Глава 9
Ночью прошел дождь. Утро выдалось румяным и блестящим, как созревшее яблоко. Гуля катила коляску по парку, высматривая скамейку посуше. Пашка вертелся, дрыгал ногами, пару раз чуть не вывалился, и в конце концов она строго сказала, что так вести себя нельзя, иначе они вернутся домой.
Домой сын не хотел и сразу притих.
Гуля нашла место подальше от мокрых лип, сунула Пашке заранее припасенную новую игрушку. Сидела спокойная, почти умиротворенная, подставляя лицо лучам.
Рыжеволосую женщину она заметила издалека. Рыжих Гуля не любила: все они лгуньи. Та несла в руках цветные коробки и рыскала взглядом.
Гуля помрачнела. Каждый день одно и то же!
– У меня денег нет, – неприязненно сказала она, когда женщина свернула с дорожки к ее скамье. Длинноногая, худая, джинсы в обтяжку. Футболка с совой, как у подростка. Противная.
– Я ничего не хотела вам продавать.
– Тогда идите куда шли. Занята скамейка. – Гуля начала сердиться. Отвлечет сейчас Пашку, и не угомонишь его потом.
Торговка не обиделась, улыбнулась. Пышные рыжие волосы стояли дыбом вокруг бледного лица, как будто она с утра забыла причесаться.
– Понимаете, наша фирма сегодня устраивает розыгрыш. Это беспроигрышная лотерея, вы в любом случае что-нибудь получите.
Гуля решительно мотнула головой. Дураков нет. Сначала говорят, что бесплатно, а потом начнут разводить. Деньги она с собой не взяла, но противно же. Как в навозе испачкалась.
– Пожалуйста, – попросила женщина. – Нужно лишь вытянуть шарик с номером. А я выдам вам приз, и, если хотите, сразу же уйду.
Гуля недоверчиво покосилась на коробки. Красивые… Сразу видно, что с дорогими игрушками.
– А в чем подвох?
– Да нет никакого подвоха, – устало сказала рыжая. – Простите, можно я присяду на минутку? С восьми утра на ногах, никаких сил не осталось.
Вблизи стало видно, что лицо у нее и правда измученное, осунувшееся.
За синяки под глазами Гуля внезапно простила ей и длинноногость, и худобу, и дурацкую футболку.
– А чего бегаете-то? – уже миролюбивее спросила она.
– Да начальство приказало сегодня разыграть все эти коробки до одиннадцати утра. Для них это вроде рекламной акции. А кто в такую рань будет гулять?
– Вы ж их, получается, на халяву отдаете! – удивилась Гуля.
– Да, но кому попало нельзя. Надо, чтобы ребенку досталось.
Гуля совсем подобрела.
– Ладно, давайте сюда вашу лотерею.
Вытащила из мешочка шарик с номером и получила перетянутую скотчем коробку с деревянной машинкой – новой, крепкой. Обрадовалась так, словно это она маленькая и ей вручили чудесную игрушку.
Пока женщина отдыхала, они незаметно разговорились.
Случайный прохожий, идущий мимо полчаса спустя, мог бы услышать обрывок диалога.
– …хороший человек, ничего не скажу.
– Чем же хороший?
– Добрый, ни разу словом злым не обидел. От Пашки не морщится. Я же вижу, как у других от него морды сразу делаются перекошенные.
– А кем работает?
– Не знаю, не говорит. Но богатый. Машина своя, всегда при деньгах. Лекарства привозит, продуктами помогает.
Гуля помолчала.
– Мы ему, конечно, не нужны…
Она сказала это с удивительной простотой и каким-то величавым смирением.
– Откуда вы знаете?
Гуля улыбнулась ее наивности.
– Такое всегда видно. Плохо, что я сама прикипела к нему сильно. – Она вздохнула. – Тимур красивый очень. Ласковый. Я возле него отогреваюсь. Так-то все одна да одна, вон в парк выйти по солнышку – счастье. Лето кончится, начнется грязь да снег. Коляску не протолкнешь. Буду дома сидеть, в четырех стенах, как зверь. А я люблю тепло! – Она мечтательно сощурилась.
– Почему одна? – спросила женщина с какой-то странной тревогой. – У вас друзей разве нет? А семья, родители?
Гуля с улыбкой покачала головой. Про семью говорить не хотелось, она и не стала.
Пашка завозился, изломанными своими ручонками задергал в воздухе. Она поправила на нем сползшее одеяло.
– Знаете, мне самой такие дети прежде казались кем-то вроде инопланетян. Не отсюда. Я смотрела и не понимала: что с ними делать? как жить? Потом этот вот товарищ родился, – она кивнула на инвалидную коляску. – Оказалось, что я теперь тоже инопланетянин! Живет с тобой такое вот существо… И перетягивает тебя на свою сторону. Не в том смысле, что становишься больной. Но перестаешь быть с теми, кто здоровый. Понимаете?
– Кажется, да, – сказала рыжая.
Она очень внимательно смотрела на Пашку. Не понимает, подумала Гуля.
– В общем, стало так: вокруг люди, а мы – инопланетяне. Как с нами обычному человеку общаться? Да и зачем, когда вокруг столько своих. Вот еще какая беда: люди боятся чувствовать настоящее. Пашка ведь многим не нравится. Он неприятный. Нет, правда… что вы головой качаете? На калеку смотреть почти всем противно. И вот этой брезгливости люди в себе пугаются. Понимаете? Не Пашку пугаются, не болезни нашей. А себя. Теперь уже в них инопланетянин завелся – маленький, со щупальцами, покусывает. Вот.
Гуля нагнулась, сорвала травинку, сунула в рот. В лице ее, бледном, немного отрешенном проявилось вдохновение, как будто она рассказывала библейскую притчу маленькому ребенку.
– Помните фильм про Чужих? Американский, страшный такой.
– Помню, – сказала рыжая.
– Сначала Чужие – это все другие, непохожие. А потом раз! – и Чужой уже ты сам. Поживешь-поживешь, поплачешь-поплачешь, понемногу и привыкнешь к себе. В зеркало утром глядишься и думаешь: а ведь у меня и жвалы ничего, и эти, как их… присоски. Выйдешь на улицу, а Чужие-то снова вокруг! Так оно туда-сюда и раскачивается. Я раньше думала, что умнею. – Гуля улыбнулась. – Теперь думаю: нет, просто глупость моя из меня потихоньку вытекает.
Женщина покосилась на инвалидную коляску. Пашка дремал.
– Вы извините, что я на вас нагавкала поначалу, – стеснительно сказала Гуля. – Подходят всякие, начинают книжки дорогущие предлагать. Я сразу нищей себя чувствую.
– Это вы меня простите.
– За что?
Рыжая замешкалась с ответом.
– Я вас отвлекла, – сказала она наконец и отвела взгляд. – Вы отдыхали…
– Что вы! – горячо возразила Гуля. – Знаете, как приятно с хорошим человеком поговорить! Которому ничего от меня не надо. Чтоб не обманщик, не пройдоха какой…
Женщина встала. Щеки ее порозовели. Ну конечно, она ведь рыжая, а они сгорают махом. На солнышке посидела – и готово.
– Можно я вам это все оставлю? – скороговоркой проговорила она. – До свиданья!
Водрузила свои цветные коробки на скамейку – и быстро пошла прочь, Гуля даже попрощаться не успела.
Она немножко поудивлялась такому неожиданному бегству, а потом сообразила: рыжая решила, что ей сейчас в друзья будут навязываться! А у Гули совсем такой корысти не было. Она даже обиделась немного.
Но потом отогрелась на солнце, полюбовалась на неожиданные подарки, и обида ушла.
Рыжеволосая женщина пересекла парк, свернула в ближайший проулок и села в черный джип, припаркованный в тени.
– Получилось? – спросил Илюшин.
Бабкин, ни слова не говоря, поцеловал жену в лоб и протянул ей бутерброд. С утра они выскочили из дома без завтрака, боясь не застать Гулю: Динара предупредила, что та выходит гулять очень рано.
– Отвратительно себя чувствую. – Маша поежилась. – Как будто выманила тайну у ребенка. Бедная девочка…
– Что она рассказала?
– Никакого алиби на понедельник у вашего Садыкова нет. – Маша утвердительно кивнула, глядя на обрадованные лица напарников. – Вчера он не приезжал и даже не звонил. Кстати, вы знаете, что у него есть машина?
– Какая машина? – удивился Макар. – Сестра говорит, он бедняк-голодранец.
– «Тойота-Камри». И не подержанная, а новая.
Маша с аппетитом откусила от бутерброда. Искоса поглядывая на жену, Бабкин подумал, что они правильно сделали, отправив на встречу именно ее. Ни ему, ни Макару, при всем его обаянии, не удалось бы разговорить любовницу Садыкова. А от Машки исходит ненавязчивый интерес, доброжелательное тепло, в лучах которого хочется согреться, и люди открываются ей легко.
– У тебя вид усталый, – с жалостью сказал он. – Доешь, потом рассказывать будешь.
– «Игру престолов» смотрела до утра. Слушайте, ваш красавец определенно врет сестре. У него есть деньги.
– Машину, допустим, он мог брать у приятелей, – задумчиво сказал Макар. – Пустить пыль в глаза.
Маша с сомнением покачала головой.
– Нищей девочке с сыном-инвалидом? Он дважды за год вывозил ее и мальчика в Подмосковье на целую неделю. «Русские зори», дорогой пятизвездочный пансионат. Бассейн, уклон в экологический туризм, рядом поля для гольфа. Это стоит больших денег.
– Слушай, а она не врет? – озадачился Сергей.
– Вряд ли. Она мне с таким вдохновением рассказывала про шведский стол на завтрак, про то, как они с Тимуром и Пашей на лодке плавали по озеру… Кучу подробностей выложила. Говорит, никогда в жизни не бывала в таком красивом месте.
