ГЛАВА 17

Еще не начало смеркаться, когда мы достигли дороги, идущей вдоль берега. Кей свернул направо, и я позволила ему идти, куда ему заблагорассудится. Это значило, что мы едем на восток, и я была рада этому. Мне не хотелось скакать лицом к солнцу, так как его свет резал мне глаза и они слезились, будто от плача. Но я знала, что я не плачу и никогда не заплачу впредь. Тот уголок моего сознания, который занимала любовь к Данди, умер так же скоропостижно и бесповоротно, как умерла она. Я никого больше не смогу полюбить, я знала это. И я даже была этому рада.

В противоположном направлении, видимо в Чичестер, мимо нас прогрохотал почтовый дилижанс, и солдат, сидевший на запятках, весело протрубил в рожок при виде меня. Меня пронизывал холод, и поднятый воротник куртки не спасал от него. Руки мои дрожали, но я постаралась овладеть собой и пристально смотрела на них, пока они не успокоились. Слева от нас, низко над горизонтом стоял тоненький серп месяца, очень белый и чистый в вечернем потемневшем небе. Казалось, что он смотрит прямо на меня.

Меня очень мало заботил путь, который мы выбрали. Дорога постепенно начала подниматься, и вскоре мы поскакали по гребню холма. К тому времени уже совсем стемнело и воздух наполнился ароматами ночных цветов. Кей медленно ступал, высоко подняв голову, и прядал ушами, прислушиваясь к непонятным шорохам и скрипам. Я невольно хмыкнула при мысли о страхе. Страхе жизни, страхе падения, страхе смерти.

Все уже прошло.

Я достигла состояния полного покоя. Теперь мне нечего было терять, та маленькая девочка, которая, лежа в койке и глядя в низкий потолок, считала стоящими только три вещи в ее жизни, превратилась в человека, не имеющего ничего. У меня отняли любовь, жизнь, нежность. Теперь я стала пустой и прозрачной, как речка глубокой осенью.

Дорога шла лесом, вокруг нас сгустилась темнота. Кей ступал по-прежнему неторопливо, я ссутулилась в седле, будто провела весь день на охоте, и даже задремала, очнувшись, только когда мы выехали из леса и остановились. Я протерла глаза и оглянулась. Мы были на самой вершине огромного холма, спускающегося к самому морю. Сосны и буки остались позади, и под нашими ногами была только трава, сильно ощипанная овцами: три или четыре из них и сейчас стояли невдалеке.

Лунный свет заливал все вокруг, позади виднелся мыс, уходивший в море, неподалеку от той проклятой деревни Селси. Кей тоже оглянулся, и его ноздри дрогнули, будто от удивления, что мы ушли уже так далеко. Я понятия не имела, куда он собирается идти дальше. Так же я не имела понятия, куда собираюсь я. У меня не было сил даже подумать об этом. Двигаться на север было не хуже, чем в любом другом направлении, дорога была гладкой, а местность вокруг — спокойной. Я тронула повод, и мы снова отправились в путь.

Некоторое время мы скакали по гребню холма, затем дорога начала понижаться и перед нами раскинулась небольшая долина. Кей пошел быстрее, и мы стали к ней спускаться. Его задние ноги скользили, тогда он пригнул голову и попытался перейти на рысь. Но я придержала его, поскольку торопиться нам было некуда. Он почувствовал мое желание и перешел на прежний мерный шаг.

Я подумала, что уже, наверное, восемь часов, но уверена я не была. Да это было и не важно. Я не успела проголодаться, мне не хотелось спать, хотя устала я до изнеможения. Но мне было безразлично, началась ли ночь только что или уже скоро рассветет. Я опять сгорбилась в седле и, ослабив поводья, позволила Кею самому выбирать себе путь среди обступивших нас деревьев.

Спустя некоторое время мы оказались в деревне у подножия холма. В стороне от дороги бежала крохотная речушка, около каждого из коттеджей находился небольшой мостик, чтобы хозяева могли добраться до дороги даже в половодье. В некоторых окнах горели свечи, чтобы освещать путь домой задержавшимся в поле крестьянам. Я лениво подумала, чем, собственно, сейчас можно заниматься, работая в поле. Возможно, они пашут? Или сеют? Я не имела об этом ни малейшего понятия. Я вообще практически ничего не знала о жизни обыкновенных людей, о тех, которые не танцуют на спине неоседланной лошади в странных костюмах. Затем мне пришла в голову мысль, что, пожалуй, я сослужила бы Данди лучшую службу, если бы дрессировала лошадей для крестьян или дворянства.

