12. В ловушке
Праздничные ленты сменились на траурные, гости потихоньку разъезжались, и в воздухе чувствовалось предгрозовое напряжение.
Я вся дрожала, как натянутая тетива, и томилась в ожидании аудиенции у короля, а перед глазами стоял Дитер. Спокойный, уверенный в своей правоте, подтянутый и строгий, будто собирался на войну, а не в тюрьму.
— Все будет хорошо, Мэрион, — сказал он мне. — За поражением всегда следует победа, ты же знаешь.
Он поцеловал меня в лоб, а потом его увела стража.
И вот теперь я мерила шагами приемную, не зная, примет ли меня Его Величество или отомстит за вчерашний отказ, и сердце выстукивало тревожные ритмы: что будет? Что будет?
Хлопнули двери, расписанные червонным золотом, и из кабинета в приемную вплыла королева. Я застыла, с внутренней дрожью глядя в надменное лицо. Анна Луиза усмехнулась.
— Ах, вот кто добивается приема у моего Максимилиана! — пропела она, посматривая на меня сверху вниз. — Чего вы хотите, дорогуша?
— Справедливости! — выдохнула я, сдерживая рвущуюся наружу презрение.
— Мы обе хотим одного и того же, — снисходительно ответила королева.
— Неужели? — я не удержалась и всплеснула руками. — Арестовать невиновного? Это вы называете справедливостью?
— Арестовать опасного убийцу, — поправила меня Анна Луиза. — Вы не хуже меня знаете, кто такой василиск.
— А вы не хуже меня знаете, что он не убийца! — парировала я. Показалось или глаза королевы недобро блеснули? Знает ли она, что я подслушала их разговор с послом?
— Выходит, все его шестеро жен покончили жизнь самоубийством, выпив отравленное зелье, не так ли? — вкрадчиво спросила Анна Луиза, и меня точно окатило холодным душем. Я впилась ногтями в ладони, упрямо мотнула головой и ответила в отчаянии:
— Это проклятие. Он сожалеет!
— Милочка! — повысила голос королева. — Дитер сожалеет только о том, что войны не случаются так часто, как ему хотелось бы, а местные девки не так искусны в ласках, как альтарские шлюхи.
— Что вы позволяете! — задохнулась я.
— О, лишь открываю вам глаза! — фыркнула королева. — Могу представить, какие сладкие речи он лил в ваши маленькие ушки, но василик красиво поет, а за спиной прячет отравленный кинжал.
— Вы не знаете моего мужа! — выкрикнула я ей в лицо, желая тут же вцепиться в него ногтями, располосовать эту гладкую мраморную кожу, стереть усмешку с подкрашенных помадой губ.
— А вы не знаете фессалийского генерала, — холодно ответила Анна Луиза. — Я знакома с ним куда дольше вашего. Это страшное чудовище, убийца, развратник и опиумщик.
— Вы лжете! — закричала я. — Это вы подставили его! Подсыпали яд в его вино, а посол лишь выпил его по неосторожности!
Анна Луиза откинула голову и расхохоталась.
— Маленькая глупая герцогиня! — с сожалением произнесла она. — Если бы вы знали вашего мужа так хорошо, как хотите показать, то понимали бы, что яды на василиска не действуют. Посудите сами, дорогуша, какой резон мне травить генерала, если я знаю о его неуязвимости? — она усмехнулась рубиновым ртом, и я покачнулась, схватившись за спинку кресла. — Или, может, вы думаете, что я хотела отравить кентарийского посла? Зная, что это повлечет за собой войну?
Сохраняя на губах змеиную усмешку, королева качнула гордой головой. Из прически выбился светлый локон, и Анна Луиза заправила его за ухо.
— Он… любит меня, — прошептала я, тяжело дыша. Все мои слова и эмоции разбивались об эту каменную статую. Она двигалась, подобно человеку, дышала и говорила, и ее руки были теплыми и мягкими, но сердце давно превратилось в мрамор. Я знала, что это так, и королева была куда страшнее всех прочих чудовищ.
— Он никого не любит, и вас в том числе, — холодно произнесла Анна Луиза. — Вам совершенно вскружили голову, и вы готовы поверить, во что угодно. Если бы он вас любил… если бы вы любили его… проклятие было бы снято.
— А оно..? — я подняла на королеву умоляющий взгляд. Сердце заныло при воспоминании о прошлой ночи, надежда вспыхнула и запульсировала в груди.