Бабкин быстро записывал.
– Маш, часто этот хмырь ее навещает?
– Раз в неделю, иногда реже.
– А Динара утверждает, что он через день у любовницы. – Макар коротко насвистел какую-то песенку. – В общем, братцы, как и предполагали, мы с вами имеем лжеца. Деньги у него есть. Где он их добывает, если не работает? Или ему жена подкидывает на отдых с любовницей?
– Я же говорил, сестра ничего о нем не знает! – гнул свое Сергей.
– Он солнечный парень, теплый, – вдруг сказала Маша. – Ничего не обещает, но ничего и не требует. И сквозь пальцы утекает, как вода. Гуля говорит, пыталась его расспрашивать о жизни, о семье, но он просто улыбался и молчал. От другого человека это было бы обидно, а от него нет.
На заднем сиденье Илюшин взмахнул рукой, выгоняя случайного комара.
– Отлично, наши догадки подтвердились. Что дальше?
Сергей полностью открыл свое окно, чтобы по салону свободно шлялись сквозняки. Ветер взъерошил светло-рыжие волосы его жены, и Бабкин с трудом удержался от ласкового жеста. Он стеснялся.
Временами ему казалось, что рецепт счастья найден. Женщина, которую любишь; друг, которому доверяешь; работа, которая в лучшие дни не кажется таковой. Он помнил те годы, когда работал в милиции. Оперативник из Сергея получился отличный, и дело было ему по душе. Но в нем всегда жило понимание: это лишь занятие, которым ему повезло зарабатывать на жизнь. А рядом с Илюшиным как-то так хитро получалось, что их работа стала образом жизни, позволявшим зарабатывать на другие занятия. Например, скалолазание, которым он недавно увлекся (инструктор, кажется, боялся, что новый ученик обрушит ему стенку, но молчал).
Рядом с Илюшиным жить было легко. Непросто, но легко.
Задумавшись над этим противоречием, Сергей покосился на друга. Его занимал вопрос, как тот собирается изъять диадемы у Садыкова.
Но Илюшин думал о другом:
– У него были сообщники, минимум три человека. Где он их нашел, если не на работе?
– Кстати, о его тунеядстве мы тоже знаем от Курчатовой, – напомнил Сергей. – А ее словам доверять нельзя.
– Надо бы помотаться за ним денек-другой. Тачку быстро найдешь?
– Найду. «Реношечку» какую-нибудь серенькую.
– А эта вас чем не устраивает? – удивилась Маша.
В салон залетел то ли второй комар, то ли соскучившийся первый.
– Слишком приметная. – Илюшин снова замахал на него руками, но комар ловко уворачивался и пищал ругательное. – Даже очень ненаблюдательный человек быстро заметит, что за ним по пятам ездит здоровенная черная дура.
– Сам ты здоровенная черная дура, – обиделся Бабкин. – Нормальный паркетник. Не гони!
Илюшин уже не слушал. У него пискнул телефон: «Новое сообщение».
– У меня тут вопрос назрел, – сказал Сергей. – С чего ты взял, что удастся сесть Садыкову на хвост? Он вчера взял диадемы, сегодня запрется в квартире и станет бухать.
Илюшин молчал. Маша откинула сиденье и сонно возразила:
– Он непьющий.
– Ну просто в телевизор будет тупить, – не сдавался Сергей. – Зачем ему выходить из дома? За сигаретами жену пошлет.
Маша отыскала глазами часы.
– Садыков выйдет из дома через… дай сообразить… около двенадцати.
– Откуда ты знаешь?
– У него тренировки в «Бешеном гризли» три раза в неделю. В час дня.
Макар отложил телефон:
– В «Бешеном гризли»?
– Так Гуля сказала.
– Слышь, начальник, – растягивая слова, прогнусавил Бабкин. – Я вот не могу позволить себе такой дорогой спортклуб, да еще и трижды в неделю. Зарплату мне поднять не хочешь?
– Ты и без клуба бешеный, – думая о чем-то своем, сказал Илюшин. – Незачем усугублять. Маша, ты знаешь, что он вчера сделал?
– Что?
– Убью! – пригрозил Сергей.
– Убьет, – загрустил Илюшин. – Позже я тебе расскажу, как отличился твой супруг. Теперь к делу. Маш, номер «Тойоты» Садыкова случаем не известен?
Она с сожалением покачала головой.
– Даже для Машки это было бы чересчур, – хмыкнул Сергей. – Достаточно того, что знаем марку. Ты мне фото героя распечатал?
– Держи.
Фотографию брата Динара Курчатова сбросила Макару на телефон, но Бабкин, по его собственному выражению, был ретроград и всем электронным носителям информации предпочитал старые добрые бумажные.
– Поставь маячок на машину, – сказал Макар. – И если получится, пройди за ним в тренажерку. Парень занимается трижды в неделю, сообщников мог найти в зале.
– А сидеть за меня ты будешь? – флегматично поинтересовался Сергей. – Маячки у нас запрещены законом.
– Тебе это помешает?
Бабкин ухмыльнулся:
– Поставлю, черт с тобой. Что еще?
– С татуировкой след дохлый. Как мы и думали.
– Кто сказал?
– У меня есть знакомый, который держит свой салон, я надеялся, его мастера что-нибудь подскажут. Он мне только что написал. Все они в один голос твердят, что по нескольким словам из песни клиента отыскать невозможно. Вот если бы он все пять куплетов набил, тогда еще можно было на что-то надеяться.
– Значит, идем за Садыковым, – подытожил Бабкин. – А ты пока решай своим гениальным мозгом вторую часть задачи: где прячут Гройса.
Макар задумался. Обрадовавшийся комар подкрался к нему и стыдливо куснул за плечо.
– Черт! – Илюшин хлопнул по руке, но промахнулся.
Ветер закрутил на асфальте пылевой смерч. Комар, хохоча во все горло, выскочил наружу и умчался навстречу набирающему силы летнему дню.
Картошка, картошка… Грязная дешевле, чистая дороже. Гуля делала так: покупала ту, что в земле, отмывала, раскладывала по пакетам и клеила сверху ценник. Этот маленький самообман на следующий день дарил ей несколько приятных минут, пока она воображала себя разбогатевшей.
Ожидая, когда закипит вода, Гуля принесла на кухню подарки случайной знакомой.
Она распаковывала одну коробку за другой с доверчивым предвкушением ребенка, облагодетельствованного богатой родней. Деревянная машинка, так приглянувшаяся ей; конструктор, собрать который Пашке, конечно же, не под силу; алфавитные кубики; маленький пластиковый дракон с зубастой пастью. Дракон ее заворожил. Гуля погладила шипастую спину, перевернула его кверху брюхом.
На животе дракона было выцарапано ручкой «Фарамир».
Несколько секунд Гуля смотрела на него, не понимая, как на фабричной игрушке могла оказаться эта надпись. Но упаковка рассеяла ее недоумение. При внимательном рассмотрении Гуля заметила то, что не бросилось ей в глаза сразу: коробка была дракону великовата. Он продавался не в ней.
У этой вещицы прежде был владелец.
В комнате закряхтел сын. Гуля отошла, чтобы успокоить его, и вернулась сосредоточенная и хмурая.
Она внимательно осмотрела все коробки. Кроме первой, драконьей, остальные подходили. Но их открывали прежде. Гуля видела следы, замаскированные полосками скотча. Видела помятости, потертости.
Брезгливо отодвинув подарки, она вспомнила детали утренней встречи. Мелкие подробности, которым она не придала значения, теперь пульсировали перед глазами, взывая: «смотри на нас! смотри!»
Руки. У рыжей был безупречный маникюр. Салонный, с гелевым покрытием.
Одежда. Джинсы с майкой не показались Гуле дорогими, но яркие кроссовки запомнились. Она вбила в поисковик название – «Нью баланс» – и ахнула, увидев стоимость одной пары.
Запах. Чем-то пахло от рыжей тонким, нежным, цветочным, словно пион пронесли неподалеку.
«Какая же я дура».
Картошка требовательно булькала в кастрюле, но Гуле было не до нее. Она нашла в сумке телефон.
– Тимур? Да, знаю… знаю, прости. Послушай, кое-что случилось. Ко мне подходила женщина, расспрашивала о тебе. Худая такая, лицо бледное. Притворилась, будто продает игрушки. А сама старые мне подсунула, ими уже играл кто-то.
Она чутко уловила, как его раздражение сменилось тревогой.
– Волосы рыжеватые такие. Глаза? Не знаю… серые, кажется. Про работу твою, про нас… Как мы отдыхали…
Гуля сжалась, вспомнив, как много она выболтала этой лживой дряни. Ей захотелось плакать.
– Тимур, это из полиции? Они выслеживают тебя?
Он забормотал что-то утешительное. Нет, не из полиции. Он ничего не сделал. Это от одной старой знакомой… Мстительной знакомой… Он с ними разберется. Пусть она не переживает, она умница и молодец.
Ласковое журчание его голоса омывало ее, страх и тоска утекали.
– Они не навредят тебе? – уже спокойнее спросила Гуля.
Ни в коем случае, заверил Тимур. Это просто глупые и жадные люди, они могут навредить только самим себе.
– Когда ты будешь с ними разговаривать… – сказала Гуля. – Если тебе попадется эта рыжая… Ударь ее и скажи, что от меня. Пожалуйста.
В квартире Гройса было чисто и тихо. Уходя в прошлый раз, Илюшин прихватил с собой запасной комплект ключей – интуитивно, не рассуждая. Сегодня они пригодились.
Он медленно обошел спальню, бездумно скользя взглядом по стенам, шкафам, кровати… Провел пальцем по прутьям клетки: тр-р-р-р!
