8. Незваные гости
Следующий день принес сразу три события: одно хорошее и два не очень.
Хорошее — ко мне приехала Жюли. Лишь увидев меня, девочка бросилась в мои объятия, и я крепко прижала ее к груди и поцеловала в щеку.
— Госпожа! — всхлипнула служанка. — Я думала, вы оставили меня…
— Как можно, милая? — я улыбнулась и приподняла ее за подбородок. — Не зря давала обещание.
— Но я думала… вы… вы, — она запнулась и с испугом ощупала взглядом мою фигуру.
— Не окаменела, как видишь, — ответила я на ее невысказанный вопрос.
Жюли выдохнула с облегчением и улыбнулась.
— Все не так плохо, да?
— Не так, моя хорошая, — согласилась я. — Но все-таки не очень хорошо.
Поморщилась, вспомнив, как сразу после нашего разговора адъютант Ганс велел запрягать виверн, чтобы отвезти меня в поместье Адлер-Кёне, и очень удивился, когда я ответила, что ни за что не вернусь к мачехе.
— Мне некуда возвращаться, — сказала я тогда. — Мачеха ненавидит меня и желает моей смерти, чтобы завладеть поместьем. У меня никого нет, ни родных, ни дома. Я чужая в этом мире.
Если мои слова и удивили Ганса, виду он не подал, ответил вежливо:
— Как пожелаете, фрау.
И отменил приказ.
Первым неприятным событием стал приезд в замок моего сводного братца Якоба. Окаменевшего Игора убрали с глаз долой, и место конюха освободилось, поэтому генерал исполнил обещание и взял Якоба на службу, чему тот оказался не очень рад. Встретив меня, мерзавец полоснул ядовитым взглядом, и если бы он обладал силой Его Сиятельства, я бы давно застыла каменным идолом посреди клумбы. Но к его досаде, я осталась жива, срезала букет тюльпанов, и, приняв королевскую осанку, гордо продефилировала мимо, краем глаза заметив, как побелело его лицо.
Жюли щебетала без умолку. Рассказывала, что после моего отъезда мачеха отхлестала ее по щекам, но вскоре успокоилась и начала готовиться к трауру.
— Она уже вывесила черные занавески, представляете? — с ужасом рассказывала служанка. — А герр Якоб ходил напыщенным гусем и каждый день они с матушкой подсчитывали наследство и мечтали, куда его потратят. Фрау Кёне уже распорядилась перепланировать восточное крыло, где были ваши покои, а себе заказала наряд к королевскому балу. Хочет показаться Его Величеству, как новая богатая наследница старинного родового поместья.
— Ощипанную курицу хоть в павлиньи перья наряди, — хмыкнула я, а Жюли рассмеялась.
— Вспомни, дорогая, — попросила я, — вот этот кулон, ты обмолвилась, он остался на память от родителей?
— Вы говорили так, госпожа, — подтвердила Жюли. — Еще до болезни. Этот кулон подарил ваш батюшка, а до того он принадлежал вашей покойной матушке.
— После болезни и этих событий все в голове перемешалось, — вздохнула я. — Ты не вспомнишь, Жюли, говорила ли я еще что-нибудь?
— Это нетрудно, госпожа, — улыбнулась девушка. — Лунный камень — счастливый камень рода Адлер-Кёне. Есть поверье, что в нем заключен дух Белого Дракона, хранителя вашей семьи.
— Вот как, — пробормотала я и сжала кулон, он был все таким же гладким и теплым, но теперь я чувствовала еще и слабую пульсацию, словно в моей руке билось крохотное и живое сердце.
Жюли отвели милую комнатку на этаже, где жили слуги, но чаще она оставалась со мной, заменив ворчливую полнотелую Марту. От слуг Жюли приносила любопытные сплетни, и последние разговоры, как я и предполагала, крутились вокруг меня и окаменевшего Игора.
