Глава 8
Позже Гройс не раз изумлялся тому, с каким невероятным хладнокровием действовала Ирма. Словно на внутренней стенке черепа у нее был прописан план с подпунктами, как для школьного сочинения, и едва осознав, что произошло, она принялась следовать ему. Эта женщина потеряла душевное равновесие, когда он показал ей пару-тройку трюков, которым обучил ее пса. Но оказавшись с трупом убитого ею человека на руках, она повела себя как хорошо обученный солдат.
Правда, сначала были три минуты.
– Дура ты, дура, – сказал Гройс. – Он же мертвый.
Ирма недоверчиво взглянула на него. С легкостью сунула старика под изгородь, точно он был мешком, набитым соломой. Именно так он себя и ощущал, разве что внутри гремела не солома, а сухие кости. И толкнула несчастного таджика сильнее, так что он перевернулся и немного сполз вниз.
Что там увидела Ирма, Гройс из своего положения никак не мог разглядеть. Зато он видел ее лицо.
Она отступила на шаг, с губ сорвался короткий невнятный звук. И застыла с удивленно приподнятыми бровями и полуоткрытым ртом.
– Вызови «Скорую», – посоветовал снизу Гройс. – Может, я ошибся!
Ирма не ответила. Он попытался встать, озадаченный ее долгим молчанием, и обнаружил, что подвернул ногу.
– Эй ты! – он повысил голос. – Слышишь?
Очнись!
Ирма стояла неподвижно. Это была не окаменелость статуи, а нечто иное; женщина выглядела так, словно из электронной игрушки вынули батарейку. Руки свисали с пугающей расслабленностью.
Старик от души покрыл ее матом. Он чуть не сорвал голос. На это ушли его последние силы. Тяжело дыша, он откинулся на чертовы кусты, теперь царапавшие ему не живот, а спину, и стал ждать.
Определенно, что-то творилось в ее голове. Свет не был выключен. Скорее наоборот: там зажглись все лампы, и крысы в панике метались по рушащемуся лабиринту. А может быть, и нет. Может быть, они стройными организованными рядами двигались от надписи над входом «Я УБИЛА ЧЕЛОВЕКА» до переливающейся гирлянды над победительным «И МНЕ СОШЛО ЭТО С РУК».
Судя по тому, что произошло потом, Гройс поставил бы на стройные ряды.
В состоянии оцепенения Ирма провела около трех минут. Все это время он пытался докричаться до нее, уговорить помочь парню, хотя не сомневался, что тот мертв. Ему доводилось видеть достаточно покойников за свою жизнь. С таким же успехом он мог взывать к радиоприемнику, добиваясь от него смены волны. В конце концов Гройс исхитрился пнуть ее по ноге. Удар вышел на совесть – он потом видел синяк на лодыжке.
Ирма даже не дернулась.
Он уже начал думать, что их скульптурная группа застыла здесь навечно: мертвый таджик, больной старик и чокнувшаяся баба. Но тут одна из крыс добежала до выхода, и Ирма ожила.
Первым делом она столкнула труп на другую сторону изгороди, чтобы он не был виден за плотным переплетением ветвей. Огляделась. Схватила Гройса под руку и попыталась тащить в дом, но от боли в ноге старик завопил так, что Ирма была вынуждена его отпустить. Пару секунд она оценивающе глядела на него, а затем перевела взгляд на лопату.
Гройс не знал, верно ли он оценил этот взгляд. Возможно, Ирма собиралась избавить его от мучений. Или хотела привести в исполнение приговор о смертной казни за побег. Или же просто обдумывала, нельзя ли использовать черенок лопаты как костыль. Старик не взялся бы угадать, какие мысли бродили в ее голове. Он предположил самое простое: она только что убила одного человека, почему бы ей не присоединить к нему второго.
– За шею, – хрипло сказал он. – Если ты меня взвалишь на спину, а я обхвачу тебя за шею, сможешь дотащить меня до дома.
Ирма поступила проще: закинула его руку к себе на плечо и поволокла, точно раненого солдата.
В комнате она тщательно обыскала старика, по-прежнему ни слова не говоря, и найдя кусочек проволоки, послуживший отмычкой, выкинула в окно. Защелкнула на левом запястье наручники и закрыла створки.
Хлопнула дверь, и Гройс оказался в том же положении, что и часом назад. Даже хуже. Ныла подвернутая нога, а еще он сорвал горло: мог только сипеть.
Через приоткрытую форточку он слышал шаги в саду. Несложно представить, что сейчас делает Ирма.