«Где же ты, старый мошенник? Динара Курчатова солгала. Мы потеряли четыре дня, убежденные, что ты валяешься в какой-нибудь гнусной съемной хате под воздействием снотворного, но в безопасности. С каждым новым днем наши шансы найти тебя живым все меньше».
Макар заново прошерстил файлы, просмотрел записи старика. Он напоминал себе глупца, который ищет на безмятежной водной глади следы лодки, унесенной рекой. Надо бежать вниз по течению, а не рассматривать волны.
Но куда, куда бежать?
Он крутился в квартире, точно пес в пустом дворе, нюхающий воздух в надежде учуять забытую кость. Вот что я делаю, подумал Макар. Нюхаю воздух.
Он остановился перед книжным шкафом. Толстой, еще один Толстой, Лесков, Мельников-Печерский, историческая литература, мемуаристика… Все истрепанное, захватанное, потертое…
Интересно, порадовал бы Гройса ридер? Стал бы старик пользоваться им? Закачал бы туда две тысячи текстов, которых хватило бы до скончания века?
Нет, вряд ли. К его возрасту уже отбираешь книги, как людей. Десяток знакомых, дюжина приятелей, трое действительно близких, к которым можно прийти с любой бедой.
Где эти трое?
«Что ты чаще всего доставал из своего шкафа, старик?»
Илюшин всерьез задумался, что любил перечитывать Гройс. Он отвлекал себя, занимал голову пустяками, создавая ничего не значащий информационный фон, позволяя своим мыслям лениво скользить, не задерживаясь ни на одной идее всерьез.
Да у него и не было идей.
«Толстой?»
«Чехов?»
«А, вон Салтыков-Щедрин стоит, полное собрание сочинений».
Илюшин открыл стеклянную дверцу. Послышался шорох, словно десяток летучих мышей вырвался из пещеры, и с верхней полки на Макара посыпались журналы. Они планировали на пол, распахивая на лету страницы, с которых улыбались обнаженные девицы. Брюнетки, блондинки, азиатки, негритянки, кудрявые и стриженые, пышнотелые и худые – здесь были девушки на любой вкус. Гройс не отдавал предпочтения какому-то одному типажу. Он ценил женскую красоту во всех ее проявлениях.
Макар присвистнул. Перед ним, призывно раскинувшись, поблескивали глянцевыми листами журналы «Плейбой». Восемьдесят девятый год… девяносто второй… две тысячи пятнадцатый…
«Похвальная верность традициям!»
Он захохотал и стал собирать журналы. Чехов, Чехов…
Пока Макар распихивал сокровища Гройса по полкам, взгляд его привлек красный корешок. Сперва он обратил внимание на цвет, затем прочел название и ошарашенно протянул: «Э-э-э-э».
«Высокая кулинария. Девяносто девять способов жарки рыбы в ее отсутствие».
Что за чушь?
Вытащив книгу, Илюшин обнаружил, что это дневник. Похоже, старик заносил сюда всякие мелочи: стоимость продуктов, напоминание об именинах домработницы (внизу был перечень возможных подарков), отзыв о ресторане… Запись за четвертое июня: «Елена Одинцова. Спросить, откуда узнала телефон».
И под ней примитивный рисунок: женщина в юбке ниже колена, с овечьим выражением лица.
Он сфотографировал рисунок, сел за компьютер и быстро выяснил, что Елена Одинцова – известная писательница, работающая в детективном жанре. Фотография на обложках ее книг не оставляла сомнений: на рисунке была именно она.
– Спросить, откуда узнала телефон? – вслух протянул Макар.
Он запер квартиру, спустился к подъезду, где в палисаднике немолодая женщина вдохновенно рыхлила землю вокруг пышного розового куста.
– Эту даму? – женщина вгляделась в фотографию на экране смартфона. – Видела, да. Неделю назад, может и больше. Лицо знакомое, должно быть, актриса. К кому? Да откуда ж мне знать, милый.
Разузнать адрес оказалось сложнее, но Макар справился. Вскоре он вел машину Сергея по Киевскому шоссе.
Сотрудник издательства сказал, что Одинцова живет на два дома: квартира в Москве и дача в небольшой деревушке. «Километров сто от столицы. Но говорят, дыра дырой, фиг проедешь. Летом она обычно там».
Илюшин заехал в квартиру, предсказуемо никого не застал и попросил навигатор довести его до деревни под названием Гребешково. Уже на выезде из Москвы он сунул в ухо телефонную гарнитуру и позвонил напарнику.
– Серега, я у тебя тачку взял. Могу поцарапать.
– Я тебе тогда лицо поцарапаю, – пообещал Сергей. – Далеко намылился?
– За три часа обернусь. Поговорить надо с некоей Одинцовой. Потом расскажу. Что у тебя?
– В зал разовых абонементов нет, – голос Бабкина звучал устало. – Торчу снаружи как три тополя на Плющихе. Жрать хочу.
– А Садыков?
– А Садыков не хочет – у них там внутри два ресторана, у буржуев.
– Серега!
– Да там он, там. Не бойся, не пропущу я его.
– Он по дороге никуда не заезжал?
– Нет. Помахал жене, сел в «Тойоту» и прямиком в клуб.
– Тебя не заметил?
– Ну если и заметил, здороваться не подошел.
Илюшин свернул с шоссе на двухполосную дорогу, ведущую мимо заброшенных деревень. Вдоль обочины торчали рекламные щиты, с которых улыбалась красавица в пеньюаре, и подпись под ней сообщала, что рекламное место свободно.
Илюшин вспомнил журналы Гройса в книжном шкафу и фыркнул.
– Ты чего там хрюкаешь? – подозрительно спросил Бабкин.
– Да так, потом расскажу. Слушай, а ты не хочешь попробовать свое искусство взломщика на двери Садыкова?
– Забудь! – отрезал Сергей. – Хватит того, что я маячок прилепил ему на брюхо. Исчерпал, так сказать, месячную порцию преступлений.
– Надеюсь, Садыкову хватит ума не прятать диадемы в шкафчике, – подумал вслух Илюшин.
– Да нет, вряд ли. В смысле, вряд ли спрячет. Диадемы или у него в квартире, или у подельников, если только они еще их не слили. Запросто!
Машина подпрыгнула на выбоине, и Макар чертыхнулся.
– Ты чего это там? – насторожился Бабкин.
– Да ерунда!
– Рули давай осторожнее!
– Серега, тут ямы.
– Тогда вылезай из тачки и топай пешком! – рявкнул Сергей. – Угробишь мне подвеску, я тебя сам подвешу за что-нибудь.
– Бездушная железяка тебе дороже моей задницы, – сокрушено сказал Макар.
– Бездушный – это ты. Надо было тебе со мной ехать. Чередовались бы. Желудок, блин, сводит от голода! А я даже за шаурмой не пошел. Хотя она тут неподалеку и пахнет, сволочь.
– В ресторан при клубе попроситься не пробовал?
– Пробовал. Сказали, рылом не вышел.
– Рыло у тебя гнусное, – согласился Илюшин. – Я бы тебя даже в «Крошку-картошку» не пустил, если честно.
Ему слышно было, как Бабкин мрачно сопит в трубку. Внезапно сопение оборвалось.
– Садыков вышел? – быстро спросил Макар.
– Да. С ним четверо. Все, отбой.
В телефоне раздались гудки.
– Интересно, что дальше, – пробормотал Илюшин.
– Через триста метров поверните налево, – предложил навигатор.
– Убедил.
Сорок минут спустя Макар вышел из машины.
– Вы приехали, – благосклонно сообщил нежный женский голос.
Илюшин задрал голову и окинул взглядом верхушки сосен.
Вокруг шелестел лес. Проселочная дорога, вилявшая последние пять километров так, словно ее прокладывал пьяный мул, привела его в сосновый бор, и здесь маршрут навигатора закончился. От развилки, где стоял Илюшин, расходились три колеи, неотличимые друг от друга.
– Да вы издеваетесь! – весело сказал Макар.
Он прошел вперед и остановился перед тремя дорожками.
«Направо пойдешь – коня потеряешь, себя спасешь. Налево пойдешь – себя потеряешь, коня спасешь. Прямо пойдешь – и себя, и коня потеряешь».
– За коня мне Серега башку оторвет.
Он сел за руль и свернул на левую дорогу.
Гребешково выскочило перед ним через пару километров. Макар ожидал руин и запустения, выбитых окон и сгнивших дверей. Но избушки, хоть и маленькие, смотрели на него сквозь чисто вымытые стекла, как старушки сквозь очки. Возле домов крутились дети и коты – верный признак, что деревня жива. По тропинкам стрижами гоняли мальчишки, сверкая спицами велосипедов. Две дачницы в соломенных шляпах болтали на ступеньках магазина с покосившейся вывеской «Продуктовый». У них Макар узнал, где нужный ему дом, и двинулся дальше, провожаемый любопытными взглядами.
Одинцова жила на дальнем конце деревни. «У них там свой квартал», – сказала одна из женщин. Свернув в проулок, Илюшин понял, о чем речь.
Когда-то Гребешково решило вторгнуться в лес. Оно выбросило длинное извилистое щупальце новой улицы и пыталось отвоевать территорию. Но что-то пошло не так, и участки вдоль дороги остались без хозяев. Кое-где виднелись разрушенные фундаменты. В паре мест из желтого ковра опилок поднимались банные срубы. Но жилых домов было всего два, и оба – в самом конце тупика.
«Скромно живет известная писательница Одинцова», – сказал себе Макар.
Белый домик, чистенький и аккуратный, соседствовал с двухэтажным кирпичным коттеджем. Перед ним зеленела ровная лужайка постриженной травы.
Илюшину вспомнился рисунок Гройса.
Женщина, открывшая дверь, оказалась милой, старомодно выглядящей дамой лет пятидесяти. Под ногами ее вертелся небольшой лохматый пес.