— Спросите об этом Максимилиана, — королева поджала губы и гордо вскинула подбородок. — И дважды подумайте, прежде чем вымаливать пощаду убийце, чья вина доказана лишь одним его существованием.
Она прошелестела мимо, волоча за собой пурпурный шлейф. Меня окутало облаком терпких духов, по коже рассыпались мурашки, точно мимо прошла не женщина, а сгусток льда. Я застонала и опустила горячий лоб на скрещенные руки. Пропало проклятие или нет? Что будет, что будет?
Дверь распахнулась снова, и из кабинета выглянул лакей.
— Ваше Сиятельство! — отчеканил он. — Его Величество готов вас принять! Прошу вас незамедлительно пройти в кабинет.
Я всхлипнула, подобрала подол платья и, придав осанке достойный вид, переступила порог.
Король сидел за письменным столом, черкая золотым пером на разложенных бумагах. Справа от него — пресс-папье в виде свернувшегося клубком дракона, слева — стопка папок в алых обложках с золотым тиснением. И весь кабинет выполнен в красно-золотых тонах. Я вздохнула и затеребила свой лунный кулон, он был теплым на ощупь и дарил спокойствие.
— Ваше Величество, — начала я, неловко присев по этикету, но король не дал мне продолжать. Отложив перо, он вышагнул из-за стола мне навстречу и, взяв за руку, коснулся губами.
— Счастлив встретиться с вами снова, моя майская роза. Жаль, в столь печальное для нас обоих время.
— Вы знаете, зачем я пришла, — срывающимся голосом заговорила я. — Это касается моего мужа, Дитера…
— Конечно, конечно, — завздыхал король, покрывая поцелуями мою ладонь, потом запястье. — Я мог бы догадаться.
— Вы арестовали невиновного, Ваше Величество, — продолжила я, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не вырвать руку. — Дитер не убийца.
— Приказ отдавал не я, а супруга, — возразил Максимилиан, все еще не выпуская мою ладонь. — Прискорбно, но мне пришлось подтвердить его, когда обнаружилось, что все факты налицо.
— Какие факты? — спросила я, холодея.
— Посол Тураон Эл'Мирт за ночь стал каменной статуей, — морщась, ответил король. — О, это чудовищное зрелище! Меня бросило в холодный пот, лишь только я увидел эту жуткую статую! Этот распахнутый в безмолвном крике рот! О, бог мой!
— моя ладонь, наконец-то, выскользнула из его пальцев, и Максимилиан тихо застонал, прижав руку ко лбу. — Такого не подобает видеть благочестивому фессалийцу, а тем более юной фрау. Вы бы упали в обморок, дорогая.
— Не упала бы, — жестко ответила я. — Мне уже приходилось видеть статуи в Мейердорфском саду.
— Ах, вот что, — хмыкнул король и покосился на меня с неодобрением. — Но все равно, это было чудовищное зрелище.
— Почему вы уверены, что виноват Дитер? — спросила я. — Разве в Фессалии нет других василисков?
— Что вы! — замахал руками Максимилиан. — Мой бог, помилуй Святая Дева! Последнее чудовище убито в каменных пустынях Канто, а его глаза, язык, сердце, печень и прочие внутренности пущены на яды и магические зелья.
— Значит. — подхватила я, — чисто теоретически возможно убить по методу василиска без применения самого василиска?
— Тео-ре… — повторил король, запнулся и вытер кружевным платочком вспотевший лоб. — Уф, вы столь же умны, сколь и прекрасны, и жонглируете словами не хуже наших мудрецов. Вы правы, убить можно и с помощью магии, вот только кому это придет в голову?
— Например, королеве? — рискнула и забросила удочку я.
Ожидала увидеть возмущение и получила его. Король откинул голову, так что корона съехала на затылок и чудом удержалась в густых, тщательно уложенных кудрях, на щеках вспыхнули красные пятна.
— Говорите, да не заговаривайтесь, моя дорогая! — сухо отчеканил Максимилиан, даже отступая от меня на шаг. — Ваши слова могут быть расценены как клевета и лжесвидетельство против короны! И я вправе арестовать вас прямо сейчас, если вы не отступите от лжесвидетельства и не попросите прощения!
