ВЕСНА 1635 ГОДА

За всю весну Джейн так и не выбралась к матери.

Джон и Джей то уезжали в Отлендс, то работали в парке и фруктовом саду Ламбета. Вечно кто-то стучался в садовую калитку с маленьким ростком в горшке или с какой-нибудь драгоценной вещицей, завернутой в платок, и Джейн нужно было определить, имеет ли предмет ценность, и купить, опираясь на авторитет хорошей хозяйки и партнера по бизнесу. Также она следила за тюльпанами, которые вытягивались и цвели. Джон заказал для них оранжерею, где собирался выращивать прихотливые растения. И за строителями тоже нужно было присматривать, особенно после того, как они пробили из оранжереи дверь в основной дом. Только в мае у Джейн появилось достаточно свободного времени, она уехала из «Ковчега» в город и навестила родителей. Но зато уж гостила у них целую неделю.

Без нее дом странно опустел. Фрэнсис не очень скучала по маме, она по-прежнему бегала хвостиком за дедом. А когда его не было, много времени проводила в саду с отцом. Но малыш Джон, которому было уже почти два года, бродил по дому и весь день требовательно спрашивал, где мама.

Они ожидали, что Джейн, понежившись в отеческом доме целую неделю, вернется отдохнувшая и счастливая, но когда она наконец появилась, то выглядела уставшей и бледной. Оказывается, в городе было невыносимо жарко. На улицах было больше попрошаек, чем когда-либо. Джейн видела в канаве умирающего, но не рискнула дотронуться до него, побоявшись чумы.

— Что же это за страна, в которой быть доброй самаритянкой слишком опасно? — расстраивалась она, искренне сожалея о борьбе между совестью и безопасностью.

Ее отец и все торговцы жаловались, что их облагают налогами сначала на торговлю, потом на продажу, потом на хранение товара. Еще их обязали платить сбор на постройку военных кораблей; этот налог собирал податной чиновник, который, исходя из внешнего вида дома и хозяйства, сам решал, сколько вы можете заплатить. Протестовать не имело никакого смысла.

Иосия Херт давал деньги на оплату священнослужителя в своей церкви, также должен был платить сбор приходу церкви, которую никогда не посещал, и еще церковную десятину викарию, которого презирал за склонность к католичеству. А тем временем цена на продукцию росла. В Ла-Манше разбойничали пираты. Ходили слухи о бунтах в Ирландии. Поговаривали, что король больше тратит на свои картины, нежели на военный флот.

Джейн как родственницу людей, работающих непосредственно при дворе, донимали вопросами о скандальных деталях, что ей очень не нравилось.

— Из короля ничего приличного не выйдет, — уверял ее отец. — Ты можешь думать, что он нормально относится к твоему мужу, но все равно ничего хорошего из него не получится, потому что он уже на полпути к вечным мукам. А если вы не будете осторожными, он и вас за собой утянет. Ведь у твоего свекра и мужа есть этот прекрасный дом в Ламбете. Почему они не живут там спокойно?

Бесполезно было объяснять отцу, что, если не выполняешь распоряжение короля, рискуешь быть повешенным за измену.

— Сам король приказал им, — отвечала Джейн. — Как они могли отказаться?

— Да просто взять и отказаться, — упрямился отец.

— Но ты же не отказываешься платить налоги. Ты же платишь на строительство кораблей. А некоторые отказываются.

— И гниют в тюрьмах, — вздыхал Иосия. — И пусть будет стыдно всем нам, что мы не такие стойкие. Нет, я делаю, что велят.

— Точно так же и мой муж. — Вопреки собственным взглядам, Джейн настойчиво защищала Традескантов. — Король и двор забирают их мастерство и услуги точно так же, как забирают твои деньги. Король присваивает все, что пожелает, и никто не может его остановить.

— Рада, что наконец дома? — поинтересовался Джей, когда они уже лежали в постели.

Он обнял жену рукой, и она прислонилась головой к его плечу.

— Я так устала, — произнесла она раздраженно.

— Тогда отдыхай.