Во время своего короткого побега старик успел заметить, что за садом начинается лес. Узкая полоса луга разделяла их – луга, заросшего высокой травой. Должно быть, когда-то туда выпускали коз, но с тех пор поселок давно опустел, в нем и людей-то почти не осталось.
Ирма накрыла ветошью, захваченной из сарая, тело убитого таджика. Смеркалось, а соседей вокруг не было, так что она действовала не скрываясь.
Затем она перешла через луг, углубилась в лес и начала рыть яму.
Это Гройс знал наверняка. Она переоделась, когда вернулась, и бросила испачканные землей вещи в стиральную машину. Но волдыри на ладонях от лопаты ни с чем не спутаешь.
Для неподготовленного человека вырыть яму в земле, да еще и в лесу, довольно тяжело. Без сомнения, она копала на границе поля и леса, углубившись в заросли, где от чужих глаз ее скрывали кусты, но не слишком далеко. Ей предстояло еще тащить тело, и она об этом помнила.
Тачка, подумал Гройс. Скорее всего, она использовала тачку. Взяла ее у соседа в сарае, ведь теперь все ключи были у нее. Погрузила туда тело. Закрыла ветошью на случай, если по дороге попадется свидетель. А он мог встретиться, она сама рассказывала старику о мальчишках, которые носятся на велосипедах как угорелые. Вряд ли кого-нибудь из них занесло бы вечером в лес, но Ирма предусмотрительна.
Конечно, она сочинила легенду. Может быть, о погибшем псе, которого хочет похоронить среди деревьев, или о декоративном можжевельнике, для которого нужна особая лесная земля. Но заготовки не понадобились. Ей никто не встретился.
Ирма выкопала яму. Перевезла тело сторожа на тачке. Сбросила его туда, как следует завалила и наверняка закрыла предусмотрительно снятым дерном: уж до этого человек, написавший уйму детективов, точно додумается. С той минуты, как она вернула тачку в сарай владельца и уничтожила все следы своего пребывания на участке, ей ничего не угрожало. Даже если бы труп раскопали собаки или нашли мальчишки, скромную приличную женщину никто бы не заподозрил.
– Его будут искать.
Это было первое, что сказал Гройс, когда Ирма вошла к нему в комнату. С подносом, как и раньше. На котором стояла тарелка теплой овсяной каши, сваренной на воде и без соли.
Она села в кресло, как обычно – теперь этим словом обозначалось все, что происходило до начала его голодовки, – а он осторожно взял тарелку и очень медленно, крошечными порциями начал есть. В приоткрытую дверь протиснулся Чарли. Оба сделали вид, что ничего не заметили.
– Не будут, – сказала Ирма.
Голос ее звучал ровно. За исключением усталого вида, ничего не выдавало в ней человека, который последние два часа копал могилу в лесу. С таким же успехом она могла все это время пересаживать тую в своем саду.
– Почему?
Первая ложечка каши растеклась по пищеводу. Вместо наслаждения Гройс почувствовал, что его сейчас стошнит. Он торопливо отпил воды.
– Я забрала кое-какие вещи из дома. Его теплую одежду. Все положила… к нему.
Гройс понял. Хозяин сначала будет звонить, потом приедет и обнаружит, что двери заперты, таджик исчез, а с ним и то, что принадлежало владельцу. Что там было – оружие? Нет, скорее, инструменты. Вот сволочь, скажет сосед, так я и знал, что нельзя доверять этим… Спер у меня инструменты, скажет сосед, и смылся. Наверняка уже продал их и едет на свою малую родину.
Никто не хватится пропавшего таджика.
Гройс съел вторую ложечку. Ему показалось, что желудок сработал как капкан: клацнул стальными зубами и алчно сцапал жалкую подачку. Господи, еда. Наконец-то еда!
Только железная воля помешала старику опрокинуть всю чашку каши в рот. Он продолжал зачерпывать по чуть-чуть, иногда поглядывая на Ирму.
– Когда поужинаете, покажете мне вашу ногу, – сказала она. – У меня есть хорошая мазь. Через пару дней все пройдет.
Кое-что в ее поведении царапнуло Гройса. Помимо поразительной выдержки, с которой она держалась, – прямо-таки неестественной в ее положении, – была еще одна особенность.
Ирма все время к чему-то прислушивалась.
Сначала Гройс решил, что она все-таки свихнулась. Многие годы жить в своем уютном книжном мире и столкнуться с реальностью в одном из самых грубых ее проявлений – это и более здорового человека могло бы свести с ума. В первые дни его заключения старику казалось, что она женщина со странностями. Небольшими, но довольно распространенными, вроде тех, когда в подвыпившей компании кто-нибудь начинает делиться своими причудами и непременно выясняется, что из двадцати присутствующих еще восемь имеют такие же (причем каждый считает, что он уникален).