– Место, Чарли, место!
Пес не послушался.
Илюшин вкратце объяснил, в чем суть дела.
– Да-да, я приезжала к Михаилу Степановичу, – кивнула Одинцова. – Могу вам рассказать подробности. Вот только… – она как будто прислушалась. – Вы не против прогуляться? Чарли все утро сидит дома, он будет вам очень признателен.
Илюшин и сам с удовольствием размял бы ноги. Для человека, предпочитающего жизнь затворника, Одинцова вела себя исключительно любезно. Они пошли по дороге, заросшей травой, – верный признак, что здесь давно никто не ездил.
– Я собираюсь писать книгу о казино, – говорила писательница. – Никак не могла собрать материал. Обычно издательство подбирает для своих авторов консультантов, но тут они не смогли никого отыскать. И вдруг большая удача! У кого-то из редакторов нашелся телефон Михаила Гройса. Ничего серьезного – они вместе проворачивали какие-то дела, потом отмечали успех, и этот человек запомнил, что Михаил Степанович был частым посетителем игорных столов. Я позвонила ему, он согласился меня принять.
– Вы не заметили ничего странного во время этого визита?
Одинцова покачала головой.
– У нас был довольно короткий разговор. Михаил Степанович, оказывается, надеялся, что я приглашу его соавтором. Узнав, что мне всего лишь нужна консультация, он обиделся. Вида не подал. Но я же писатель, – она позволила себе скромную улыбку, – я чувствую любую перемену в отношениях. От него повеяло холодом, и я поспешила уйти.
– И все? – разочарованно спросил Макар.
– Боюсь что да. Чарли! Чарли, ко мне!
Пес притворился, что не слышит. Он исследовал куст репейника и собирался забраться в самую гущу.
– Что за невоспитанная собака! Сейчас же ко мне! Я накажу тебя, Чарли!
– Как он выглядел? – спросил Макар, наблюдая за ее тщетными попытками призвать пса к ответу.
– Честно говоря, мне показалось, что он болен. Я сама ухаживаю за старенькой родственницей, привыкла вглядываться в стариков. Возможно, кто-то сказал бы, что Михаил Степанович бодр и полон сил. Но мне было видно иное.
– Что именно?
– У него дрожали руки. Я трижды называла свое имя, и трижды он его забывал. В конце концов ему пришлось записать его. Он постарался сделать это так, чтобы я не заметила, но… – Одинцова выразительно развела руками.
Илюшин в удивлении остановился.
– У него плохо работала голова? В самом деле?
– Я бы сказала, Михаил Степанович очень тщательно притворялся, что она работает хорошо. По-моему, он сам понимал, что с ним происходит что-то не то.
«Черт возьми! Моня с Семой клялись, что старик свеж как огурец!»
– Вы не заметили, что он чего-то боится?
Одинцова задумалась.
– Он дважды подходил к окну, – сказала она наконец. – Может быть, он действительно в эти минуты выглядел испуганным. Ах да! Вспомнила! Я попросила его рассказать какой-нибудь случай из жизни. Со слов нашего общего знакомого у меня сложилось впечатление, что у Михаила Степановича была довольно богатая биография.
Илюшин с трудом удержался от ухмылки.
– Он наотрез отказался, – продолжала Одинцова. – И произнес такую фразу: «Наше прошлое всегда догоняет нас, хотим мы того или нет». Мне кажется, именно тогда он в первый раз и подошел к окну.
Макар насторожился.
– Гройс что-нибудь добавил? Что-нибудь кроме этого?
Женщина в замешательстве потерла лоб.
– Не помню… Кажется, что-то про гостиницу… Он говорил не со мной, а бормотал себе под нос, это было такое типичное старческое дребезжание. На несколько секунд он вообще забыл о том, что я присутствую в комнате.
– Почему вы так решили?
Одинцова слегка покраснела.
– Он… м-м-м-м… расслабился.
– Простите?
Она вздохнула, и тогда Макар сообразил.
– Ясно, – в легком замешательстве протянул он.
Час от часу не легче. Старик чего-то опасался, забывал имя гостьи, пукал и требовал соавторства.
«Черт бы побрал обоих ювелиров».
Он попытался разузнать другие подробности их встречи, но Одинцовой почти нечего было добавить.
– Он постоянно ежился, как будто ему холодно, – вспомнила она. – Хотя в комнате было тепло, да и на улице в тот день стояла прекрасная погода. Я была огорчена, что приехала напрасно, и боюсь, мы расстались довольно быстро.
Перед прощанием Одинцова очень мило извинилась, что не может пригласить Илюшина в дом.
– Я бы с радостью угостила вас морсом. Хотите домашнего морса?
Макар представил, чем отзовется ему домашний морс, когда он застрянет в пробке, искренне поблагодарил и отказался.
– Чарли, пойдем домой!
Пес заискивающе вильнул хвостом, словно извиняясь за непослушание, скакнул в сторону и скрылся в глубине сада.
На обратном пути Илюшин размышлял о новых фактах. Гройс не показался Одинцовой тем здоровым, разумным, бодрым, полным сил человеком, каким описывали его друзья. «Имя забыл… Соавторствовать желал…»
– Еще и гостиница!
Последние годы старик владел небольшим отелем, который, если верить ювелирам, он оставил внучке или племяннице. Если его бормотание о гостинице относилось именно к «Чайке», значит, дело могло тянуться в прошлое Гройса или было связано с его родственницей. А вот если он не чувствовал себя дома в безопасности и хотел смыться подальше, сняв где-нибудь номер…
Макар чертыхнулся и завел мотор.
Тимура Садыкова, выходящего из здания спортивного клуба, Сергей Бабкин узнал, как ни странно, не по фотографии, а по описанию Маши. Ни разу не встречаясь с ним прежде, она, поговорив с его любовницей, назвала Тимура «солнечным парнем». Услышав эту характеристику, Бабкин недоуменно усмехнулся, но едва Садыков показался на пороге, догадался, что имелось в виду.
Высокий черноволосый мужчина с мальчишеской улыбкой забросил сумку на плечо. Смуглый, белозубый, он походил на героя прерий с рекламных плакатов «Мальборо». «Мог бы быть актером», – подумал Сергей, но сразу понял, что для актера Садыков слишком зауряден. Он притягивал внимание именно жизнерадостностью, выражением какого-то веселого ожидания на красивом лице, будто мир только и делал, что преподносил ему приятные сюрпризы.
За ним вышли еще четверо. Бабкин сразу подобрался.
Садыков был в этой компании своим, и если не руководил, то, во всяком случае, пользовался авторитетом – это было видно по тому, как к нему обращались, по улыбкам, появлявшимся на лицах, едва он начинал говорить, – по десятку мелких признаков, заметных внимательному наблюдателю.
Бабкин рассмотрел группу поддержки Тимура.
Один – боксер. Самый низкорослый из всех, сутулый, с носом затейливой конфигурации. Бабкин сам занимался боксом и своих узнавал с полувзгляда.
Еще двое – мускулистые молодые ребята лет двадцати пяти, неуловимо напоминающие пару агрессивных гусаков.
Четвертый – длинный, тощий, с дергаными движениями – навел Сергея на мысль, что перед ним наркоман. Лицо у него было отталкивающее – с очень длинным, будто прорезанным ртом, непропорционально большим для узкого вытянутого лица.
Он успел сфотографировать каждого, пока они разговаривали. Тощий закурил, Садыков недовольно разогнал ладонью дым и пожал руки приятелям. Шагнув на ступеньку вниз, он рассеянным взглядом обвел стоянку. Стекла у арендованной машины были не тонированные, прятаться Бабкину было негде, так что он притворился дремлющим. Скромный «Рено», который в уличном потоке был незаметен, как мышь среди собратьев, на парковке выглядел бедным родственником.
Следуя за Садыковым по проспекту, Бабкин пытался угадать, куда он едет. Не выбрал путь домой, проехал поворот к любовнице…
Белая «Тойота» свернула в переулок. Многоэтажки, высокие и безликие идолы нового города, сменились хрущевками. Плескались листья, раскачивалось белье на ветру, монотонно громыхал трамвай на параллельной улице, и в этом было столько уюта, что на секунду Бабкин забыл, куда и зачем он едет.
Но тут у машины Садыкова замигал поворотник.
«Куда же ты, голубчик? Или у тебя здесь еще одна подружка?»
Сергей проехал мимо «Тойоты», и сердце у него забилось чаще. На первом этаже дома он заметил неброскую вывеску «Ломбард».
Он резко затормозил – сзади возмущенно засигналили – и вильнул к бордюру. Черт, черт!
Беззвучно завибрировал телефон. Макар!
– Садыков возле комиссионки, – торопливо проговорил Бабкин, не отрывая взгляда от «Тойоты».
Илюшин соображал быстро.
– Сволочь! – в сердцах сказал он. – Уже идет к ней?
– Нет, торчит в машине.
– И у него с собой спортивная сумка.
– Ну еще бы! – с горечью сказал Сергей. – Он же, падла, как раз из клуба.
– Люди вокруг есть?
Бабкин огляделся. Улица тихая, но мимо время от времени проезжают машины, да и на балконах наверняка сидят старички, выползшие погреться. Он прекрасно понимал, о чем в действительности спрашивает его Илюшин. Возможно, они оказались правы в своем нелепом предположении. Садыков, похитив диадемы, не придумал ничего лучше, чем оставить их в клубе. В комиссионке его ждет «барахольщик» – скупщик краденого, от которого диадемы уйдут уже совсем в другие руки. Уплывут сверкающими золотыми рыбками с бриллиантовой чешуей.
Если так, Садыков выйдет из машины с сумкой. Их единственный шанс вернуть украденное клиенту – вырвать ее и сбежать.
