Глава 6
Лодка шла по тиховодью, избегая фарватера, и в некоторых местах с треском крушила забереги, срезала путь. Расстояние от поворота до причала базы гребец одолел за четверть часа, с каждым взмахом вёсел словно приближая мысль о встрече с сыном, которого Ражный никогда не видел.
И сейчас видеть не желал…
Гребец правил лодкой вслепую, не оборачиваясь, не выбирая направления, и в этом угадывалось полное отсутствие опыта. Да и само появление его на реке выглядело нелепо, поскольку перед запоздалым ледоставом, в шугу, никто и никогда не плавал, все лодки давно покоились на берегах. Этот явно был беглецом, и только крайняя нужда, возможно попытка спастись от смерти, усадила его за вёсла в такую гиблую пору.
Разбитый, изглоданный льдом форштевень старенькой, утлой посудины рыскал по воде, едва выдерживая удары заберегов. Случись пробоина или даже небольшая течь, не спастись в ледяной воде, не выплыть! Старый ямщицкий тулуп, высоко поднятый воротник скрывали отважного морехода целиком, даже руки спрятаны в рукавах вместе с рукоятями вёсел.
В последний миг Ражный подумал о степени опасности, которой подвергал себя дезертировавший сын, и вдруг ощутил толчок жалости к нему, неведомого отеческого чувства, когда родному дитю угрожает неминуемая гибель. Тем паче этот живой, плавающий тулуп не собирался причаливать, норовил уйти к противоположному берегу, укорачивая путь!
Вячеслав сбежал к реке и закричал непроизвольно чужим голосом рассерженного родителя:
— Причаливай! Греби сюда! Я кому сказал — причаливай!
И одновременно пришла мысль сесть в лодку вместе с сыном, но не бежать от облавы вверх по реке, а спасти его! Спасти от гибели и позора! Он даже охлопал карманы в поисках спичек. Поджечь базу минутное дело, солярка на холоде разгорается медленно, зато потом горит хорошо, жарко…
Неоконченная мысль осталась висеть в сознании, ибо гребец услышал. Вёсла на секунду зависли в воздухе, после чего лодка резко повернула к причалу. Протаранив тонкий ещё лёд, она всё же не пробилась к вмороженному бревенчатому настилу, зато теперь можно было достать нос и подтащить лодку. Ражный потянулся рукой, и тут послышался хриплый каркающий голос:
— Прыгай, скорее!
В лицо ударила и словно отбросила назад синеватая, как сумерки, липкая волна женской душной страсти. Он не узнал — угадал, кто сидит на вёслах, и ощутил, как тугая спираль прежних чувств на миг взбуравила и защемила сердце.
— Миля?..
В это время тулуп встал и развернулся.
— Ты же позвал меня… Ну, иди сюда! Садись в лодку!
Их разделяло расстояние в сажень и узкая полоса тонкого льда.
— Нет, — произнёс он, напрягая враз пересохшее горло. — Думал, это сын…
— Твой сын со мной! Все твои дети со мной!
— Как — с тобой?.. — мысль увязла, застряла намертво в голове, как лодка во льду.
Она подала мокрое, обледеневшее весло.
— Держись! И смело ступай на лёд. Я увезу тебя в рай. В мир радости и благодати. Туда, где будут гулять в саду все наши дети! Ты же хочешь увидеть своих детей? Своих сыновей?
Речь её была такой же липкой, обволакивающей, как послевкусие чувств, и, повинуясь ему, он сказал чужим, отстранённым голосом:
— Хочу.
— Вот, смотри, — Миля отвернула старый комкастый матрац, лежащий в корме лодки. — Любуйся! Они же красивые, правда? И все похожи на тебя! Семя чужое — гены твои.
На белой простыне лежали аккуратно завёрнутые в куски солдатского одеяла младенцы, и по тому, как Миля заботливо с ними обращалась, в первый миг показалось, настоящие, живые. И она заметила это, взяла одного, покачала, по–матерински любуясь, затем протянула Ражному.
— Возьми, подержи на руках! Это первенец! Твой сын!
Вячеслав стряхнул наваждение собственных ощущений и лишь тогда узрел, что в свёртке пусто, нет жизни, однако есть некое отражённое свечение, которое обычно исходит от ручного инструмента, любимых вещей, намоленных икон.
— Ты не хочешь даже взглянуть на своего ребёнка? — с ревнивым вызовом проговорила она. — На своего сына? Иди к нам в лодку!
В это время заскулила рыжая сука Гейша, и Ражный глянул вверх: все собаки сидели по береговой кромке и внимательно, молча наблюдали за людьми, словно зрители в театре.
