Каймак не говорил — пел и готов был всех расцеловать.

— Я в полном восторге! Все замечательно! Я польщён вниманием, заботой, а главное — оригинальным сценарием отдыха и нашего юбилея! Нет, в самом деле, превосходно! Ни одна бы самая крутая, самая навороченная фирма досуга или туризма не смогла бы предложить ничего подобного!

Он действительно был счастлив и говорил от души, хотя сам не отличался оригинальностью выражений, но Ражный в первые мгновения не сориентировался и воспринимал все, как форму сарказма и язвительности.

Потом решил, что шеф «Горгоны» попросту сошёл сума…

— Принимай поздравления, Вячеслав! Шеф доволен! — скрывая неприязнь к Каймаку, сказал финансист.

— Мы стали пресно жить, господа! — вдохновенно продолжал тот, словно выступал перед аудиторией. — С утра и до вечера одно и то же — права человека, права человека… А мне захотелось стать рабом! Да, иормальным рабом, которого эксплуатируют и унижают. Разве никто из вас не испытывал такого желания?.. Оказывается, искренне радоваться способны только рабы… Должен признаться, господа, я занимаюсь делом отвратительным: человеку не нужны ни права, ни свобода. Странно слышать это от меня?.. Мы перестали чувствовать маленькие радости! Прошу вас задуматься над этим!.. Или кто-то готов оспорить?

Желающих оспорить, впрочем, как и сомневающихся, не нашлось. Поджаров сбегал в машину за пледом, завернул Каймака.

— Идрисович, укройтесь, на улице свежо!

Шеф принял это как должное и продолжал говорить за жизнь, совестил и себя, и всех окружающих, будто на смертном одре, отдавал наказы жить проще, скромнее, искать радости дома, а не ездить по всяким островам и берегам.

Его бы можно было принять за сумасшедшего, если бы Ражный вот уже в течение пяти лет не сталкивался с подобной публикой. Они приходили в истерический восторг от простых вещей, зазывали в гости, клялись в вечной дружбе, спрашивали, не нужна ли помощь, и когда таковая требовалась и Ражный наведывался к своим состоятельным знакомым в области или Москве, его попросту не пускала охрана. Но здесь они были искренни в своих порывах, чисты и лицемерны одновременно.

Каймак так и не сказал, где был все это время и кто ему устроил отдых.

Дамы шефа кинулись было к нему с радостными возгласами, но были отвергнуты, после чего Каймак велел трубить сбор. И тут выяснилось, что на базе, кроме спящих в гостинице филологинь, никого нет, все заняты поисками. Хозяин «Горгоны» оказался настолько благодушным, что ничуть не расстроился, сел в машину как был, в калошах, и приказал телохранителям трогать.

Он ломал все планы финансиста — того корёжило от негодования, но господин, вкусивший рабства, действительно получил удовольствие от пикника, ничего не хотел слушать и, отдохнувший, теперь весь принадлежал делам государственным, а не «Горгоне». И тем более не тайным замыслам финансового директора. Тот пытался остановить развал своего плана, выгнал из машины телохранителей и «самовары», несколько минут в чем-то убеждал Каймака, но в результате был выставлен на улицу с пачкой долларов в руке.

— Сегодня я должен быть в Нью-Йорке! — вслед ему крикнул шеф, и в голосе слышалось явное раздражение. — Вернусь только завтра. И сразу же приеду сюда.

Спутники его мгновенно оказались в машине, и она рванула с места в галоп. Поджаров сделал вид, будто ничего не случилось, отсчитал деньги и протянул Раж-ному.

— Это оплата по контракту. За чудесный отдых, лично от шефа. Он ещё вернётся. А мы продолжим… увеселительное мероприятие. Надеюсь, ты уже принял решение относительно нашего ночного разговора?

Но тут вдруг из гостиницы прибежала взволнованная бандерша и сообщила, что исчезла девушка — Миля и вот уже часа полтора как отсутствует и на территории базы её нет.

Все это она говорила финансисту, однако смотрела на Ражного.

— Я не обязан присматривать за твоими… девочками, — сердито ответил Поджаров. — Ищи!

Тогда Надежда Львовна приступила к Ражному.

— Её охранял ваш человек! Где он? Где Миля?

— Я её не брал, — язвительно сказал Ражный. Тут Поджаров стал отсчитывать ей деньги.

— В ваших услугах мы больше не нуждаемся. Всех девочек в микроавтобус и — до новых встреч.

Ему уже не требовалось прикрытие, видимо, он посчитал, что Ражный теперь в его руках и большое число людей на базе принесёт лишние хлопоты.

Бандерша деньги взяла, однако выполнять команду не ^спешила, заявив, что никуда не поедет, пока не найдётся злосчастная Миля.

— Пожалуй, я вздремну, — финансист, вероятно, решил перенести серьёзный разговор на более подходящее время. — Приедет эта шпана — толкни, я им мозги поправлю. И последи, чтобы девочки уехали в полном составе.

И чувствовал он себя уже распорядителем…

Поджаров спокойно удалился в гостиницу и завалился спать, а Ражный проверил каморку Героя, кочегарку, заглянул в егерский домик, где отдыхали притомившиеся официанты, и даже слазил в пустующее убежище Кудеяра — девица с ошейником будто сквозь землю провалилась. Тем временем стройотряд под предводительством командира безропотно рыскал по территории базы и её окрестностям, и уже раздавались голоса поискать Милю в реке.