— Прошу! — испуганно пробормотала я, и сердце заколотилось быстро-быстро. — Простите, Ваше Величество. Простите за необдуманные слова!
У меня никого не было, кроме Дитера, и никто не защитит Дитера, кроме меня. Если я сейчас оступлюсь, если пройду по краю и сорвусь в пропасть, кто вызволит его? Наше счастье висело на волоске, и король уже поднес к нему нож. Бросило в пот, я схватила его за руки и заговорила:
— Я всего лишь влюбленная женщина, Ваше Величество! И я в отчаянии! Простите мою дерзость!
Максимилиан расслабился, и улыбка снова тронула его чувственные губы.
— Прощаю вас, моя весенняя фея, — снисходительно сказал он и слегка пожал мои взмокшие ладони. — Да что ж вы так перепугались?
— Я боюсь не за себя, а за Дитера, Ваше Величество…
— Настолько, что готовы очернить всех и каждого?
Я опустила голову и нахмурилась.
— Мне показалось… между моим мужем и Ее Величеством натянутые отношения. Я не права?
— Возможно, моя милая, — вздохнул Максимилиан. — Многие боятся василиска, а моя супруга до сих пор убивается по безвременно ушедшему герцогу Мейердорфскому и моему кузену Мартину.
«Убивается настолько, что готова повиснуть на шее чужого мужа», — зло подумала я, а вслух сказала:
— Но ведь вы не станете мстить Дитеру за давнюю дуэль, ведь правда? И за… — тут я запнулась, — вчерашний отказ…
— О, нет, нет! — рассмеялся король, снова пожав мои руки. — Добродетельность заключается в отказе от мщения, а я придерживаюсь заветов Священной Книги, моя дорогая Мэрион. И уверяю вас, Анна Луиза тоже придерживается их, — он завел глаза. — Ах, эта святая женщина! Ее доброта столь же велика, сколь велики ее дела и цепкий ум!
«А сердце полно яда», — подумалось мне, но сдержалась, чтобы не фыркнуть.
— О, знали бы вы, мой благоухающий цветок, — продолжил Максимилиан, — как дорожу я ее мнением! Сколько раз она выручала меня советом, которого не могли дать и лучшие умы королевства!
«Одним из них явно касался убийства кентарийского посла», — подумалось снова, и я выпрямилась, с достоинством глядя в глаза Его Величеству.
— Если это так, — заговорила я, — вы должны понимать, что и Дитеру нет никакого резона убивать посла. Он ваш подданный и верно служит стране и короне. У него нет и не может быть никакого мотива.
— Это будет решать следствие, — заметил король. — Поверьте, мне тоже не хочется верить в причастность моего кузена к этому неблаговидному поступку. Но другого василиска в стране нет, а зелье… его не так уж легко достать. К тому же, вы понимаете, Мэрион, из-за убийства посла Фессалия оказалась в уязвимом положении. Мы и так находились с Кентарией в натянутых отношениях из-за спорных территорий, и бал Майской Розы, призванный положить начало дипломатическим отношениям между нашими странами, обернулся угрозой войны,
— я вздрогнула, страшное слово «война» эхом отозвалось от стен. — Все, что я могу сейчас, — продолжил король, — это принести глубочайшие соболезнования кентарийскому вождю, Элдору Эл'Варуку, и пообещать найти и наказать убийцу, чего бы мне это не стоило. И, клянусь вам своим драконом-покровителем, если Дитер замешан в этом убийстве, он будет казнен.
Я ощутила слабость в коленях, золото и алый бархат слились в одну сплошную серую пелену, уши наполнились звоном, и я опомнилась сидящей в заботливо подставленном кресле, а Максимилиан обмахивал меня бумагами и настойчиво совал в руки наполненный водой стакан:
— Выпейте, Мэрион. Давайте же! Может, врача?
— Не нужно, — слабо отозвалась я и пригубила теплой воды. — Я уже в порядке.
Отставив стакан на край стола, я попыталась встать. Голова еще звенела, перед глазами скакали золотые искры, будто я слишком долго смотрела в глаза Дитера, проваливалась в эти омуты и таяла в его объятиях. Как давно это было!
Стиснув зубы, я оперлась о подлокотники и поднялась, оглаживая кружева и оборки на платье.
— Я хочу просить об одном, — стараясь придать голосу твердость, сказала я, — провести следствие со всей тщательностью и отстрочить казнь как только возможно. Вы ведь не откажете мне в этом?
