20
Он вынырнул из пучины и чуть не ослеп от яркого весеннего солнца. И чуть не оглох — от птичьего пения, заглушающего шум вспененной, бурной воды.
Несколько минут, распластавшись, он плыл по течению, наконец-то ощутив себя Счастливым Безумцем. Мимо проносились берега, покрытые лесом и зелёной травой, забрызганной пёстрым ликующим разноцветьем. Кипела и пузырилась голубая вода на камнях, в глубине скользили стаи рыб, спешащих на икромёт, живая и замершая материя двигалась, переливалась красками, звуками, и только высокое небо стояло над землёй неподвижно и вечно.
Мамонт выбрался на сушу, сделал несколько шагов и рухнул в траву. Он ещё не мог, широко открыв глаза, таращиться на мир, и, как новорождённый, познавал его, щурясь от света, вдыхая запахи и ощупывая землю руками.
Никогда ещё он не воспринимал и не чувствовал так ярко то, что обычно попирал ногами — цветущую весеннюю землю.
Наконец глаза привыкли к свету солнца, и он рассмотрел перед собой копошащуюся на цветке пчелу. И она, как золотое звено, связующее два разных мира, вернула его в реальность и поставила на ноги. Счастливый Безумец ощутил земное притяжение и, тяжело передвигая ноги, побрёл вслед за улетающей пчелой.
Он с трудом узнал пасеку Петра Григорьевича. Нет, всё было на месте: дом, широкая левада с аккуратными ульями, баня на берегу, но всё это как бы уменьшилось в размерах, приземлилось, потеряло прежний горделивый вид, потому что на месте взлётно-посадочной полосы до самого леса чернело хорошо возделанное поле, на котором всходили какие-то посевы, а за домом, на уступе горы, где когда-то стояла палатка Мамонта, поднимались недостроенные стены огромного дома, сложенные из дикого камня и напоминающие средневековый замок.
Мамонт пошёл краем поля, отмечая, какой титанический труд был вложен, чтобы облагородить эту насыщенную камнем землю — убрать с неё тысячелетиями враставшие глыбы, перетрясти, перебрать руками, освободив от валунов и щебня. Но когда приблизился к строительным лесам, ощутил себя маленьким, словно стоял возле египетской пирамиды. В основание фундамента были заложены камни высотой в человеческий рост, выше они уменьшались в размерах, однако всё равно без крана их вряд ли поднимешь, а строительной техники нигде не видно. Мамонт поднялся по лесам и со стены заметил человека, который с помощью деревянной ваги вкатывал в гору камень. Этот «сизиф» работал без устали и через четверть часа полутонная глыба оказалась у строения. Он даже не перевёл дух, не смахнул пот со лба и сразу же принялся втаскивать камень на леса по деревянному трапу, используя верёвку, переброшенную через блок, и простой лом.
Разбираемый любопытством, Мамонт спрятался за стеной. Человек не кряхтел, а рычал от напряжения, двигая камень сантиметров по десять за один рывок. Спиной, грудью и предплечьем, опутанным верёвкой, он отрывал глыбу от досок и, загоняя под неё лом, багровел от натуги. И не сказать, чтобы выглядел богатырём: просторная, серая от пота и пыли, рубаха болталась, как на колу, большая клочковатая борода, под которой мелькали вздувшиеся на горле жилы, длинные волосы подвязаны ремешком. Ещё четверть часа потребовалось «сизифу», чтобы втащить камень на стену. И снова без всякой передышки он положил две лопаты раствора и с удовлетворённым урчащим возгласом впечатал глыбу на место.
И только тогда вздохнул облегчённо, утёр лицо подолом рубахи, тем самым будто смахивая гримасу невероятного напряжения.
И на какой-то миг стал похожим на себя, поскольку узнать в этом заросшем, исхудавшем человеке Ивана Сергеевича Афанасьева было невозможно.
— Иван? — неуверенно спросил Мамонт, выступая из-за укрытия.