А спустя четверть часа причалил катер. Вывалившая на берег толпа вернулась без потерь, но падала с ног. Даже начальник службы безопасности больше не дёргался и не провоцировал хозяина базы, а узнав, что Каймак нашёлся и отбыл в Москву, обрадовался, выпил водки и направился было в гостиницу к девочкам, но тут узнал, что они по приказу финансиста срочно уезжают. На его взгляд, это было несправедливо: получалось, что яростный стройотряд из МГУ привозили сюда зря: не то что зарплаты — питания и проезда не отработал. Он ворвался к финансисту, пробыл там минут пять, вышел подавленный и злой, после чего оторвал от стола голодных парней и погнал спать. Сам же сел в кабину «Навигатора» и спрятался за его тёмным стеклом.

Тем временем весь стройотряд уже был с вещами в микроавтобусе и дремал, ожидая команды к отправлению. Но бандерша все ещё бродила по территории и негромко окликала:

— Миля? Ты где, Миля?.. Все обошлось, мы едем. Слышишь? Все хорошо! И нам пора уезжать… Миля?..

Послушав этот одинокий и какой-то неожиданно печальный зов, Ражный вошёл в родительский дом, где ему всегда было хорошо, с удовольствием умылся под медным рукомойником, переоделся в спортивный костюм и лёг на диван, укрывшись полушубком. И уже начинал дремать, но вспомнил о волчонке…

Поворочавшись, он встал и пошёл на берег, где все ещё стояли накрытые столы. Там уже хозяйничали вороны, разгуливая между тарелок и рюмок. Спугнув птиц, он свалил в ведро нарезанную колбасу, ветчину, варёную, из ухи, рыбу и направился было к «шайбе», но тут появилась бандерша.

— Послушайте, вы! — она не скрывала презрения. — У вас потерялся человек! Я вас просила глаз не спускать! Я же вас просила и предупреждала! Почему ничего не предпринимаете?!

— Не у меня потерялась — у вас, — на ходу бросил Ражный.

— Но на вашей базе! Кругом лес! Это же не город, это очень опасное место! Я отвечаю за неё! В том числе и перед родителями!

— Ну и отвечайте.

Она поняла, что его таким образом не взять, на какое-то время замолчала, продолжая идти сзади. Ражный открыл «шайбу» — волчонок встречал, сидел возле дверей и был сдержан, как и в прошлый раз. Ни корыта, ни подходящей посудины в складе не нашлось, поэтому он вывалил пищу на бетон.

— Давай, брат, приступай…

Щенок потянул носом и не тронулся с места. Ражный приоткрыл дверь, чтоб стало светлее, и присел перед волчонком.

— Что? Стыдно?.. Ладно. Иди жри. Но больше так не делай.

Он на самом деле был голоден — слюна текла, как у собаки Павлова, когда косился на кучу сваленной колбасы. Но сидел и даже не принюхивался к пище.

— Ты что, не хочешь? Или не лезет?.. Извини, рокфора нет. И омуля с душком тоже. Ты ведь не такой извращенец, как некоторые…

Волк слушал человеческую речь, и Ражный не мог отделаться от чувства, что зверь все понимает…

В это время в дверном проёме возникла бандерша, заслонила свет, и волчонок вдруг заворчал, морща верхнюю губу и показывая клыки.

— Ой, что это? — спросила она. — Собака? Овчарка?

На самом деле ей было наплевать, кто это; она искала контакт с хозяином базы, начав понимать собственную беспомощность. Ражный ничего не сказал, заметив, как изменился взгляд щенка — теперь это был волчонок…

Девушка могла заблудиться, — обеспокоенно проговорила она уже без всякого гонора.

— Ну вот, ты опять ворчишь, — заметил Ражный. — Я что тебе говорил?

— Прошу вас, пошлите своих людей… Это не Москва. Миля может заблудиться. Она совсем неопытная. Она девушка.

— Понятно… Если в ошейнике, значит, девушка.

— Вам ничего непонятно! Она в самом деле девушка. Девственница.

Ражный обернулся к бандерше и не удержался от цинизма.

— Как это ей удаётся? В вашем заведении?

— Она не работала в «Досуге»… Мы её отыскали накануне поездки. Была заявка на девственницу.

— Она согласилась за деньги?..

— А вы привыкли брать бесплатно?

Поскольку он не ответил и остался серьёзным, она посмотрела более внимательно и даже заинтересованно.

— Хорошо, — вдруг заключила она, на что-то решившись. — Я расскажу, открою секрет… Милю привезли для вас.

Он закрыл дверь «шайбы» на замок и направился к своему дому — бандерша не отставала.

— Вам это не интересно?.. Почему ничего не спрашиваете? Вас это не волнует? Для вас привозят девушку… девственницу, а у вас не возникает вопросов!

— Я не заказывал!