— Как тебе помочь? — больше для себя спросил он. — Может, тебе поселиться на базе? Хочешь, перебирайся в отцовский дом. И живи!
Миля напряглась, спросила звенящим голосом:
— Зачем?..
И он пожалел, что предложил, ибо она могла истолковать это совсем иначе.
— Скоро зима… А дом тёплый, есть русская печь, много дров. Тебе было бы хорошо здесь, просторно с детьми…
— А ты будешь жить со мной?
— Нет, я уезжаю, надолго, навсегда…
— Почему тогда зовёшь в свой дом? — возмутилась она.
— Хотел чем–нибудь помочь…
— Ты можешь помочь!
— Скажи, чем?
Миля вдруг метнула ему свёрток, и Вячеслав инстинктивно поймал его.
— Оживи дитя! Гляди, он мёртвый! У нас с тобой мертворождённые дети! Оживи их!
В пелёнках оказалась деревянная кукла с почти стёртым лицом, нарисованным углём…
А она сгребла оставшиеся три свёртка и, словно поленья, неуклюже швырнула на причал.
— И этих тоже! Всех! Ты ведь знаешь, как это делается. Ты колдун!
Куклы раскатились по брёвнам, а одна упала на лёд. Ражный собрал их, сложил в ряд.
— Ты же понимаешь, это невозможно.
— Оживи! И тогда я приду сама в твой дом. Рожу тебе ещё сыновей и дочерей!
Безумие Мили становилось наказанием, возможно за то, что он нарушил запрет и когда–то оживил её. Душа вернулась в остывшее тело, и ей, душе, было там всегда холодно.
Иначе бы и поленья, завёрнутые в пелёнки, ожили сами…
Она села на вёсла.
— Срок тебе — до весны! — пригрозила. — Когда вскроется река, приеду!
И стала елозить вёслами по голому льду.
— Забери куклы, — попросил он.
Гейша опять заскулила, после чего сбежала на причал и тщательно обнюхала свёртки.
— Нет уж! — Миля сдёрнула весло с уключины и вытолкала лодку на чистую воду. — Теперь ты нянчись с ними! Я устала жить с мертвецами. Они же всё время плачут! Надоест слушать плач мертвецов — оживишь!
На середине она развернулась и поплыла назад, вниз по течению. Несмотря на свою вязкую зимнюю густость, река всё же текла, и довольно стремительно: лодка скоро вошла в поворот и исчезла в буранной дымке, вдруг накрывающей заходящее солнце.
Казалось, там, за поворотом, открывается иной мир, параллельный…
Собаки на берегу тоже провожали Милю, покуда чуткая Гейша не выскочила на берег и не подала голос. Вся свора ринулась в кусты, и гулкий лес опять наполнился лаем.
Однако даже этот сигнал тревоги не сразу вывел Ражного из состояния, сходного с нокдауном, когда удар соперника, словно тень, гасит реакцию на окружающую действительность. Он поднялся на берег и только тут вспомнил, что лишён вотчины, на него ведётся облава и до темноты надо что–то предпринимать с имуществом, собственностью, нажитой многими поколениями…
И исполнить поруку, уходить в Дивье рощенье, где его ждёт соперник.
Некоторое время собаки кого–то облаивали в кустах, однако потом разом смолкли и скоро одна по одной прибежали назад, и опять сцепились кобели. Верная примета — по берегу шёл кто–то свой, хорошо знакомый и, с собачьей точки зрения, совершенно безопасный для вожака стаи. Поэтому Ражный
продолжал стоять открыто, лишь отступив в сторону от калитки и готовый к самому неожиданному повороту.
Ладно, лишили вотчины, волю Ослаба можно было принять и исполнить, во имя неведомых ему целей повиноваться судьбе, дабы остаться в лоне воинства; но над его родным местом, над отеческой землёй, которая у араксов считалась храмом, беспощадно поглумились, изнахратили, осквернили, и за всё это душа требовала мести, жёсткой и неотвратимой. Он не мог уйти просто так, не поквитавшись, это всё равно что бежать с ристалища при виде грозного соперника, всё равно что оставить в беде близкого, родного человека, дабы спасти свою шкуру.
По древнему ещё уставу Сергиева воинства ему запрещалось напрямую вступать в единоборство с властью, с княжескими людьми, проще говоря, с миром, ибо всякий аракс — инок, монах, призванный и давший обет защищать этот мир независимо от того, нравится он тебе или нет, справедлив ли, разумен ли с твоей точки зрения или вовсе неприемлем. Ражный понимал, отчего преподобный заложил такой принцип в существование Засадного полка: мир на то и мир, что сохраняет за собой право заблуждаться, жить в потёмках, порой бесцельно, дурно, беспутно, то и дело меняя вкусы и пристрастия. Воинское иночество лишено этого напрочь. Засадный полк на то и засадный, что вынужден сидеть и ждать решающей минуты, никак не обнаруживая себя, не обращая внимания на то, что происходит в это время на поле брани.