— Вы представляете, госпожа, — широко распахнув глаза, доверительно делилась Жюли, — поговаривают, вы не первая, кого горбун заманил в запретную комнату и заставил Его Сиятельство поверить, будто жены сами нарушили его приказ.
— Какая низость! — отвечала я, дрожа от возмущения, и если поначалу мне было немного жаль горбуна, теперь не испытывала ничего, кроме омерзения. — Но зачем ему это было надо?
— Ах, госпожа, слуги говорят, он всегда отличался скверным нравом и был охоч до молоденьких фройлен! Вот только кто на такого урода посмотрит? Слуги рассказывали, что Игор не раз с ненавистью отзывался о герцоге и говорил, — Жюли пугливо оборачивалась, приникала к моему уху и шептала: — Говорил, что они с хозяином оба уроды, и оба выходцы из низшего сословия. Только герцогу перепадают лакомые кусочки, а Игору не достается и объедков.
— Какая гадость! — отшатывалась я. — Не удивлюсь, если он ненавидел не только жен Его Сиятельства, но и его самого.
— Адъютант Ганс давно подозревал его и грозился высечь, — кивала Жюли.
— Как и Его Сиятельство, — вспомнилось мне.
— Он такой непреклонный! — улыбнулась Жюли.
— И упрямый.
— Сразу видно, человек военный.
— И, несмотря на это, уязвим.
— Он просто молод.
— Но уже при чинах.
— Однажды он станет генералом.
— Так ведь уже, — удивилась я и приподняла брови: — Постой, постой… Я говорю о Его Сиятельстве, а ты о ком?
— Ах! — ответила Жюли и вспыхнула румянцем. — А я о молодом адъютанте…
И отвела лукавые глаза.
В последующие пару дней адъютант был единственной ниточкой, связывающей всех обитателей замка с его мрачным хозяином, и вторая неприятная новость состояла в том, что Его Сиятельство загулял.
Запершись в покоях, он никуда не выходил и никого не хотел видеть. Второй этаж опустел и насквозь пропитался сладковатым дымом, слуги тенями шарахались по углам, а Ганс ругался сквозь зубы и призывал на генеральскую голову все возможные кары. Все чаще я видела его с ведром воды и тряпкой, Жюли караулила юношу у балюстрады, но не решалась попадаться на глаза. Не решалась попадаться и я, ощущая неосознанную вину за нынешнее состояние Его Сиятельства, завтракала и ужинала в полном одиночестве, к обеду второго дня не вытерпела и, улучив момент, проскользнула к запретной комнате. Дверь в нее была распахнута наполовину, и генерал оказался там.
Я видела, как он сидел вполоборота, откинувшись в кресле. Рядом на столе лежали уже знакомые мне письма, картины были снова завешены темным атласом, но высохшие розы заменены на свежие, а раскиданные книги аккуратно расставлены по полкам.
В глубокой задумчивости генерал затягивался дымом из длинной бамбуковой трубки с маленькой расписной чашечкой наверху, тягучий и сладкий туман клубился вокруг, в ажурной лампе то и дело вспыхивал огонек, его отражение мерцало в очках генерала, словно василиск подмигивал зловещим глазом. Но я знала, что он не видит меня. Дитер думал о чем-то своем. Может, вспоминал каждую из окаменевших жен, может, думал о матери, умершей от оспы, или о ненавистном отце.
— Дитер?.. — прошептала я и умолкла, выжидая.
Кто-то тронул меня за плечо. Я подпрыгнула и встретилась с осунувшимся лицом Ганса.
— Уйдите, — устало сказал адъютант, прижимая к груди наполненный водою таз. — Фрау, пожалуйста…
— Но…
— Он все равно не узнает вас, — перебил адъютант. — Когда Его Сиятельство курит опиум, с ним бесполезно разговаривать.
— Как же так! — выдохнула я. — Это недопустимо… так нельзя! Надо что-то делать!
— Вы сделали все, что могли, — мрачно ответил Ганс. — Позвольте мне самому разобраться, это не в первый раз.