Поджаров действительно не терял времени даром и поработал хорошо, довольно точно подобрал тип женщины, который нравился Ражному, кроме того, финансисту стало известно, что араке, достигший совершеннолетия, может жениться только на девственнице и от неё повести далее род свой. И если до сорокалетнего возраста он может сожительствовать с женщинами и разбрасывать семя, то потом за связи на стороне можно очень просто угодить в Сирое Урочище и до конца своих дней бродить по земле каликой перехожим.

Они с Надеждой Львовной продумали ход, как «завести» Ражного, то имитируя тепловой удар в парной, то утопление, то подсовывая Милю безразличному к девушкам Каймаку.

Древний и надёжный способ подобраться через женщину не сработал, и тогда Поджаров поднял забрало и пошёл в открытую.

С этой Милей что-то не предусмотрели, не рассчитали, что девица начнёт заниматься самодеятельностью и исчезнет.

Или побег девицы — продолжение их замыслов? Но не может быть, чтобы Поджаров посвящал в свои тайны какую-то бандершу. Скорее всего, уговорил её отыскать девственницу и провести интригу с этой Милей…

— Найдите её! — вдруг взмолилась она. — Я не могу вернуться одна!

— Почему одна? Полный микроавтобус девочек, — цинично заметил Ражный. — А Миля — естественные потери, как на войне. У вас очень опасный бизнес.

Ражный пошёл в свой дом, тем самым желая избавиться от неё, однако отбояриться от бандерши оказалось не так-то просто — потащилась за ним и чуть ли ногу в двери не вставила.

Положение спас Герой, внезапно вошедший без стука. Ружья при нем не было — или Трапезниковы отняли, или успел спрятать в каморке…

Бандерша кинулась к нему кошкой.

— Где Миля? Тебе поручили охранять!.. Где?

— Убежала… По старой дороге, — промямлил тот, озираясь.

По старой дороге ездили только зимой на снегоходах; через пять километров она упиралась в реку с давно разрушенным деревянным мостом…

— Как это — убежала? Почему не вернул?

— Пошли-ка выйдем, — Ражный потащил его на улицу, рассчитывая, что и бандерша пойдёт, но она осталась в доме.

На улице он припёр Героя к стене, и тот мгновенно почуял опасность.

— Не виноват! Ей-Богу! Ни в чем!..

— Ты куда ходил? — он несильно ударил поддых. — Ну? Слушаю!

— Не прикасайся ко мне, Сергеич! — вдруг сурово предупредил Витюля — Я девушку искал, Милю…

— С ружьём?! Я к тебе сейчас так прикоснусь — не встанешь.

Герой не скис и не ссутулился, как делал обычно, чтоб разжалобить, вскинул голову.

— Хотел убить этого кровопийцу!

— Какого? Что ты мелешь?

— Этого… Буржуя, шефа ихнего! Хотел совершить террористический акт.

— Перепил?

— Нет, Сергеич… Душа больше не терпит. Не могу я смотреть на них.

— Где ружьё?

— Трапезниковы ребята отобрали… Пусть вернут! Скажи им, Сергеич!

— Иди проспись, и поговорим…

— Я трезвый, чего мне спать? Пусть отдадут ружьё!

— Каймака не тронь, — запретил Ражный. — Не смей даже прикоснуться к нему. Это мой противник.

— А этого? Финансового директора?

— Поджаров тоже мой!

— Почему твой? Все твои противники! А где мои?.. Ты мне больше не приказывай, я вольный человек! Захочу и грохну! Хоть Каймака, хоть кого!

В нем проснулся ярый, бунтующий дух.

— Не уследил за девицей, террорист хренов! — попытался осадить его президент.

— А хочешь знать? Хочешь?.. Я сам отправил девушку в лес! Сам!.. Разве можно ей жить среди таких людей? Нет! Всем в леса! Всем нормальным людям надо уходить в леса от этой проклятой цивилизации! — глаза Героя непривычно засверкали. — Сергеич, ты-то должен понимать! Если такие ублюдки защищают права человека — человечеству пришёл конец! Нас превращают в скот, в зверей! Давно я хотел поглядеть на этого упыря вживую! По телевизору он такой гладкий, такой праведник!.. А сейчас видел?.. Я знал и все время говорил людям: там, где больше всего говорят о правах человека, люди самые бесправные. Сергеич, грядёт новое рабство, невиданное, небывалое, и потому все молчат, думая, что цивилизация — это благо. Ну, погляди! Ты же разумный и вольный! Полный контроль за человеком: у каждого берут отпечатки, каждому присваивают номер, как в концлагере, и всех поголовно — в компьютер! Думаешь, я не мог себе работы найти? От пьянства побираться пошёл?.. Да мне такую работу предлагали в совместной фирме! С такой зарплатой!.. Но там, Сергеич, кругом камеры слежения. Камеры слежения! Не человек ты — вошь на гребешке. Каждый твой шаг, каждую минуту фиксируют, где был, что делал… Да в гробу я видел ихние деньги! Так может жить мир рабов, но не мир людей! Они создают цивилизацию невольников, а мне там места нет. И потому я объявляю войну этому миру! Пусть отдадут мне ружьё! И верни мне волчонка!

— Сначала ты вернёшь девицу, — поставил условие Ражный. — И когда эта компания уберётся отсюда, побеседуем и насчёт рабства, и по поводу терроризма и войны. Может, и волчонка отдам.