— Не откажу, моя утренняя звезда, — немного расстроенно ответил Максимилиан. — О, если бы я мог помочь моему кузену!
— Но ведь раньше Дитера не привлекали к ответственности из-за проклятия, — вспомнила я некогда сказанные Гансом слова. — А ведь это не первый окаменевший человек.
— Одно дело сражение на поле боя, — мягко возразил король. — Или дела семейные, где окаменение не более как досадное недоразумение, попытка избавиться от проклятия. И совсем другое — преднамеренное убийство посла соседней страны. О, несчастный, несчастный Дитер! О, моя бедная страна!
— Я дам показания, — продолжила я, не слушая стенаний. — В ночь убийства посла Дитер был со мной.
— Всю ночь? — приподнял брови король.
— Всю ночь, — я закусила губу и зарделась, отведя взгляд. — Мы были… вместе. Как муж и жена.
— Ах, вот оно что! — озадаченно произнес Максимилиан и запнулся. Мы молчали. Время текло сквозь нас. Я сжимала кулон и теребила подаренный плетеный браслет.
— Насколько сильно вы хотите помочь своему мужу? — наконец, спросил король.
— Насколько? — я не поняла вопроса и уставилась на короля ничего не выражающим взглядом. Смотрела на него, а видела Дитера. Его красивое лицо, его гладко зачесанные волосы, его ироническую полуулыбку и развитые плечи, его руки, в сплетении которых я проснулась этим утром. Что осталось у меня теперь? Только щемящая пустота.
— Я мог бы помочь вам, — вкрадчиво продолжил Максимилиан и встал сбоку, ненавязчиво поглаживая мое обнаженное плечо. — Мне и самому жаль терять кузена и такого хорошего стратега, но закон есть закон. Я очень боюсь за свою страну и не хочу войны. Дело осложняется тем, что сила василиска напрямую зависит от степени его злобы. Проклятие может сработать сразу, а может спустя целые сутки. Но я мог бы смягчить наказание, если…
— Если что? — я задержала дыхание, лишь слушая, как трепещет в груди сердце.
— Если вы примете мое предложение, дорогая, — тихо проговорил король и коснулся губами моего плеча. — Это будет трудно… сложно… почти невозможно! Но я обещаю, — он коснулся шеи, опалив кожу горячим дыханием, шепнул на ухо: — Обещаю сделать все, что в моих силах! Если хотите, выкрасть Дитера из тюрьмы и выслать из страны, подальше от любопытных глаз, в безопасное место, если вы согласитесь стать моей…
— Нет! — выкрикнула я, резко обернувшись и гневно глядя в покрытое красными пятнами лицо короля. Он пожевал губами, глядя на меня оценивающе и сально, покачал головой.
— Подумайте, Ваше Сиятельство, — сухо произнес Максимилиан. — Я дам вам время.
— Нет, — повторила я, но уже тише. Замотала головой, зажмурилась, прогоняя злые мысли, сдерживая слезы и рвущееся из груди отчаянные плач. Король шагнул ко мне, я отступила, уперлась руками в стол, зашарила по нему, нащупала пресс- папье. Максимилиан покосился на него, и попытки приблизиться не сделал, вместо этого повторил:
— Подумайте, Мэрион. Хорошенько подумайте. И не цепляйтесь так за Дитера, он этого не достоин.
— Мне лучше знать, Ваше Величество, — ответила я, тяжело дыша, и без страха глядя в породистое лицо. — Я его жена…
— Седьмая жена, смею заметить.
— Может, я полюбила его тоже за семерых?
— Что странно, учитывая условия для снятия проклятия.
— Что же странного? — растерянно спросила я, а король нехорошо усмехнулся и процитировал:
— «Проклятие снимет наследница знатного, но обедневшего рода, которая полюбит василиска всем сердцем», — он покачал головой, поправил инкрустированную драгоценными камнями корону. — Оно не снято, дорогая.
— Проклятие не снято? — повторила я, и застыла, все еще держась за пресс-папье.
— Откуда вы знаете?
— Мы проверили сразу же, — охотно пояснил король. — Стража предприняла все меры предосторожности и сняла с Дитера очки. Подопытными выступили тюремные крысы.
— И? — я затаила дыхание.
— И все крысы окаменели. Все без исключения!