«Сизиф» обернулся, посмотрел через плечо каким-то незнакомым, пытливо-суровым взглядом, напоминающим взгляд Стратига.
— А, Мамонт, — проронил он без особой радости. — Здравствуй, Мамонт.
Помнится, они всегда встречались бурно, смеялись, орали, хлопая друг друга по плечам и тиская в объятьях…
— Почему ты здесь? Как ты тут очутился, Ваня? — Мамонт встал перед ним с раскинутыми для объятий руками.
— Исполняю урок, — пожал он плечами.
— Но ты же не строитель? И не пахарь!
— Нет, я исполняю урок Драги. Охраняю путь.
— А что же ты строишь?
— Дом. Я строю дом.
— Зачем? Старый дом ещё очень хороший и крепкий.
— Но я должен построить свой дом. И своими руками, — объяснил Иван Сергеевич с незнакомым упрямством и строгостью. — Скоро в горы пойдут люди альпинисты, «тарелочники», спелеологи. Их всех мне нужно принять, дать ночлег. Пока это будет странноприимный дом.
— А поле? — Мамонт указал на пашню. — Ты решил заняться ещё и сельским хозяйством?
— Нет, и это от нужды. Нынче я первый раз встречал перелётных птиц. И не хватило на всех запасов зерна. Поэтому я посеял ячмень.
— Не проще ли купить зерна? — засмеялся Мамонт. — Ты же один не успеешь строить дом, пахать, сеять, убирать урожай…
— Я должен успеть. Потому что мой труд имеет двойное назначение.
— Двойное?
— Нет, даже больше, но мне важно двойное. — Иван Сергеевич взял лом, намереваясь спуститься на землю. — Извини, Мамонт, мне сегодня нужно уложить ещё семнадцать камней. Пойдём и поговорим на ходу. Я буду перетаскивать камни и одновременно разговаривать.
— Давай я тебе помогу!
— Спасибо, но я должен делать всё сам. И один. У нас с тобой разные уроки. И судьбы разные.
Глыбы серого известняка он брал у дороги за пасекой — добрых триста метров от стройки! Технология передвижения их была отработана и доведена до совершенства. Афанасьев не делал ни одного лишнего движения, орудуя вагой. И успевал ещё говорить.
— Не легче ли камни скатывать с горы? — спросил Мамонт. — Пусть больше расстояние, но ведь под гору!
— Легче, — согласился он, всаживая рычаг под глыбу. — Я уже скатывал… Но мне нужно, чтобы было труднее. А труднее, когда камень втаскиваешь на гору. Чтобы было двойное значение.
— Какое же второе?
Иван Сергеевич на секунду замедлил движение, словно поразмыслил: сказать — не сказать? — и решил положительно.
— Ко мне приходил Авега… Принёс хлеб и соль… Ты же помнишь, что со мной случилось? Там, в «империи» Тойё?.. Меня травили уколами, ты знаешь. А избавиться от страха перед Хамарой ничем невозможно, лекарства не помогают… Авега сказал, что у меня размягчился мозг. Это действие препарата… Я находился в состоянии Великого Хаоса. Я — человек Земной, а стал Земноводным, размягчился мозг, — он на мгновение вскинул глаза. — Впрочем, ты Вещий, что тебе рассказывать… Поэтому я стал терять память и жил иллюзиями. Я здесь так воевал с Хамарой…
— Воевал? — переспросил Мамонт.
— Каждый день, утром и вечером… Выдерживал такие атаки! А наши так ни разу и не пришли на подмогу. Один против всего Дальнего Востока… Ну и проиграл все сражения. Не хватало ракет, — он вздохнул перед тем, как в очередной раз опрокинуть глыбу. — Авега мне сказал: чтобы мозг снова затвердел до нормального состояния, надо испытать земное притяжение. Иначе так и будешь воевать сам с собой.
— И как же ты его испытываешь?
