

— Вы не возражаете, если я пойду умоюсь перед обедом? — сказала я, приложив руку к щеке и ощутив на ней пыль.

— Бекки Майлз приготовила вам платье в вашей комнате, — как бы между прочим сказал мистер Фортескью. — Оно принадлежало вашей матушке, но Бекки полагает, что оно придется вам впору. Если вы не откажетесь надеть его.

Я почувствовала, что он старается устранить некоторую эксцентричность моего мальчишеского наряда, оглядела себя и рассмеялась.

— Разумеется, мистер Фортескью, — сказала я. — Я понимаю, что мне не следует всю жизнь одеваться конюхом, и как раз собиралась поговорить с вами об этом. Также я хотела бы поговорить с вами о некоторых других вещах.

Лицо мистера Фортескью просветлело.

— Я счастлив буду помочь вам, — сказал он. — Мы обсудим это за обедом.

Я согласно кивнула и побежала наверх переодеваться.

В тысячный раз за этот день меня пронзила боль оттого, что Данди нет рядом, когда я увидела платье, оставленное для меня на кровати.

Это была изумительная амазонка из бархата сливового цвета, обшитая по краям двойной шелковой лентой; рядом лежала подобранная в тон к ней небольшая шляпка и более темные кожаные ботиночки с фиолетовыми стрелками по бокам.

Я подумала о том, как бы Данди вспыхнула от радости при виде их, как бы хороша она была, надев все это, и от боли в сердце мне пришлось прислониться к двери и вдохнуть побольше воздуха, чтобы перенести мысль о том, что я никогда не увижу ее. Всю свою жизнь она так стремилась к прекрасному, но не видела ничего лучше дешевых тряпок и мишуры.

Поэтому мне доставило мало радости почувствовать тепло пышного платья и нежность чистого льняного белья. Но когда я, надев все это, подошла к зеркалу, я даже улыбнулась своему отражению.

Чтобы увидеть всю себя до самых кончиков очаровательных ботиночек, мне пришлось подтащить стул и взобраться на него. Я показалась себе чужой. Линии щеки и шеи на фоне белоснежных кружев выглядели будто нарисованными, а фигура словно стала выше и стройнее.

Но волосы мои были безнадежны. Я несколько раз провела по ним щеткой, прилежно пытаясь их выпрямить, но мне удалось лишь слегка пригладить их, а не расчесать, и они прежней беспорядочной волной упали на мои плечи и спину. Только усилием воли я заставила себя не позвать мисс Майлз с большими ножницами.

Я отвернулась от зеркала и стала спускаться по лестнице, чувствуя себя более уверенной и сильной в этих замечательных ботиночках, которые так мило постукивали по полу.

Мистер Фортескью ожидал меня в обеденном зале. Когда он увидел меня, его рот открылся и он только выдохнул:

— О господи!

Бекки Майлз, несшая супницу к столу, едва не выронила ее от удивления.

— Мисс Сара! — проговорила она. — Вы так чудесно выглядите.

Я почувствовала, что вспыхнула от радости, как тщеславная и глупая цыганка.

— Благодарю вас.

Я взяла себя в руки и, произнеся эти слова ровно, поспешила занять свое место во главе стола.

Мистер Фортескью уселся справа от меня, а Бекки Майлз заставила все пространство огромного стола различными блюдами и закусками, по-моему, чтобы компенсировать малочисленность обедающих.

— Вы получили удовольствие от сегодняшней прогулки? — вежливо поинтересовался мистер Фортескью, принимаясь за суп.

Я незаметно наблюдала за ним. Он не наклонялся над тарелкой, чтобы сократить расстояние между собой и супом. Он не стал крошить в свой суп хлеб, как уже сделала я. И теперь я покраснела от досады. Его ломтик хлеба лежал на специальной тарелке, и время от времени он отламывал от него кусочек и мазал маслом. В подражание ему я попыталась выпрямить спину, но оказалась слишком далеко от края стола; кроме того, я боялась, что моя рука дрогнет и я обязательно пролью несколько капель на новое платье. Тогда я вспомнила про маленькую салфетку и поспешила расстелить ее на коленях. Все будто специально было придумано так, чтобы есть было труднее.

— Да, получила, — рассеянно ответила я.

Когда мистер Фортескью доел суп, он не стал вытирать тарелку кусочком хлеба, он даже оставил больше ложки на дне. Я успела последовать его примеру, хотя, когда Бекки Майлз уносила суп, я провожала ее тоскливым взглядом.