— Этого не может быть, — пролепетала я, уже чувствуя, как в груди разливается боль. Я прижала ладонь к корсету, стало трудно дышать. Максимилиан смотрел с сочувствием, на губах все еще играла улыбка.
— Вы не любите его, прекрасная роза, — донесся до меня его голос, точно издалека.
— Возможно, думали, что любите. Но это был самообман, иллюзия. Так стоит ли цепляться за иллюзию? Забудьте, Мэрион, станьте моей, и я дам вам то, чего вы не получите рядом с государственным преступником. Все будет вашим: положение, драгоценности, даже новый муж, куда лучше нынешнего!
— Нет! — выдохнула я и замотала головой так, что локоны снова рассыпались по плечам. — Я не могу… Дитер! Мне нужно увидеть его… поговорить с ним! Я должна!
Максимилиан глубоко вздохнул и завел глаза.
— Ну что ж, упрямая птичка. Если так желаете, я дам возможность увидеться с мужем. Возможно, тогда вы все поймете сами.
— Час! — оживилась я. — Хотя бы час, прошу!
— Полчаса! — безапелляционно оборвал меня король и хлопнул по кнопке звонка. Дверь открылась, в кабинет заглянул стражник. Максимилиан махнул рукой и велел:
— Капитан, отведите герцогиню фон Мейердорф в тюремное подземелье! Да не арестована, болван! — прикрикнул он, видя, как оживленно стражник вытаскивает из кобуры пистолет. — Всего лишь повидаться с Его Сиятельством. За ее безопасность отвечаешь головой!
Королевская темница оказалась мрачной башней с острыми зубцами и железными воротами, с узкими проемами бойниц. Мы шли довольно долго сквозь темные коридоры, по выщербленным ступеням. Чем ниже спускались, тем уже становились каменные лабиринты, светильники горели едва-едва, и в неверном свете по стенам прыгали наши тени, живые и причудливые, точно привидения погибших здесь узников. Пару раз мы напугали крыс, которые при виде нас прыснули из-под ног и зашуршали когтистыми лапками по камню. Я стиснула зубы, подавляя рвущийся крик, и стала ступать осторожнее, приподнимая подол платья, чтобы ненароком не наступить на мерзких животных.
Нас пропустили через обитые железом двери, и я с замиранием сердца шагнула в полутемный коридор, по бокам которого тянулись решетки. Где-то капала вода, издалека доносились стоны, пахло прелой соломой, нечистым телом и кровью.
— Где мой муж, Дитер фон Мейердорф? — спросила я, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
— Пожалуйте, сюда, Ваше Сиятельство, не споткнитесь, — стражник поднял повыше керосиновую лампу и повел дальше по коридору. Я с беспокойством поглядывала по сторонам, боясь увидеть дыбу или дорожки крови, текущие из-под решеток, но полумрак скрадывал очертания предметов, и я видела только дрожащие тени.
— Не волнуйтесь, Ваше Сиятельство, — словно читая мои мысли, продолжил стражник, — камера пыток дальше, а у палача… то есть, знамо дело, господина дознавателя, не бледнейте так, сейчас обеденный перерыв.
Он говорил об этом так буднично, словно речь шла о каком-нибудь менеджере среднего звена или о государственном служащем. Впрочем, палач и есть человек на службе у короля, даже должность носит звучную — «дознаватель»!
— А Дитера… — мой голос дрогнул, и я поправилась, — то есть, Его Сиятельство герцога уже допрашивали?
— Допрашивали, фрау, — хмыкнул стражник, и я вздрогнула, увидев разлившееся по его лицу самодовольство, но стражник тут же стер улыбку и поспешно добавил: — В пределах допустимого, как полагается по чину и титулу. Вы уж в обмороки тут не падайте, очень уж долго шли, а у меня поясницу с утра прихватило, вы хоть и тростиночка, а как понесу? Надорвусь и до пенсии не выслужусь. Вы лучше носик свой надушенным платочком закройте, — посоветовал он, — чтобы, значит, неблагородное амбре вас не смутило, хе-хе. А вот и пришли!
Я замерла, прижимая кулак к взволнованно вздымающейся груди. Камера ничем не отличалась от прочих и внутри царила та же темень и тишина, разбавляемая только тихими шорохами.
— Дитер? — позвала я, не узнавая собственного охрипшего голоса.