Джей повернул к себе лицо супруги и поцеловал в губы, но она отодвинулась и вдруг вскрикнула:

— Здесь воняет жимолостью! Ты снова принес черенки в спальню, Джей! Как это надоело!

Он ощутил в душе небольшое беспокойство, маленькое, как росток.

— В комнате ничего нет, Джейн. Тебе кажется, что в воздухе пахнет сладким?

Вдруг она поняла, что сказала и что он подумал, и зажала рот рукой, словно хотела спрятать свои слова и остановить дыхание.

— О боже, нет, — простонала она. — Только не это.

— В городе болели? — с настойчивостью в голосе спросил Джей.

— В городе всегда болеют, — горько промолвила она. — Но насколько мне известно, я ни с одним больным не общалась.

— Может, слуги, подмастерья?

— Неужели ты думаешь, я стала бы рисковать? Разве я вернулась бы домой, если бы имелась вероятность, что я заразилась?

Джейн откинула простыни, выбралась из постели и настежь распахнула окна. Ее ладонь все еще была прижата ко рту, словно она не желала, чтобы малейшая частичка ее дыхания осталась в комнате.

Джей потянулся к жене, но не отважился дотронуться до нее. Страх перед болезнью был таким же сильным, как и его любовь к ней.

— Джейн! Куда ты?

— Мне постелют в новой оранжерее, — ответила она. — А ты будешь оставлять мне еду и воду у дверей. И не приближайся ко мне. Детей держи подальше. Мое грязное постельное белье сжигайте. И у двери зажгите свечи.

Он собрался обнять ее, но она повернула к нему лицо, полное такой ярости, что он отпрянул.

— Отойди от меня! — взвизгнула Джейн. — Ты что, думаешь, я буду рада, если и ты заболеешь? Ты думаешь, я позволю уничтожить наш дом, который мы так долго создавали?

— Нет, — заикаясь, пробормотал Джон. — Но, Джейн, я люблю тебя и хочу обнять…

— Если я выживу, тогда мы неделями будем сжимать друг друга в объятиях, — пообещала она, и лицо ее смягчилось. — Клянусь, Джон. Я люблю тебя. Но если я умираю, то не смей даже притрагиваться ко мне. Ты должен приказать заколотить гроб, даже не взглянув в ту сторону.

Джей в отчаянии помотал головой.

— Я этого не выдержу! Не может быть, чтобы это происходило с нами!

Джейн открыла дверь и позвала служанку.

— Салли, постели мне в оранжерее и отнеси туда всю мою одежду.

— Если я тоже заболею, я приду к тебе, — сказал Джей. — И мы будем снова вместе.

Она повернула к нему решительное лицо.

— Ты не заболеешь. Ты будешь жить, заботиться о малыше Джоне и о Фрэнсис, о деревьях и о саде. Даже если я умру, останется наш сын, носящий твое имя, останутся деревья и сады.

— Джейн…

Это был низкий рев раненого зверя, но она ни на минуту не смягчилась.

— Держи детей от меня подальше, — хрипло велела она. — Если ты меня хоть немного любишь. Держи детей подальше.

Джейн повернулась, собрала в охапку всю одежду, привезенную из города, спустилась в новую оранжерею, легла на походную кровать, разложенную на полу, и посмотрела на маленькое оконце в деревянной стене, через которое лился теплый лунный свет. Ее терзала одна мысль: умрет ли она.

На четвертый день Джейн обнаружила под мышками опухоли. Она уже не помнила, где находится. В середине дня наступило просветление сознания, и, когда муж явился поговорить с ней через дверь, стоя за стеной из горящих свечей, она распорядилась врезать в дверь замок, чтобы в беспамятстве от лихорадки она не смогла выйти на поиски малыша Джона.

