ЛЕТО 1635 ГОДА

Спор о том, как похоронить Джейн, был печальным и недолгим. Приходские власти, ответственные за невыполнимую задачу предотвратить распространение чумы, прислали сообщение, что в полночь чумная телега заберет тело Джейн. Членам семьи предстояло доставить труп на телегу, а потом запереться в доме еще на неделю, пока не будет совершенно ясно, что они не разносчики заразы.

— Я этого не сделаю, — воспротивился Джей. — Я не отдам ее в чумную яму в грубом мешке. Могут приказывать, что угодно. Они же не войдут за ней в дом. Они боятся за свои шкуры.

Традескант замешкался, не зная, какие аргументы привести.

— Не отдам, — упорствовал Джей. — Она будет погребена достойно.

Джон обсудил возникшую проблему с главой приходского управления, который стоял на безопасном расстоянии по другую сторону маленького моста, перекинутого через придорожную канаву. Чиновник не поддавался на уговоры. Но у Джона имелись весомые доводы, и небольшой, но увесистый мешочек был перекинут с одной стороны на другую. На следующий день к мосту доставили освинцованный гроб. Было решено, что похороны состоятся через неделю, когда семье Традескантов и слугам уже можно будет выходить. В качестве причины смерти укажут не чуму, а лихорадку, что звучит более нейтрально. И Джейн по настоянию мужа будет погребена на семейном участке.

Херты приехали в Ламбет из города и привезли с собой обмывальщицу, древнюю старушку с лицом, покрытым шрамами от старых чумных язв. Она рассказала, что перенесла болезнь еще совсем девочкой и спаслась и что Господь Саваоф поберег ее для богоугодного занятия — обмывать умерших из богатых семей и заботиться о немногих выживших.

— Но почему же Он спас вас, а не Джейн? — вздохнул Джей и оставил старушку делать ее работу — укладывать усопшую в специальный, выстланный свинцом гроб.

Херты хотели увезти тело дочери с собой и опустить в землю на городском кладбище недалеко от их церкви, но Джей заставил себя вступить в пререкания и проследил, чтобы его распоряжения выполнялись. Джейн собирались похоронить у церкви Девы Марии в Ламбете, там, где ее дети будут проходить мимо могилы матери каждое воскресенье. У Джея было ощущение, что он барахтается в густом море отчаяния и что если он остановится хотя бы на миг, то волны горя захлестнут его и он утонет в этом море безвозвратно.

В итоге похороны вылились в пышное событие; половина Ламбета пришла почтить память молодой госпожи Традескант. Джей, глубоко погруженный в свое несчастье, отнесся к происходящему ревностно, как будто только он понимал, что значило любить Джейн Традескант и потерять ее. Но Джона Традесканта утешило подобное неравнодушие людей.

— Ее очень любили, — заметил он. — Джейн жила очень тихо, я даже не знал, что к ней так хорошо относились.

Когда похороны закончились, госпожа Херт отвела Джея в сторонку и сказала, что готова забрать обоих детей к себе.

— Нет, — отрезал он.

— Но у тебя не получится за ними присматривать, — убеждала она.

— Получится, — возразил Джей; у него даже голос стал напряженным и бесцветным. — Мы с отцом позаботимся о них. Я найду хорошую домоправительницу.

— Но я заменила бы им мать, — настаивала госпожа Херт.

Джей покачал головой.

— Малыш Джон останется со мной. А Фрэнсис не захочет жить нигде, только здесь. Она любит деда, они все время вместе. И она любит наш парк и сад. В городе она затоскует до смерти.

Госпожа Херт была готова спорить дальше, но бледное непроницаемое лицо Джея делало это бессмысленным. Он помог ей подняться на сиденье рядом с возницей.

— Я буду ждать тебя на поминальной службе в нашей церкви. Помолимся о руководстве небесном.

— Я не приеду, — ответил Джей. — Джейн заставила меня пообещать, что я не покажусь в городе в те месяцы, когда там гуляет чума. Джейн отчаянно боялась заразить детей. Я дал слово, что буду здесь с ними, а если чума приблизится, отвезу их в Отлендс.

— Ты отказываешься слушать, как ее отец читает поминальную проповедь? — В тоне госпожи Херт звучало недоумение. — Но ведь она стала бы для тебя таким утешением!

Джей посмотрел на возвышавшуюся над ним госпожу Херт, его лицо было белой маской боли. Бесполезно было объяснять этой женщине, что его вера в Бога исчезла, испарилась в ту самую минуту, когда он увидел, как Джейн распахивает окно в спальне, дышит ночным воздухом и пытается избавить комнату от воображаемого запаха жимолости.

— Ничто не может меня утешить, — промолвил он невыразительно. — Ничто и никогда не утешит меня.

Вместо личного присутствия он прислал цветы. Он отправил по реке целую лодку цветов. Церковь напоминала сад, полный полосатых бело-красных роз «Розамунда», которые так любила Джейн.

В день поминальной службы Джей трудился в саду в Ламбете. Он пересаживал рассаду и поливал ее с тихой решимостью, будто отвергал сам факт, что сегодня совершается молитва о душе его жены, будто отвергал само горе. В середине дня колокол на церкви Девы Марии в Ламбете прозвонил тридцать один раз — по одному удару за каждый год ее короткой жизни, и Джей обнажил голову под горячим солнцем, внимая медленным ясным звукам колокола. А потом вернулся к работе, разделяя длинные шелковистые стебельки рассады, укладывая их осторожно в почву. Казалось, только на грядке с рассадой он мог укрыться от воспоминаний о том, как умирала Джейн, совсем рядом, запрещая ему подходить ближе.

Тем вечером они поужинали как обычно. Традескант ждал, когда его сын заговорит, но тот не проронил ни слова. Вечернюю молитву для всех обитателей дома пришлось вести Джону. У него не было легкого дара Джейн обращаться к Всевышнему как к доброму другу семьи.

Вместо этого он прочитал вечернюю молитву по Библии короля Якова, а когда посудомойка пожелала выступить, бросил на нее пронзительный удрученный взгляд из-под седых бровей, и она замолчала.

— Может, все-таки тебе читать молитвы, — обратился Джон к сыну где-то неделю спустя. — Нет у меня в этом деле способностей.

— Мне нечего сказать такому Богу, — коротко произнес Джей и вышел из комнаты.