Шорохи стихли. Тишина звенела, забивая уши плотной ватой. Рядом тяжело дышал стражник, свет от лампы плясал на осклизлых камнях.
— Дитер! — попробовала я снова.
На этот раз в полумраке промелькнуло отчетливое движение и знакомый голос осторожно спросил:
— Мэрион?
Показалось, мое бедное сердце сейчас оторвется и вылетит из груди, настолько оно затрепетало, будто птичка билась о прутья своей клетки. Полуобернувшись к стражнику, я попросила срывающимся голосом:
— Вы можете оставить нас одних?
— Сожалею, Ваше Сиятельство, — кашлянул тот в кулак. — Этого никак не велено.
— Да как же! — вспыхнула я. — Это ведь муж мой!
— А еще подозреваемый в убийстве Его Благородия посла кентарийского, чтоб его псы разорвали, — хмыкнул стражник и поправился: — Это я про покойного осла… то есть, посла, Ваше Сиятельство, не подумайте чего. По мне, пусть Его сиятельство хоть весь кентарийский род переведет, и горя мало.
— Ты говори, да не заговаривайся, болван! — за решеткой по стене поднялась черная тень, и голос Дитера окреп. — Не то и на тебя покушение повесят!
— Упаси Дева Пречистая! — стражник отступил и суеверно поплевал через плечо. — Вы бы так не шутили, Ваше Сиятельство. Вот я вам и супругу привел, за что ж на меня напраслину возводить?
— Привел так и ступай!
— А этого не можно, — упрямо качнул головою стражник. — Вдруг вы, не в обиду будет сказано, на Их Величества сговор замыслите или еще чего похуже? Велено проследить.
— Отойди тогда хоть в сторону, — в сердцах проговорил Дитер, приближаясь к решетке. — Не бойся, не сбегу.
— Куда вам бежать, — проворчал стражник, потоптался, но отошел.
— Еще дальше, — попросила и я, махнув рукой в сторону.
Стражник раздул ноздри, ругнулся через губу, но отошел еще. Теперь помещение озарял только дрожащий отблеск лампы, но этого было достаточно, чтобы я увидела, как из темноты вынырнуло любимое лицо. Приникнув лбом к решетке, Дитер выдохнул:
— Мэрион…
— Дитер! — я бросилась к нему. — Жив!
И остановилась, задохнувшись от накатившей боли, в глазах защипало от слез. На лице Дитера, закрывая глаза, чернела плотная повязка, сквозь хлопковую рубашку на плечах и спине проступали темные полосы подсохшей крови.
— Господи, — простонала я, — что они с тобой сделали…
И закусила губу, ощутив, как щеки обожгло слезами. Генерал повернул лицо, звякнули кандалы на руках, и он хрипло попросил:
— Подойди, пичужка… не вижу…
Я робко подошла, протянула дрожащие пальцы и погладила генерала по колючей щеке, едва задевая тугую повязку. Дитер выдохнул, и суровые складки возле рта и между бровями разгладились.
— Это ты, — сказал он. — Наконец-то. Я так беспокоился о тебе…
— Почему? — глотая слезы, спросила я.
— Не для ушей этого болвана будет сказано, но Их Величества способны если не на все, то на многое, — он дернул головой, склонив ее немного набок, точно умный пес, и сказал куда-то в пустоту: — Все вижу! Отвернулся, зараза!
Я вздрогнула и тоже обернулась через плечо. Стражник что-то бурчал, переминаясь с ноги на ногу, и косился на нас неодобрительно.
— Ты правда видишь? — робко спросила я.
— Нет, — усмехнулся Дитер. — Слишком плотная повязка, еще и поверх очков. И как видишь, сковали руки. Всего лишь меры предосторожности.
Он дернул плечом, и кандалы забрякали. Я тронула пальцами рубашку, ощутив ссохшуюся кровавую корку.
— Они тебя били…
— Допрашивали, Мэрион… Ерунда!
— Какая же ерунда! — я задохнулась от жалости и злости к этим мучителям. — У тебя вся спина в крови!
— Я мальчик с мельницы. Это не первые мои плети.
— Они пытают невиновного!
— Моего происхождения вполне достаточно, чтобы обвинять в убийстве посла, — сухо ответил Дитер, и мое сердце снова сжалось от боли. Сколько пришлось пережить ему? Тяжелое детство, ненависть отца, смерть матери, презрение окружающих только потому, что он отличался от всех остальных. Страх, вечный страх и неприятие! Даже от меня…
Я покраснела, и в этот момент порадовалась, что Дитер не видит моего лица.