Возможно, потрясение оказалось слишком сильным. Она свалилась с гребня холма в ту сторону, где среди деревьев бегали механические кролики и летали хищные разъяренные воробьи с глазами, светящимися как день. Вот и прислушивается к шагам худого бородатого человечка с грустным лицом, который вот-вот постучит в дверь и жалобно спросит, зачем она ударила его лопатой.
Но чем дольше Гройс наблюдал за Ирмой, тем сильнее убеждался, что дело не в призраке. Она следила за мыслями в своей голове. Словно сотня крыс, которым надоело бегать, барабанила по пишущим машинкам своими маленькими пальчиками, похожими на человеческие, а одна выразительно зачитывала вслух, что получилось.
Ее напряженное внимание не ослабевало. Крысиный голосок нашептывал ей что-то, не замолкая. Гройс едва не спросил, что передают, но вовремя заткнулся и положил в рот очередную ложку теплой размазни.
После его скудной трапезы Ирма действительно принесла мазь. Они не говорили о его побеге, но, уходя, она напомнила, что завтра им предстоит плотно поработать весь день.
– Нужно наверстать упущенное, – сказала она.
Интонации ее были очень спокойными. Она теперь все время говорила размеренно, и это тоже очень не нравилось Гройсу. Просто образец уравновешенной женщины!
Но в том-то все и дело, что уравновешенной женщиной Ирма не была.
Гройс предпочел бы, чтобы она напилась, орала и била его бутылкой.
– Значит, наш договор остается в силе? – спросил он ей вслед.
Ирма обернулась. Круглые, как у морской свинки, глаза смотрели на него без удивления, и, кажется, вообще без всякого чувства.
– Конечно. Обдумайте, что вы будете рассказывать мне завтра.
– Свою лучшую историю, – пробормотал Гройс.
– Это будет отлично. Чарли, пойдем!
Как только захлопнулась дверь, Гройс откинулся на постель в полном изнеможении.
Ирма его не отпустит. Это было так же очевидно, как то, что крысы в ее голове безостановочно печатают брошюру для массового пользования «Стоит ли убивать людей, которые мешают, и почему да». Она избавилась от тела, теперь ей предстоит избавиться от свидетеля.
Вопрос в том, как она это осуществит.
«Подушкой задушит», – ответил самому себе старик. Он поступил бы именно так.
«А почему до сих пор не задушила?»
Она не знает, что делать с его телом. Вот в чем загвоздка. Ирма допустила ошибку, не убив его сразу – тогда в одну могилу она опустила бы два трупа вместо одного и никто никогда ни в чем бы ее не заподозрил. Гройс был убежден, что она вырыла яму достаточной глубины, чтобы ее не разрыли бродячие собаки. У нее хватило на это терпения и сил.
Но она упустила шанс.
«Надо было ей бить меня лопатой».
С другой стороны, это крайне негигиенично. Кусты в крови, трава в крови. Возможно, она взвесила это в те несколько секунд, пока смотрела на его подвернутую ногу.
У нее нет совести, если понимать под совестью голос, который заставляет человека идти и каяться в преступлении. Зато есть инстинкт самосохранения, могучий, как у крысы, и он нашептывает ей что делать.
«Убей старика».
Итак, подушка, сказал себе Гройс. Подушка убивает чисто. Никакой крови. У каждого в доме найдется такое идеальное орудие убийства. Лучше взять перьевую, она плотная и тяжелая. К тому же Ирма уже опытный убийца. Оставим новомодные синтепоновые наполнители дилетантам!
Он представил Ирму, глядящую в камеру с рекламной улыбкой: «Консерватизм и традиции – вот мое кредо».
Она задушит его сегодня ночью?
Нет, исключено. Зачем ей дома скоропортящийся труп? А по нынешней погоде его мертвое тело начнет пахнуть очень быстро. Вдруг сюда заберется вор, или залезут хулиганящие мальчишки, или вломится полиция, по ошибке перепутавшая ее дом с соседским, где сторож-таджик хранил пять килограммов героина… Она детективщик, читавший десятки подобных историй. «Убила – вывезла» – вот ее схема действий.
Итак, ей нужно придумать, где спрятать его труп. Это не так просто, как может показаться. Ирма вырыла одну могилу, но очевидно, что рыть рядом вторую – плохое решение. Перекопанная земля, пожелтевшая трава – словно флажок для любопытствующих: посмотри, что здесь! может, среди деревьев спрятан клад!
