9. Накануне бала
Косулю я выпустила тем же вечером перед ужином. Погладив по спине, шепнула на ушко:
— Беги, малышка! Ты свободна! И больше не попадайся, ладно?
Она качнула головой, словно поняла, и, легко перемахнув изгородь, скрылась в густых Мейердорфских лесах. Вернувшись в замок, с досадой обнаружила, что ужинать мне снова предстоит в полном одиночестве.
— А ведь если бы я принесла еду в спальню, Его надутое Сиятельство вытащил бы меня оттуда за волосы! — бурчала я, угрюмо жуя жаркое. — Невоспитанный мужлан! Пьянь! И адъютант у него такой же, два сапога пара!
Я злилась, но это было просто волнение перед завтрашним днем. И надо же было так опростоволоситься! Еще и перед самим королем!
— Но я ведь могла ошибиться, правда, Жюли? — жаловалась служанке. — Без свиты и без короны поди пойми, кто перед тобой, король или егерь.
— Совершенно с вами согласна! — хихикала та в кулачок. — Его Величество любит быть ближе к народу и часто разъезжает по стране инкогнито.
— И он действительно кузен Дитера?
— По отцу, герцогу Мейердорфскому. Так говорит Ганс.
Я приподняла брови.
— И много ты общаешься с Гансом?
Жюли зарумянилась и отвела взгляд.
— Не так много, как хотелось бы, фрау, — быстро ответила она и, распахнув платяной шкаф, вытащила изумрудное платье. — Ах, смотрите! Вам не кажется, что этот наряд идеально подойдет для бальных танцев?
— Слишком вызывающе, дорогая, — ответила я, критически осмотрев глубокое декольте и открытую спину. — Попробуем найти что-то более приличное? В конце концов, я замужняя фрау.
— Тогда может это? — Жюли показала золотое, расшитое кружевом и жемчугом.
— Теплее, — улыбнулась я. — Но предпочла бы спокойный оливковый.
— Разве вы не хотите блеснуть на Балу Роз? — приподняла брови девушка.
Я вздохнула и ответила:
— Сказать по правде, я бы предпочла спрятаться за колонной, ведь я совсем не умею танцевать…
— Как?! — воскликнула Жюли, будто ей признались в чем-то постыдном. Ее возмущение было настолько искренним, что я тоже покраснела до корней волос и сходу придумала оправдание:
— Это все после болезни… Время от времени все путается в моей голове, и я боюсь, что не вспомню ни одного танцевального па. Все-таки королевский бал — это не сельская дискотека.
Жюли дико вытаращила глаза, но потом понимающе кивнула:
— Ах, бедная госпожа! Мне хотелось бы, чтобы на Балу Роз вы затмили всех своей красотой! Поэтому позвольте вам помочь?
— Но как? — я в растерянности опустилась на пуфик и взлохматила распущенные волосы. — Разве вы умеете?
— Я, конечно, не благородная фройлен, — сдержанно ответила Жюли, — но тоже женщина и кое-что понимаю в танцах! Может, вы не помните, но я вспоминаю очень хорошо, когда мы были совсем детьми, и ваши родители были живы, барон Адлер- Кёне часто устраивал балы, а ваша матушка учила танцевать вас, заодно училась и я…
Служанка вздохнула и закручинилась. Я тоже ощутила тоску по минувшему, наверное, это отзывалась память настоящей Мэрион, тогда я взмолилась:
— Но осталась всего одна ночь!
— Этого достаточно, чтобы разучить хотя бы один танец.
Я радостно подскочила и схватила Жюли за руку:
— Ты моя спасительница! Идем же! Прямо сейчас!
Служанка засмеялась и слегка пожала мою ладонь:
— Сделаю, что в моих силах, госпожа.
Мы прошли в просторную залу с отделкой из красного дерева, с изразцов скалились черные драконы, зажженные лампы искрились мягким золотом, и блики веером ложились на паркет.
— Вы помните, госпожа, с чего начинается бал? — спросила Жюли, поворачиваясь ко мне лицом. Ее глаза сияли, словно она сама была Золушкой, которая вот-вот сменит платье горничной на бальное и укатит во дворец в карете из тыквы.
— С вальса? — наугад ляпнула я.
Жюли всплеснула руками.
— Как можно! Бал начинается с полонеза! Возглавлять его будут Его Величество с Ее Величеством, а ходить нужно вот так…
Жюли принялась напевать размеренный такт и, выпрямив спинку, принялась вышагивать по кругу:
— Видите? Это называется променад. Присоединяйтесь, госпожа!