— А где её теперь искать?..

— Куда отправил — там ищи! Мне не нужны посторонние люди на базе! И особенно эти люди. Они не уедут, пока не найдётся эта… девушка. У них есть причина здесь торчать! И ты им сейчас подыграл!

— Я же не знал. — Герой пожал плечами, вздохнул глубоко. — Извини, Сергеич. Ты их привёз сюда, теперь — не нужны. Что-то я не пойму…

— Ладно… Буди егерей. Пусть прочешут окрестности. Далеко не ушла… Я подниму сейчас эту банду, пусть тоже ищут…

«Горгона» дрыхла без задних ног, и разбудить удалось только начальника службы безопасности, который дрых в «Навигаторе», но тот без команды финансиста что-либо предпринимать отказался. А Раж-ному больше всего сейчас не хотелось с ним встречаться, поскольку ещё не готов был план противодействия «оглашённому» — так называли араксы всякого постороннего, кто пытался к ним приблизиться или подсмотреть за ходом поединка в Урочище.

Ражный выгнал «Ниву», посадил бандершу.

— Может, хоть на ваш голос отзовётся. Деньги-то ей нужны…

Старую дорогу в районный центр забросили лет тридцать назад, и сейчас через неё накрестило ветровала, так что без топора можно было не соваться, хотя разрубали её каждую осень, перед лосиной охотой. Президент часто останавливался возле песочных высыпок и грязных мест, искал следы, и выходило. Герой ничего не придумывал. Девица на самом деле километра три бежала в туфельках, после чего сломала каблук и пошла босой. Неподалёку от моста на траве след потерялся, а роса уже высохла. Ражный порыскал в прибрежной части, пытаясь найти хотя бы надломленную травинку, и неожиданно отыскал туфли, спрятанные под мох.

— Кричите, где-то здесь, недалеко…

— Миля! — заголосила бандерша почти радостно. — Миля, это я, иди скорее ко мне, детка!

Ражный сел на торчащие из берега бревна — все, что осталось от моста, и слушал звонкий, гулкий в утренней тишине голос, с каждой минутой теряя надежду. Смущали замаскированные туфли — не хотела, чтобы её нашли…

Через четверть часа Надежда Львовна начала хрипнуть.

Ещё раз обследовав берег, он нашёл лишь следы Витюли, который в двух местах приближался к воде и топтался на месте. Получалось, что Миля не подходила к речке, а двинулась вдоль неё вверх или вниз, и теперь можно вести поиск в этих двух направлениях. И все-таки, ведомый интуицией, Ражный снял одежду, спустился с брёвен и переплыл на другую сторону.

Отпечаток маленькой босой ступни он нашёл на песке чуть выше уреза воды. Далее все спрятал травянистый склон.

Значит, она точно так же, как Ражный, подошла к разрушенному мосту по брёвнам, с них же сошла и поплыла. Если бы не снесло течением, Миля могла бы выйти на берег по тем же остаткам моста и вообще ничего не оставить…

Поведение девственницы не выдавало ни отчаяния, ни истеричности, а напротив, холодный расчёт и способности прятать своё присутствие.

Он накрыл единственный след куском коры и поплыл обратно.

Бандерша все ещё кричала, окончательно сорвав голос.

— Хватит, замолчите, — сказал Ражный. — Не откликнется.

— Почему?.. Почему не откликнется?!

— Ваша девственница сбежала, — он сел в машину.

— Зачем?.. Для неё же все обошлось, заплатили деньги!

— Вопрос не ко мне…

Егеря уже вернулись на базу, протрезвевшие и хмурые, не было только двух — старшего Карпенко и Агошкова, отправленных на смолзавод за Кудеяром. Президент поставил в строй и Витюлю как виновника побега, хотя по лесу он ходил плохо и бывало, что плутал в трех соснах, указал на карте кварталы, где следует искать, и отправил эту гвардию за мост по старой дороге. Бандерша продержалась ещё пару часов, привыкшая к бессонным рабочим ночам, однако в десятом стала ломаться — добил потерянный голос. Ничуть не стесняясь Ражного, достала из пудреницы крохотный пакетик кокаина, привычно и с сожалением вытряхнула на лакированный ноготь малые остатки и вдохнула через тонкий, изящный нос. Потом спалила пакетик на огне зажигалки.

— Это последний, — предупредила с внутренним раздражением. — У вас, конечно, здесь ничего не найти?

— Героина почему-то не завозили, — пробурчал он. — Упущение… Исправим. Завтра вернётся Каймак — подбросит пару килограммов.

Через несколько минут она снова была в форме, даже голос поправился. Ражный владел, по крайней мере, двумя десятками способов, как без специальных средств, наркотиков и алкоголя восстанавливать силы и держаться на ногах в течение нескольких суток, но сейчас не хотел воспользоваться, а пошёл к себе и лёг спать.

Бандерша осталась на улице ловить кайф…

Проснулся он около трех часов оттого, что почуял присутствие в доме ещё одного человека. Лежал лицом к стене, не видел, да и не слышал, что происходит за спиной, однако чувствовал движение, дыхание, короткие, пристальные взгляды.