Мы проехали деревню, и дорога постепенно пошла вверх. Если бы было светло, я могла бы предположить, что мы опять взбираемся по склону. В воздухе витал запах свежей зелени и аромат луговых цветов. Должно быть, здесь начиналась гряда Южного Даунса, подумала я.

Теперь я представляла мысленно, где мы примерно находимся. Оставив Селси и отправившись на север, мы, должно быть, обогнули Чичестер, следовательно, дорога, по которой мы ехали, вела в Лондон. Об этом говорили также ее ширина и укатанность. На ней вполне могли разъехаться две кареты. Это открытие напомнило мне о дорожной пошлине. Кроме того, мне не хотелось встретиться с каким-нибудь экипажем. Мне не только не хотелось рассказывать о себе, я даже боялась, что кто-нибудь увидит мое лицо. Они бы сразу догадались, что внутри я мертва, потому что в моих глазах застыла вечная темнота. Я свернула с дороги и поскакала полем.

Я так сильно устала, что мне казалось, я не могу скакать на лошади галопом. Я едва напоминала ту девушку, которая вспрыгивала на спину лошади и танцевала на ней с обручем или позолоченной скакалкой. Сейчас она казалась мне маленьким ребенком, и я даже лениво удивилась про себя, зачем ее заставляли так много работать. Ее и ее бедную маленькую сестру… Я оборвала свои мысли. Странно, но я думала и чувствовала себя как старая женщина. Усталая и готовая к смерти.

Девушка, игравшая сегодня утром на морском берегу, казалась сейчас на тысячу жизней далека от меня. Я подумала, что больше напоминаю ту женщину, которая бежала за цыганским фургоном, увозившим ее ребенка в грозовую безумную ночь. Я чувствовала себя человеком, потерявшим все и даже ощущение жизни. Старой женщиной с сердцем, из которого вытекла по капле любовь. Готовой к смерти.

Я тяжело вздохнула и заметила, что мы опять спускаемся в долину и в ней прячется небольшая деревушка.

Света в окнах уже не было, настала ночь. Кей тихо ступал по мягкой траве, и ни один человек не видел нас. Только маленький ребенок, смотревший из окошка на луну, заметил нас и поднял руку, как бы приветствуя. Я даже не шелохнулась в ответ. И когда вместо открытой радостной улыбки на его лице появилась гримаса разочарования, я все равно не подняла голову и не помахала ему. Зачем? Завтра его ждут еще худшие разочарования. Я не собиралась быть доброй к маленьким детям. Никто не был добр ко мне, когда я была ребенком. Никто за всю жизнь не сказал мне ни единого доброго слова. Кроме Данди. По-своему она любила меня. Но сейчас это мало утешало.

Скорее наоборот.

Я подумала, что, наверное, мне следует прервать мой путь и где-нибудь поесть. Может, заночевать. Но Кей продолжал идти дальше, и я не стала останавливать его. Его уши все время шевелились, будто он что-то слышал в темноте.

Я не знала, что было слышно ему, но в моих ушах звучала какая-то странная высокая мелодия. Слишком высокая для человеческого голоса и слишком приятная. Она зазвучала во мне, как только я села в седло в Селси. Теперь она звучала громче и чище. Я прижала палец к одному уху, потом к другому, но она не исчезала. Я равнодушно пожала плечами. Это не имело никакого значения, точно так же, как то, что моя кожа задубела от холода, живот подвело и руки дрожат.

Кей опять перешел на рысь, и я не стала мешать ему. Мыслями я была далеко-далеко отсюда. Я вспомнила одно лето, когда мы были грязными, оборванными детьми и лазали через высокую стену в сад за яблоками. Я была совершенно не способна даже посмотреть на эту стену, не то что перелезть через нее, и протискивалась в сад через пролом в ней, разрывая и без того разорванное платье. А Данди смеялась над моим испуганным лицом. «Мне больше нравится наверху», — говорила она.

Я жалела, что не внушила ей такой же страх высоты, который был у меня. Мне нужно было настоять, чтобы она всегда оставалась на земле. Или нужно было отговорить Роберта от мысли об этом выступлении. Ведь подала же мне знак амбарная сова. И я вдруг вспомнила, что единственный несчастливый цвет на арене — это зеленый.