Я несмело тронулась за Жюли следом и совершенно смутилась, увидев, как она прыскает со смеху.
— Фрау, вы должны держать спинку и не делать таких больших шагов! Вы ведь дама и должны порхать, как птичка, а не вышагивать, как солдат по плацу!
— Что ты знаешь о солдатах! — пыхтя, пробурчала я.
Дойдя до конца залы, Жюли повернула налево:
— Сейчас все пары выстроятся в две колонны, а потом пойдут навстречу друг другу. Когда пары встречаются, то кавалеры «левой линии» пропускают между собой и своими дамами дам другой «линии», а кавалеры «правой линии» пропускают между собой и своими дамами дам «левой линии».
— Какая линия каких дам пропускает? — взмолилась я. — Жюли, я совсем запуталась!
— Ничего, госпожа, вы привыкнете! — пообещала служанка. — Вот так, шаг на носок, и снова на носок, теперь на стопу. Раз-два-три! А теперь кавалер предлагает даме руку… Танцуйте же, фрау! Танцуйте!
Жюли рассмеялась и, забыв про меня, закружилась по комнате, порхая, как бабочка, и красиво покачивая юбкой. Я подхватила ее смех и бросилась следом, забыв и о показанных шагах, и о танцевальных фигурах.
— Расступитесь, дамы и господа! — кричала Жюли. — На бал Майской Розы прибыла прекраснейшая из герцогинь!
— И мрачнейший из герцогов! — подхватила я, представляя, как явлюсь на бал с генералом.
— Нежнейший оранжерейный цветок!
— И опаснейший из василисков!
— Светлая нимфа!
— И угрюмый сыч!
Мы смеялись и кружились, взявшись за руки, Жюли в строгом платье горничной и я в ночной сорочке и с распущенными волосами. Лампы сияли, как солнца, ноги легко скользили по натертому паркету, не замечая усталости.
— Вива герцогу Мейердорфскому! — кричала я. — Генералу грубиянов и предводителю палачей!
— И его прекрасной жене фрау Мэрион! Королеве бала и…
Внезапно ойкнув, Жюли остановилась на полуслове и отпрянула с криком. Я повернулась к дверям и застыла. На пороге стоял генерал.
— Продолжайте, — замогильным голосом проговорил он.
— Прошу прощения, Ваше Сиятельство! — пискнула Жюли, подобрала юбки и опрометью бросилась к выходу. Генерал не стал ее задерживать, но едва я попыталась последовать за служанкой, запер двери и перегородил проход.
— Пустите! — с возмущением велела я и остановилась перед герцогом, без страха глядя в черную бездну его очков.
— Уже хотите покинуть бальную залу, фрау? — приподнял он бровь. — Так скоро? Но мы даже не перешли к вальсу!
— Не желаю танцевать с вами! — сказала я и сложила руки на груди.
— Но желаю я.
Генерал шагнул навстречу, я отступила и зашарила взглядом по комнате.
— Нет свободных канделябров? — с едва уловимой усмешкой осведомился генерал.
— Какая жалость.
— Я найду, чем запустить в вас! — пообещала я и сбросила домашнюю туфлю. Генерал усмехнулся, и в глубине очков зажглись золотистые искры. Подойдя ближе, он наклонился, и, подняв туфельку, небрежно помахал ею.
— Этим вы никого не сразите, — сказал он. — Особенно на балу Майской Розы.
— Не очень-то и хотелось, — я протянула руку. — Отдайте туфлю!
— Нет-нет, — генерал покачал головой и спрятал туфлю за спину. — Только в обмен на обещание танцевать со мной.
— С вами?! — я всплеснула руками. — Сначала проспитесь!
— Уже, — совершенно серьезно ответил генерал. — Большой плюс проклятия в том, что меня не берут никакие известные яды.
— Да ну? А сегодня утром вы не могли связать и двух слов.
— Я и без того немногословен.
— И упали с кресла.
— Искал закатившуюся запонку.
— Дважды!
— У меня два рукава, — генерал поднял руки и демонстративно покрутил ими.
— Но вы в халате! — возразила я.
— А вы в ночной сорочке. Это не повод отказывать супругу. К тому же, накануне королевского бала. А вы, как я успел заметить, не слишком искусны в танцах. Не хотелось бы краснеть из-за вас перед Его Величеством и послами.
Я вспыхнула и, выхватив туфлю, поспешно надела ее на ногу.