Он точно помнил, как запирал дверь, и если бы из лесу пришли егеря, не стали бы проникать в дом, к примеру, открыв ставни на окнах или подобрав ключ. Да и несмотря на их, временами, запойный характер, все-таки они оставались людьми чистыми, в какой-то мере непорочными. Сейчас что-то сильно настораживало. «Полет нетопыря» в родительском доме достигался очень просто, он парил после сна, и чувства были открытыми, чуткими и восприимчивыми ко всякой тонкости.

Прикидываясь спящим, Ражный лежал в прежней позе, старался услышать передвижение незваного гостя и понять его цель, пока не сообразил, что это может быть только Поджаров.

Ражный обернулся — за спиной никого не было, хотя сумеречный дом из-за закрытых ставен не просматривался до своих дальних углов. Свет падал лишь через круглые отверстия верхних продыхов, открываемых на лето, чёткие, яркие овалы лежали на полу, притягивая зрение. Он сел и ещё раз осмотрелся, прислушиваясь к себе — нет, все-таки не почудилось, в доме была живая душа. Сняв крюк, толкнул створку ставни: полуденное жаркое солнце ворвалось в дом и высветило автопортрет отца, так и оставленный в самодельном мольберте.

Возле него стоял Поджаров и рассматривал другое полотно под названием «Братание».

— Впечатляет, — заключил он. — Если ваши поединки на самом деле происходят с такой экспрессией, мы будем собирать стотысячные стадионы, как на футболе… Как ты считаешь, сколько потребуется времени, чтобы провести подготовку первой группы спортсменов? Год? Три?..

— Минимум сорок лет…

— Надеюсь, это шутка?

— Где уж там… Даже этого мало.

— Если по ускоренной программе? Так сказать, рекламный ролик? Мы должны сделать серьёзную заявку, заинтриговать…

— Задаёшь вопросы так, будто я уже дал согласие, — проворчал Ражный, плеская на лицо воду из умывальника.

— Тебе же некуда деваться, Вячеслав, — финансист будто бы с сожалением пожал плечами. — Ты давно под полным контролем. И впредь будешь для нас абсолютно прозрачным.

— Девицу нашли?

— Прочесали все леса на два десятка километров в округе — все впустую, — доложил он. — Скорее всего, утонула… А дамочка эта, сутенерша, пыталась поднять скандал, вызвать милицию… Она на игле сидит, дали пока усиленную дозу…

— Кудеяр — ваш человек?

— Человек, которого ты так называешь, один из самых надёжных и доверенных моих людей, — без всякого самодовольства подтвердил Поджаров. — Как приставить к тебе, придумывал не я — он.

— Талантливый парень, — похвалил Ражный. — Подозрений не вызывал… Если доверенный, значит, в курсе дел?

— Ни в коем случае. При делах только один Каймак.

— Ты же понимаешь, если я соглашусь — потребую особых условий.

— Куда же ты из подводной лодки денешься! — засмеялся довольный Поджаров. — Если соглашусь!.. Ты уже согласился! Ещё вчера, на берегу, когда я сказал о видеоплёнке. А что касаемо особых условий, я их предполагал. И готов выслушать, потому что это уже деловой разговор.

— В первую очередь отдашь мне Кудеяра.

— Условие более чем странное… Зачем он тебе?

— Мне нужен раб. Раб — моя собственность, которую не жаль.

— Не понял…

— Для тренировок, как тренажёр, если говорить понятным тебе языком.

Финансист насторожённо усмехнулся.

— А он?.. Останется жив?

— Нет.

— Я бы мог предложить другого. Этот ещё будет полезен, полезен нам обоим…

— Слушай, Поджаров! Если ты будешь и впредь таким неуступчивым, у нас вообще разговор не состоится.

— Состоится, — тихо и назидательно произнёс он. — Непременно состоится. Иначе быть не может.

— Может, — в тон ему повторил Ражный. — Непременно может. Снял ты поединок с Колеватым, и что? Теперь засунь эту плёнку себе в задницу и топай отсюда.

— Ты смелый парень, Ражный. Я давно это заметил. А если этот ролик в эфире прокачу?

— Не забудь выслать гонорар.

— Посмотрят твои товарищи по ордену…

— Как я с Колеватым боролся? Ну? Давай с тобой поборемся, хоть сейчас.

Независимый тон Ражного не то чтобы смутил, но поколебал вчерашнюю уверенность Поджарова, и этого хватило, чтобы сделать определённый вывод: у «Горгоны» иного козыря не было. Иначе бы финансист выдал его в эту минуту, чтобы окончательно додавить противника и полностью овладеть ситуацией.

Вообще-то, существование такой плёнки, тем более её обнародование, несло определённую опасность, но только лично для Ражного. Ему светило Сирое Урочище и лишение права на вотчину, поскольку он не смог обеспечить конфиденциальность и безопасность поединка. Суд Ослаба в этом отношении был суров… Но борьба с «Горгоной» не кончилась; наоборот, только начиналась, и сегодняшние пикировки можно было отнести к кулачному зачину. Что конкретно вычитал японец в древнем манускрипте, было не совсем понятно, однако Ражный предполагал, не очень-то много, скорее всего, общие положения, кое-что из обычаев воинства, возможно, некие житейские детали. Так что если и была утечка, то в древности, не по его вине и весьма ограниченная.