Иногда ждать, скрипя зубами.
Но тут складывалась совершенно иная ситуация: над его родиной, над его храмом надругались, даже надгробие увезли с могилы отца, и спускать это было недостойно для аракса. И можно было бы оставить после себя гору трупов, однако убийство мирских людей так же было под запретом, как и их оживление. И следовало ещё придумать месть, причём такую, которая бы преследовала обидчиков всю жизнь, например обратить противника в паническое бегство,
опозорить, посеять вечный страх, чтоб его существование превратилось в ожидание наказания.
Ещё через пару минут в голых по–зимнему и светлых зарослях показался знакомый длиннополый дождевик и совсем уж яркая деталь — краснеющие в мутном закате, большие очки на белесом, аскетичном лице. Профессор шёл пешим, без велосипеда, и можно было лишь гадать, что занесло его на берег, в сторону, противоположную от дороги, по которой он уехал несколько часов назад. Самоуглублённый и чем–то сильно озабоченный старик даже не заметил Ражного, прошёл мимо, в калитку, и вздрогнул от окрика.
— Вячеслав Сергеевич? — шёпотом воскликнул он и заозирался. — Вам нужно бежать! Вас ищут! Хотят арестовать!
— Кто ищет? — невозмутимо спросил Вячеслав. — Милиция?
— В том–то и дело — нет! КГБ!.. То есть ФСК! Точнее, ФСБ или нечто подобное. В общем, ЧК, ГПУ!
— С какой стати?
Профессор сглотнул трепещущий страх.
— Сами судите, расскажу по порядку!.. Меня поймали на дороге, остановили люди в масках и униформе. С оружием!.. Велосипед отняли, очень грубо схватили и поволокли в лес. Там, в машине, сидел человек, в гражданском. Узнал его, мы и раньше встречались, я грибы собирал… На самом деле это полковник Савватеев. Точнее, теперь генерал. Но по повадкам совсем не тот, сильно переменился… Сначала дотошно расспрашивал, потом предложил мне организовать встречу. Чтобы я уговорил вас уделить ему полчаса времени. Чтобы вы не сопротивлялись, сказал, с благими намерениями, обоюдно полезными.
Ражный пожал плечами.
— Я готов. Где и когда?
— Ему нельзя верить! — задышал предчувствием ужаса профессор. — Обманет! Бегите, Вячеслав Сергеевич. Только не по дороге, там засада… Встречаться с этим генералом нельзя!
— Что он хочет конкретно?
— Будто бы разобраться, понять, что вы за человек. Говорит, не сделает ничего дурного, но я ему не верю.
— Почему?
— Генерал в глаза не смотрит, значит, лжёт. Хочет заманить на встречу и арестовать. Я знаю, почему они не смотрят в глаза, когда лгут. У них природа противится, всё–таки люди же…
— А где предлагает встретиться?
— В том–то и дело — на базе! Чтоб как в ловушке! — Старик задрал рукав дождевика, выцарапал часы из–под одежды. — Сорок минут осталось!.. Говорит, придёт один, без оружия, но это неправда!..
Он говорил, но сам часто косился вниз, на причал.
— Езжайте домой, — посоветовал Ражный. — Я разберусь тут сам.
— На чём ехать? Они велосипед забрали! Савватеев сказал, отдадут и отпустят, если устрою встречу. Беспредел!
Собаки вновь насторожились — в лесу кто–то был…
— Добро, я встречусь. Пойдите и скажите это генералу.
— Но вас схватят?!
— Посмотрим… Спешить надо, времени не осталось.
Профессор кинулся было в кусты, но вернулся.
— А это что… там? — и указал на причал.
— Там?.. Дети.
Он догадался, чьи это дети.
— Жалко её, — проговорил озабоченно. — Я несколько раз беседовал… Она не воспринимает реальности.
— Я тоже, — отозвался Ражный.
Старик не понял, но не стал вникать в суть.
— Жалко будет, если вас арестуют, — добавил с состраданием. — Получится, я предал, заманил в ловушку.
— Вы самый верный человек, — Вячеслав приобнял его. — И я вам благодарен… Ещё одна просьба — заберите собак себе.
— То есть как… заберите?