— Да это не сложно. Земля притягивает, если её обрабатывать и строить. Вот потому я строю дом и пашу поле… Знаешь, и дело идёт на поправку. Я уже стал вспоминать детство… И не тянет больше играть в войну.
— Ты избавился от страха перед Хамарой?
— Когда построю дом и сниму урожай — избавлюсь, — перекантовывая глыбу, проговорил он. — Надо трудиться, как пчела… У меня была предрасположенность к размягчению мозга, потому препарат Тойё подействовал. Я же любил сладострастие… Это прямой путь к Хаосу.
Между разговорами Афанасьев докатил камень до стройки и, не снижая темпа, потащил его наверх. Это была самая трудная часть.
— Ещё шестнадцать! — хрипло проговорил он и сорвал с себя рубаху, стал отжимать её, как отжимают половую тряпку.
На его теле оказались вериги — мелкоячеистая сетка, сплетённая из тонкого, деревянно-прочного каната. Кое-где многочисленные узлы растёрли кожу до крови, из подсыхающих корост сочилась сукровица…
— Это тебе Авега велел надеть вериги? — спросил Мамонт.
— Нет, я сам себе велел, — признался Иван Сергеевич.
— Но зачем? Зачем?!
— Тебе этого не понять, Мамонт… Хотя, да, ты теперь — Вещий, всё понимаешь, всё знаешь наперёд.
— Не знаю, Иван!
— Хорошо, скажу… Когда я в веригах, меня не касаются руки гейш, — он первый раз улыбнулся. — Я нашёл способ, как вытравить их из чувств. Это у меня рабочие вериги, щадящий вариант. На ночь я надеваю рубашку из колючей проволоки.
Иван Сергеевич направился вниз, за очередным камнем, и Мамонт пошёл за ним.
— Ты стал одержимым. Или блаженным, — усмехнулся он. — Не узнаю тебя…
— Ну, до твоей одержимости мне ещё далеко! — отпарировал Афанасьев. — Рассказал бы, избранник Валькирии, где был и что видел. И куда теперь путь держишь? Я слышал, на Балканы? В Землю Сияющей Власти?
— От кого ты слышал?
— У меня единственный источник соли — Авега.
— На Балканы мне нет пути, Иван…
— Ладно, можешь не признаваться, если не доверяешь, — чуть обиделся Иван Сергеевич.
— Я доверяю тебе!
— Ничего, Мамонт, я же всё понимаю… Но погоди, вот построю дом, сниму урожай…
— Мне уже достаточно того, что я увидел, — заверил Мамонт. — Я верю, ты выйдешь из Великого Хаоса. А мне на самом деле путь в Землю Сияющей Власти закрыт. Стратиг не даст мне урок Страги Запада.
— Почему? Он хочет опять изменить твою судьбу?
— Нет, никто не в состоянии изменить судьбу… Страгой Запада может быть только Вещий Гой, каким был Зелва.
— А ты… ты не получил титул Вещего?.. Как же так, Мамонт? — Иван Сергеевич даже остановился. — Ты ходил в пещеры, спускался в копи добывать соль. И не добыл её? Ты был допущен к Весте и не стал Вещим?.. Зачем ты обманываешь? Я не принесу тебе вреда…
— Это правда, Иван!.. Я не смог прочесть последнюю Книгу — Книгу Будущности.
— Не смог или не захотел?
— Не захотел.
Иван Сергеевич поднял на плечо вагу и молча шагал до своего карьера. И лишь там вдруг первый раз присел, отвлечённо глядя перед собой.
— Хотел тебя спросить… О будущем. А ты не захотел узнать его. Скажи, Мамонт, ты испугался?
— Откровенно, да, испугался. Открыл футляр, вынул свиток, а развернуть побоялся.
— Значит, у тебя тоже есть страх перед Хамарой, — неожиданно заключил Афанасьев.
— Нет, я не боюсь Хамары!
— Боишься. Если не посмел узнать будущее.
— Не понимаю, причём здесь Хамара?