Из финансиста сейчас требовалось вытащить все, что знает он сам и что поведал ему Хоори.

— Не упорствуй, Ражный! Конечно, я не рассчитывал, что сразу сдашься, с тобой придётся повозиться, поволохаться на ковре… Но признать победу сильного противника — не позор. А я сильный. И не хочу быть твоим соперником, меня более всего устраивает ничья и последующее партнёрство. — Говоря это, он следил за состоянием Ражного, не упуская ни одной детали. — Я тебя вычислил. Три сотни человек сквозь сито просеял — около десятка таких, как ты, установил и с некоторыми поработал… Но интересен мне только ты. Почему — я тебе потом скажу. По твоему следу я пятнадцать годков топал. Как зверя тебя тропил. И вытропил!.. В Троице-Сергиевой лавре есть один схимомонах, с самой войны там, полковник, между прочим, выполнял спецзадания самого товарища Сталина. И можно представить, чем он занимался, если жить потом в миру ему стало неинтересно. Кудеяра я сначала к этому монаху приставил, и тот пять лет возле него жил, прислуживал сначала послушником, потом келейником. Много чего знал схимник и молчать умел, да ведь, как говорят, птица по зёрнышку клюёт и сыта бывает… Орден твой, Ражный, называется Сергиевб воинство. Или — Засадный Полк. Поскольку имя полководца — Пересвет, а духовного предводителя — Ослаб, то истоки воинства проследить не трудно. Форма и структура его понятна, способность выживать и сохраняться, не поддаваясь ни времени, ни режимам, в общем, тоже: что-то вроде масонского братства, узкий круг, малое число посвящённых лиц и разные степени посвящения, воинский или монастырский устав, клятвы, родовая порука… Меня интересует другое — внутреннее наполнение этой формы. И ты мне откроешь его.

Финансист сделал небольшую передышку, будто бы вновь рассматривая полотна Ражного-старшего и одновременно не спуская прикрытого и затаённого взора с младшего. Сегодня он уже не волновался так, как вчера; напротив, держался уверенно и в какой-то степени нагло. Он пытался зафиксировать реакцию противника, постепенно, как ему казалось, стягивая удавку, чтобы впоследствии сориентироваться и подкорректировать свои действия.

Ражный не предоставил ему такой роскоши. — Я говорил, что остановился на твоей кандидатуре не случайно, — продолжал тот с прежним лёгким напором. — И подвиг меня пойти на контакт… снятый Кудеяром видеоматериал. Точнее, нет. Ещё раньше, когда Хоори принёс мне зёрнышко, раскусить которое японцу не удалось. В силу слишком полярного мироощущения. В том самом манускрипте есть упоминание о яром сердце. Видимо, косоглазый долго грыз его, разрабатывал целые философские теории и пришёл к выводу, что это всего лишь грозное сердце. Но я-то русский, мне не нужно долго искать смыслов выражения — ярое сердце, ярое око… Можно только представить себе, какой должна быть душа воина Засадного Полка, если он вышел из засады и вступил в бой. Это же натуральная мясорубка, это же они во вражеской крови плавают и жизней человеческих бессчётно уносят. Вражеских, но ведь человеческих… Мирскому обывателю, ополченцу какому-нибудь такого не вынести психологически, а вынесет, так зверем станет или всю оставшуюся жизнь ему чудиться будет, и окончит он дни свои в монастыре. Только воину с ярым сердцем по плечу совершать подобные подвиги. И это очень мудро — брать на себя самую страшную часть войны узкому кругу специально подготовленных к этому людей. Людей духовно укреплённых, выдержанных, стойких, с железной психикой и нервами. Одним словом, воинам-инокам, которых и выращивал Сергий Радонежский в своих монастырях. — Поджаров был не лишён самолюбования, и, кажется, ему нравилась собственная речь. — Так вот, Вячеслав Сергеевич… Когда я раз на двадцатый просматривал плёнку с вашим поединком, обратил внимание, на одну деталь: в третьей стадии схватки ты снял рубаху и устрашил соперника. Ты пошёл в смертный бой и этим победил Колеватого. Он сломался, потому что умереть был не готов. Побарахтаться — с удовольствием, а с жизнью расстаться, когда уже генерал и жизнь приятная… А ты был готов умереть. Но не потому, что жизнь у тебя, прямо скажем, не генеральская и не президентская… По другой причине.

Финансист, кажется, добрался до самой сути и не хотел сразу выкладывать карты, намереваясь провести бросок или взять на болевой приём.

— Так по какой? — поторопил его Ражный.

— Нет, я могу засунуть эту плёнку, куда ты посоветовал, но от этого ничего не изменится, Вячеслав Сергеевич. Ты утратил ярое сердце. От отчаяния ты даже готов снять рубаху и пойти на смерть. Но отчаяние, это не воинская ярость, как ты знаешь, — он присел рядом с Ражным и посмотрел как-то виновато, словно оправдывался за свою дерзость. — Конечно, плёнка — аргумент слабый. Если хочешь сильный, вспомни судьбы тех своих однополчан, которые вот так растратили… воинский дух, доблесть и ярость. И превратились в хороших добропорядочных обывателей. Насколько я знаю, имя им — калики перехожие?