— Вы несносны! — вздохнула и сдалась. — Хорошо. Но только один круг!
Генерал подошел и взял меня за руку. Я вздрогнула, но его пальцы лишь слегка пожали мою ладонь.
— Где вы успели поцарапаться? — спросил он.
— Помогала садовнику обрезать розы, — ответила я и попыталась выпростать руку, но генерал не позволил и сжал мои пальцы чуть сильнее.
— Бруно настолько стар, что не справляется со своими обязанностями?
— Он справляется прекрасно! — возразила я, глядя, как двигаются его красиво очерченные губы, стараясь не поднимать взгляд выше, к очкам. — Но мне отчаянно скучно в вашем замке! Меня заперли как канарейку в клетке.
— Разве вы не жили точно так же в своем поместье? — губы слегка изогнулись в ироничной улыбке. — Баронесса Кёне ни разу не вывела вас в свет. Чем вы занимались, Мэрион?
Действительно, чем? Не ходила же по ночным клубам и не болтала с друзьями по скайпу. Если Мэрион не кружилась на балах, то ей только оставалось, что гулять по саду с Жюли и…
— Я читала, Ваша Светлость, — сходу нашелся ответ.
— Вот как! — изгиб губ остался в том же насмешливом положении, ладонь генерала обжигала, от него еще слегка пахло опиумным дымом. — О чем же, пичужка?
— Главным образом стихи и сказки, — и процитировала наизусть:
«Не знаю, о чём я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далёких лет.
Дохнуло прохладой, темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне…»
— Никогда не слыхал, — произнес генерал. — Что за баллада?
— «Лорелея», Ваша Светлость. В ней рассказывается о речной деве, которая своими песнями заманивает мореплавателей на скалы.
— Коварное чудовище!
— Скорее, одинокое и несчастное существо, которому не хватает человеческого тепла.
Показалось, или рука генерала дрогнула? Я опасливо взглянула в его лицо, но увидела лишь собственное отражение в черных стеклах.
— Ваши познания в поэзии впечатляют, — сухо проговорил генерал, поправляя новенький обернутый вокруг головы ремешок, — но вам не дали воспитания, положенного придворной даме. На балу нужно танцевать и вести светские беседы, а не упражняться в декламации.
Я хотела возмутиться, но самое обидное заключалось в том, что Его Сиятельство прав, и опустила пылающее лицо.
— Вы приняли правильное решение, когда пожелали научиться танцевальным па перед таким важным событием, — продолжил генерал. — Но ошиблись, обратившись к служанке. Впрочем, покажите, что вы запомнили.
К моему ужасу, все, чему учила Жюли, вылетело из головы. Захотелось провалиться сквозь землю, и я ожидала чего угодно: насмешки, язвительного замечания. Но генерал вдруг совершенно серьезно и спокойно сказал:
— Успокойтесь, Мэрион. Я не собираюсь кусать вас за каждую ошибку. Знаете, вы не первая, кто выходит в свет совершенным профаном.
— Вот как! — хмыкнула я. — И кто это был? Какая по счету жена?
— Это был я сам, — ответил генерал. — А теперь не бойтесь и покажите. На счет три. И! Раз, два…
Он повел меня по комнате. Поначалу я робела, сбиваясь с шага, но постепенно тело само вспомнило, как нужно двигаться, позвоночник выпрямился в струнку, плечи расправились, и я даже гордо подняла голову, но генерал подловил меня и похлопал по животу:
— Не выгибайтесь так, пичужка. Меня учили ходить господа офицеры и за неподобающую осанку лупили розгами. Подберите живот в себя!
— Это немыслимо! — фыркала я. — Не получится подобрать и тут, и там!
— Вы ведь хотели научиться, не так ли? — строго вопросил генерал. — Не забывайте, что завтра вас впервые представят двору Его Величества!
— Позвольте спросить, — любопытство давно жгло меня, — как же Его Величество простил вам убийство герцога Мартина?
Сначала ляпнула, потом подумала и съежилась, приготовившись отразить гнев генерала, но он сквозь зубы ответил:
— Стране и короне василиск Дитер оказался куда полезней картежника Мартина. Не отвлекайтесь, Мэрион! Для весеннего бала нескольких фигур полонеза недостаточно. Вам нужно научиться танцевать вальс.
— Вальс! — горестно вскрикнула я и, вырвав руку, остановилась посреди залы. — Я не смогу за одну ночь!
— Надо, — упрямо ответил генерал.
— Но если я не желаю? — я вытянулась в струнку и спрятала руки за спину.