— Чтоб не превратились в бродячих. Гейша вон загуляла, пока не покроют, всю стаю водить будет.
— Всё–таки вы решили… сдаться властям?
— Пока ещё не решил. Но в любом случае собакам потребуется приют. И вожак стаи.
Он наконец–то уловил отзвук некой безысходности положения Ражного и отнёсся к этому, как родственник, услышавший смертельный диагноз близкого человека, — с сострадательным мужеством.
— Да, я позабочусь!.. Тем более привык к ним. А они ко мне… Могу и базу посторожить!
— Базу не нужно, она сгорит.
— Как сгорит?!
— Ярким пламенем…
Старик не понял, не укладывалось в сознании, зато вспомнил другое.
— Я и о Миле позабочусь! — спохватился он. — Если согласится, на зиму к себе возьму. Станем жить под одной крышей, так легче пережидать холод. У неё избушка приличная, тёплая, но ведь с ума сойдёт… Впрочем, сам боюсь сойти. От одиночества…
Старик скорбно склонил голову и зашуршал коробчатым, стылым дождевиком по кустарнику.
Люди, разорившие вотчину, были где–то недалеко, собаки чуяли некое движение в лесу и потому иногда прекращали словесный спор за суку, сторожили уши, причём в разные стороны. Свадьба свадьбой, а охранный долг никто не отменял. Скорее всего, базу обкладывали, брали в кольцо, дабы обеспечить безопасность встречи генерала. На подмогу противнику вдруг густо повалил снег, а ветер враз скрыл все звуки и признаки движения. Зима в родных краях запаздывала на месяц, и даже этому снегу было суждено растаять, ибо падал он хоть и сплошной стеной, однако влажноватый и на непромёрзшую землю.
Не было никакого желания возвращаться на территорию базы, в отнятый и облитый соляркой отцовский дом, который очужел, как только Пересвет зачитал приговор. Поэтому принимать гостей он решил на улице, и, чтобы не оставлять следов на свежем снегу, не стоять на ветру, Ражный спрятался за распахнутую калитку, как за щит. Если противник готовился к захвату и отвлекал внимание предстоящей встречей, то решительных действий следовало ждать в ближайшие двадцать минут. По крайней мере, загонщики выдвинутся на исходные рубежи и используют для этого метелистый снегопад, сбивший с толку даже чутких собак. Рыжая сука стала огрызаться на кобелей, выдавая своё нежелание, и потому вся свора тоже сгрудилась, прибилась к изгороди и выжидала, когда опадёт снежный заряд и вновь начнутся свадебные игры. Через минуту у забора вырос ушастый сугроб.
А ещё через двадцать снежный занавес так же внезапно опал, обнажив выбеленное и теперь опасное для противника пространство. Проступившее за лесом закатное солнце и вовсе усугубило его положение длинными тенями, выдающими всякое движение на земле, как на белом полотнище киноэкрана.
Однако все тени оставались фотографически неподвижными, покуда не истлело солнце.
Генерал появился ровно через сорок минут, причём из тех же кустов, в которых скрылся профессор. То есть кроме засад на дорогах они контролировали реку, предполагая, что это единственный путь, по которому можно выйти из окружения. Мужчина лет сорока пяти в камуфлированной, заимствованной на базе охотничьей куртке осторожно двигался по снегу, боясь начерпать в лёгкие летние туфли. Он не видел Ражного за калиткой, однако шёл конкретно к ней, и запорошённые, придремавшие собаки почуяли неприятеля поздно, разом выскочив навстречу, когда оставалось всего–то шагов десять. Окружили и забрехали сразу со всех сторон, намереваясь держать и крутить его на месте, как лося. Савватеев остановился, подняв руки, словно показывая безоружность и мирное расположение. За его спиной никто не маячил, сумрачный, подсвеченный розовым и запорошённый снегом прибрежный кустарник напоминал контрольно–следовую полосу.
Вячеслав затаился в своей засаде, генерал же тем временем, опасаясь собак, осторожно приблизился к калитке и заглянул на территорию базы.
— Ражный? — громко окликнул он. — Убери своих псов!
Гейша проскочила вперёд, встала на дороге и ощерилась, показывая, что дальше не пустит, а задние перекрыли путь к отступлению. По сути, собаки подставили гостя под выстрел вожака стаи и теперь ждали. Вячеслав скатал снежок и бросил его в генерала. Тот мгновенно обернулся, и рука скользнула под мышку: Савватеев пришёл на мирную встречу вооружённым.
— Что скажешь, мил–человек? — простецки спросил Ражный.
Их разделяло только дощатое полотно калитки, и такой близости генерал не ожидал, однако отступать было некуда.