– Грабителя из меня лепишь, – вздохнул Сергей. – Под монастырь подводишь, начальник.
– Так что с народом?
– Встречаются экземпляры… единичные…
– Тогда сиди, не дергайся.
Бабкин хмыкнул. Макар верно истолковал этот звук как намерение перейти к активным действиям.
– Слышь, дружище, не дури, – попросил он. – Ну не повезло в этот раз. Бывает. Ты с самого начала говорил, что дело провальное. Я ошибся.
– Что ж он, сука, затаился… – пробормотал Сергей.
– Засветишь номер тачки, тебя мигом отыщут. Все, отбой, черт с этими диадемами.
– Ну как же черт. Там сапфиры. Бриллианты! Эти… черные… как их…
– Серега, я сказал – отбой.
В голосе Макара зазвучал металл.
– Выходит! – встрепенулся Бабкин.
– Сиди на месте!
Садыков потянулся, покрутил головой, разминая шею. И двинулся к ломбарду.
– Не вздумай рвать сумку! – отчеканил Илюшин.
– Да нет у него никакой сумки, – усмехнулся Сергей.
– Нет?
– Не-а. Пустой идет. И руки на виду.
– А рюкзак? Борсетка? Портфель?
– Авоська? Кошелка? Саквояж? – передразнил Бабкин. – Макар, расслабься. Он отсюда как на ладони. Диадем у него точно при себе нет.
– Славно! – совсем другим тоном сказал Илюшин. – Сбрось мне пока адрес этого ломбарда. Попробую узнать, кто там сидит. Ты его случайно через окна не видишь?
– Нет, они в рекламных щитах. Зайти внутрь? Рожу светить не хочется.
– И не надо. Жди снаружи, потом аккуратно веди его дальше. И Серега!
– Чего? – спросил Бабкин, наблюдая за входом в магазин.
– Ключевое слово – аккуратно.
Дожидаться Тимура Садыкова пришлось около получаса. За это время в ломбард не зашел ни один посетитель. Бабкину очень хотелось выбраться из машины, слишком маленькой для его габаритов, но он опасался, что Садыков выйдет именно в этот момент.
Нетерпеливый Илюшин позвонил снова.
– Что у тебя там?
– Тачка мне жмет, – мрачно сообщил Бабкин.
– Тесная?
– Как водолазный костюм.
– А мне, знаешь, просторно, – мечтательно протянул Илюшин. – Столько места! Есть куда ноги вытянуть.
– Угораздил же черт связаться с мелкой пакостью, – с тоской сказал Сергей.
Макар в ответ укоризненно заметил, что очень некрасиво с его стороны так говорить о своей жене, и нажал отбой, пока Бабкин не начал рычать.
– Ну где ты там? – проворчал Сергей, адресуясь Садыкову.
Он представил, как внутри Тимур договаривается о продаже диадем. «У меня тут две одинаковые штуковины… Не спрашивайте!» Хорошо бы взглянуть на эти диадемы. Интересно, определил бы он, где произведение ювелирного искусства, а где подделка?
За дверью мелькнул силуэт.
– Договорились что ли? – пробормотал Бабкин.
Садыков вышел, беззаботно крутя на пальце ключи от машины.
– Куда теперь, голубь ты наш?
Голубь поехал домой. Сергей проводил его до знакомого двора, убедился, что Садыков вошел в подъезд, и с облегчением выбрался наружу.
«Господи, как будто снял обувь, которая мала на размер!»
Он доковылял до ближайшей скамейки, вытащил сигарету. Подумал «Я не курю» – и закурил. Сидел, с наслаждением выпуская дым, и пытался вспомнить, зачем бросил когда-то. Тренировки и курение плохо сочетаются, это понятно. Может, надо было бросить тренировки?
Он докурил, посидел еще немного, чувствуя себя вараном, греющимся на скалах. Илюшин спрашивал про старость… Когда начинаешь ощущать себя не млекопитающим, а холоднокровным – это оно.
Дверь подъезда, в котором жил Садыков, приоткрылась, выпуская мальчишку на самокате. Сергей добежал прежде, чем она захлопнулась.
Пожилая консьержка воззрилась на него через окно своей комнатушки. Из учительского пучка торчали две длинных шпильки. Она напоминала муравья, который шевелит усиками, присматриваясь к залетевшему в муравейник майскому жуку.
Рука Бабкина нырнула в карман за удостоверением.
Консьержке, как и владельцу голубятни, оказалось достаточно обложки. Бабкин все ждал, прочтет ли кто-нибудь, что он имеет право тормозить поезда, спросит ли, пользовался ли он этой возможностью. Но пока таких не встречалось.
– Опять зеркала скрутили? – спросила женщина, едва открыв дверь. – Я ничего не видела!
– По зеркалам к Вакулину, – веско ответил Бабкин. – Я по другому вопросу. Вы вчера работали?
– Ну я…
– Садыков Тимур в какое время покинул квартиру?
– Да откуда ж я знаю…
Бабкин нахмурился.
– А журнал?
– Какой журнал?
– Вы записываете передвижения жильцов? Гостей, доставщиков, визитеров?
– Нет…
– Плохо! – отрезал он. – Что за безалаберность! С домоуправлением уже провели одну беседу. Теперь, значит, будем проводить вторую.
Он вытащил блокнот и с многозначительным видом поставил в нем галочку.
Консьержка заволновалась.
– Меня никто не предупреждал! я не должна была!
– Ничего не знаю, – отмел возражение Бабкин. – Вы договор подписывали? Там все сказано. Черт знает что, – в пространство пожаловался он. – Пятого консьержа меняют за год, а все на те же грабли.
Бедная женщина вздрогнула и покраснела. Антенны в ее голове отчетливо завибрировали.
– Что ж, если вы ничем не можете мне помочь…
Бабкин с медлительностью башенного крана начал поворачиваться к двери.
– Да подождите вы! – отчаянно вскричали за его спиной.
Бабкин вопросительно шевельнул щекой.
– Зачем мне записи? Я и так все помню! У меня память – знаете? Как янтарь! Ни одна муха не проскочит.
Бабкин соизволил поднять бровь с видом скептика, которому обещают показать бородатую женщину.
– Кто вас интересовал? – заторопилась консьержка, пока зритель готов смотреть на арену. – Садыков? Да вот я вам сразу и скажу про Садыкова. Утром он уехал, с самого раннего утречка, часов в восемь. Вернулся около трех.
– А потом?
– А потом все.
– Что – все?
– Не выходил.
– Как не выходил?
Консьержка ожесточенно помотала головой.
– Супруга его в магазин сходила. А сам – нет.
– Вы, должно быть, рано работать заканчиваете, – усомнился Бабкин.
Женщина обиженно возразила, что работать она заканчивает в одиннадцать вечера.
– Ну допустим, – согласился Сергей. – Но вы же днем отходили. В магазин там. Или с коллегой поболтать.
И снова его гнусные инсинуации были возмущенно отвергнуты. «Я на рабочем месте! Никаких магазинов! Вот тут кушаю, в подсобочке своей!»
И Бабкину действительно были продемонстрированы салат в пластиковой упаковке и порция холодной картошки с грустной рыбой, никогда не видавшей ни моря, ни реки.
При виде рыбы Сергею стало стыдно. «Наехал на тетеньку как танк. А мог бы по-человечески спросить…»
Весь его предыдущий опыт подсказывал, что спроси он по-человечески, тетенька перевоплотилась бы в цербера, истово защищающего право своих жильцов на неприкосновенность частной жизни. В подобных делах кто первый назначил себя начальством, тот и прав.
Но рыба до того укоризненно глядела запеченным глазом, что Бабкин поблагодарил женщину, дошел до ближайшего магазинчика и купил конфет и, немного поколебавшись, маленький букет поздних тюльпанов.
При виде его подношений консьержка изменилась в лице так сильно, словно воочию увидела собственные похороны и Бабкина, стоящего с цветами у ее могилы. Определенно, тюльпаны были лишними, подумал Сергей. Можно было ограничиться шоколадом. Да что там, можно было просто уйти и не возвращаться – вот был бы лучший подарок бедной женщине.
Он неловко сунул ей цветы и сбежал.
– Что думаешь насчет диадем? – спросил Макар.
Он возвратился от Елены Одинцовой и сразу, не заезжая домой, отправился сменить напарника. Сергей за прошедший час успел перекусить и был настроен благодушно. Уезжать он отказался, и они сидели на той же скамейке, из которой просматривался подъезд Садыкова.
– Расклад видится мне таким, – сказал Бабкин. – Садыков вместе с дружками из спортзала грабанул ювелиров. А потом спрятал диадемы. Может, дома, а может и нет. Я думаю, второе.
– Почему?
– Консьержка сказала, он вернулся около трех. Вермана ограбили в полдень. Где Садыкова носило три часа?
– Мало ли где… – Илюшин пожал плечами. – Следы уничтожал. Попугаев пытался отмыть.
– Голубей? Голуби сразу улетели. Они домой возвращаются, когда их выпускают.
– А, точно. Ну, значит, машину мыл.
– Для этого достаточно послать одного водителя. Нет, Макар! Этот паршивец прятал диадемы. Тогда все складывается! Смотри: Садыков спокойно вернулся домой, зная, что он чист. Даже если полиция каким-то образом выйдет на него, у них нет главной улики. Сам он на следующий день подъезжает к скупщику, договаривается с ним о продаже и… Что? Правильно! Забирает диадемы из тайника.
Макар приставил ладонь ко лбу козырьком и посмотрел на солнце.
– Надеешься, скоро поедет?
– Надеюсь, – не стал лукавить Сергей. – Иначе зачем мы с тобой тут сидим как две бабки с семечками.
– А из окна не просматривается это место?
– Нет. Я проверил. Только с общего балкона, через который проходит черная лестница.
