1636 ГОД

В январе, в самое тяжелое время для живущего со своих растений садовника и самое невыносимое время для человека, который счастлив, только зарывшись по локоть в плодородную землю, удача повернулась к Традескантам лицом. Им предложили работу в научном ботаническом саду Оксфорда, в прекрасном компактном саду, расположенном вдоль реки Айсис, где выращивали травы для медицинского факультета университета.

— Отправляйся и посмотри, что там нужно, — велел Джон сыну, наблюдая за его лицом, которое за зиму стало худее и жестче. — Они готовы платить нам пятьдесят фунтов в год, а в «Ковчеге» сейчас практически нечего делать. Поезжай, оцени объем работы и займись этим. Сам я не могу ехать в Оксфорд в середине зимы: сильно стал мерзнуть.

Джон надеялся, что хорошо известное щедрое гостеприимство города отвлечет сына от глубокого молчаливого горя. Джей вернулся через месяц и сообщил, что всего-навсего требуется тщательно посадить растения и как следует прополоть. Да еще лорд Дэнби, подаривший сад колледжу Магдалины, заказал строительство ограды, домика для привратника и защиту от зимних разливов реки.

— Ничего не нужно делать, — объяснял Джей отцу. — Весной я посажу там кое-какие травы, и я нанял несколько девушек для прополки.

— Хорошенькие? — небрежно поинтересовался Традескант.

Джей мрачно взглянул на отца и ответил:

— Я не заметил.

В феврале в дверь постучал человек с глиняным горшком, из которого выглядывали кончики зеленых луковиц.

— Это что? — осведомился Джей, скрывая усталость.

— Я хочу видеть Джона Традесканта, — нетерпеливо заявил человек. — Только его самого, и никого другого.

— Я Джон Традескант-младший, — представился Джей, заранее зная, что этого будет недостаточно.

— Вот и хорошо, — кивнул человек. — Значит, мне нужен ваш отец.

— Подождите здесь, — попросил Джей и отправился искать отца.

Тот был в комнате с редкостями. Наслаждаясь теплом очага, он переходил от шкафа к шкафу и восхищался драгоценными экспонатами.

— Там посетитель с луковицей в горшке, — доложил Джей. — Желает общаться только с тобой. Думаю, это тюльпан.

При слове «тюльпан» Джон повернулся.

— Уже иду.

Он провел гостя из прихожей в гостиную, Джей вошел следом и запер дверь.

— Что у вас для меня?

— «Семпер Августус», — почти прошептал человек и вытащил письмо из глубины кармана. — Это письмо удостоверяет подлинность.

— За дураков нас принимаете? — возмутился Джей. — Где вам взять «Семпер Августус»? Как бы вы вывезли его из страны?

У гостя забегали глаза.

— Письмо удостоверяет подлинность, — повторил он. — Оно только для вас. Подписано ван Меером.

Джон сломал печать и прочитал послание, потом кивнул сыну.

— Действительно. Он клянется, что луковица в этом горшке от настоящего «Семпер Августуса». Как она попала к вам?

— Я всего лишь курьер, — неловко пояснил человек. — В одном доме случилось банкротство. В чьем — вас это не касается. Судебные приставы все забрали. Но среди них был один, который плохо знал свою работу и не понял ценность луковиц. — Гость хитро улыбнулся. — Я слышал, хозяйка спрятала их в горшок с обычным луком. Так вот, эти луковицы предлагаются на продажу. Обанкротившийся джентльмен, чье имя мы не упоминаем, хочет продать их за пределами Голландии. Он вспомнил о вас и поручил мне доставить их. Плата наличными.

— Мы заплатим только тогда, когда увидим цветы, не раньше, — отрезал Джей.

— Письмо удостоверяет подлинность, — настаивал человек. — У меня приказ дать вам день на размышление, а потом отнести луковицы другим. В Англии есть и другие великие садоводы, джентльмены.

— Они все наши друзья, — сказал Джей. — И если я опасаюсь, что это лук, они подумают так же.

Гость улыбнулся. Он был полностью уверен в себе.

— Это не лук. Но если вы положите эту луковицу себе на хлеб, это будет самый дорогой обед в вашей жизни.

— Могу я вытащить ее из горшка? — вмешался Традескант.

Человек слегка вздрогнул, и это больше всяких слов убедило Джея в том, что луковица — действительно бесценный «Семпер».

— Ладно, — разрешил гость. — Но только осторожно… Никому другому я бы не позволил ее тревожить.