Он и впрямь не смотрел в глаза, а целил прищуренным взором куда–то в лоб. При этом его слегка потряхивало от озноба, несмотря на тёплую куртку.
— Может, присядем? — предложил он. — Переобуться бы, я ноги промочил, хлюпает…
Это житейское начало диалога как–то враз сняло напряжение с обоих, в том числе и с собак, которые примолкли, но продолжали следить за гостем. Ражный молча сдёрнул калитку с петель, положил её на снег у береговой кромки, после чего по–варварски выломал несколько досок из забора, разбил их в щепки и развёл костёр. Савватеев наблюдал за ним молча и даже отстранённо, однако же спросил:
— Забора не жалко? На дрова?
— Гори всё ясным пламенем, — бесцветно отозвался Ражный. — Разувайся, сушись.
— У тебя кипятка случайно нет?
— Случайно нет…
Генерал достал из внутреннего кармана пакетик с порошком, высыпал в рот, зажевал снегом.
— А это что там, на причале? — тоном профессора спросил он, с вожделением ожидая, когда разгорится костёр.
Свёртки с куклами присыпало снегом, но только сверху, четыре уложенных в ряд сугробика…
— Дети, — серьёзно сказал Ражный. — Мертворождённые.
Генерал соображал мгновенно, отлично знал историю Мили, поэтому лишь печально покивал головой — пропускал неважные детали, готовился к разговору о главном. Сел, стащил промокшие насквозь и оттого расшлёпанные туфли, носки и протянул дряблые от сырости ноги к огню. Экипирован был явно не по сезону.
— В ружьё подняли, — объяснил просто, перехватив взгляд Ражного. — Из тёплого кабинета…
— Служба, — хмыкнул тот, — её тяготы и лишения…
Савватеев по–прежнему не углублялся в общие рассуждения.
— Моё руководство не знает о нашей встрече. Я делаю это по собственной инициативе. И с ведома моих… единомышленников. Поэтому не стану крутить вокруг да около. Власть в России под полным контролем Запада. Политическая, экономическая, всякая… В высших эшелонах явное или скрытое предательство интересов. Всюду правит мировая закулиса. Без согласования с ханами этой орды нынешние наши князья шагу не ступят…
— Политинформацию можно опустить, — однако же поторопил Ражный.
— Что тебе нужно на моей базе?
— На базе теперь ничего. Нужен ты. Твоё личное доверие. Доверительный контакт.
— А высшим эшелонам?
— Полная информация о вашем… воинском подразделении. Для чего и организована вся эта операция. Реформаторам неуютно держать у себя за спиной неуправляемую бесконтрольную силу. Они боятся всего, что им непонятно, неподвластно и не поддаётся реформации.
Он выдавал гостайны, пытался заполучить расположение собеседника.
— У тебя другие цели? — спросил Вячеслав.
— Прямо противоположные, — генерал отдёрнул ноги от разгоревшегося костра. — Найти контакт с вашим… воинством, рыцарским орденом. Кстати, у него есть имя? Вы же как–то называете между собой?
— Никак…
— Такого быть не может!
— Может.
Савватеев остался недоволен ответом, чуял недоверие собеседника, однако и это пропустил.
— Мы окрестили орден Коренной Россией. Нет, это не кодовое название операции. Так обозначено явление, с которым спецслужбы столкнулись вскоре после революции… В силовых структурах есть люди, которым небезразлична судьба Отечества. И национальных ценностей…Таких людей много. И, к сожалению, некоторые теряют надежду…
Ражный пожал плечами.
—Что–то не пойму, о чём ты говоришь…
—Вячеслав Сергеевич, я собрал достаточно информации о воинстве. Нет никакого смысла тупо отрицать явное. У меня есть предложение…
—Ладно, установите контакт, что дальше? Савватеев не любил, когда его перебивают, однако стерпел.
—При полном и взаимном доверии мы сможем переломить ситуацию. В пользу интересов России. И князей нынешних привести в чувство. Ражный посмотрел на его скорченную фигуру и только сейчас заметил, что генерала знобит не от волнения, скорее всего, от простуды.
—Я тебя первый раз вижу. О каком доверии речь?