– Куда же он сунул диадемы? – Илюшин закинул руки за голову. – Самое простое, конечно – камера хранения. Какой тут ближайший вокзал?
– Курский. Или нет, погоди… Хотя да, Курский.
– Полчаса езды. Три – многовато.
– По пробкам-то? – усомнился Сергей. – По пробкам и в четыре мог не уложиться. Но я не думаю, что он сунулся на вокзал.
– Почему?
Сергей посмотрел на друга снисходительно.
– Восточный парень Тимур Садыков идет со спортивной сумкой по вокзалу. Как ты думаешь, сколько раз его тормознут с проверкой, прежде чем он доберется до камеры хранения?
Илюшин одобрительно хмыкнул.
– Ему нужно безлюдное место, – продолжал Сергей. – А вот где он его отыскал – это вопрос.
Он вдруг привстал и сразу сел обратно.
– Что там? – насторожился Макар.
– Тихо, не оборачивайся. Его четверка собралась.
– Где?
– Возле тачки Садыкова. Те же рожи, что были в спортзале. Боксер, двое качков и тощий.
– А знаешь что, Серега, – спокойно сказал Макар, – они ведь за диадемами собрались, как ты и предсказывал. Садыков договорился со скупщиком, теперь они привезут ему товар, сдадут и растворятся с деньгами.
– На ночь глядя поедут?
– Сейчас всего четыре. Может, им эти короны руки жгут. Быстрее избавишься, быстрее окажешься в безопасности. Что там происходит, рассказывай.
Сергей закурил и делая вид, что стряхивает пепел, наклонился вперед. Теперь ему была хорошо видна парковка, на которой отирались четверо типов.
– На месте топчутся. Тощий дымит, боксер по телефону треплется. Двое в нашу сторону смотрят.
– Внимательно смотрят?
– Нет. Уже отвернулись.
Компания Садыкова выглядела так, словно их маленький отряд готовился к набегу. «Макар прав, они отправляются за диадемами. Потому Садыков всех и привлек».
– Тимур вышел. Сейчас будут выдвигаться.
К Садыкову в «Тойоту» сел боксер, трое других разместились в небольшом корейском джипе.
– Надеюсь, они по дороге не разъедутся в разные стороны, – пробормотал Сергей. – И это не маневр для отвлечения внимания.
– Что? Какой маневр?
Илюшин, наконец, рискнул обернуться. Две белые машины выезжали из двора.
Бабкин достал телефон, включил программу. На экране замигала зеленая точка, удалявшаяся от их района.
– У нас есть два варианта, – спокойно сказал Макар. – Первый – отпускаем их за добычей, дожидаемся возвращения и перехватываем у ломбарда. Второй – едем за ними неведомо куда, рискуя засветиться. Выбирай.
– Нечего тут выбирать, – проворчал Бабкин. – Во-первых, не факт, что они будут передавать товар скупщику в том же ломбарде. Место встречи может быть другим, и мы о нем ничего не знаем. Во-вторых, там пять жлобов на двух тачках. Ты же хочешь эти диадемы… э-э-э… изъять?
– Было бы неплохо.
– С первым вариантом – без шансов. В городе они будут настороже. Побоятся, что их кинут свои же. Для нас с тобой единственный более-менее рабочий вариант – следовать за ними и надеяться, что выпадет удачный момент.
– Тогда чего мы ждем? – спросил Макар, поднимаясь.
– Пока я докурю, – ответил Сергей и метко бросил окурок в урну.
Дорога все разматывалась и разматывалась бесконечной лентой, и Макар почувствовал, что его клонит в сон. Сергей вел осторожно, стараясь держаться вдалеке от тех, кого они преследовали.
– И не вокзал, – пробормотал Макар, когда стало ясно, что все вокзалы давно остались за спиной. – И не аэропорт…
Садыков уверенно ехал за город.
Закончилась промзона, и подмосковные многоэтажки, выстроившиеся друг за другом, точно приготовленные для падения костяшки домино, остались далеко позади. На двадцать пятом километре белая «Тойота» свернула с трассы.
– Что у нас там дальше? – спросил Сергей.
Макар сверился с картой.
– Поселки. Один за другим.
– Хороши мы будем, если они собрались на шашлычок с девочками…
Когда вокруг замелькали села, пришлось отстать. Зеленая пульсирующая точка на экране неуклонно продвигалась в глубь широкого лесного массива, похожего на коробку, перетянутую узкой синей лентой реки.
– Свернули, – сказал Макар. – В Бурьяново едут.
– Уверен, что туда?
– На десять километров вокруг больше ничего нет, кроме заброшенной пионерской турбазы.
– А я бы на их месте на турбазу рванул, – пробормотал Бабкин, не отрывая взгляда от дороги. Он чертовски устал: весь день за рулем, на обратном пути нужно попросить Илюшина сменить его… Хотя еще неизвестно, что это будет за обратный путь. – Там надежнее.
– Это в книжках только надежнее. Там куча народу околачивается. От бомжей до фотографов, которым нужна подходящая натура.
– Закопал диадемы под памятником юному горнисту…
– Эй, юный горнист! – озабоченно позвал Макар. – Ты поворот пропустил.
Бабкин дернулся и затормозил.
Сквозь лес просачивались сумерки, словно земля источала чернильный туман. Зеленая точка на экране приблизилась к пиктограмме домика.
– Да, Бурьяново, – подтвердил Макар. – Сдай назад – и шуруем туда.
Сергей почесал в затылке.
– Слушай, большое оно, это Бурьяново?
– А что?
– Боюсь, мы там будем заметны, как вошь на лысине. Если поселок маленький, они все друг друга знают. Эти пятеро сейчас должны быть начеку, как сторожевые овчарки. У них товара на много миллионов. Я бы на их месте в каждую тачку вглядывался с лупой.
– Что ты предлагаешь?
– Подъедем ближе, «Рено» бросим где-нибудь в кустах. А сами прогуляемся. Поищем, где они.
– То есть тачку ты светить боишься, а рожи наши – нет!
– Почему это наши? – усмехнулся Бабкин. – Твою. Ты пойдешь, у тебя морда неприметная. А я буду где-нибудь возле околицы ждать, как девица возлюбленного на свидании.
Он вырулил на дорогу, по которой уехал Садыков.
– А если они возьмут диадемы и сразу рванут в Москву? – сказал Макар. – А мы с тобой шарахаемся пешком по этому поселку как лохи? Нет, мой предусмотрительный друг, никакого разделения труда. Давай сразу в поселок, а там решим по ситуации.
Бабкин вздохнул, но подчинился.
Две белые машины бросились им в глаза сразу, едва въехали в Бурьяново. Они стояли на пригорке и выглядели так, словно были брошены владельцами. Рядом чернело старое пепелище, поросшее травой.
– Смылись что ли?
Но Илюшин, приглядевшись, обнаружил за пепелищем, в глубине яблоневого сада, небольшую постройку – подобие дачного дома с верандой, затянутой пленкой. Там горели окна и звучали голоса.
– Хозяйство кого-нибудь из этих пятерых, – вполголоса сказал Бабкин. – Пошли на разведку.
«Рено» отогнали к деревьям. И под тонкое пение комаров двинулись к цели, стараясь держаться в тени корявых стволов.
– Разведчики, блин, – про себя ругался Сергей. – Детский сад на выгуле.
Задняя стена дома поросла крапивой в человеческий рост высотой. Сергей присел на корточки, подбираясь ближе к окну.
– Ты телефон отключил? – над ухом у него спросил Макар. Бабкин шепотом выругался и переставил сотовый на беззвучный режим. «Вот так и палятся партизаны».
Он уже не разбирал, кто его кусает – комары или крапива. Осторожно привстал, заглянул в окно и сразу же присел.
– Что там? – шепнул Илюшин. Его комары почему-то облетали стороной, сосредоточившись вокруг Бабкина.
– Сидят. За столом. Все пятеро.
– А диадемы?
– Без понятия. За их спинами не видно.
Бабкин дал по шее озверевшему комару, пытавшемуся добраться до его сонной артерии, и тихо сказал:
– Вот мы и в логове бандитов. Какие будут распоряжения, командир?
Злорадства он скрыть не сумел. С самого начала план Илюшина вызывал у него сомнения, о чем он не забывал напоминать на каждом шагу. И вот результат: они сидят в крапиве, насмерть искусанные комарами, и диадемы-то, конечно, в десяти метрах от них – но что с того проку? Садыков не зря взял с собой четверых друзей. Бабкин подозревал, что как минимум у двоих с собой стволы – судя по оттопыренным курткам.
– Для начала давай подождем, – невозмутимо отозвался Макар. За эту невозмутимость Бабкину временами хотелось его придушить. Вопреки распространенному мнению, хладнокровные люди не всегда вызывают восхищение. Пусть бы Илюшин растерялся, признал, что поражение близко, что замыслы его потерпели крах и теперь ему на что рассчитывать, кроме божьей помощи. Ну, или помощи друга.
Тут-то он бы и помог.
– А чего ждать? – проворчал Бабкин. – Я тебе предскажу лучше всякой гадалки. Они пять минут отдохнут, возьмут диадемы и тронутся в обратный путь. Их в Москве скупщик ждет, надо торопиться. А мы поплетемся за ними. Как муравьи за тлей, – зачем-то добавил он.
Илюшин заинтересованно взглянул на него.
– Муравьи? – переспросил он. – За тлей?
– Да не важно, за кем.
– Как ты себе представляешь тлю?
Бабкин прошипел неразборчивое.
– Нет, ты скажи, – не отставал Макар.
– Нас сейчас накроют, если ты не уймешься!
– А потом расскажешь про тлю?
– Нет!
– Когда все закончится?
– Да оно уже, считай, закончилось. Если только ты не хочешь ментов навести на диадемы. Я бы так и сделал.