Он оттеснил меня плечом и вошел, нечаянно обрызгав из таза, потом тщательно запер дверь. В этой схватке с цепным псом генерала я проиграла, но интуитивно чувствовала: что-то должно вот-вот случиться. И оно произошло этим же вечером.
На закате я помогала садовнику подрезать розовые кусты. Старик Бруно сначала отнекивался, ворчал, что не пристало молодой фрау заниматься черной работой, но я капризничала и упрашивала:
— Пожалуйста, миленький Бруно! Мне так скучно… Я совершенно не привыкла сидеть без дела, в замке нет ни Интернета, ни телевизора. Кроме Жюли и поговорить не с кем.
Садовник непонимающе пучил глаза, но позволил помочь ему. Я нацепила фартук поверх простенького платья с удобным корсажем, почти не сковывающим движения, и, негромко по-русски мурлыкая песенку, занялась розами.
На закате замок преображался.
Черепичные крыши отсвечивали в медь, угрюмые башни наливались спелым золотом, и окна посверкивали рыбьими чешуйками, только одно из них оставалось темным и будто поглощало свет — заколоченное наглухо окно запретной комнаты.
В отдалении протрубил рог. Я вскинула голову и сощурилась на палящее солнце:
— Что это может быть, Бруно?
Садовник нехотя оторвался от кустов и ответил:
— Охота, фрау.
— Когда же Его Сиятельство успел улизнуть из замка? — удивилась я, и кольнуло обидой. С одной стороны, адъютанту нужно во что бы то ни стало вытащить хозяина на свежий воздух, отвлечь его от черных мыслей и разрушающего порока, с другой, Ганс мог бы поставить в известность и новую хозяйку, то бишь меня.
Рог протрубил вновь, на этот раз куда ближе. Мелодичный глубокий звук эхом прокатился по горам, ему вторил переливчатый лай собак.
— Это не Его Сиятельство, а Его Величество, — сказал Бруно и принялся нервно обтирать о фартук испачканные землей руки. — В земли Мейрдорфские пожаловала королевская охота.
Я вздохнула и, тоже обтерев руки, стащила фартук через голову. Хотелось пить, и я побрела к фонтанчику, журчавшему в тенистом уголке сада. Перегнувшись через мраморную чашу, я набрала родниковой воды в полную горсть, но едва успела донести до рта, как живая изгородь покачнулась, и что-то перемахнуло через нее, обдав меня запахом взмыленного тела. Вода, конечно, вся расплескалась о платье, а я сама откачнулась и повалилась спиной на изгородь. Сердце подпрыгнуло к горлу, кровь прилила к щекам, и я привычно ухватилась за кулон, но он был безмятежно теплым, будто успокаивал, будто говорил, что опасность не грозит мне. Это и вправду было так. Напугавшее меня существо жалось к плющу, дрожа на тонких ножках-прутиках.
Молоденькая косуля!
Я опустила руки и как можно мягче произнесла:
— Не бойся…
Голос сорвался, косуля прянула ушами. Ее ноздри раздувались, бока ходили ходуном от быстрого бега. Я попробовала снова:
— Не бойся, маленькая. Вот, пить хочешь?
Протянула влажную ладонь. Темные, налитые страхом глаза смотрели недоверчиво, косуля отступила и задрожала, как осиновый лист.
— Я не трону, — проговорила я и присела на корточки. — Вот так, шш… Пить хочешь? Иди, иди…
Боком, посматривая на меня, косуля подошла к фонтанчику, окунула морду в чашу и стала пить, подрагивая шкурой и навострив круглые уши. Я придвинулась на полшага. Потом еще на шаг. Задержала дыхание и дотронулась пальцами до короткой шерстки. Косуля замерла, но не отпрыгнула. Тогда я погладила ее по ноге и улыбнулась:
— Видишь, маленькая? Я не причиню тебе вреда.
Звук рога прокатился прямо за изгородью. Я вскинула голову, косуля напряглась, как пружина, и я обняла ее за шею и прижалась к подрагивающему телу.