Затем она внесла огромный серебряный поднос с жареной говядиной и поставила его перед мистером Фортескью, а он начал разрезать жаркое на тоненькие, почти прозрачные кусочки. Когда он разложил несколько таких кусочков на тарелке веером, Бекки Майлз поставила ее передо мной. Запах свежеподжаренного мяса, розового в середине и более темного по краям, заставил меня сглотнуть слюну. На моей тарелке также оказался хрустящий и поджаристый картофель, крошечные молоденькие морковки, немного горошка и примерно полдюжины каких-то штучек, похожих на зеленые камышинки.

— Вы любите спаржу, Сара? — поинтересовался мистер Фортескью, показывая на них.

— Не знаю, — честно призналась я. — Я никогда прежде ее не видела.

— Попробуйте парочку, — предложил он. — Мы выращиваем их в теплице. Уилл Тайк большой любитель теплиц и рекомендует установить их побольше.

Я кивнула, и Бекки Майлз положила мне на тарелку несколько стеблей этого неизвестного растения, а затем щедро полила мясо винным соусом.

Я была так голодна, что мне хотелось жевать мясо не разрезая его, а все остальное просто собрать с тарелки ложкой и отправить прямо в рот. Но я взяла себя в руки и подождала, как поступит мистер Фортескью.

Он целую вечность не принимался за еду, пока я сидела, вдыхая запах пищи и глотая слюну. Сначала ему положили на тарелку овощи, затем Бекки Майлз налила ему вина, а мне воды с вином. Я предпочла бы пиво, но не осмеливалась заявить об этом. После этого мистер Фортескью, сделав маленькую горку соли на тарелке, взял наконец в руки одновременно нож и вилку и принялся разрезать мясо и отправлять его в рот, да при этом еще и разговаривать, не показывая виду, что жует.

Это несколько превышало мои возможности. Я ела так аккуратно, как могла, но некоторые конфузы все же приключились. Когда я резала мясо, несколько капель соуса брызнули в стороны и запачкали скатерть. Затем с несчастной спаржи капнуло масло и запачкало мою салфетку. Если бы я не была так голодна, я бы, пожалуй, лишилась аппетита, сидя напротив такого опрятного едока, как мистер Фортескью. Прежде я была голодна всегда, а ему это чувство, видимо, было незнакомо. Но разница между нами лежала гораздо глубже. Он себе мог позволить относиться к еде как к чему-то такому, что он получает по первому желанию, а я ела, будто вижу еду в последний раз. Мне пришло в голову, что, пожалуй, трудновато будет научиться вести себя за столом как полагается в обществе.

После мясного блюда был подан яблочный пирог и что-то вроде белого крема в стаканах. Потом на столе появился сыр, бисквиты, портвейн для мистера Фортескью и стакан сладкой желтой ратафии для меня. Я вспомнила, как когда-то Роберт Гауэр предложил Дэвиду выпить портвейну после обеда, и мне показалось, что с тех пор прошло не менее сотни лет.

— Теперь, Сара, — мягко заговорил мистер Фортескью, когда Бекки Майлз убрала со стола все, кроме вазы с фруктами и двух графинчиков, — вам полагалось бы перейти в гостиную, оставив меня с моим портвейном и сигарой. Но поскольку нас здесь только двое, вы не составите мне компанию?

— С удовольствием, — сказала я.

После непродолжительного молчания он слегка улыбнулся и спросил:

— Вы позволите мне закурить? Я знаю, это отвратительная привычка, но…

Я посмотрела на него в полном недоумении.

— А почему вы спрашиваете меня?

— Потому что вы — леди, — объяснил он. — Джентльмен не может курить в присутствии дамы без ее особого разрешения.

Я совершенно ничего не понимала.

— Почему не может? Зачем ее спрашивать?

Мистер Фортескью несколько растерялся.

— Не знаю, — протянул он. — Наверное, чтобы выказать ей свое уважение.

Мы смотрели друг на друга в полном недоумении.

— Я, должно быть, никогда не пойму этого, — жалобно сказала я. — Мне нужен кто-нибудь, кто мог бы учить меня таким вещам.

Мистер Фортескью, не торопясь, взял маленькие серебряные ножнички, обрезал кончик сигары, затянулся с удовольствием и проследил за поднимающимися к потолку колечками дыма.