— Посол действительно окаменел?
— Действительно, — с горечью подтвердил Дитер. — Сомнений быть не может. Окаменение проходило достаточно медленно, и под каменной оболочкой нашли еще целые внутренности. Мне рассказал палач, все-таки в какой-то степени мы были сослуживцами.
Дитер нервно усмехнулся, и я закусила губу.
— Но как? — прошептала я. — Это ведь не ты! Ты не мог!
— Конечно, пичужка! — Дитер выпрямился и гордо приподнял подбородок. — Я солдат, а не убийца, и поражаю врага на поле боя, глядя в глаза, а не подло из-за спины. К тому же, я слишком хорошо знаю, чем грозит это Фессалии.
— Войной, — слабо проговорила я.
— Да, — просто и коротко ответил Дитер, и от этого ответа мои колени снова задрожали от слабости. — Война сейчас не нужна ни мне, ни Максу. Мы еще не отошли от последних кампаний в пустынях Канто. Провоцировать соседей — это идти на верные потери, а то и смерть…
— Тогда кому это может быть выгодно? — шепнула я, и умолкла. В памяти всплыло услышанное недавно: «Фессалия быть земля Кентарии, а вы — вождь два страны! Очшен много! Очшен богато!»
— Молчи! — прошипел Дитер и дернулся, кандалы тревожно зазвенели. — Любое слово может сыграть против тебя, Мэрион. Не хочу, чтобы ты сидела в соседней камере, среди пауков и крыс. И еще, — тут он нервно усмехнулся и понизил голос. — Я думал все время, пока дознаватель писал протокол допроса. Я бы обязательно догадался про вино, — он качнул головой, — и никогда бы не стал его пить… Я бы вернул его тому, кто подал, Мэрион! Я бы вернул бокал!
Я зажмурилась и закусила губу, привычно затеребив кулон, который теперь тревожно пульсировал и колол жаром. Отчаяние рвалось из груди, а выхода не было. Конечно, все подстроила королева. Хотела ли она отравить самого Дитера? Или ее план был гораздо тоньше, гораздо коварнее? Что, если и Дитер, и я, да и сам несчастный посол были только разменными монетами в умелых руках интриганки? Если она знала, что ее подслушивают? Если она знала, что Дитер столь же хитер, как она сама, и ни за что не возьмет бокал из рук посла враждебной страны, подозревая, что вино может быть отравлено? Что он сделает тогда? Конечно, вернет бокал тому, кто его подал!
О, как же хотелось поговорить об этом с Дитером! Но рядом стоял стражник, посматривая в нашу сторону и явно грея уши.
— Лучше скажи, — Дитер прервал мои размышления. — Макс разговаривал с тобой?
— Да, — я опустила голову, и хотя Дитер не видел меня, мне было тяжело смотреть в его разом осунувшееся и посеревшее лицо. — Я сказала ему… сказала, что всю ночь ты был со мной! Разве они могут, Дитер? — всхлипнула я. — Ты невиновен! А тебя допрашивают под плетями! Посадили на цепь, как пса!
— Я и есть пес, — глухо ответил Дитер. — Цепной пес Его Величества. Чудовище, которое надо держать на коротком поводке и не забывать показывать, кто в доме хозяин. Разве ты не понимаешь, Мэрион? — он качнул головой и трескуче рассмеялся. — Когда я хочу добиться послушания от виверн, я надеваю на них ошейник и всаживаю в бока шпоры. Теперь пришла очередь Максимилиана надеть ошейник на меня. Когда-то я принес военную присягу моему королю, а теперь должен сделать все, чтобы доказать свою преданность стране и непричастность к убийству.
— Поэтому ты дал себя арестовать? — слова Дитера звучали жутко, вворачивались в виски, точно острые шурупы, и от каждого признания мое сердце стонало от боли и обливалось кровью, кулон горел, пощипывал, как горчичник.