На пятый день пришло письмо от ее матери, в котором сообщалось, что один из подмастерьев заболел чумой. Мать просила Джейн сжечь все, что та носила во время поездки и что привезла из города. Они отослали курьера обратно с известием, что предупреждение опоздало и на их входной двери уже красуется белый крест, а стражник у двери следит, чтобы никто не выходил из дома, разнося чуму по Ламбету. Все продукты, овощи и даже новые редкости оставляли для Традескантов на небольшом мостике, что вел от дороги к дому, а они клали деньги в миску с уксусом, где монеты отмывались дочиста. Приходские стражники по закону были обязаны обеспечить полную изоляцию жертв чумы в своих домах, пока те либо умирали, либо доказывали, что чисты. И никто не мог избежать этого указа, даже Традесканты со своим бизнесом и королевскими связями.

Утром на шестой день болезни Джейн не постучала в дверь, чтобы ее отперли. Когда Джей открыл дверь и заглянул внутрь, его жена лежала на постели, волосы разбросаны по подушке, лицо исхудавшее и мертвенно-бледное. Она увидела мужа и попыталась улыбнуться, но губы были все потрескавшиеся и воспаленные от жара.

— Молись за меня, — прошептала она. — И не смей заразиться чумой, Джон. Держи малыша Джона в безопасности. Он все еще здоров?

— Здоров, — подтвердил Джей.

Но он умолчал, что маленький сынишка постоянно плачет и зовет маму.

— А Фрэнсис?

— Никаких признаков.

— А ты и твой отец?

— Вроде никто больше не заразился. Но в Ламбете есть чума. Наш дом не единственный с белым крестом на дверях. Этот год, видимо, будет тяжелым.

— Неужели это я принесла заразу? — с болью в голосе произнесла Джейн. — Я принесла чуму в Ламбет? Она переправилась со мной через реку?

— Чума была здесь еще до того, как ты вернулась, — заверил ее супруг. — Не вини себя. Кто-то болел, но пытался скрыть это. Чума здесь уже несколько недель, однако никто не знал об этом.

— Боже, помоги им, — прошептала Джейн. — Боже, помоги мне. Захорони меня глубоко, Джон. И молись о моей душе.

Следуя порыву, он переступил через свечи. Джейн мгновенно отшатнулась от него в кровати.

— Ты хочешь, чтобы я умерла в отчаянии? — упрекнула она мужа.

Он остановился и шагнул назад, будто перед ним — сама королева.

— Я хочу обнять тебя, — жалобно промолвил он. — Я хочу обнять тебя, Джейн. Хочу прижать тебя к сердцу.

На мгновение ее изможденное заострившееся лицо, освещенное дюжиной золотистых огоньков, стало вдруг мягким и юным, каким было тогда, когда она продавала ему ленты дюйм за дюймом, а он снова и снова изобретал предлоги для визитов.

— Пусть лучше я останусь в твоем сердце, — отозвалась Джейн. — И забота о моих детях.

Она снова упала на подушки, а Джей вернулся за стену из пламени свечей, сел на корточки и обхватил колени руками.

— Я буду сидеть здесь, — решительно заявил он.

— Хорошо, — согласилась Джейн. — У тебя есть помандер?

— И помандер есть, и вокруг море рассыпанных трав.

— Тогда оставайся, — разрешила она. — Не хочу умереть в одиночестве. Но если я начну бредить, встану и пойду к тебе, обещай, что захлопнешь передо мной дверь и запрешь ее.

Он посмотрел на жену через марево от свечного жара; его лицо было почти таким же измученным, как и у нее.

— Я не смогу это сделать. Я просто не смогу.

— Обещай мне, — потребовала она. — Это моя самая последняя просьба.

Джей закрыл глаза, собираясь с силами.

— Обещаю, — наконец произнес он. — Я не дотронусь до тебя и не подойду ближе. Но я буду здесь, рядом с тобой, Джейн. Тут, за дверью.

— Это как раз то, чего я хочу, — ответила она.

В полночь Джейн начала бредить и метаться на подушке, проклиная еретиков, католиков, дьявола и королеву.

В три часа утра она затихла, ее бил озноб. А Джей не мог приблизиться и укутать ее плечи шалью. В четыре она успокоилась, в пять вдруг сказала просто, как ребенок: «Спокойной ночи, мой дорогой» — и уснула.

Когда в шесть часов утра наступил рассвет и солнце согрело яблоневые цветки, она не проснулась.