— Я уже думал об этом, — сказал он. — И вот что я могу предложить. Вам нужно знать все, что положено молодой леди. — Тут он помолчал и ободряюще мне улыбнулся. — Ничего мудреного. Ваша матушка была настоящей леди, а ее воспитывала только ее мать, ваша бабушка.

Он взглянул на меня. Я хранила молчание.

— Я поговорил об этом с моей сестрой Марианной, как только узнал, что вы вернулись домой. Марианна была близким другом вашей матушки, и она считает, что вам нужна компаньонка. И к счастью, ей известна женщина, которая могла бы взять на себя такие обязанности. Эта леди была когда-то гувернанткой, сама она вдова офицера флота и дочь сквайра. Так что она имеет прекрасное понятие о жизни, которую вы будете вести. Она готова приехать сюда и обучить вас всему, что вам следует знать. Например, она научит вас читать и писать, управлять домом и нанимать слуг. Познакомит вас с вашими обязанностями хозяйки дома и члена прихода.

Он помолчал, ожидая ответа.

— Она также научит вас танцевать, — продолжал он. — Играть на фортепьяно, петь, рисовать. Она научит вас ездить в дамском седле, и вы сможете охотиться. Она введет вас в общество и подскажет, кому следует наносить визиты, а от общения с кем следует воздержаться.

Я по-прежнему молчала. Мистер Фортескью налил себе еще один стакан портвейна, я видела, что его тяготит мое молчание. Он не мог объяснить себе, что оно означает.

— Сара, — мягко начал он. — Если вам это не нравится, вам стоит только сказать слово. Я хочу вашего счастья. Я назначен вашим опекуном до тех пор, пока вы не выйдете замуж или же вам не исполнится двадцать один год. Но я знаю, что вы не обычная молодая леди, вы можете иметь особые, не такие, как у других, желания. Только скажите мне, и я все сделаю для вас.

— Я еще не знаю, — ответила я, говоря правду. — Все время, что я здесь, я злюсь на что-то, но ни вы, ни Уилл Тайк не обращаете на это внимания.

Мистер Фортескью улыбнулся мне поверх нового колечка дыма.

— Я слишком мало знакома с этой жизнью, чтобы что-то понять в ней, — пыталась объяснить я. — Сегодня Уилл Тайк показал мне яблоневый сад, который посадила моя мама. Я же совсем ничего не знаю о хозяйстве и, наверное, не смогу сама управлять своим имением.

— Ни в коем случае, — уверенно сказал мистер Фортескью. — Я совсем не хочу, чтобы вы работали и занимались землей. Это противоречило бы последней воле вашей матушки. К тому же хозяйство здесь развивается по проторенному пути. Никто не ждет сквайра, который владел бы нами, как в стародавние времена. В наши дни деревня существует как добровольное сообщество работников, и этого-то и хотела ваша мать. Она не допускала мысли, что ее дочь станет еще одним сквайром из семьи Лейси. Она желала, чтобы вам принадлежали дом, парк и сады. Но общественную землю, поля и холмы она собиралась отдать крестьянам.

Я кивнула. Это было как раз то, что я ожидала услышать.

— Итак, моя жизнь будет довольно беспечной? — осторожно спросила я, стараясь не выдать себя голосом.

— Если захотите, то да, — с готовностью ответил он. — Моя сестра работает очень много и получает истинное наслаждение, создавая бесплатные приходские школы для детей-сирот и для тех, кого бросили родители. Ее муж — олдермен в Лондоне, и она видит вокруг много нужды. Она работает больше, чем я, причем совершенно бесплатно. Ее жизнь чрезвычайно наполнена. И здесь вы вполне можете найти, куда приложить свои силы, Сара.

Я опустила ресницы, чтобы спрятать насмешливый блеск глаз. Я прекрасно знала таких, как его сестра Марианна. Когда я была маленькая, мы обчищали их карманы особенно успешно. Пока одна из нас, усевшись на обтянутые шелком колени добросердечной леди, размазывала по лицу слезы и рассказывала, как наш отец бьет нас, другая острым ножичком осторожно срезала ее кошелек и улепетывала. Однажды нас поймали, но, когда мы разразились жалобными рыданиями, леди простила нас, взяв обещание никогда больше так не поступать, иначе крошка Иисус не сможет спасти нас от ада. После чего вручила нам по шиллингу из вновь приобретенного кошелька. Простая душа.