К тому же сегодня ее силы подпитывала ярость. Но ладони у Ирмы сбиты, и копать вторую яму в плотной лесной земле окажется ей не по силам.
Сначала она попробует отыскать место.
На это у нее уйдет день. Завтра она поедет на разведку, захватив с собой лопату. Если повезет Ирме, она отыщет подходящий участок для могилы быстро, а если повезет Гройсу…
Тогда могилу она выкопает послезавтра.
А на третью ночь задушит его.
– Два дня, – прошептал Гройс, глядя в белеющий потолок.
М-да, на хромой ноге и в наручниках за это время далеко не убежишь.
Старик помрачнел. Он лежал в темноте, покусывая губы, и пытался понять, как можно удрать за сорок восемь часов от обезумевшей бабы.
«Хорошо хоть собаку снова стала пускать».
Но что проку от пса? За два дня его не натаскать кидаться на хозяйку, чтобы перегрызть ей горло. Сказать по правде, ему не удалось бы научить Чарли этому трюку даже за две тысячи дней. Выражение «умная собака» не означает, что вы можете вложить в ее голову все, что хочется. К людям это тоже относится.
Ну же, Миша, не будь бакланом, приказал себе Гройс. Ты всю жизнь кидал лохов. Вот перед тобой смерть, она очень близко, и по рассказам знающих людей, ее лохом не назовешь. Но тебе не привыкать мошенничать. Перехитри ее! Обмани, переиграй. Отвлеки внимание! Пусть глазеет на шарик и наперстки, пока за ее спиной удирает один небольшой тощий старикашка.
«А вот если она решит тебя расчленить, – сказал внутренний голос, – как ты и посоветовал, то двух дней не потребуется. Распилил, раскидал по пакетам и отвез на ближайшую свалку – из тех огромных мусорных городов, где свое население, свои дома и свои кладбища».
Старый ты кретин, Миша Гройс.
Вода смывает грязь. Ирма включила воду на кухне и просто смотрела, как течет струя – час или два, она не заметила времени.
План с похищением Гройса Ирма придумала как сюжет книги. Дала сама себе задание: представь, что нужно описать, как взрослая женщина крадет старика. И у нее все получилось! Конечно, Гройс порой относился к ней безобразно. Но в целом его поведение укладывалось в рамки сюжета.
А потом он сумел выбраться из комнаты.
Жизнь, которая почему-то не следует замыслу, грубо вторглась в ее планы. Колонны, державшие сюжет, рухнули, и Ирма осталась среди обломков.
Все, что было упорядочено, превратилось в хаос.
Ни на секунду после случившегося Ирме не пришла в голову мысль: «Что же я наделала». Во всем, что произошло, был один виновник – Гройс. Если бы старик не сбежал, все было бы в порядке. Соседский сторож погиб из-за него, и только из-за него.
Ирма выпрямилась и посмотрела в зеркало. Измученная, но несгибаемая женщина ответила ей твердым взглядом.
Ты уже хорошо знаешь эту старую сову, напомнила ей женщина. Он лживая тварь с гнилым языком. Думаешь, он не попытается взвалить вину на тебя? Не сочинит историю, в которой не будет ни слова правды, но которой поверят, ведь она будет исходить от несчастного старичка? Его подлости хватит на это.
«Он с самого начала был настроен против тебя, – шепнул внутренний голос. – Ему невыносимы такие как ты: честные, хорошие люди. И вот теперь он не упустит своего шанса подстроить тебе гадость».
А главное, – Ирма взволнованно провела по смявшейся юбке, – главное, он сумеет уйти от наказания. Если в семьдесят четыре года после всех своих омерзительных дел старик не сидит в тюрьме, а наслаждается жизнью, ему и это преступление сойдет с рук. «Подумаешь, какой-то таджик!» – скажут люди. Но человеческая жизнь бесценна. Гройс нарушил законы не только людские, но и божеские.
Он должен ответить за это.
Ирма заварила себе чай, однако не смогла сделать ни глотка. В ее душе бурлило негодование. Бедный, бедный соседский парень! Незаметный как букашка, трудолюбивый как муравей. Жизнь бесчестна, нет в ней справедливости, и если оставить все на волю случая, Гройс уйдет от возмездия.
Она этого не позволит. Нет, не позволит!
– Своими руками, – бормотала Ирма, отмывая еле заметный налет с чашки. – Своими руками!