— Он — Охотник за Будущим.
— Это ни о чём не говорит… Я испугался не Хамары, а самого себя. Побоялся потерять вкус к жизни, побоялся переесть соли, потому что после неё всё покажется пресным.
— Ты не этого испугался, Мамонт. — Иван Сергеевич встал, одним взмахом всадил вагу под камень и опрокинул его. — Ты почувствовал дыхание Великого Хаоса! Потому что и у тебя есть предрасположенность…
— Наверное, есть, — согласился он.
— Жреца Хамары… не существует. Его нет ни в образе человека, ни в образе полубога. Тойё говорил об этом, только тогда я не понял… Почему и невозможно увидеть его. Хамара — это идея, символ страха перед будущим. Он поселяется в душах всех людей, неважно — гой он или изгой. Он охотится за будущим каждого человека. Потому что мы утрачиваем земное притяжение и вольно или невольно движемся к Великому Хаосу. Как только я понял это — стал на месте взлётно-посадочной полосы распахивать поле. И строить дом.
Он играючи опрокидывал неподъёмный камень, приближая его к своей стройке, и глядя на его движение, ощущая неведомую, рвущуюся наружу энергию, Мамонт неожиданно открыл для себя одну из тайн, которую не успел познать из Весты кто, зачем и как строил египетские пирамиды.
— Жаль, что ты не открыл Книгу Будущности. Я так надеялся на тебя, Мамонт… Ждал тебя, хотел спросить.
— Вещий князь Олег открывал её. И Зелва открывал… Но что с ними стало, ты знаешь… Это же невыносимо — жить, зная, каков будет исход жизни!
— А что, если и они не открывали? Как ты, остановились в самый последний момент?.. Об этом ведь никто не знает!
— Возможно, — задумчиво обронил Мамонт. — Эту Книгу при свидетелях не открывают.
— Всю жизнь ты искал сокровища Валькирии, а когда нашёл — не посмел взять.
— Я взял сокровища Валькирии! — запротестовал Мамонт. — Я нашёл то, что искал!
— Как же ты нашёл, если испугался?
— Ты прав, я побоялся будущего… Но Книгу Любви прочитал от начала и до конца! Истинные сокровища Валькирии — не золото, и даже не соль Знаний…
Иван Сергеевич внезапно бросил камень и вагу, схватил Мамонта за грудки.
— Хочешь сказать?.. Сокровища, это…
— Будет в сердце любовь — значит, будет и будущее. После Книги Камы становится страшно открывать последнюю Книгу. Твой Хамара действительно охотится за будущим, но отнимает не волю и даже не разум. Он изымает из будущего его сердцевину, изначальный свет и огонь, любовь между мужчиной и женщиной, заменяя её высший смысл примитивным наслаждением. Ты же испытал это, и потому теперь носишь вериги! Состояние Великого Хаоса начинается там, где начинается поиск удовольствий. Так написано в Книге Любви. И нужно ли после этого открывать Книгу Будущности?
Афанасьев неожиданно легко поднял камень на руки и внёс его на стену. Там нашёл ему место, положил на раствор, крикнул сверху:
— Когда я испытаю земное притяжение, снова сделаю взлётно-посадочную полосу. И научусь летать!
— Я верю в это, Иван! — откликнулся Мамонт.
— Куда ты сейчас пойдёшь?
— Я не получил титул Вещего, и потому буду исполнять урок Страги Нового Света. Стратиг оказался прав, он видел мою судьбу.
— У меня просьба к тебе, Мамонт… Не помни зла!
— Не помню, Иван!
— И ещё, знаешь, — он замялся. — Помнишь, у меня была Дара, Августа? Если где встретишь… скажи, я здесь и строю дом. Большой, как крепость.
Блаженный «сизиф» и в самом деле напоминал пчелу, не ощущающую земного притяжения….