– А я бы еще подождал, – пожал плечами Илюшин. – Здесь тепло и уютно. Комарики поют… Чисто соловьи!
Бабкин беззвучно, но быстро прижал ладонь к горлу и убил еще пятерых соловьев. Открыл рот, чтобы предложить вернуться к машине – там хоть не так кусают, но тут хлопнула дверь.
Оба вжались в стену.
– Слышь, народ. Может, искупаемся на дорожку?
– Я плавки не взял…
– А без плавок чего, не судьба?
– Да стремно как-то.
На крыльце затопали, до Бабкина донесся запах сигаретного дыма.
– Яйца полоскать боишься?
– Ага. Анекдот знаешь про «плюс два или минус два»?
– Не знаю. Расскажи!
Бабкин и Илюшин молча выслушали анекдот. Когда рассказчик умолк, на крыльце заржали так, что вздрогнула крапива.
– Не, у нас тут серьезной рыбы не водится.
– А девки водятся?
– Несерьезные девки! – сострил кто-то.
– Слышь, Олег! Как с девками-то?
– Проверить бы надо.
– Ну так чего, идем?
Бабкин не верил своим ушам. Они что, в самом деле собираются купаться, оставив диадемы в домишке? Или захватят их с собой? При мысли о том, что на берегу речушки кто-то бросит в рюкзаке украшения из бриллиантов, золота и сапфиров, его разобрал нервный смех. Черт возьми, да они просто идиоты, эти пятеро! Везучие идиоты!
Он толкнул Илюшина под руку. Тот приложил палец к губам.
– Топайте, я останусь! – послышался голос.
– Да брось, Тимур!
– Когда еще выберемся, так сказать, на природу!
– Не, не прет меня что-то. Посижу тут. Может, вздремну полчасика.
– Можешь и часок, – ответил кто-то. – Раньше все равно не вернемся.
– Часок еще лучше, – засмеялся Садыков. – Валите! Русалки ждут.
Кто-то отпустил шуточку насчет водяных дев, и под дружный смех компания пошла через сад. Бабкин выглянул из-за угла и пересчитал спины. Четверо!
Садыков остался в доме один.
– Нравятся мне эти ребята, – шепнул Макар. – Веселые, дружные!
– Тихо!
– Ты не заметил, на ком-нибудь из них были светящиеся кроссовки?
– Не было.
Серей извернулся змеей, привстал и снова заглянул в окно. Садыков в одних трусах сидел за столом, спиной к двери. Перед ним стояла пустая стеклянная кружка.
Издалека донеслось хоровое исполнение «Черного бумера». Пели плохо, но вдохновенно. Макар и Бабкин переглянулись.
Обоим было ясно, что второго шанса не представится.
– Я зайду, – одними губами сказал Сергей. – Прижму его тихонечко, чтобы он не заорал. А ты дверь закрой, ясно? Если кто-нибудь из этой братвы вернется раньше, придется через окно удирать.
Они торопливо обошли дом. Пленка, которой была затянута веранда, кое-где порвалась и похлопывала на ветру, словно кто-то негромко им аплодировал. Бабкин встал на крыльце, прислушиваясь. Стало очень тихо, только боязливо шелестела листва. На сад опустились сумерки. Трава превратилась в сплошное темное волнующееся море.
Он очень аккуратно попробовал толкнуть дверь.
Садыков был так неосторожен, что даже не запер ее.
«Боже, благослови раздолбаев!» – мысленно сказал Сергей и кивнул Илюшину: поехали!
Как только ребята вышли, Тимур посмотрел на часы. Если он прав в своих предположениях, сюда придут через пять минут. Визитерам громко дали понять, что у них в запасе всего час. Они не станут тратить время зря.
И славно! Тимур сидел как на иголках. Скорей же, скорей! – подгонял он неизвестных. – Давайте, братцы! Мы вас уже заждались!
Если бы не Гуля, ему бы ни за что не заметить машину слежки. Умничка моя, девочка, с нежностью подумал он. Он выбрал ей в комиссионке классное колечко, с рубином – понятное дело, искусственным, да и само кольцо старое, но он слышал, что старье нынче в моде. Называется «винтаж». А Гуля девочка не капризная, ее любая цацка порадует. К тому же Тимур не просто так собирался колечко вручить, а с легендой. Мол, принадлежало моей бабушке, передавалось по наследству, пусть теперь хранится у тебя, ты единственная его достойна.
Женщины такое любят.
В сером «Рено», которое он заметил возле ломбарда, сидел какой-то тюфяк. Тимур не сомневался, что кроме него будет и еще кто-нибудь. Динарка предусмотрительная. Одним топтуном не ограничится.
И точно: возле дома Пашка срисовал второго. Сидели на скамейке, уроды, особо и не скрываясь: один тюфяк, второй шибздик. Его Тимур не успел рассмотреть. А на тюфяка время от времени поглядывал с балкона. Нарочно выходил на лестницу и в просвет между балконными панелями любовался. Сидит! Час сидит, два сидит, три. Булку с сосиской сожрал, на пять минут отошел – не иначе отлить – и снова на посту.
Упорный, тварюга.
Тогда у Тимура и родилась эта идея.
Олег сказал: «А если не клюнут?»
Тимур возразил: «Тогда вернемся. Что мы теряем?»
И все согласились.
Выезжали деловитые, молчаливые, словно ехали банк брать. Всю дорогу Тимур посматривал в зеркало и к концу пути уверился, что сотню километров они отмахали зря. Никто их не преследовал.
Но потом вернулся Колька. Он сразу, как приехали, сел в низенькое кресло на террасе и рукой махнул остальным: идите, я потом. Снаружи его не было видно. И когда пять минут спустя он проскользнул в дверь, на лице его играла такая улыбочка, что все сразу все поняли.
«Здесь они?» – беззвучно спросил Тимур.
Колька кивнул. Острое лицо его лучилось предвкушением скорой потехи. Колька за развлекуху готов пойти на что угодно. Говорит – с годами все меньше и меньше вещей, которые веселят. Так что ценить их надо, братцы!
Правда, от тех вещей, которые Кольку веселят, у Тимура мороз по коже. Но ведь все люди разные!
«Сколько?» – ткнул на улицу Тимур.
Колька показал на пальцах: двое.
«Те же?»
«Да, те же самые».
Тут заулыбался и Тимур, а за ним и все остальные. Славный вырисовывался вечерок. Многообещающий.
Они обо всем договорились еще по дороге. В эту минуту Коля с Пашей должны были тихо вернуться тем же путем, которым ушли, а Олег и Мурат – обойти участок сзади по укромной тропе. Ни тех, ни других с крыльца не увидеть.
Добро пожаловать, гости дорогие!
Едва Тимур это подумал, гости как раз и пожаловали. Ахнула дверь, ударилась об стену, отскочила и ударилась еще раз, и не успел Тимур сказать «здрасте», как ему выкрутили руку и мягко опустили на стол мордой вниз.
Профессиональных исполнителей нашла его сестра. Годных.
– Договоримся по-хорошему, – дыхнули ему на ухо. – Ты внятно отвечаешь, где…
Второй раз дверь хлобыстнула так, что едва не слетела с петель. На минуту в комнате возникла неразбериха. Боковым зрением Тимур видел сцепившиеся силуэты. Задели лампочку, и она закачалась, разгоняя по стенам бешено несущиеся тени. Незнакомый голос вскрикнул приглушенно, выматерился Олег, что-то грохнуло, ухнуло, взвыло, слетела со стола стеклянная кружка, но не разбилась, а покатилась по полу, подпрыгивая на стыках досок. Долетела до стены, остановилась.
И тогда наступила тишина.
Тимур выпрямился. Потер шею, на которой, кажется, остались вмятины от чужих пальцев. Оглядел поле боя.
Расклад был такой: здоровый мужик – тот, что водил «Рено» – стоял на коленях, удерживаемый крепким Пашиным захватом с одной стороны и ручищами Олега с другой. В рот ему сунули первую попавшуюся тряпку. Ноги пленнику на всякий случай зафиксировал Мурат. При ближайшем рассмотрении тюфяк оказался мощным, что твой медведь. Мышцы у него ходили ходуном, так что, пожалуй, Мурат был не лишним.
На второго гостя хватило Коли. При взгляде на парнишку Тимур удрученно покачал головой. Ну что же ты, Динара! На одного денег не пожалела, на втором сэкономила? Хилый, слабый… Стыдно тебе должно быть, сестра!
Колька прижал паренька к стене. Лезвие его ножа подрагивало у горла бедняги. Смотрел Коля на Тимура преданно, как овчарка, которой на нос положили кусок колбасы. Дай только команду, хозяин!
– Здорово, уроды! – сказал Тимур и широко улыбнулся.
Подошел к тому, что стоял на коленях, и потрепал по щеке: хорош, зверюга! Здоровяк не дернулся, но зыркнул люто. Тимур наклонился и нежно так выдохнул:
– Теперь моя очередь предлагать. Договоримся по-хорошему. Слушаешь?
Тот исподлобья уставился на него.
– Тебя отпускаем, – объяснил Тимур. – Малец твой остается с нами. Поедешь к моей сестре, расскажешь, что ничего не нашел. Оклеветали ее братика злые люди. Понял? Кивни, миленький.
Здоровяк пожевал тряпку и что-то промычал. Кивать, похоже, не собирался.
Тимур вздохнул и вытащил кляп.
– Орать только не надо, – предупредил он.
Мужик густо сплюнул на пол.
– Невоспитанный ты, – грустно сказал Тимур.
Олег от души пнул коленом пленника под ребра. Тот охнул и выгнулся, как рыба на берегу. Тимур подумал, не вытереть ли для острастки плевок его собственной мордой, но передумал. Вытер тряпкой.