— Не бойся, — прошептала на ухо. — Я спасу тебя, никто не найдет. Пойдем со мной, пойдем!
И потянула ее по дорожке. Не знаю, почему, но косуля доверилась мне. Вздохнув почти по-человечески, она робко пошла за мной, едва слышно переступая копытцами по гравию. Мы дошли до маленькой и чистой конюшни для жеребят, я погладила косулю по голове и велела ей:
— Жди здесь, поняла? И не высовывайся, пока охотники не проедут мимо.
Затолкала ее в конюшню и закрыла ворота.
Вовремя.
Не успела я выбежать на аллею, как в ворота ворвался взмыленный конь. К нему тотчас подбежал незнакомый мне пожилой конюх и схватил за поводья.
— Добыча побежала сюда! — крикнул всадник и привстал на стременах. — Ты видел косулю, милейший?
— Не видел никого, ваш-бродие, — ответил конюх, подслеповато щурясь на гостя.
Тот соскочил с седла, одернул зеленый охотничий камзол и, сняв шляпу с пером, откинул с высокого лба длинные светлые кудри.
— Прелестная фройлен! — воскликнул он, увидев меня. — Я искал добычу, а встретил волшебную фею. Может, вы видели косулю, о, прекрасная звезда, королева садовых лужаек?
— Я ничего не видела, — быстро ответила я, стараясь не оборачиваться в сторону конюшен.
— Странно, фройлен, — незнакомец пощипал аккуратно постриженную светлую бородку. — Я совершенно точно помню, что косуля изящно перепрыгнула эту живую изгородь и скрылась с моих глаз, подобно ветреной нимфе. Правда, менее прекрасной, чем вы…
Подойдя ко мне, мягко взял меня за руку и коснулся ладони губами.
— Позвольте представиться, егерь Его королевского Величества, — сказал он и поднял на меня сияющие голубые глаза. — С кем имею честь?
— Фрау Мэрион, герцогиня Мейердорфская, — заученно ответила я. — Боюсь, вы напрасно теряете время. Если бы косуля скрывалась тут, ее бы давно учуяли виверны…
Как назло из глубины сада послышалось скрипучее рычание. Я вздрогнула и выдернула руку, быстро проговорив:
— Нет, нет. Здесь никого не было.
— Поверить не могу! — сказал егерь и, откинув голову, оглядел меня с головы до ног.
— Вы — герцогиня?!
— Что вас удивляет? — сухо отозвалась я. На всякий случай, осмотрела руки, обтерла ладони о платье и добавила: — Ну да, я помогала садовнику выбрать букет к ужину и немного поранилась о колючки.
— У вас прелестные маленькие руки, фарфоровые и нежные, пусть и чуть-чуть исцарапанные, — улыбнулся егерь. — Меня ошеломило, что мой дорогой кузен Дитер, снова женился, и вы…
— И я не стала статуей, — энергично кивнула я. — Да, это ошеломляет многих.
— И давно вы замужем, фройлен… вернее, фрау фон Мейердорф?
— Уже несколько дней.
— Ошеломительно! — повторил егерь, и его красивое породистое лицо с прямым носом и чувственными губами просияло от удовольствия. — Кажется, припоминаю! Вы из рода Белого Дракона, баронесса Адлер-Кёне?
— Совершенно так, герр…
— Макс, — представился егерь. — Зовите меня так.
— Тогда меня — Мэрион, — ответно улыбнулась я.
— Я должен обругать моего кузена за то, что скрывал такую майскую розу! Такую богиню, чистую, как утренняя звезда! — он снова поцеловал мою руку и слегка пожал.
— О, ваша ругань будет кстати!
— Что такое? Кузен посмел обидеть вас?
— Он обижает больше себя, чем других. Его Сиятельство не просыхает который день, и это уже переходит все разумные границы.
В глазах егеря отразилось сочувствие, и он сердито встряхнул головой:
— Что за дикий, совершенно невыносимый человек! Жена превращается в камень — пьет. Не превращается — тоже пьет. Есть ли предел терпению?!