— Тогда вы не поедете на бал, — ответил он, — и я вместе с вами. Если встреча послов не состоится, Его Величество очень расстроится. А когда Его Величество расстроен, он может отдать приказ казнить нас обоих. Однако какую чудесную осанку вы приняли! — восхитился он, приподняв черные брови над непроницаемыми очками, и бледное лицо отразило неподдельное удовольствие. — Пожалуйста, держите спину вот так. Теперь руку мне на плечо…
Воспользовавшись замешательством, он сжал мою ладонь и обнял за талию. Я вздрогнула, но не отстранилась. Перспектива быть обезглавленной бодрила ничуть не больше, чем стать каменным изваянием. В ложбинке дрогнул кулон, я ощутила теплое покалывание на коже, и быстро опустила глаза до того, как в очках генерала заклубилась золотая мгла. Его губы дрогнули в неудовольствии и сжались.
— Теперь запомните, — процедил генерал, — основной шаг в вальсе — приставной. На раз — правой ногой вперед, потом приставляем левую, и снова правой. И, пошли!
Мы тронулись с места осторожно, генерал поддерживал за талию и считал шаги. Сначала медленно, потому чуть быстрее. — Вы ведете, пичужка! — строго направлял он. — Это недопустимо. В вальсе ведет мужчина. Не отбивайте пятки! Шаг скользящий и легкий! Раз, два, три!
— Я никогда не научусь! — жаловалась я, считая про себя шаги и постоянно путаясь в подоле сорочки, ткань липла к ногам, и я постоянно одергивала ее.
— Не волнуйтесь, — снисходительно отвечал генерал, — я тоже научился практически за ночь.
— И кто вас учил? Какая-нибудь придворная дама?
— Куртизанка.
Я сбилась с ритма и тут же наступила генералу на ногу.
— Ой! Простите…
— Пустое, моя пичужка, — губы генерала снова изогнулись в улыбку, острую, как сабля. — К вашим услугам моя вторая нога. И! Раз, два, три…
Я чуть не прыснула со смеху, но тут же посерьезнела, сделала возмущенное лицо и заметила:
— Однако, какой вы!
— Какой?
— Порочный…
— А еще бастард, грубиян и… напомните, пичужка?
— О, с удовольствием! Угрюмый сыч!
— Совершенно правильно, — генерал резко повернул, я пискнула и отклонилась назад, но он поймал меня и улыбнулся: — Слушая ваши откровения, можно подумать, вы влюблены в меня.
— Я?! В вас? — задохнувшись от возмущения, я стрельнула взглядом по очкам, в них плясали лукавые огоньки. — Ни за что! Скорее, уж вы в меня, Ваше Сиятельство.
— Вы не правы, пичужка. Я старый солдат, и любовь мне незнакома. И, раз, два… Не вертитесь, пичужка! Ровнее спину!
— Вот раскомандовались! — пыхтела я. — То встаньте, то не вертитесь. И почему вы все время зовете меня пичужкой?
— Потому что вы пичуга и есть, — ухмыльнулся генерал, плавно ведя меня по кругу.
— Когда я впервые увидел вас, вы трепетали, что та птичка, попавшая в силок.
— Перед вашим взглядом все трепещут! — возразила я и поспешно опустила глаза.
— Иногда это раздражает, — ответил он и, перестав улыбаться, добавил тихо: — А иногда огорчает. — Выдержав паузу, продолжил, слегка замедлив шаг: — Вы знаете, Мэрион, я долго думал над вашими словами. Опиум позволяет заглянуть внутрь себя, остаться наедине со своими мыслями. Я оборачивался назад и видел только тьму и смерть, — ладонь генерала дрогнула на моей талии. — По законам Фессалии верховный главнокомандующий должен быть женат, но я устал и больше не хочу играть в эти придворные игры. Я оставлю вас в живых.
— Вот как! — я едва не всплеснула руками. — Какая щедрость! Долго же вы думали, Ваше Сиятельство?
— Довольно долго. Решение принято еще до знакомства с вами, пичужка. Еще до того, как вас увидел, я решил, что оставлю вам жизнь.
— А что изменилось потом? Я имею в виду, когда вы грозили мне всеми карами в запертой комнате?
— Ровным счетом ничего, — твердо ответил генерал. — Вы знаете, это была случайность. Я вспылил, но не собирался снимать очки. А теперь не сделаю этого и подавно.