— Калики перехожие — это полбеды, — возразил Ражный. — Безмерно яростных в цепи забивают, в вериги.

— Но ведь это же безмерно!.. А я тебе скажу, когда ты лишился яростного сердца. Сначала подобрал Героя Соцтруда, нищего из электрички, пожалел, пригрел… Потом у тебя Кудеяр появился. Ты не знал, что это мой человек, не увидел, пригрел и пожалел врага. Не увидел, потому что сострадал. А когда-то схимомонах Сергиевой лавры сказал ему одну крамольную, но замечательную вещь: жалость и сострадание — доля рабов Божьих, но не воинов его.

— Талантливый он парень, — ещё раз похвалил Ражный.

— Профессионал, — скромно согласился Поджаров. — Обязан нам по гроб жизни.

— Кому — нам?

— Мне и Каймаку. Когда Бакатин сдал нашу агентуру за рубежом, Каймак организовал его вывоз с гуманитарным грузом. Иначе бы пожизненно парился на американских тюремных нарах.

— Так отдашь мне раба своего?

— На Кудеяре свет клином сошёлся? Да я таких тренажёров тебе привезу! Хоть десяток!

— Не сомневаюсь. Да мне нужен именно этот. Понимаешь, для отработки… определённой методики борьбы требуется раб с достоинствами. Дорогие кинжалы закаливают раба…

— Впрочем, можем и договориться, — вдруг решился финансист. — Если это принципиально, закаливай… Меня интересуют другие твои условия, более существенные.

— Второе принципиальное условие — мне не нужен твой шеф, — заявил Ражный.

Тут он угодил в точку, но мгновенного сочувствия не нашёл. Значит, в их предприятии третий полноправный совладелец существовал.

— Это невозможно! — финансист порыскал взглядом по собеседнику. — Несмотря на все его заморочки, он нужен, как воздух. А потом… Каймак стоял у истоков проекта. Нет, невыполнимое условие, должен сразу сказать.

— Жаль, — буркнул Ражный. — Могло бы кое-что получиться. Как мне самому в голову не пришло создать не охотничий клуб, а борцовский?

— Если откровенно, — вдруг сказал финансист, — есть вариант… Каймак сам выйдет из игры, по своей воле.

— Любопытно, каким же образом?

— У меня есть сведения, шеф болен СПИДом, — не сразу сообщил Поджаров.

— Серьёзное заболевание, — заметил Ражный: методы в этой компании были жёсткие. — Впрочем, технология мне не интересна. Главное, его не должно быть. И последнее: все дальнейшие переговоры ведём только в присутствии японца.

О нем Ражный упомянул почти наугад, из соображений, что иностранец в бывшем Советском Союзе просто так, без помощи, «потеряться» не мог.

И сразу понял, что не ошибся.

— Японца? — невинно улыбнулся финансист. — Какого японца?

— Того самого, пропавшего на бескрайних просторах нашей отчизны. Кажется, его зовут Хоори… Это имя или фамилия? Впрочем, неважно. Вези его сюда, и сразу же решим все остальные вопросы, в том числе и финансовый.

— Послушай, Вячеслав… — замялся тот. — Ты всегда говоришь так, в ультимативной форме? Как-то нецивилизованно. Советую тебе соразмерять своё положение и запросы.

— Спасибо за совет, но без Хоори далее мы не сможем сделать ни шага, — спокойно утвердил Ражный

— Да зачем он тебе нужен, не понимаю, — будто бы искренне расстроился Поджаров.. — Хоори с нами в плотной связке, но он ничего не решает. Он когда-то делал попытки взять верх, но мы его обломили…

— Кто — мы?

— Мы с Каймаком. Да и вообще, я против, чтобы в этом предприятии был узкоглазый. Они же, как бациллы, только одного подпусти к делу. И не заметишь, как древняя русская единоборческая традиция начнёт щурить глаза.

— С кем же ты останешься, если все компаньоны заболеют СПИДом?

— С тобой. Потому что мы — русские люди.

— А если нас обоих используют и… скинут? Финансовый директор лишь многозначительно усмехнулся.

— Посмотрим, кто кого… использует.

— И все-таки, кто же из вас имеет решающее слово? — нажал Ражный.

— Пока у нас триумвират. Окончательные решения принимаются коллегиально.

В такое заявление Ражный не поверил сразу же: у подобного проекта непременно был «паровоз», тянущий за собой весь состав. Иное дело, финансист мечтал захватить власть и незаметно разлагал конкурентов, например, тем, что потрафлял нездоровым желаниям Каймака, однако это ещё ничего не значило.

— Вот и хорошо, — заключил он. — Значит, и в этом случае решим коллегиально. Собирай свой триумвират.

— Это не так просто, — озабоченно проговорил Поджаров. — Ты же понимаешь, Каймак улетел в Штаты, а Хоори до сих пор живёт по чужим документам и находится в розыске. Всякое передвижение связано с риском.

— Меня это не касается. Наплевать на твоего Каймака, он самодовлеющая чурка с глазами. Но японец должен быть здесь. Иначе быть не может.

Поджаров подумал, проговорил осторожно.

— У тебя такие капризы, будто ты хозяин положения.