— Вот вы мне и скажите.
— Прямо сейчас! — егерь решительно расправил грудь. — Я пойду к нему прямо сейчас и выскажу все, что думаю! О, мой бог!
Величаво и неспешно, держа горделивую осанку, егерь прошествовал к замку.
Я подалась следом. Любопытство жгло, от незнакомца веяло непоколебимой уверенностью и силой, и мне почему-то подумалось, что именно ему удастся вытряхнуть герцога из забытья.
— Попрошу вас подождать за дверью, прелестная роза, — егерь снова поцеловал мое запястье и, погладив, отпустил. — И не извольте волноваться, меня он послушает.
Я сунулась было следом, но закашлялась от проникающего в легкие сладковатого дыма, потом дверь закрылась перед моим носом и егерь произнес:
— Святая Дева Фессалийская! Здесь невыносимый смрад! Можно повесить шпагу и она останется висеть в воздухе!
Пол заскрипел под тяжестью шагов. Я приникла ухом к двери. Скрипнули ножки кресла, потом безжизненный голос произнес:
— A-а… Макс, какими судьбами… Садись рядом! Пей!
— Изрядная наглость! — прогрохотал возмущенный голос егеря, потом послышался звон разбитого стекла. — Милейший, вы принялись за старое?!
— Вашими стара… ниями, дорогой кузен, — отозвался приглушенный голос генерала.
— Я всего лишь… служу короне и исполняю фессалийские законы, не щадя… не щадя живота своего.
— Горло вы свое не щадите! — снова послышались шаги, потом густой вздох. — Сколько тут бутылок? Дюжина? Вы сошли с ума! А это? Опиум?! Мерзость, мерзость! Не комната, а настоящий альтарский притон!
— Вы… не были в Альтаре…
— А вы слишком часто бывали! И, как я вижу, переняли немало гадких привычек от этих узкоглазых ящериц!
Снова скрежет ножек по паркету, будто двигали еще одно кресло.
— Вы не сказали… Макс, что делаете в моем замке? — заплетающимся языком проговорил генерал.
— Охотился в ваших краях. Заодно приехал напомнить, что вот-вот состоится весенний Бал Роз…
— Знаю. В следующую субботу…
— В эту, милейший. Завтра.
Я затаила дыхание.
— Вы помните, милейший, что к празднику Майской Розы приурочена встреча послов Фессалии, Кентарии и Альтара?
Последовала пауза, потом полный желчи голос егеря произнес:
— Не помните. Куда вам? В вашей голове не осталось ничего, кроме туманных видений и порочных мыслей, столь же грязных, как вы сами.
Я ждала, что генерал вспылит, но он почему-то молчал.
— Помните, почему получили этот титул и это звание? — продолжал егерь. — Нет? Так я напомню. Вы поклялись служить королю и государству, милейший. Поклялись на Священной Книге и шпаге вашего отца.
Снова пугающая тишина, генерал не отвечал и не двигался, я только слышала, как шумела в ушах кровь и тикали ходики в глубине коридоров.
— Я скорбел о смерти дорогого дяди Готтлиба и бедного кузена Мартина, — все говорил егерь, язвительно и колко, будто втыкая в мозг длинные, пропитанные ядом иглы. — Но вы поклялись доказать свою преданность короне, и мое доброе сердце смягчилось. Дитер, я позволил вам принести воинскую присягу! Сейчас вы — да-да! Именно вы, милейший кузен! — гарант государственной безопасности! Что сказал бы Альтарский император, если бы увидел смертоносного генерала, грозу и ужас Фессалии в столь непотребном виде? Что сказал бы Кентарийский вождь? О, мой бог! Моя бедная страна!
— Я выиграл две военные кампании для нашей страны, — генерал, наконец, подал голос, сделав ударение на слове «нашей», и говорил холодно и четко, словно и не был пьян. — Я фессалийский подданный и люблю свою страну всем сердцем. Хотите обвинить меня в некомпетентности?