В объединённом штабе, куда Джейсон вынужден был явиться для уточнения новой даты вылета, его ждали люди Барлетта-Бейлесса — те же парни в кожаных плащах. Без всяких объяснений они предложили сесть в машину, но вели себя предупредительно, никак не выдавая своих намерений. Поехали по дороге к городку Пловар, где располагалась штаб-квартира службы национальной безопасности, и Дениз решил, что встречи с «иезуитом» не миновать. Однако его привезли в здание Гражданской полиции ООН — такая вывеска была у входа, и неожиданно поместили в камеру. Стало ясно, что здесь располагается некая секретная служба, к полиции не имеющая отношения.
Сначала ему предложили расписать по минутам всё время, которое он отсутствовал, указав места, где находился и с кем встречался. Только сейчас Джейсон осознал опасность своего положения: группа учёных из «Арвоха» захвачена неизвестными людьми, а он, командир батальона, отвечающий за охрану, вдруг куда-то пропадает и опаздывает на самолёт. Установить, что он был на сербской территории, ничего не стоит, и об этом наверняка уже знают. И не так сложно выяснить, куда он ездил. Чтобы подозревать его в связи с злоумышленниками, достаточно одного странного, нестандартного поведения. А если ещё станет известно, где и с кем он гулял прошлую ночь — вместо отдыха в центре реабилитации можно надолго поселиться вот в такой камере.
И последствия могут быть непредсказуемые. Ему не докажут вину, поскольку её нет — Джейсон не помогал неизвестным преступникам, а то, что пропьянствовал ночь в обществе русского, это частное дело, не связанное с похищением учёных, но подозрение всё равно останется. И можно погибнуть в примитивной автокатастрофе…
Скрывать правду было опасно и ещё опаснее писать всё как было.
Дениз скомкал оставленную ему бумагу и забросил в угол.
Примерно через час за ним пришёл человек в кожаном плаще и отвёл в комнату на втором этаже, где оказался Барлетт-Бейлесс.
— О, Дениз! — почти радостно воскликнул он. — Я полагал, вы уже в Штатах! Но почему-то вижу вас в Боснии!
Это его актёрство сразу не понравилось Джейсону, хотя новый шеф играл всё время, и понять, когда он бывает самим собой, становилось невозможно.
— Вы написали рапорт? — «иезуит» протянул руку. — Это чистая формальность…
— Почему я должен указывать в рапорте, то, что касается моей личной жизни? — возмутился Дениз. — Я покинул расположение батальона в свободное от службы время. Тем более, официально я отстранён от командования и нахожусь в отпуске.
— Хорошо, хорошо! — тут же сдался Барлетт-Бейлесс. — Но вы опоздали на самолёт и не выполнили предписания. Это нарушение по службе, и его я не могу вам простить, как простил халатное отношение к своим обязанностям. Поэтому, Дениз, вы обязаны отвечать на мои вопросы.
— Если я арестован — прошу предъявить обвинение, — отчеканил он.
— Почему вы решили, что арестованы?
— Меня лишили свободы, посадили в камеру!
— Это для вашей личной безопасности, — вывернулся «иезуит». — Мы располагаем информацией, что в Боснии есть… люди, которые охотятся за офицерами службы безопасности.
— Я служу в морской пехоте ВМС.
— Не забывайте, Дениз, кому подчиняется ваш батальон. Вас могут выкрасть, как выкрали учёных… Итак, куда вы ездили? И с какой целью?
Джейсон представил себе, как делает бросок вперёд и бьёт «иезуита» в лоб, как того негра в школе морской пехоты. И лишь от одной мысли у него закружилась голова и к горлу подступила тошнота…
Физическое отвращение к убийству стойко удерживалось в подсознании…
— Ездил к тому старому сербу, о котором говорил вам в прошлый раз, — преодолевая тошноту, сказал он.
— Любопытно!.. Но вы же не знали ни имени, ни места, где он живёт. Куда же вы поехали?
— Я нашёл записку Густава Кальта у себя на столе. Среди бумаг.