— Вы могли бы также следовать собственным склонностям, — продолжал мистер Фортескью. — Если, например, у вас обнаружится талант к музыке, пению или рисованию, вы сможете, работая над собой, развить его. И если вы любите лошадей, вы можете нанять хорошего управляющего и заняться разведением новых пород.

Я кивнула.

— А кто станет учить меня музыке, танцам и манерам? Словом, всему, что мне следует знать.

— Миссис Редвуд будет вашей наставницей, — с уверенной улыбкой ответил он. — Она научит вас вести себя как положено молодой леди.

— Сколько времени? — спросила я.

— Прошу прощения, не понял. — Он удивленно поднял брови.

— Ну, сколько времени мне потребуется, чтобы стать настоящей леди?

Он тонко улыбнулся, будто сочтя этот вопрос занятным.

— Думаю, что хорошим манерам следует учиться всю жизнь, — ответил он. — Но полагаю, что вы уже через год сможете быть приняты в обществе.

Целый год! Я мысленно присвистнула. Танцевать на спине неоседланной лошади я выучилась гораздо быстрее. А Данди уже через два месяца стала выполнять трюки на трапеции. Либо всему этому трудно учиться, либо это просто не стоящая внимания чепуха, вроде того, как сидеть за столом очень прямо, наверное, специально, чтобы ронять кусок за куском себе на колени.

Я промолчала, и мистер Фортескью, наклонившись, налил мне в бокал ратафии.

— Вам еще многое нужно будет понять, — сказал он мягко. — Но вы, должно быть, устали сегодня, в свой первый день после болезни? Может быть, вы хотели бы отдохнуть? Или посидеть в гостиной?

Я достаточно хорошо изучила манеры богатых людей, чтобы понять, что дело вовсе не в моей усталости, а в том, что он не хочет больше говорить со мной. У меня во рту появился какой-то неприятный привкус, я хотела было сплюнуть, но вовремя сдержалась.

— Пожалуй, надо отдохнуть, — согласилась я. — Я поднимусь к себе. Доброй ночи, мистер Фортескью.

Он поднялся одновременно со мной и, когда я пошла к двери, направился туда же и поспешил распахнуть ее передо мной. Я на минуту заколебалась, предполагая, что он тоже хочет выйти, но потом поняла, что это как бы знак внимания. Затем он взял мою правую руку и поднес ее к губам. Не успев даже подумать, что я делаю, я вырвала у него руку и спрятала ее за спину.

— Извините ради бога, — пораженно сказал он. — Я просто хотел пожелать вам спокойной ночи.

Я побагровела от смущения.

— Это вы меня извините, — неловко сказала я. — Я терпеть не могу, когда кто-нибудь прикасается ко мне. Ничего не могу с собой поделать.

Мистер Фортескью понимающе кивнул, но я была уверена, что он растерялся.

— Спите хорошо, Сара, — пожелал он. — Позвоните в колокольчик, если вам что-нибудь понадобится. Сказать Бекки, чтобы она принесла вам попозже чашку чая?

— Да, пожалуйста, — ответила я.

Пить чай в постели было, наверное, очень приятно. Я вспомнила, как мы с Данди ели на своих койках, а потом бросали пустые тарелки на пол возле себя и продолжали болтать лежа.

Никогда я не думала, что буду с тоской вспоминать эти времена.

— Вы можете звать меня Джеймс, если хотите, — предложил мистер Фортескью. — Или дядя Джеймс, если вам так больше нравится.

— У меня нет никакого дяди, — довольно грубо ответила я. — Я буду звать вас Джеймс.

Он с улыбкой поклонился, но больше уже не делал попытки взять меня за руку.

— Джеймс, — спросила я, уже собираясь уходить. — Как часто вы приезжаете сюда?

— Примерно один раз в три месяца, — удивленно ответил он, — чтобы встретиться с Уиллом и проверить книги.

— Вы уверены, что он не обманывает вас? — помолчав, вдруг спросила я.

Он даже раскрыл рот, будто я его ударила.