Она своими руками осуществит правосудие.
За окном стояла ночь. Ирма заглянула к Гройсу и обнаружила, что тот спит. Она постояла над стариком, пытаясь понять, как может подобная дрянь существовать на земле. Любой другой на его месте мучился бы от угрызений совести. Но только не он!
В эту минуту от смерти Гройса отделяло лишь одно: его необдуманно брошенная фраза, что завтра Ирму ждет интересная история. «Старика, безусловно, нужно наказать, – размышляла Ирма (она избегала слова «убить»). – Но будет справедливо, если перед смертью он хоть немного загладит свою вину. Не перед убитым. Перед обществом, перед читателями, которые ждут следующую мою книгу. В ее основу лягут воспоминания Гройса. Пусть хоть так он послужит людям».
Сначала рассказы, а потом… наказание.
Ирма тихонько прикрыла за собой дверь, задумчиво посмотрела на Чарли. Собака зарывает кость. А ей надо зарыть семьдесят кило костей.
Как это сделать?
Только не в лесу!
Если предположить, что таджика найдут, никто не обвинит Ирму. Такой же чурка пришел к нему в гости, они выпили, поссорились, один убил другого и закопал. Но если рядом отыщут труп старика, она неминуемо окажется под подозрением. Найдутся люди, которые видели, как Ирма приходила к нему. Достаточно тоненькой ниточки, связывающей ее с Гройсом, и эта ниточка превратится в веревку, затянутую на ее шее.
Нет, старик должен лежать в другом месте. Так, чтобы никто не сказал: слушайте, да ведь здесь неподалеку дом известной писательницы Елены Одинцовой, да-да, той самой, которая приходила к нему выпрашивать его воспоминания.
А если разделать его? Как курицу?
Ирма представила, что все будет залито кровью, и содрогнулась. Ей никогда в жизни не отмыть дом дочиста.
В сорока километрах отсюда есть одно место… Там почти никто не бывает. Завтра она съездит на разведку, и если ей все понравится, приведет приговор в исполнение.
С рассказом ничего не получилось: Гройс неожиданно уснул сразу после завтрака. Ирма положила ему чуть больше овсянки, чем накануне. Старик облизал ложку, посмотрел на женщину сонными глазами и вдруг начал заваливаться набок. Ирма так перепугалась, что едва не принялась делать ему искусственное дыхание.
– Да не помираю я, – пробормотал Гройс, пока она в ужасе тормошила его и умоляла дышать, что выглядело смехотворно, учитывая ее намерения. – Спать… хочется…
И уснул.
Ирма не знала, что когда ночью она вошла в его комнату, старик притворился спящим. Он лежал, ровно дыша и дожидаясь, когда на его лицо опустится подушка. Или лезвие ножа коснется шеи, если она недостаточно умна и не боится испачкать стены кровью. Но подушка оставляла ему шанс, а лезвие – нет.
Гройс ждал целую вечность, повторяя про себя: нащупать ее голову, схватить за горло, начать душить. Он слишком слаб, он бессилен против здоровой рослой женщины. Но ничего другого не остается.
Ирма постояла над ним и ушла.
Заснуть в эту ночь Гройс больше не смог. Он закрывал глаза и темнота сгущалась в женскую фигуру, возвышавшуюся у его постели. Под утро он все же провалился в сон, и ему приснилось, что Ирма закапывает его заживо. Старик задергался, позвякивание цепочки разбудило его. В первый раз за все время он благословил свои наручники.
Когда Ирма принесла кашу, Гройс плохо соображал, что происходит. Измученный голодовкой, вчерашним побегом, бессонницей, болью в опухшей ноге, он машинально съел жидкую овсянку.
И крепко уснул.
Ирма мыла посуду, когда раздался стук в дверь. Звонок Ирма отключила: Чарли начинал лаять как бешеный, если звонили в дверь, а мальчишки с дальнего конца поселка часто хулиганили.
«Не буду открывать», – подумала она, мерно водя мочалкой по тарелке.
Постучали еще настойчивее.
«Возможно, это из страховой конторы, – спокойно сказала себе Ирма. – Или почтальон».
За дверью переминался с ноги на ногу симпатичный молодой парень с взъерошенными русыми волосами. В тени акации прятался пыльный черный джип. Если это и был почтальон, он доставлял очень дорогие письма.
Ирма вытерла руки полотенцем и приказала Чарли не лезть под ноги.
– Здравствуйте, – сказал парень. – Вы Елена Одинцова? Меня зовут Макар Илюшин. Я по поводу Михаила Степановича Гройса.