— Как вы считаете, зачем он оставил вам записку?
— Вероятно, хотел сообщить мне, где живёт этот человек.
«Иезуит» подошёл к Джейсону на расстояние вытянутой руки: великолепная дистанция для прямого удара…
— И что же было в записке?
— Несколько слов… Имя и название селения.
— Да, да, я слушаю, продолжайте, — поторопил он.
— «Радмир Бушич, селение Святки».
Барлетт-Бейлесс посмотрел пустыми глазами.
— Кстати, она у вас не сохранилась?
— Нет, я выбросил её по дороге…
— Жаль!.. Прочитали записку и сразу же поехали?
— Да, было мало времени, я рассчитывал успеть на самолёт.
— И вам удалось встретиться с этим человеком?
— Да, сэр.
— И Радмир Бушич удовлетворил ваше любопытство? Он подтвердил, что на горе Сатве жил Христос? Ведь вы же ездили за этим?
— Нет, он ничего мне не ответил, а предложил совершить то, что совершить невозможно: подняться на высокий камень с отрицательным уклоном сторон, а потом спуститься с него.
— Вам это удалось, Дениз?
— Мне это удалось.
— Каким же образом?
— Я до сих пор не могу этого понять, — проговорил Джейсон и тут же поправился. — Точнее, не хочу. Я поднялся на скалу и потом прыгнул с неё.
— И отделались лёгкими ушибами?
— Всё обошлось без всяких ушибов. Я приземлился очень плавно, как на парашюте.
— Разве это возможно?
— Полагаю, в присутствии Радмира Бушича это возможно. Он сказал, что не нужно верить своим глазам и тогда человек в состоянии совершить самые невероятные поступки. Открываются скрытые способности… Но дело не в этом. Я получил ответ и теперь знаю, что на горе Сатве жил Христос.
— Я в этом никогда не сомневался, — вдруг заявил «иезуит». — Скажите, Дениз, где вы находились всё остальное время?
— На обратном пути моя машина подорвалась на мине и сгорела, — признался он. — Я добирался на попутном транспорте.
— И вас никто не тронул? Не остановил?
— Нет, — Джейсон ещё раз мысленно ударил «иезуита».
— Хорошо, я верю вам! Пока слушал вашу историю, мне очень захотелось познакомиться с вашим сербом Радмиром Бушичем. И самому совершить невозможное. Не согласились бы вы стать моим гидом?
— Нет, сэр. Вы можете поехать сами.
Барлетт-Бейлесс сыграл глубокое разочарование.
— Понимаете, Дениз, я верю вам… Но не верят мне! В селении Святки нет человека с именем Радмир Бушич. Как, впрочем, и скалы, на которую вы забирались. Мои люди были там…
— Этого не может быть! — искренне удивился Джейсон.
— Представьте себе!.. Я слышал имя этого старого серба. Он интересовал меня и раньше… Только его никто не может найти. И о камне я слышал… Так где вы были, Дениз?
— Я был в селении Святки! Мне указали его люди, встретившиеся на дороге. И объяснили, как отыскать Радмира Бушича.
— Вот поэтому я прошу вас побыть моим гидом, — мгновенно уцепился «иезуит», призрачно улыбаясь. — Покажите мне дорогу. Вашу машину мы обнаружили. Кстати, мины не было. При взрыве она бы обязательно оставила след на асфальте. Но следа нет. Так что ваша машина подорвалась и загорелась по неизвестной причине. Вы не знаете, по какой?
— У меня было полное ощущение, что я наехал на мину. Джип сильно подбросило, и я чуть не слетел в кювет. Если бы ехал быстро…
— Видите, сколько странностей? — перебил Барлетт-Бейлесс. — Без вашей помощи мне не разобраться.