– У меня к тебе встречное предложение, – хрипло сказал мужик, отдышавшись. – Ты отпускаешь нас обоих. Отдаешь то, что должен. И тогда мы тебя оставляем в покое. Никакой полиции. Идет?
Они засмеялись. Коля захихикал тоненько, как девчонка. Олег гоготал, Пашка, самый старший из всех, сдержанно улыбался.
Тимур хотел было попросить Олежку еще раз пнуть этого дурака. Но подумал, что со сломанным ребром тот не будет смотреться убедительно перед Динаркой. Сестра – женщина наблюдательная, может заподозрить неладное.
Он, в общем-то, не хотел плохого этим двоим. Что с них взять? Они люди наемные. Но сейчас, когда все так удачно получилось, – в точности по его слову – им овладела эйфория. Внутри бурлило и кипело, словно по жилам текла не кровь, а пузырящееся шампанское. Восхищенные взгляды друзей подталкивали его: покажи, кто здесь хозяин! Растопчи его! Дави до конца!
Тимур медленно, красуясь перед своими, перевел взгляд на Колю. У того бешеные чертики плясали в глазах. Происходящее нравилось ему больше, чем всем остальным. Развлечение!
– Поучи его немножко, – попросил Тимур и подбородком указал на паренька. Хиляк держался на удивление спокойно, хоть и побледнел.
Тимур никак не ожидал, что произойдет потом. Коля улыбнулся во весь свой лягушачий рот, словно щель разошлась. И ткнул ножом в плечо пленника. Тот заорал от боли, трепыхнулся, пытаясь отскочить, но Коля уже выдернул оружие и снова прижимал его к горлу паренька. Рубашка бедолаги окрасилась кровью.
«Мудак!» – только и успел подумать Тимур. А следом здоровяк пришел в движение.
В спортивном клубе Садыкову встречались сильные люди. По-настоящему сильные: не просто те, кто занимался своим телом, а бойцы вроде Пашки-боксера. Тимур с восторгом наблюдал за единоборствами, прекрасно понимая, что сам для подобного не годится. Слишком ленив, слишком расслаблен. Слишком ценит и бережет себя. Есть те, кто рожден для драки. Их переполняет веселое жаркое бешенство или холодная жажда победы, пусть они и сходятся в рукопашных.
Но такого яростного боя Садыков не видел никогда. Едва рубашка парня окрасилась кровью, мужик издал глухой рев, рванулся – Тимуру почудилось, что он услышал хруст ломающихся костей – и каким-то немыслимым образом расшвырял в стороны Олега, Мурата и Пашку.
Это походило на пробуждение стихии. Казалось, пол вот-вот треснет и вздыбится, получив импульс от этой рассвирепевшей махины, а следом волной пойдет земля, перекатывая, как игрушки, машины и с треском взрывая стены домов.
Первый удар пришелся на Олега. Его отбросило назад, как в фильмах – до сих пор Тимур был уверен, что в реальной жизни так не бывает. Несчастный Олег отлетел на единственную в комнате кровать и остался лежать, хватая воздух ртом. Мурату здоровяк нанес два удара в корпус, рванул к стене, возле которой застыли Колька с пленником, но тут ему помешали.
Сзади на него набросился Пашка.
С яростным рычанием медведицы, у которой отняли медвежонка, мужик обернулся и замолотил кулаками. Он двигался с ошеломляющей скоростью. Уклонялся, парировал удары и все время наступал, наступал, наступал, не переставая глухо рычать. Паша был опытным боксером, но и он ничего не мог противопоставить этой неукротимой силе. Очередной удар пришелся ему в челюсть. Он покачнулся и рухнул навзничь. Его противник на секунду наклонился над ним – кажется, чтобы проверить пульс.
Затем выпрямился и обернулся. Темные, глубоко посаженные глаза остановились на Коле.
– Не подходи! – заверещал тот, правильно поняв этот взгляд. – Полосну его, слышь! Полосну! Шейку ему распашу, возьму грех на душу! И ты возьмешь!
Он блажил, дергая ножом возле горла пленника, и Тимур с обреченной тоской подумал, что если сейчас во время очередного рывка лезвие действительно вонзится в артерию парню, им всем конец. Здоровяк их прикончит. Нельзя было трогать мелкого, вообще никак нельзя было, ни ножом, ни рукой.
– Коля, – слабо позвал он. – Не надо, Коля!
Его как будто и не слышали.
– А то давай, иди сюда! – выкрикивал Колька, пританцовывая. – Ножичек от крови облизать – хочешь? Лизнешь красненького? Тепленького?
Тимур видел, как взгляды здоровяка и парня встретились. Пленник вдруг заговорил. Это были первые слова, которые он сказал с того момента, как их схватили.
– Об одном прошу, Серега, – сказал этот странный тип, и на его побледневшем от боли лице – Тимур мог бы поклясться – возникла легкая усмешечка. – Не убей этого гондона.
Он еще не успел закончить, как в воздухе что-то просвистело. Тимуру показалось, что мимо него пролетел кусок льда. Лед врезался в лоб Кольки, тот закатил глаза, выронил нож и сполз по стене.
– Я ж тебя просил, – поморщился парень, глядя сверху вниз на неподвижное тело.
Стеклянная кружка откатилась под ноги Тимуру.
Вскоре любопытный прохожий, заглянувший в окна маленького домика в яблоневом саду, мог стать свидетелем странной сцены. На полу, связанные, лежали в ряд пятеро. Четверо – лицом вниз, один на спине. На кровати сидел молодой парень, которому рослый мужчина с мрачным лицом бинтовал плечо. На бинт ушла лучшая рубашка Тимура.
– Он точно жив? – в третий раз спросил Макар.
– Еще раз спросишь, убью, – пообещал Бабкин. К кому относилась угроза, было не понятно, и Илюшин умолк.
Тимур испуганно покосился на тело Кольки. Тот дышал, и даже слюну пускал из угла рта. «Если в себя придет, останется дебилом, – подумал Садыков. – Да и хрен с ним».
Гораздо больше его волновала собственная судьба.
– Я истекаю кровью, – слабым голосом сказал Макар. – Только глоток бензина может спасти…
– У тебя там царапина, – оборвал его Бабкин. – Сиди и не выпендривайся.
Он обернулся к лежащим на полу и обвел их взглядом. Олег что-то замычал. У него единственного рот был забит тряпкой – той самой, которой Тимур вытер пол. Все остальные послушно молчали сами.
– А ну не мешать мне, – угрожающе сказал Бабкин.
В комнате наступила благоговейная тишина.
Сергей обыскал сумки всех пятерых, сходил к машинам и перерыл багажники. Вернувшись, прошелся по дому. Но большая комната была пуста, а в маленькой, использовавшейся в качестве кладовки, не нашлось ничего, кроме древних подшивок журнала «Новый мир», лежавших на полках аккуратными бело-голубыми стопками, точно выглаженное белье.
На всякий случай он посмотрел за подшивками. Одна лишь дощатая стена и мышиный помет.
– Ладно, – сказал Сергей. – Надоело.
Он присел на корточки над Тимуром, и тот вжался в пол. Нависавшая над ним рожа в таком ракурсе была особенно страшна.
– Где диадемы? – внятно спросил Бабкин.
– Что?
– Если ответишь быстро, есть шанс остаться с целыми руками.
– Какие диадемы? – выдавил Тимур.
– Понятно…
Бабкин взял со стола нож, изъятый у Коли, наклонился над Садыковым. Вскрикнули сразу трое, Тимур громче всех.
– Мужик, мужик, ты чего!
– Какие диадемы?
– Он не знает!
– А кто знает? – рыкнул Сергей.
Все смотрели на него.
– Слышь, братан, – наконец очень осторожно начал Паша. Говорить, лежа лицом в пол, было неудобно – слова выходили гулкими, а в нос дуло из щели. – Ты объясни, чего тебе надо-то.
Сергей взял Тимура за грудки, пересадил к стене, как куклу, и объяснил. Тимур замигал.
– Ты постой, постой, – заволновался он. – Откуда у нас такое? Братцы, вы нас с кем-то перепутали!
– Тимур Садыков, – лениво сказал Сергей. – Брат Динары Курчатовой. Сегодня был в ломбарде, где договорился о передаче двух диадем…
Тимур взвыл, как будто его резали. И торопливо заговорил: нет, он не знает ни о каких диадемах, в ломбарде он был, потому что покупал кольцо своей подруге, той самой, которая предупредила его о слежке. Они хотели всего лишь проучить их и передать через них Динаре ложную информацию. Это ведь она наняла их!
Бабкин окончательно перестал что-либо понимать. Он беспомощно обернулся на Илюшина. Тот пересел на край постели, сведя брови, и внимательно смотрел на Садыкова.
– Макар, можно их поучить маленько? – попросил Бабкин. – Они же нам мозги полощут!
Дружный хор умоляющих голосов заставил его поморщиться.
– Подожди-ка, подожди… – медленно сказал Илюшин. – Как тебя… Тимур. Где ты был в понедельник утром?
Здесь и был, дрожащим голосом заверил Тимур, разбирали старое шмотье Мурата. Его дача, они погорельцы, пожар был в прошлом году, как раз в это же время…
Он понес про пожар, но Бабкин движением брови заставил его умолкнуть.
– И в ломбард ты заезжал за кольцом своей Гуле, – утвердительно сказал Макар.
Тимур поклялся своей жизнью, что именно так.
– Тогда объясни мне, товарищ Садыков, – мягко сказал Макар, не сводя с него глаз, – зачем ты устроил весь этот цирк с захватом заложников? И уговаривал моего друга наговорить твоей сестре три короба вранья? А?
Тимур сглотнул под их взглядами и объяснил.
С каждым его словом гипотеза, возведенная Илюшиным и Бабкиным, вздрагивала, как от землетрясения. И с последней фразой рухнула, разлетевшись на кирпичи.