Джон перевернул горшок и сильно постучал по донышку. Мягкая земля посыпалась на пол. Сначала в руке у него оказались тонкие переплетенные белые корешки, потом скользнула луковица. Вне всякого сомнения, это была луковица тюльпана. Грубая рука Джона ласкала гладкую орехово-коричневую кожицу, на ощупь напоминавшую тонкий пергамент. Он восхитился безукоризненной округлостью луковицы, которая уже проросла, зеленые стрелки на верхушке были сильными и зелеными. Хорошие листья внушали надежду, что цветы удадутся. Конечно, по кожице луковицы он не мог предугадать, какого цвета будет сам бутон. Но письмо удостоверяло, что луковица действительно «Семпер Августус». Ван Меер заслуживал доверия, ничего необычного в истории с банкротством не было, подобные истории случались в Голландии чуть ли не ежедневно, особенно теперь, когда луковицы меняли хозяев по несколько раз на дню и цены росли с ужасающей скоростью.

И что было самым интересным, на боковой поверхности луковицы Джон рассмотрел маленькую выпуклость — то ли простая неровность, то ли начало детки, которая вырастет за лето, а к осени разовьется в целую новую луковицу, обеспечив прибыль в сто процентов, если просто оставить луковицу в земле.

Джон плавно провел пальцем по выпуклости, показывая эту особенность сыну, а потом осторожно вернул луковицу в горшок.

Джей отвел отца к окну в эркере, чтобы их не слышал гость.

— Это может быть все, что угодно, — предостерег он. — Например, один из дюжины сортов, которые у нас уже есть.

— Да, но письмо выглядит подлинным, на нем печать ван Меера, и история не кажется выдуманной. Если это действительно «Семпер», значит, в горшке целое состояние, Джей. Ты видел выпуклость сбоку? На этой материнской луковице мы можем за год удвоить наши деньги. И учетверить их на двух луковицах там, где была всего лишь одна.

— Или мы вырастим красный тюльпан, а их у нас уже пятьдесят штук.

— Полагаю, нам стоит рискнуть, — не сдавался Традескант. — Здесь можно заработать состояние. — Джон повернулся к посетителю. — Сколько вы хотите за нее?

Тот не колебался.

— Мне приказано просить тысячу английских фунтов.

Джей поперхнулся, но Джон кивнул.

— Позволено ли вам получить определенную сумму сейчас, а остальное после того, как луковица зацветет? Любой покупатель пожелает увидеть цветок.

— Я могу взять восемьсот сейчас и на остальное — долговую расписку с выплатой в мае.

Джей пододвинулся ближе к отцу.

— Мы не можем. Мы не сможем собрать такую сумму.

— Займем, — тихо ответил Джон. — Это половина от той цены, что нам пришлось бы заплатить в Амстердаме.

— Но мы не в Амстердаме, — настойчиво возражал Джей. — Мы не спекулируем на луковицах.

Однако Традескант весь светился от возбуждения, его глаза сверкали.

— Только представь себе, сколько король отдаст за «Семпер», — прошептал он. — Если с одной этой луковицы мы получим две, только вообрази, какая будет прибыль. Мы отвезем ее назад в Амстердам и продадим там. Мы сделаем себе состояние и вдобавок имя как заводчики тюльпанов. Продать на голландской бирже «Семпер», выращенный в Англии!

— Не верю я в это, — пробормотал Джей себе под нос. — Мы еле наскребли по сусекам, выплачивая новый налог, два летних месяца у нас не было посетителей из-за чумы, и теперь мы ставим заработок за восемь лет на одну луковицу?

Джон повернулся к гостю.

— Вот моя рука, — важно произнес он. — Деньги для вас будут готовы завтра. Приходите днем.

Остаток дня Традесканты вначале собирали долги по всему городу. Потом они обратились к тем, кто был обязан им за какие-то услуги, затем откровенно пошли к самым богатым людям в торговых домах и занимали деньги, предлагая луковицу как обеспечение, в конце концов, напрямую предлагая долю в ней. Их имя было таким надежным, а желание других поучаствовать в спекуляции на голландских тюльпанах — таким сильным, что они могли бы занять в два раза большую сумму под прибыль от луковицы. Тюльпановая лихорадка в Голландии распространилась на всю Европу. Люди охотно вкладывались в тюльпаны. Тюльпановый рынок рос на протяжении многих лет, цены огромными скачками поднимались каждый день. Джон без особых усилий нашел желающих приобрести долю в его луковице. Он мог продать ее тут же, к середине дня. Вечером, когда отец и сын снова встретились в «Ковчеге», у них были деньги на покупку.

Джон ощущал себя триумфатором.

— Я мог продавать ее снова и снова! — радовался он. — Мы сделаем себе состояние. На прибыль я куплю нам дворянство, Джей. На те деньги, что мы сделали сегодня, твой сын будет сэром Джонни!

Он замолчал, заметив, какое мрачное лицо у Джея, как тяжело его веки прикрывают глаза.

— Что случилось, тебе вообще ничего не хочется? — спросил Традескант мягко.

Лицо молодого человека оставалось непроницаемым.

— Не прошло и года, как она в могиле, а мы уже спекулируем и бросаемся в авантюры.