Джейсон вынужден был согласиться, однако не из желания помочь «иезуиту» и его службе; этот человек-привидение не обманывал и не готовил сейчас ему ловушку. Чувствовалось, что он в самом деле слышал имя старого серба и искал его, вероятно, по причине, связанной с загадкой горы Сатвы. И если его парни в кожаных плащах не смогли отыскать Радмира Бушича и этот камень, значит, их существование — продолжение чудес, происходящих в зоне.
Тогда где же он был, если не в селении Святки?
Выехали на джипе гражданской полиции ООН с эскортом из четырёх мотоциклистов в голубых касках. И пока добирались до сгоревшей машины Дениза, Барлетт-Бейлесс спросил только о том, не встречал ли он медика Густава Кальта, исчезнувшего накануне. Причём спрашивал без особого интереса, словно заведомо знал ответ.
— Да, я увидел его в доме Радмира Бушича, — сообщил Джейсон. — Вернее, во дворе, где растут розы.
«Иезуит» не смог скрыть удивления.
— Вы видели Густава Кальта? В доме старого серба?
— Это вам кажется странным?
— Но получается, что он заманил вас к Радмиру Бушичу, предварительно оставив записку! Он просчитал вашу реакцию и заманил!
— Получается так, сэр, — буркнул Джейсон, внутренне жалея, что сказал правду.
— Нет, я не ошибся в вас, Дениз! — чему-то обрадовался «иезуит». — Мой выбор как всегда удачен!
Дорога сегодня оказалась совсем пустой, за все десять миль не встретилось ни одной машины и никто не пытался остановить, хотя Джейсону показалось, что на том месте, где его обстреляли, кто-то быстро перескочил через насыпь. Однако эскорт никак не среагировал на это, вероятно, ничего не заметив.
«Иезуит» попросил водителя остановить машину у въезда в селение.
— Вы уверены, Дениз, что это — Святки? — спросил он. — И что вы вчера были именно здесь?
— Абсолютно уверен, — без тени сомнений сказал Джейсон.
У дороги стоял указатель — дорожный знак с названием населённого пункта, простреленный автоматной очередью и проржавевший от пулевых пробоин. Это Дениз отметил ещё вчера, когда въезжал в селение.
Только сегодня на знаке была другая надпись — Кравец.
— Что это значит? — спросил Барлетт-Бейлесс.
— Видимо, сменили знак, — предположил он неуверенно.
— Хорошо, показывайте дорогу к дому Радмира Бушича!
Он точно помнил, как ехал вчера, и машину даже тряхнуло на выбоине, как вчера, когда поворачивал на улицу, где жил старый серб. Но сегодня на месте двухэтажного красивого особняка стоял длинный сарай, напоминавший заводской цех.
И вместо камня — небольшой пруд, огороженный от скота деревянным стареньким заборчиком.
— Это было здесь! На этом месте! — Дениз вышел из машины.
— Охотно верю, — усмехался «иезуит». — Только где всё то, что было вчера? Дорожный знак можно сменить, но за одну ночь убрать дом и скалу?.. Как называется подобное явление, Дениз?
— Оно называется — не верь глазам своим…
— Вы рассказали замечательную фантастическую историю!
— Считаете, что я всё придумал?
— Я так не считаю, — жёстко проговорил он и сел в кабину. — Хотел бы знать, где вы вчера были? Где и с кем?
Мотоциклист из эскорта показывал Джейсону знак — сесть в машину, больше охраняли не от нападения — чтобы он не сбежал. «Иезуит» выдержал длинную паузу, и лишь когда выехали из селения Кравец, бывшего вчера Святками, скрипуче произнёс:
— На эти вопросы можете не отвечать. Всё равно не услышу ничего вразумительного. Отправляйтесь в Штаты, приведите в порядок нервы. Потом встретимся и обсудим боснийские проблемы и феномен… блуждающих селений. А чтобы вас опять куда-нибудь не занесло, я лично посажу вас на борт самолёта и подожду, пока взлетит.