—Придётся его устанавливать, — заявил он. — В том числе с руководством…Коренной России. Для чего я и здесь. Если сейчас ты говоришь
«да», мы расходимся. И встретимся уже на другом уровне. Чтобы обсудить конкретные совместные действия. Я сниму своих людей, оставлю в покое не только твою базу, но и Вещерский лес. Где, по выводам аналитиков, находится центр воинства, генштаб. Понимаешь, о чём говорю? В отчёте укажу причину свёртывания операции —отсутствие какой–бы то ни было реальной основы существования боевого ордена. Успокою реформаторов, мол, всё это миф, местный фольклор…
—Это и в самом деле миф, — подтвердил Ражный. — Ну кто поверит в некое воинство, орден? Вам что, казённых денег девать некуда? Фантазёры… Он был не пробиваем.
—Можно принять всё это за миф, за конспиралогические выдумки фантастов. И мы напрасно проедаем госбюджетные деньги…Впрочем, некоторые так и считают, я до недавнего времени был в их числе. Но застрелился мой предшественник, генерал Мерин. И оставил после себя любопытные документы. Не выдержал, а может, не сумел поверить в то, что увидел, прочёл. Или не захотел… Он знал больше меня, но отчаялся. Я попробую исправить дело…
Говорил с убеждением, однако что–то его смущало, не давало сосредоточиться, и явно не сырые ноги и ознобление. Он даже в лоб перестал смотреть, рыская взглядом в сторону реки, и вдруг вскочил.
—Нет, я так не могу! Мне кажется, они живые! Я греюсь, а они мёрзнут…
—Кто? — спросил Ражный.
—Куклы!
Сердобольный генерал запихал ноги в сырые туфли и побежал вниз по склону, к причалу. Собрал там свёртки, отряхнув от снега, принёс на берег и разложил рядом с собой, на полотно калитки.
—Тут известные тебе два хлопца на побывку приехали, братья Трапезниковы, — вдруг вспомнил он. — Прелюбопытную и неожиданную мысль вы сказали… Будто первый мужчина закладывает в женщину души всех будущих детей. Думаю, откуда солдатикам известны такие тонкости генетики?
Оказывается, это им Милитина Скоблина объяснила…Блаженная, мечтает создать новое человечество. А сама рожает деревянных кукол вместо детей. Ражный услышал намёк, но никак не среагировал. А генерал как–то сразу успокоился, забыл о свёртках и принялся вываливать всё, что добыл.
—Из материалов оперативного наблюдения и анализа исторических фактов известно: ваш орден создан или воссоздан во время монголо–татарского ига. Для борьбы за независимость Московского государства. Точно не знаю, каким образом, по чьей воле, однако подозреваю, причастен к этому великий князь Дмитрий Донской и Сергий Радонежский. На основе монастырского покаяния, строжайшей дисциплины и подбора кадров, в пустынях и скитах обучались бойцы высшего класса, средневековый спецназ. Орда не контролировала монастыри, чем и воспользовался преподобный…
Где–то во внутреннем кармане Савватеева тонко пиликнула радиостанция, выдавая с головой его «благие» намерения. Ражный лишь ухмыльнулся, а собеседник постарался исправить положение, достал рацию, пистолет и положил перед ним.
— Сам понимаешь, необходимые атрибуты во время операции…
— Понимаю, — отозвался Вячеслав.
— Всё это пришло мне в голову, когда я смотрел на картины поединка Пересвета и Челубея, — продолжал генерал, словно вместе с атрибутами избавился и от казённого тона. — Излюбленная тема живописцев многих веков. И когда узнал, что Челубей не миф — историческая фигура… да ещё и выпускник школы монастыря Шао—Линь! Всё встало на свои места. На Куликовом поле столкнулись два мировых единоборческих течения. Востока и… никому не ведомого, загадочного, русского. Когда на поле брани выходит коренная Россия, Засадный полк. О Шао—Лине мы знаем много, об этой школе почти ничего. Только разрозненные факты, догадки, суждения… Но она существовала и существует доныне. Мало того, совершенствуется. Сам видел воронки после огня небесного. Да и партнёры подтверждают связь со стихийными бедствиями на их континенте…
Он сделал паузу — будто бы боролся с насморком, на самом деле давал возможность собеседнику оценить и усвоить услышанное. Однако Ражный молчал, кружа над ним в полёте нетопыря: от Савватеева исходило вихристое зелёно–красное свечение — явный признак человека, склонного к непредсказуемому поведению. То есть от такого противника можно ожидать всё, что угодно…
— Есть ещё много загадок, которые следует изучить, понять, — продолжил он свои рассуждения. — Например, фигуры Пересвета и Осляби.