— Мы занимаемся торговлей, — возразил Джон. — Джейн не имела ничего против честной торговли. Она была дочерью купца и знала цену прибыли. Ее отец тоже принял участие в нашем предприятии.

— Думаю, она назвала бы это азартной игрой, — заметил Джей. — Но ты прав. У меня ни к чему нет интереса. Видимо, это тяжесть на сердце толкает меня к мысли, что риск для нас слишком велик. Наверное, это единственная причина.

— Конечно единственная! — Джон хлопнул сына по спине. — На душе станет легче, когда получим прибыль.

Луковицу поместили в оранжерею, где ей было тепло от бледного весеннего солнца, лившегося в окна, но от полуденного солнца ее прикрывали, чтобы не обжечь листья. Каждое утро Джон сам поливал луковицу теплой водой, сдобренной смесью его собственного изобретения с добавлением распаренной крапивы и лошадиного навоза. Луковица выбросила свежие зеленые листья, и наконец из самой сокровенной сердцевины показалась драгоценная остроконечная мордочка цветка.

Весь дом затаил дыхание. Фрэнсис каждый день забегала в оранжерею и следила за тем, как окрашивается зелень цветка. Джон не проходил мимо оранжереи, не заглянув внутрь. Только Джей пребывал в собственном коконе темноты. Он не верил, что в оранжерее медленно готовится расцвести их удача. Он не мог забыть, что там лежала Джейн. Ему казалось, что в этом помещении не может произойти ничего хорошего после того, как там стоял небольшой, тяжелый от свинца гроб.

Как-то утром Фрэнсис ворвалась в спальню деда, пока тот еще одевался.

— Он белый! Красный и белый!

— Тюльпан?

— Да! Да! Он красный и белый!

— «Семпер Августус»!

Ликующий полуодетый Джон схватил внучку за руку, и они помчались по лестнице. У входа в оранжерею они остановились, боясь приближаться к цветку, как будто топот ног по голым доскам пола мог стряхнуть с лепестков цвет.

Изумительно округленные безукоризненные лепестки в утренних лучах наливались цветом. Они все еще тесно прижимались друг к другу, но было хорошо видно, что они глубокого алого цвета с белыми полосками, будто белые прорези на шелковом камзоле.

— Вот я и разбогател, — просто сказал Джон, глядя на волшебный цветок, поднявшийся на стройном вощеном зеленом стебле. — Вот и пришел день, когда я разбогател. Малыш Джон станет баронетом, и никто из нас больше никогда не будет работать на хозяина.

Горшок с тюльпаном поместили в комнату редкостей как самый дорогой тюльпан в мире. Когда курьер приехал за остальными деньгами, им пришлось занять только две трети от суммы, остальное собрали с посетителей, валом валивших посмотреть на бесценный тюльпан.

Когда королева в Отлендсе услышала о цветке, она заявила, что готова купить его прямо сейчас, так, как есть, — в горшке. Джей уже собрался назвать сумму, которая покрыла бы их расходы на покупку и принесла подобающую прибыль в два процента. Но Джон был начеку и опередил сына.

— Ваше величество, когда мы поднимем луковицу, для нас будет честью подарить ее вам, — важно произнес он.

Королева засияла, она любила подарки. Джон потянул сына прочь, пока тот не начал спорить.

— Доверься мне, Джей. Мы посадим для нее одну из деток, а материнскую луковицу оставим себе, позже она вознаградит нас за нашу щедрость. Не бойся. Луковица так же хорошо, как и я, понимает, как обделывать дела.

Они наблюдали за тем, как цветок раскрывается в своем блистательном великолепии и, окончательно распустившись, красуется в полном цвету.

— А мы можем сохранить лепестки? — спросила Фрэнсис.

— Возьми их, — разрешил Джон. — Возможно, их удастся сохранить в сахаре и песке в одном из ящичков для экспонатов.

В ноябре, продержав луковицу в земле как можно дольше, чтобы она как следует подросла, Джон, при моральной поддержке Джея и Фрэнсис, опрокинул горшок и подождал, пока их новое богатство высыплется ему в руки. На бесценной луковице росли не одна, не две, а целых три луковички-детки.

— Слава богу, — от души обрадовался Традескант.

С бесконечной осторожностью он взял острый нож, нежными движениями отсек деток от материнской луковицы и поместил в отдельные маленькие горшочки.

— Четыре там, где была всего одна, Джей, — восхитился он. — Как можно называть это ростовщичеством? Это само божественное изобилие, которое удваивает и учетверяет наше богатство.

Один горшочек предназначался для королевы. Один Джон оставил себе. Остальные два он хотел триумфально отправить в Голландию, в Амстердам; сделать это решили в феврале, в самый разгар сезона закупки луковиц. Традескантам предстояло стать самыми богатыми садоводами в мире, богатыми как набобы.