Он сдержал слово, доставил на хорватский военный аэродром и посадил в транспортник, который готовился к вылету. Эта его заботливость настораживала Джейсона ещё больше. Человек такого типа не мог делать что-либо бескорыстно, это не филантроп, и потому следовало всё время быть начеку. Напоследок Дениз мысленно врезал «иезуиту» в переносицу, отправил в нокаут и наступил ногой на горло с таким ощущением, что сделал это с собой — ком тошноты давил и распирал изнутри, так что пришлось до судорог сжимать челюсти.
На всякий случай он вынул из кармана кресла пакет и положил под руку. Однако когда самолёт взлетел и сразу же нырнул в низкие облака, приступ медленно утих и отпустило горло. И снова обострилось чувство опасности, вернее, ожидания её. Он старался проанализировать своё положение, найти уязвимые места, просчитать ситуации, которые могут возникнуть. Обнаружилось, что его поместили в десантный отсек, у самого хвоста, где был двухстворчатый люк, управляемый из кабины пилотов, вернее пилота, а ведь он сам видел через иллюминатор, как в самолёт поднимались какие-то люди с носилками — возможно, отправляли в Штаты больных и раненых. Самолёт наберёт высоту, и где-нибудь над океаном по заданию Барлетта-Бейлесса пилот на несколько секунд откроет люк…
Через полчаса после взлёта в отсек заглянул усатый тощий негр в форме ВВС, молча вытащил из корзины и поставил на столик бутыль тоника. Когда он скрылся за дверью, Джейсону показалось, что снаружи щёлкнул фиксатор замка. Он встрепенулся, выждал несколько секунд и потянул ручку — нет, дверь не заблокировали. Ступая осторожно, Дениз прошёл через тёмный тамбур и очутился в грузовом отсеке, слабо освещённом и загромождённом какими-то коробками и металлическими конструкциями. Вот куда нужно перейти и спрятаться! Даже если «иезуит» ничего не замыслил, не приготовил ему сюрприз в полёте и его станут искать, всегда можно оправдаться тем, что захотелось лечь и поспать. Или вовсе не оправдываться, послав всех в задницу!
Он хотел было уже вернуться, чтобы взять вещи, как сквозь гул турбин услышал отчётливый звериный рык где-то в глубине грузового отсека. Ведомый простым любопытством, Джейсон пробрался узким ходом между коробок, затянутых сеткой, и непроизвольно отшатнулся.
Из стальной решётчатой клетки на него таращилось и скалило зубы человекообразное существо, покрытое густой рыжей шерстью. Вначале он решил, что это — горилла, крупный старый самец, но внезапно увидел человеческие руки, вцепившиеся в железные прутья, а потом разглядел сквозь растительность на лице черты совсем не обезьяньи…
Взгляд был не человеческий, но обладал странной, необъяснимой притягательной силой, так что Джейсон целую минуту стоял перед клеткой, как под гипнозом. Тварь вдруг рыкнула и потрясла клетку, тем самым приведя его в чувство. Он сделал два шага назад и услышал урчащий, завораживающий голос:
— Не уходи… Выпусти меня из клетки…
Дениз не поверил своим ушам, снова выглянул из-за коробки: существо скалило зубы, так что были видны две золотые коронки. И говорило странно, как чревовещатель, утробным голосом.
— Выпусти… Я старый человек… Меня звали — Освальд…
Джейсон попятился, закрываясь рукой от пронзительных глаз чудовища. Тот зарычал и заговорил одновременно:
— Я уйду в Гималаи!.. Дева послала меня в Гималаи! Открой клетку, я уйду!
Ощущая брезгливое подёргивание, Дениз выскочил из грузового отсека в десантный, захлопнул дверь и перевёл дух. К нему кого-то подселили: в кресле, спиной к входу сидел человек и пил тоник из бутылки.
— Привет! — удовлетворённо бросил Джейсон и сосед медленно обернулся…
Это был капрал Флейшер.
— Приятная неожиданность, сэр, — улыбнулся он, глядя немигающим взором. — Увидел, когда вы поднимались по трапу…