— Разве что в развратности и пороках. И не обвинить, а пожалеть, как пастырь жалеет заблудших овец.
— Мои пороки не имею ничего общего с моим умом, силой и опытом.
— О, я не сомневаюсь! Но эти альтарские замашки… Я не обвиняю вас, милейший кузен, но министры шепчутся за вашей спиной, осуждают симпатию к Альтару и…
— И обвиняют в предательстве? — генерал издал короткий смешок. — Бросьте, Макс! Я могу сколько угодно симпатизировать Империи Солнца, но моя душа навечно отдана Фессалии, я умру на поле брани за нее.
— Умрете гораздо раньше, дорогой Дитер. Ваше состояние печалит меня…
— Завтра же я буду на ногах.
— Могу быть в этом уверен?
— Совершенно. Мой организм крайне устойчив к любым ядам. Вы видите? Уже встаю.
— Прелестно, прелестно, — удовлетворенно проговорил егерь. — Значит, завтра? И не забудьте явиться с женой.
— С той, которую вы мне навязали?
— Того требуют фессалийские законы. И потом, нельзя держать взаперти такое сокровище!
Я снова поежилась и замерла, забыв дышать.
— Буду… с герцогиней, — скрипуче пообещал генерал.
Снова шаги, на этот раз за спиной.
— Фрау! Что вы опять делаете здесь? — пылая праведным гневом, ко мне приближался адъютант Ганс. Я заметалась, оглядывая пути к отступлению, но бежать было некуда, и привалилась спиной к дверям.
— Отойдите! — велел Ганс. — Дайте пройти!
— У Его Сиятельства гости, — попыталась возразить я.
— Гости? Что за чушь! Герцог никого не приглашал!
— Они явились без приглашения.
— Какая наглость!
Шаги прогрохотали за дверью. Я не успела отпрянуть, и распахнувшаяся створка толкнула меня в плечо. От удара я ахнула и выставила руки, пытаясь удержать равновесие, но меня сейчас же подхватили за талию.
— Осторожно, цветочек! — тихонько засмеялись на ухо. — Подслушивали за дверью? Нехорошо!
Я уперлась в широкую грудь ладонями и вывернулась из объятий егеря.
— Простите…
Он поймал мою руку и тронул губами, в глазах зажглись лукавые огоньки.
— Прелестница! Фея! Богиня! Вы ведь почтите своим присутствием королевский бал, не правда ли?
— Обязательно, — пробормотала я.
— Вот и чудесно.
Полоснув холодным взглядом по адъютанту, вытянувшемуся истуканом возле стены, егерь гордо прошествовал мимо. Следом из комнаты вывалился изрядно помятый генерал, бледный, как смерть, пропахший вином и дымом.
— Мэрион, — не глядя на меня, сквозь зубы выцедил он. — Вы все слышали, не так ли?
— Вы имеете в виду весенний королевский бал? — с вызовом ответила я, решив, что, отнекиваясь, только разозлю василиска.
— Именно его, — сухо ответил генерал. — Пусть Марта приготовит наряд. Завтра вы должны блистать.
Пошатнувшись, он оперся о стену, но удержался на ногах и, толкнув адъютанта плечом, прошел мимо.
— А этот егерь действительно встряхнул Его Сиятельство, — с удивлением отметила я. — Вот так диво!
— Кто? — переспросил Ганс, переводя на меня шальной взгляд.
— Егерь Макс, кузен нашего герцога. Не знаю, какое его полное имя, — я пожала плечами, и по лицу адъютанта разлилась язвительная улыбка.
— С удовольствием вас просвещу, — ответил он. — Полное имя кузена нашего герцога Максимилиан Четвертый Сарториус, король Фессалии и сопредельных земель, — он картинно поклонился и, поймав выражение моего лица, добавил: — Вам оказана честь быть приглашенной на королевский бал лично Его Величеством. Оправдайте доверие, госпожа.