— А что мне оставалось, Мэрион? — Дитер снова повернул лицо, раздувая ноздри, точно хотел если не увидеть, то хотя бы учуять меня, запах цветочных духов, запах моей кожи и волос. — Я мог бы убить разом всю королевскую стражу, но тогда бы сразу стал государственным преступником, которого стоило только расстрелять на месте. Или, — тут он запнулся и облизнул губы, — или мог бы убить и тебя, моя маленькая птичка. Я бы не вынес этого, — тут Дитер свесил голову и его голос упал до шепота. — Особенно, если бы думал, что проклятие снято, и я могу смотреть на тебя без очков…
Меня бросило в дрожь. Я сжала плечо Дитера, заглядывая в его бледное лицо, и спросила, задыхаясь:
— Скажи! Тебя правда проверяли… на крысах? Проверяли, снято ли проклятие?
— Да, — тихо ответил генерал, даже не поморщившись от моего прикосновения, хотя мои пальца, наверное, больно сжали его израненное плечо. — Макс приказал проверить сразу же. Проклятие не снято, Мэрион.
— Как же так! — я умолкла, не зная, что сказать, моя рука упала плетью, сердце стукнуло и замерло, застывая от горя и безысходности.
— Не уходи! — Дитер качнулся в сторону решетки, снова приник к прутьям вспотевшим лбом. — Подожди, пожалуйста. Я не могу… не могу взять тебя за руку,
— его плечо дернулось, заведенные назад руки выгнулись, точно он хотел разорвать оковы. — Прошу, Мэрион!
— Я здесь, я здесь! — испуганно сказала я и снова положила ладонь на его щеку. — Я никуда не ухожу, Дитер!
— Я все понимаю, — сбивчиво заговорил он. — Ты чудо, посланное мне свыше… и я не могу… не имею права удерживать тебя силой! И если ты не любишь, то пусть! — я порывалась перебить его, но Дитер мне не дал, упрямо мотнул головой и сжал зубы. — Нет, молчи! Знаю, как сложно полюбить такого монстра, как я! Просто хочу, чтобы ты знала… Мэрион! Ты лучшее, что случилось со мной в этой жизни! Пусть проклятие не снято… пусть мне суждено умереть… я умру с твоим именем на устах и любовью в сердце! Знай это! Знай!
— Дитер! — слезы, наконец, хлынули по моим щекам. Боль захлестнула с головой, все поплыло вокруг, не стало ни решетки, ни стен, а был только он, только мой Дитер, бледный и измученный, единственный дорогой мне человек в этом враждебном и насквозь прогнившем мире!
— Время! — закричал стражник, и по каменному полу загрохотали шаги. — Ваше Сиятельство, время вышло!
— Нет, нет! — умоляла я, вцепившись в решетку. — Еще пять минут! Две! Минуту!
— Не можно, фрау! Его Величество сердиться изволит! — стражник грубовато дернул меня за плечо.
— Но я люблю! — выкрикнула я. — Я полюбила тебя, Дитер! Полюбила всем сердцем, как сказано в пророчестве!
Мои пальцы скользнули по его щеке, краем глаза увидела, как по подаренному альтарцем браслету рассыпались красные искры, точно вспыхнула новогодняя гирлянда.
— Полюбили, так и хорошо, — бубнил стражник, настойчиво оттаскивая меня в сторону. — Дай бог вам долгих лет жизни и деток хороших! Ну, полноте вам плакать!
— Люблю! — повторяла я, и не могла поверить, что между нами пролегает пропасть и вырастает решетчатая стена, которую ни перепрыгнуть, ни преодолеть. — Поверь мне!
— Я верю! — отвечал из-за решетки мой генерал. — Я верю, моя пичужка! Только не плачь, все будет хорошо! Мы справимся, вот увидишь! Только береги себя! И поклянись! — он вжался в решетку так, что на щеках отпечатались красные полосы.
— Что бы ни предлагал тебе Макс… не соглашайся! Не соглашайся, Мэрион! Уезжай из дворца! Уезжай к Шэну! Он поможет! И передай Гансу! — продолжил он, и теперь я слышала только голос, эхом прокатывающийся под сводами. — Пусть возвращается в замок и передаст Кристофу управление в мое отсутствие! Пусть продолжают работы! Пусть не бросают на самотек посевные и лесозаготовки! Пусть перевесят портреты из запертой комнаты в холл! Слышишь? Мэрион!
— Я слышу! — крикнула я уже от самого порога. — Я люблю тебя, Дитер!
— Я люблю тебя, птичка… — отозвалось эхо.
Дверь лязгнула железным засовом, отрезав нас друг от друга на долгие дни. Я надеялась, что не навсегда.
