1569 год, декабрь, Ковентри: Мария

– Пока вы спали, пришло письмо.

Агнес Ливингстон будит меня, нежно прикоснувшись к плечу, ранним утром.

– Его принес один солдат.

Сердце мое взвивается.

– Давай сюда.

Она протягивает письмо. Это всего лишь клочок бумаги от Уэстморленда, его острый почерк размыт дождем. Оно даже не зашифровано. В нем говорится, чтобы я сохраняла веру и надежду, что он не будет разбит и не забудет меня. Не теперь, так в другой раз. Я снова увижу Шотландию, я буду свободна.

Я сажусь и машу, чтобы Агнес принесла свечу, чтобы я рассмотрела, не написано ли на бумаге что-то еще. Я ждала, что он скажет, когда они придут за мной, о своей встрече с испанцами. А это похоже на молитву, когда я ждала плана. Если бы записка была от Ботвелла, он бы написал, где и когда мне быть; сказал бы, что делать. Он бы не сказал мне сохранять надежду, не сказал бы, что не забудет меня. Мы никогда так друг с другом не говорили.

Но если бы это была записка от Ботвелла, она была бы не в таком скорбном тоне. Ботвелл никогда не видел во мне трагическую принцессу. Он считает меня живой женщиной в опасности. Он не поклоняется мне, как произведению искусства, как красивой вещи. Он служит мне, как солдат, берет меня, как мужчина с каменным сердцем, спасает, как вассал спасает монарха в беде. Не думаю, что он когда-либо обещал мне что-то, чего не пытался сделать.

Будь она от Ботвелла, не было бы трагических прощаний. Были бы мчащиеся во весь опор всадники, едущие ночью, чтобы убить и победить. Но Ботвелл для меня потерян, он в темнице в Мальме, и мне нужно полагаться на защиту людей вроде Шрусбери, на решимость Норфолка, на отвагу Уэстморленда, на трех ненадежных пугливых мужчин, будь они прокляты. Они бабы по сравнению с моим Ботвеллом.

Я велю Агнес поднести свечу поближе и держу записку у самого пламени, надеясь увидеть тайное письмо квасцами или лимонным соком, которое побуреет от тепла. Ничего. Я обжигаю пальцы и отдергиваю их. Он не прислал мне ничего, кроме этого выражения сожаления и тоски. Это не план, это жалоба, а я не выношу чувствительности.

Я не знаю, что происходит: эта записка мне ничего не объясняет, она ничему меня не учит, кроме страха. Мне очень страшно.

Чтобы утешиться, я пишу, не надеясь на ответ, пишу человеку, совершенно лишенному чувствительности.