Кей резко повернул вправо, так что я чуть не упала. Ухватившись за его шею, я оглянулась. По каким-то ему одному ведомым причинам он свернул с поля на тропинку шириной с телегу. Я хотела было повернуть его назад, но он заупрямился, а я слишком устала, чтобы применять силу. Кроме того, это значило так мало.

Неожиданно впереди в темноте послышалось журчание ручейка, и я подумала, что Кей, видимо, захотел пить, поэтому и свернул сюда. И позволила ему спуститься к реке, ибо знала, что лошадь всегда должна быть накормлена и напоена. Неважно, ели ли вы сами. Даже если вы забыли, что такое еда.

Пока мы спускались к реке, мелодия в моей голове стала еще чище и яснее. Как будто бы неведомый голос шел именно оттуда. На берегу росли высокие белые цветы, и они словно светились в лунном свете. Кей вошел в середину реки и, склонив свою высокую гордую шею, стал пить. Сидя неподвижно в седле, я чувствовала на своих щеках прикосновение легкого ночного ветерка, будто ласковую руку. Где-то тихо прокричала сова, а потом запел ночной дрозд, выводивший трели так ясно, как журчала ночная река. Или мелодия у меня в ушах.

На берегу виднелись цветки первоцвета и сладко благоухали первые фиалки. У тропинки сгрудились небольшие березки, и их сережки матово поблескивали на фоне серебристого неба. Вокруг было так тихо, что я услышала шум капель, падающих с морды Кея. Тихо стояла вода в заводях, в которых, подумала я, должно быть, водится форель или даже лосось. Кей опять поднял голову и стал неловко выбираться на берег. Мне показалось, что он собирается выйти на главную дорогу, но он свернул на едва видную в темноте узкую тропинку так доверчиво, будто возвращался домой.

Я не стала поворачивать его, хотя ясно было, что это частное владение. Мне не было до этого дела. Мы проехали мимо сторожки, затем мимо чугунных ворот. В окнах домика было темно, и мы бесшумно миновали его, тихо, как привидения. Я почти спала от усталости, и мне снился один из моих снов про Вайд. Как будто мои сны вели меня именно сюда, вели долго, пока я не лишилась всего: любви, прошлого, будущего.

Шаги Кея замедлились, и вот перед нами вырос темный фасад здания, ясно вырисовывающийся на фоне серебристого неба.

Это был небольшой квадратный дом, окруженный разросшимися деревьями. Ни одно окно не светилось, а ставни были заперты, будто тут давно никто не жил. Я смотрела на него с любопытством, мне казалось, что для меня откроется здесь дверь, что меня давно ждут.

Я подумала, что Кей, должно быть, ищет конюшню, так ровно и уверенно он шел вперед. Так ровно и уверенно, будто мы с ним когда-то здесь жили. Его уши вздрогнули и наклонились, когда мы вступили в тень огромного каштана, и я почувствовала запах цветов, белых и огромных, как свечи.

После всех этих лет снов и надежд, ожиданий и страха мне показалось, что наконец я дома. В Вайде.

Дорога была та же, на которой человек, которого я называла папой, посадил маленькую девочку на свою лошадь и научил ее скакать верхом. Те же деревья, и воздух пах точно так же, даже глина под копытами Кея была такого же цвета, как в моих снах. Я знала это, не понимая откуда.

Я знала, что появится сейчас налево, за углом дома. Шаги Кея удлинились, и он свернул за угол. Я увидела розовый сад, я уже видела его, высокие кусты роз, тропку, ведущую к летней ажурной беседке, за которой виднелся выгон, густо заросший травой, а за ним вставал темный, молчаливый лес, стена деревьев, которая прежде была парком.

Справа виднелась терраса. Ограниченная низким парапетом, она бежала вокруг всего фасада и прерывалась только раз, образовав несколько пологих ступеней, ведущих к парадной двери. Кей направился туда, где, как мы с ним знали, были конюшни. Но я остановила его и стала смотреть на дом.

Он был очарователен, одну его сторону украшала маленькая круглая башенка, смотревшая в сад. Посредине фасада была массивная дверь, сделанная из какого-то светлого дерева, с большой круглой бронзовой ручкой. Она будто приглашала войти в этот казавшийся знакомым дом, к которому я стремилась всю мою жизнь.