Откуда в христианском монастыре иноки с языческими именами? Иноки— воины, да ещё какие! Богатыри, способные потягаться с известной восточной школой. И не с Божьим словом вышел он на поле брани — с мечом и копьём… Историки и богословы всячески изворачиваются, но всё неубедительно. Возникает много вопросов, особенно когда начинаешь изучать тему. Нет, монахи принимали участие в защите монастырских стен, но не впрямую и без оружия. Камни подносили, ядра, смолу кипятили, раненых оттаскивали…
Кстати, наши заокеанские…партнёры давно уже занимаются воинским орденом. Правда, называют свою операцию «Аmbush regiment», что в переводе означает Засадный полк. Шила в мешке не утаишь. Большую часть материалов получили напрямую, думаю, от первых лиц государства. Вероятно, и обсуждают эту тему с глазу на глаз, на уровне щепетильных вопросов о ядерном разоружении. Конечно, ещё можно попарить мозги загадочностью русской души, сумбурностью истории. И президентам, и партнёрам…Однако в наше время информации и компьютерных технологий это уже не проходит.
Собаки теперь охраняли пространство, в котором происходила эта встреча, и по их поведению, как по книге, можно было прочесть всё, что происходило вокруг базы. Загонщики завершали обклад и готовились к загону…
Согревшийся возле костра генерал тем часом сморкался в платок, вытирал слёзы и излагал свои умозаключения:
—Ладно, Пересвет вышел на поединок, а что сделал Ослябя? Ему–то за какие заслуги воздали? А во всех источниках он статусом выше…Да и сам факт появления на Куликовом Засадного полка. Смерды, холопы, черносошенные крестьяне, короче, ополченцы от сохи…Пусть даже ушкуйники, разбойный люд, способный убивать из–за угла. Все они не обладают соответствующей психологией! А тут профессиональные, специально тренированные бойцы.
Представляю, что происходило, когда ударили из знаменитой дубравы! Не только ведь огнём небесным разили супостата–ножами резали, глаза в глаза.
Мечами–то было не помахать в толчее, да и молнией не ударить. В крови вражеской плавали. Никакая крестьянская психика не выдержит. Тем паче богобоязненная, иноческая. Это не смолу кипятить… А потом, полк, у которого не было воеводы, нонсенс для Средних веков. Все перечислены, а он сплошная загадка. Чей, из какой земли–княжества, воеводства? Казалось бы, гордиться надо богатырями, а про них почти ни звука. Смерть инока Пересвета геройская, а отчего он не прославлен святым? Не соответствовал каноническим требованиям? Но рисуют его монахом–черноризцем…
Он заметил самоустранённость собеседника, прервал монолог и спросил натянутым голосом:
—Ты меня слышишь, Ражный? Такое ощущение, в облаках витаешь. Или что–то замышляешь?
—Думаю, — отозвался тот. — Что мне делать с охотничьей базой. Хотел спалить, но жалко, столько труда вложено…
Вероятно, Савватеев посчитал это за аллегорию ил ижелание скрыть истинные чувства, переключитьв нимание, отвлечь.
—Во всём ещё нужно разобраться, — подытожил он. — Прорисовать детали, уточнить нюансы, но это уже ничего не меняет. Древние традиции… боевого ордена существуют, Ражный. Они прослеживаются в истории Смутного времени, войны с Наполеоном, Великой Отечественной…Видел документальные кадры. Организованная Коренная Россия, по тем временам обладающая сверхмощным оружием. И ладно оружие, область физическая.
Можно найти объяснения, НиколаТесла чем–то подобным занимался. Вдруг откуда ни возьмись, ни раньше ни позже появляются нужные Отечеству люди. Ослябя и Пересвет, гражданин Минин и князь Пожарский… Его раздумчивый пафос сбила радиостанция, точнее, обыденный голос, доложивший, что все группы на исходных. Савватеев демонстративно выключил её и ссожалением сказал:
— Извини, Ражный, я на службе.
— Понимаю, — бесцветно отозвался тот. — Да и я тоже…
Генерал вдохновился с генеральским пафосом:
— Тогда должен понимать, Отечество наше сейчас под игом! Незримым, не осязаемым, как ваш орден, но существующим реально. Пора выйти из дубравы и ударить, Ражный. Не знаю точно, какое ты место занимаешь в иерархической лестнице воинства. Полагаю, не последнее. Поэтому советую донести мою просьбу высшему руководству. С которым мы согласуем уже конкретные действия. Хотелось бы заполучить твоё доверие и согласие, в этом случае задача упрощается. Если я такового не получу, придётся исполнять это в добровольно–принудительном порядке. Разумеется, под моим контролем.
— Как ты себе это представляешь? — спросил Ражный.
— Задача непростая, — признался генерал. — Но ведь и наша служба не с голыми руками. Мы тоже кое–чему научились, освоили достижения в области химии, физики. К сожалению, наши опыты скромные, замыкаются только в способах воздействия на психику человека. Производить шаровые молнии, играть с огнём небесным не умеем.