— А ты решил, что схватил Бога за бороду? — Ражный усмехнулся и встал. — Послушал я твои аргументы… Да, было затрачено много усилий. Но триумвират допустил ошибку. Вы поспешили с контактом. Знаешь, в чем философский смысл матрёшки? В большой форме находится меньшая, по виду такая же, а на самом деле совершенно иная. Замечал, нет?.. И чем меньше форма, тем сложнее качество. Вы открыли первую, внешнюю. И подумали — вот оно, Сергиево воинство, в руке. А Ражному так уже и ласты завернули!.. Жалость, сострадание, ярое сердце!.. Ты случайно стихи не пишешь? Нет? Может, в юности баловался?

Поджаров, кажется, начал понимать, что валит дело, что противник, бывший почти на лопатках, выскальзывает из рук и по крайней мере становится в партер. А поскольку финансисту было поручено провести операцию непосредственного контакта и шантажа, то отвечать придётся за все, в том числе и за бездеятельность гурмана Каймака, наверняка имевшего определённую задачу.

Отвечать перед Хоори…

— Да, Засадный Полк существует, — подтвердил Ражный. — Уже более шестисот лет. И думаешь, ты первый оказался такой догадливый и умный? И первый японец рыщет по России в поисках тайного воинства?.. У Сталина целая группа всю войну работала, даже кое-что видела. Где теперь начальник этой группы? Правильно, схимомонах в лавре… Так вот, теперь послушай меня. Я не хочу иметь с вами никакого дела, по той причине, что ваша компания слишком несерьёзная, чтобы связываться. Идея у вас неплохая, но вы никогда не сможете реализовать её по той причине, что слишком спешите. Пятнадцать лет ты шёл по моему следу, тропил… И что вытропил? Общеизвестные факты. Я понимаю, хочется заработать деньги, много и сразу, но тогда лучше приватизировать не Сергиево воинство, а какую-нибудь нефтяную компанию. Единственное, что меня заинтересовало — школа Мопатене. Слышал о ней, но никогда не встречался с человеком, владеющим этим стилем. Так вот, если у Хоори есть желание, готов встретиться с ним на ковре. И более никак.

Финансист валил дело, гнулся, но не настолько, чтобы подломиться в коленях и рухнуть. Вероятно, ему не удался какой-то промежуточный этап, и у «Горгоны» ещё оставался некий аргумент или приём, не использованный в поединке.

— Интересное и неожиданное предложение, — откликнулся он. — Как ты понимаешь, я должен его согласовать с самим Хоори.

— Согласуй, — пожал плечами Ражный. — Но здесь придётся поспешить, времени в обрез. Так что торопись.

— Я должен съездить к нему…

— Зачем? У тебя из кармана торчит мобильный телефон.

— Думаешь, так легко? По телефону…

— Но он ведь сидит на связи? И ждёт результатов, верно? — усмехнулся ему в лицо Ражный. — И если согласится на встречу, банду свою уберёшь отсюда немедленно. Мне лишние глаза и уши не нужны. Или боишься за свою безопасность?

— В таком случае, ты тоже убери с базы своих людей. Всех до одного.

Он вытащил из кармана аппарат, включил, однако передумал звонить в присутствии Ражного, ушёл, сославшись на то, что телефон плохо действует внутри помещения. Однако на улице спрятал мобильник в карман и исчез за дверью гостиницы. Через несколько минут «Горгона» вдруг засуетилась, начали подгонять машины, второпях скидывать вещи, и отъезд её напоминал бегство. Стартовал и микроавтобус со стройотрядом.

Пересчитать, все ли уехали, оказалось невозможно из-за мельтешения людей, и не известно было, сел ли в машину сам финансист. Выждав ещё пять минут, Ражный вышел на опустевшую территорию базы: на стоянке ни одного автомобиля, в гостинице двери номеров нараспашку и тоже никого.

Он не обольщался, что напугал «Горгону» и та решила уползти по-добру по-здорову; он не преследовал такой цели, да и финансовый директор был не тем человеком, которого возьмёшь на испуг. Скорее всего, был звонок японцу и приказ от него — немедленно покинуть базу. И поскольку приказ этот показался нелогичным, то вся ситуация и её последствия оказывались непредсказуемыми.

Здесь же, в гостинице, в зале трофеев, где более всего обитали парни из «Горгоны», Ражный лёг на пол, раскинул руки и, сосредоточив взгляд на освещённом солнцем медальоне с лосиными рогами, попытался войти в состояние «полёта нетопыря», дабы взглянуть на следы, оставленные гостями. И сразу же ощутил помеху — сильное электрическое поле, пронизывающее все пространство. Электростанция не работала, «Нива» с аккумулятором находилась слишком далеко отсюда, чтобы создавать такие помехи, впопыхах забытый фонарик на батарейках дал бы слабое, хотя тоже нежелательное излучение — других источников энергии не могло быть.

Тогда он встал и, осмотревшись, снял со стены чучело кабаньей головы. Микровидеокамера оказалась вмонтированной не вместо пластмассового глаза, что было бы естественно, а в ноздрю, и блок питания, вероятно, рассчитанный на многомесячную работу, был аккуратно вставлен в подлобную часть, вместо мозгов.

Это был тот самый аргумент, тайный приём, ещё не использованный «Горгоной»…