Ни в одном окне не было света, словно дом покинули люди, но я соскользнула с Кея и направилась к двери.

Откуда-то сзади послышался отдаленный лай собаки. Я помедлила и оглянулась. Я смотрела за розовый сад, за выгон, на таинственную тень парка, на высившуюся за ним круглую тень холмов, которые окружали и охраняли мой дом.

Глубоко вдохнув пряный ночной воздух, я открыла дверь и шагнула в холл.

Пол здесь был деревянным, и темные ковры покрывали полированный паркет. Из холла выходили четыре двери, а огромная полукруглая лестница вела на второй этаж. Внизу витал слабый запах сухих розовых лепестков и лаванды. Мне был знаком этот дом и этот запах, я знала его всю жизнь.

Лай собаки слышался все громче и громче, скоро он разбудит прислугу, и мне придется держать ответ, что я делаю в чужом доме. Но это меня ничуть не встревожило. Меня не беспокоило, что станет со мной сейчас или когда-нибудь потом. Рядом со мной на полу стояла огромная китайская ваза на гнутых ножках, и я с любопытством заглянула в нее. Оказалось, что это она наполнена розовыми лепестками и зернышками лаванды и распространяет такой чудесный аромат в холле. Я зачерпнула полную пригоршню лепестков и принюхалась, не беспокоясь о том, что часть просыпалась на пол. Все было мне безразлично. На террасе послышался шум, чья-то тень загородила дверной проем, и спокойный голос спросил:

— Что вы здесь делаете?

Я обернулась и увидела мужчину в рабочей одежде. Его лицо было загорелым и обветренным, светлые морщинки окружали глаза. Копна черных волос, широкий рот, карие глаза, простая домотканая одежда. Это был простой йомен, не джентльмен.

— А что вы здесь делаете? — ответила я вопросом, будто имела право спрашивать.

Но он признал мое право на вопрос.

— Я был в лесу, — вежливо объяснил он. — Тут у нас есть несколько браконьеров, из Питерсфилда, я думаю. И они ставят силки на птицу. Я ненавижу силки. И я как раз поджидал, чтобы схватить их, когда увидел, как вы скачете по аллее к дому. Почему вы здесь?

Я беспомощно пожала плечами.

— Я разыскиваю Вайд, — я слишком устала, чтобы выдумать историю получше, — и хочу жить там.

— Это — Вайдекр, — ответил он. — Вокруг лежит поместье Вайдекр, а это Вайдекр-холл. Вы разыскиваете это место?

Мои колени подогнулись, и я бы упала на пол, если бы он в ту же минуту не оказался рядом со мной и не вынес бы меня на свежий воздух, усадив на ступеньку террасы и расстегнув воротник моей рубашки, чтобы я могла свободно дышать. Блеск золотой застежки привлек его взгляд, и он осторожно коснулся ее загрубевшим пальцем.

— Что это? — спросил он.

Я расстегнула шнурок и протянула ему.

— Это было ожерелье из розового жемчуга, — сказала я. — Но жемчужины все проданы. Моя мать оставила его мне, когда умирала, и велела показать тем, кто станет меня искать. — Я немного помолчала. — Меня никто никогда не искал, — закончила я с отчаянием, — но я сохранила его.

Он повертел шнурок в пальцах и поднес близко к глазам. «Джон и Селия», — прочел он. Эти имена он произнес как заклинание. Будто он знал, что здесь будет написано, прежде чем разглядел блеск застежки в лунном свете.

— Кто эти люди? — спросил он меня.

— Я не знаю, — отозвалась я. — Может быть, их знала моя мама, но она никогда не рассказывала мне о них. И мой отец тоже. Но я должна хранить это и показать тем, кто будет меня искать. Правда, никто так и не нашел меня.

— Как вас зовут? — Его взгляд из-под нависших бровей пронизывал меня насквозь.

Я хотела ответить «Меридон», но немного помедлила. Я больше не хотела быть Меридон. Мамзель Меридон на неоседланной лошади, мамзель Меридон на проклятой трапеции. Пусть ничто не напоминает мне больше о Великолепном Шоу Роберта Гауэра. Я хотела забыть ту жизнь, будто ее никогда не было. Будто никогда не было никакой Меридон и никакой Данди. Будто они обе мертвы. И даже никогда не жили на свете.

— Мое имя Сара, — сказала я. И неожиданно в моем мозгу вспыхнули два слова: — Сара Лейси.