— Сара! — воскликнул он, вновь обретя голос, с таким негодованием, будто подобную мысль даже допустить было нельзя. Но он тут же опомнился и послал мне сокрушенную улыбку. — Прошу прощения, — извинился он. — Сегодня вечером вы выглядели совершенно как застенчивая молодая леди, и я на время забыл, что вы пришли из другого мира. Я вполне уверен, что Уилл не обманывает меня, потому что он аккуратнейшим образом представляет мне все счета и основные наши расходы мы предварительно обговариваем. Кроме того, я всегда проверяю ведомости на выплату жалованья. Он не станет обманывать меня, ведь деревня имеет равные паи с имением, и мы постоянно получаем хорошую прибыль. И наконец, и это наиболее важно для меня, я знаю, что Уилл Тайк — честный человек. Я доверял его кузену, Теду Тайку, и я доверяю ему.

Я кивнула, все же не убежденная. Счета и ведомости представлялись мне малосущественными. Вот то, что Уилл Тайк является честным человеком, было уже важнее, в это я могла поверить.

— Выплачивает ли вам ренту мельник? — поинтересовалась я.

Непонимающее выражение сменилось на лице мистера Фортескью улыбкой.

— Сара, дорогая, — с легким упреком заговорил он. — Ради бога, не забивайте себе голову такими премудростями. Наш мельник действительно не платит ренту с тех пор, как образовалась наша корпорация. Мельница существует на таких же правах, что и кузница, и мастерская плотника. Все работы для наших крестьян они выполняют бесплатно. И следовательно, не получают никакой доли в прибылях. Так решили когда-то еще мы с Тедом Тайком, и с тех пор ничего не менялось.

— Понимаю, — спокойно кивнула я и притворно зевнула. — Как я устала! Мне пора уже спать.

— Конечно, вам пора в постель, — мягко согласился он. — Если вы заинтересовались деловой стороной вопроса, то мы могли бы заглянуть завтра в учетные книги. А пока что вам надо хорошо отдохнуть. Спокойной ночи, Сара.

Я нежно улыбнулась мистеру Фортескью. Этой улыбке я научилась давным-давно от Данди, когда она, стараясь выглядеть очаровательной, улыбалась сонно и по-детски. Затем я стала медленно подниматься по лестнице.

На сегодня я слышала достаточно. Не исключено, что Джеймс Фортескью успешно ведет дела у себя в Бристоле или в Лондоне, но здесь, в деревне, его могли обманывать каждый день в течение этих шестнадцати лет. Он целиком положился на одного человека, который был одновременно и счетоводом, и управляющим. Уилл Тайк мог преспокойно уменьшить долю прибыли и увеличить долю расходов. Он устанавливал долю каждого члена корпорации. Он устанавливал и мою долю. Этот Уилл Тайк родился и воспитывался в деревне и не имел никаких оснований заботиться о процветании своих бывших господ.

Тут мои пальцы коснулись деревянных перил и что-то сказало мне: «Это мое».

Это принадлежало мне. Эта лестница с изящными перилами, сладко пахнущий сумрачный холл, земля, протянувшаяся до холмов, и даже сами холмы, уходящие к горизонту. Это все принадлежало мне, и я стремилась сюда всю жизнь не для того, чтобы проводить свои дни в розовой гостиной. Я пришла наконец сюда, чтобы взять мою землю, чтобы владеть ею, независимо от того, чего это будет мне стоить. И чего это будет стоить другим.

Я отнюдь не была той слабовольной нищей, какой они меня считали. Я была озлобленной падчерицей и приемной дочерью цыганки. Мы были ворами и бродягами всю нашу жизнь, каждый день нашей отчаянной жизни. Моего Кея я выиграла на пари, а все деньги, которые я ухитрялась заработать, доставались мне либо шулерством, либо обманом покупателей лошадей. Я не чувствовала в себе ничего общего с этими жителями Суссекса. Я не была похожа на их нищих. Меня ребенком бросила мать, воспитали цыгане, продал отчим, и я была обучена всем премудростям, каким только можно было выучиться на дорогах. И теперь я научусь читать их чертовы книги, только чтобы узнать, что означают для меня их прибыли и кто из этих бандитов обманывает меня. Они видят во мне безвольную куклу, но я займу свое место сквайра. Я прошла через одиночество и отчаяние не для того, чтобы играть на фортепьяно в розовой гостиной.

Я неторопливо вошла в свою комнату и уселась на подоконник. Внизу расстилался залитый солнцем сад, а надо мной розовело жемчужное небо, освещенное заходящим солнцем. «Это все принадлежит мне, — сказала я себе сурово. — Это все мое».