— Пожалуй, базу я спалю, — решил Вячеслав. — Брось так, начнутся тяжбы, зло, месть. И всё равно в итоге сожгут. Лучше уж своими руками.
Савватеев на миг затаился, ровно болельщик в предвкушении гола.
— Любопытно увидеть, как это происходит на практике, — сказал просто, однако с внутренним трепетом.
Он рассчитывал увидеть явление огня небесного.
— Сейчас посмотришь…
Ражный прихватил две горящие головни и пошёл на территорию. Генерал ринулся было следом, но вспомнил, что босой, начал торопливо натягивать носки, опасался за здоровье. И пока возился, опоздал: отцовский дом охватило огнём до застрехи, с крыши начиналась капель и довольно споро разгоралось крытое крыльцо вместе с входной дверью гостиницы.
—От головёшек? — недоверчиво спросило н. — Так быстро?..
—Дизтопливом облил, — признался Вячеслав.
—Когда ты успел?!
—Дурное дело нехитрое… Генерал заметил пустое ведро между гостиницей и трактором, поднял, попробовал жидкость пальцами, понюхал.
—Нос заложило, ничего нечую…
—На анализ отправь, — хладнокровно ухмыльнулся Ражный.
—Что всё это значит?
—Пожар… Савватеев несколько растерялся.
—Не понял…Но зачем? Смысл?
—Чтоб никому нед осталось.
—Уничтожаешь следы? Улики? — насмешливо прогундосил в заложенный нос Савватеев. — Поздно, мы тут каждый сантиметр обследовали, изучили мельчайшие детали…
—Заметил…Даже могилу отца осквернили.
—Сам понимаешь, служба. Но все первичные материалы под моим личным контролем. Наверх уйдёт только дезинформация. Это при условии, если ты выведешь меня на контакт со своим руководством. В противном случае я буду вынужден применить спецсредства.
—Я тоже, — невнятно буркнул Ражный. — Отведи своихл юдей. Генерал услышал, насторожился.
—Ты что хочешь?..
—Даю три минуты. Действие ударной волны до двух километров. Но низкочастотной–до пяти. Тебе известно, что такое инфразвуковой вал?
— Нет! То есть да!.. Ты что имеешь в виду?
— Сейчас узнаешь.
В отцовском доме начали лопаться стёкла в окнах. Савватеев зачем–то отпрянул в сторону.
— Ражный, прекрати…
— И запомни: никакого взрыва не услышишь. Только негромкий хлопок. А потом вал, накатывает со скоростью звука.
— Не делай этого… Зачем?
— Время пошло.
— А ты?..
— Это мой долг. Кто не спрятался, я не виноват.
Не выпуская ведра, генерал выхватил радиостанцию, однако сигнала не подал, попытался переломить ситуацию — не любил проигрывать. Заговорил сбивчиво, с оглядкой, пытаясь понять, откуда ждать удара:
— Вячеслав Сергеевич!.. Это же безумие! Не усугубляй!.. Зачем это делать?!
— Людей спасай, — Ражный отнял у него ведро и метнул его в огонь. — И сам спасайся. Бегом!
Окрик и грохот жести привели в чувство.
— Внимание, «Сухой гром»! — передал он по рации. — Всем группам в укрытие! «Сухой гром»! Радиус опасного воздействия пять тысяч метров. Время три минуты!
— Две с половиной!
— Что?!
— Можешь остаться со мной, — позволил Ражный. — Если интересно. В эпицентре даже ничего не почуешь. У тебя же нет детей?
— У меня дочь! — Савватеев попятился. — Моя, родная!..
— А у меня есть сын…
— Не дури, Ражный! Ну, ты же не камикадзе!..
Видимо, люди генерала были совсем рядом с забором базы, и подобрались так незаметно, что не почуяли даже собаки, сбитые с толку свежевыпавшим снегом и гулящей сукой. По кустам и мелколесью началось незримое стремительное движение, и вся свора разом сорвалась на преследование.
Генерал выскочил за калитку и оттуда как–то нелепо, неуместно погрозил кулаком.
— Зря ты так!..
И через мгновение пропал из виду.
Ражный молча постоял у пылающего отцовского дома, после чего снял котомку с ворот, ту самую, с которой вернулся из Сирого урочища. Там лежало всё имущество бывшего вотчинника — заштопанная бойцовская рубаха, порты, рукавицы и пояс из толстой воловьей кожи. Пояс, добытый в турнирном поединке с тем, кто сейчас увёл у него избранную и названую…