— Почему же, Ваше Сиятельство? — мне захотелось заглянуть ему в глаза. Теперь мы едва топтались на месте, его рука слегка поглаживала мою талию, а я сжимала его ладонь, горячую и крепкую, с одинаковой легкостью держащую и поводья виверны, и женскую руку. Говорят, глаза — зеркало души. Как жаль, что я не могу узнать, что сейчас творится в ней! Отгородившись от всего мира двумя темными стекляшками, Дитер словно и сам спрятался за броней, похоронил все живое и чувствующее, как похоронил старые письма и портреты родителей.
— Потому что у вас удивительная воля к свободе и жизни, — медленно проговорил он и остановился. — Я хорошо разбираюсь в людях. Будучи на поле боя, видел ненависть и страх, но видел и доблесть. Вы тоже воин, пичужка, — я вздрогнула, ощутив поглаживание по щеке. — Вы сражаетесь за жизнь, и мне впервые хочется проиграть.
— Поэтому вы приказали прогнать меня? — я скользнула взглядом по его очкам, где все еще сновали искры, выше, по болезненно изогнутым бровям и бледному лбу.
— Не прогнать, — мягко поправил Дитер. — Отпустить. Вы ведь хотели этого, не так ли?
— А вы?
Он молчал. Комнату окутала тишина, я слышала, как в унисон стучат наши сердца, и видела, как ложатся тени между бровями генерала.
— Дитер, — тихо позвала я, и он вздрогнул от звуков собственного имени. — Вы хотите, чтобы я осталась?
Он дернул щекой, пальцы сжались на моей руке.
— Подумайте над ответом сами, Мэрион…
— И все-таки?
Я заглянула в его очки, и золотистые искры дрогнули и погасли, как догоревшие угли. Мое собственное отражение с испуганно распахнутыми глазами показалось настолько неуместным, что захотелось зажмуриться. Молчание тянулось, натягивая меня, как струну. Генерал не отвечал. Тогда я привстала на цыпочках и, плотно сомкнув ресницы, дотронулась своими губами до его напряженных губ.
— А так? — шепотом спросила я.
Мир качнулся и провалился во тьму. Жидкое золото вспыхнуло и потекло по моим венам, сердце заколотилось быстрее. Дитер застонал и сжал меня в объятиях, целуя в ответ пылко и жадно, словно боялся не успеть насытиться мной, словно хотел удержать навсегда.
— Да, — хрипло между поцелуями повторял он. — Тысячу раз да!
Я затрепетала, чувствуя, как его ладони гладят меня поверх сорочки, и тонкая ткань казалась теперь ненужной и лишней. Скользя вниз, к моим напряженным бедрам, Дитер ласкал умело и нежно, так пианист касается клавиш любимого рояля, и тот отзывается музыкой, а я отзывалась стоном.
— Нам нужно остановиться, Мэрион! — вдруг выдохнул Дитер и с усилием оторвался от моих губ. — Еще не время… не сейчас…
— Но почему? — с обидой простонала я, еще покачиваясь на волнах наслаждения и не желая расставаться с негой. — Почему, Дитер?
Я распахнула глаза и увидела болезненную гримасу на его лице.
— Потому что не хочу больше смертей и траура, — в отчаянии проговорил Дитер. — На кону ваша безопасность и безопасность всей страны. И если… если вдруг вы погибнете…
Голос сорвался и упал до хрипа, золотое свечение в стеклах вспыхнуло и погасло, теперь очки темнели как два колодца. Я ощущала его желание и его отчаяние, Дитер хотел любить меня, но боялся причинить боль, это сводило с ума, раздирало его надвое. Я почувствовала, как напряглись его мышцы, еще немного — и он развернется и быстро выйдет из комнаты, всегда отвергаемый людьми, умеющий приносить только траур и смерть.
Медленно выдохнув, я опустила руки и спрятала лицо у Дитера на груди. Некоторое время он стоял, как статуя, только перекатывались под халатом мускулы. Потом осторожно обнял. Мы молчали, вжимаясь друг в друга и слушая, как в едином ритме колотятся сердца.
— Хорошо, — прошептала, наконец, я. — Вы правы. Завтра бал и встреча послов… так не будем спешить…
Золотистые огоньки снова вспыхнули и закружились в очках, генерал наклонился ко мне и шепнул на ухо:
— Признайтесь, дорогая Мэрион… все-таки вы полюбили меня?
Я дернула подбородком и лукаво ответила:
— И кто из нас спешит, дорогой Дитер? Подумайте над ответом сами. Только на этот раз без опиума, хорошо?
