Лаборатория «дядьки» более напоминала алхимический вертеп со стеклянной лабораторной посудой, тиглями, печами, трубами, какими-то радиотехническими приборами прошлого века. Все это было покрыто пылью, давно не использовалось, и, судя по тишине, тут и лаборантов-то не было.

Ученый на такового не походил, поскольку был в черном затрапезном халате, из-под которого выглядывала пестрая маечка, длинная прядь жидких седых волос, прикрывающая лысину, раскрутилась и висела на одном ухе, незашнурованные большие ботинки шмыгали на ногах. С подвижным, улыбчивым лицом, острым и одновременно хитровато-масленым взглядом, он скорее напоминал подвыпившего и веселого жэковского сантехника.

– А, девочки! – обрадовался «дядька». – Опаздываете! Хотел уж уйти... Ну, показывайте, что?

Надежда вынула из сумочки пакетик, молча подала ему.

– Присаживайтесь. – Он указал на стулья возле стола, заваленного бумагами, чертежами и деталями из нержавейки.

Сам удалился в смежную комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

Женщины сидели и озирались, пожалуй, целую минуту – «алхимик» не появлялся.

– Похоже, здесь какая-то профанация, – прошептала Надежда. – Не вызывает доверия...

– Мне сказали, очень солидный и известный ученый.

– Кто сказал?

– Знакомый из ЦУПа...

– Известный... В очень узких кругах.

– Естественно, секретная лаборатория.

Надежда усмехнулась:

– Кто бы нас пустил в секретную? И посмотри, какая грязюка!

– Это да... Наука у нас нищая. – Марина прогулялась по лаборатории, рассматривая приборы. – Мерзость запустения...

В этот момент и появился «дядька», и видно было – выпил, ибо повеселел, глазки блестят, остатки волос дыбом.

– Это... Это у вас откуда? – Взгляд его блуждал. – Где взяли?

– Кто-то принес отцу, – смущенно объяснила Надежда. – Этой осенью... Папа сказал, из Тридевятого царства. Он сделал себе посох.

– А кто принес?

– Я не знаю... Увидела дерево, когда папа его обрабатывал.

Ученый сел на стул, положил перед собой пакетик.

– Это карельская береза, – объяснил он. – Но почему-то минерализованная.

Надежда только пожала плечами.

– Скажите папе, пусть завтра ко мне придет, – распорядился «дядька». – С утра, вместе с посохом.

– Он не может прийти.

– Ага, значит, он пропал! – догадался тот. – При каких обстоятельствах?

Он не внушал никакого доверия, поэтому рассказывать Надежде вовсе не хотелось.

– Отец ушел из дома неожиданно.

– Говорил, зачем ему посох?

– Третья точка опоры...

– Понятно... А накануне к нему приходили люди?

Надежда оживилась.

– Приходили, парень и девушка...

– Они вам показались странными?

– Да... Одежда, и вообще...

– Ну что, все совпадает. – Чудо-ученый утратил всякий интерес. – Вашего отца пригласили в гости. Скоро вернется, живым и здоровым. Вас ведь это волнует?

Надежда широко раскрыла глаза.

– К кому... в гости? Куда?

– Спросите потом у своего отца, – посоветовал ученый. – Только вряд ли он скажет. Кого туда приглашают, те молчат... И будьте готовы к тому, что он опять уйдет.

– Опять?..

– Дорогу теперь знает. – Он встал. – Этот кусочек я себе оставлю. Нужно сделать спектральный анализ.

– Пожалуйста, – согласилась Надежда.

– Больше ничем помочь не могу, девушки.

Марина вскочила:

– И на том спасибо! – и подтолкнула Надежду: – Ну что расселась? Пойдем. До свидания!

Они вышли из лаборатории и двинулись по длинному сумеречному коридору.

– Извини, не знала, что он сумасшедший, – виновато зашептала Марина. – Несет черт-те что... Разыграл меня, подлый обманщик!

– Кто?

– Мужик из ЦУПа!.. Ученый, мы у него консультируемся, когда ракеты запускать!

– А если папа вернется? Как он сказал?..

– Конечно, дай бы бог...

– Я ему верю, – после паузы призналась Надежда. – Откуда он знает про гостей отца? Про хлеб-соль?

Марина остолбенела.

– А это... было? В самом деле?

Поздним вечером Илья мерил шагами свой кабинет – к чему-то мысленно готовился. Изредка останавливался, невидящими глазами смотрел в темное окно.

Вошел старый чекист.

– Сигнализация включена, – доложил он. – Ночная смена заступила на службу.

– Хорошо... Вы свободны, – не оборачиваясь, проговорил Илья.

– Доброй ночи, Илья Николаевич.

Едва тот удалился, Илья поднялся в пентхаус, расталкивая скользящие перегородки, вихрем промчался в глубь комнат, достал ключ и открыл потайной сейф. Вынул пистолет «беретта», коробку с патронами.

Сел за столик и начал заряжать магазины. Опыта у него не было, патроны выскальзывали из рук, раскатывались по полу.

Он ползал на четвереньках, искал и вновь принимался за непривычную работу.

Снарядил два магазина, одним зарядил пистолет, второй и остатки патронов в коробке сунул в карман.

Вышел к лифту и поехал вниз.

За стеклом шахты замелькала реклама салона для новобрачных...

Илья вышел из кабины и оказался в подвале. Включил свет.

Здесь был книжный склад: бумажные и пластиковые пачки от пола до потолка оставляли неширокий, но длинный проход.

Он прошел до конца этого коридора туда, где стоял штабель деревянных подтоварников, выбрал и поставил на него пачку книг. Отмерил расстояние шагами, оглянулся – мало. Прибавил еще пять шагов.

Достал пистолет, загнал патрон, прицелился...

Рука дрожала, ствол прыгал – он взял пистолет двумя руками, прицелился и выстрелил.

Щелчок был негромким, однако заставил оглядеться и прислушаться...

Побежал к мишени, осмотрел пачку – следа пули нет. Поискал на подтоварниках, на стене – везде чисто...

Несколько обескураженный, Илья уменьшил расстояние на пять шагов, снова прицелился...

Нет, ствол гуляет, рука трясется...

Перевел дух, поднял пистолет и выстрелил трижды.

Ни одного попадания!

Тогда он поставил вместе четыре пачки, отмерил расстояние поменьше и только вскинул пистолет, как в кармане зазвонил телефон.

Неловко отставив руку с оружием, Илья вынул телефон, глянул на дисплей и замер. Осторожно поднес трубку к уху:

– Слушаю... И ушам не верю. Неужели ты? Сама? Что я делаю? – Он посмотрел на пистолет. – Расстреливаю книги. Нет, любовные романы. Могу! А зачем лыжи? Тридцать шестого размера? У тебя такая маленькая ножка? Я не болтаю, Петрова, я радуюсь... Все, выезжаю!

Ошалевший, он постоял, глядя на мишень, после чего поднял пистолет и со злой яростью сжег оставшиеся в магазине патроны...

Они шли на лыжах через ночной лес. Скрипел морозный снег, лунный свет чертил длинные тени, заснеженная дорога казалась полосатой.

Илья неумело торил лыжню.

– Петрова, я же со школы на лыжах не стоял, – отдуваясь, признался он. – Разучился...

– Тихо, – предупредила она. – Молчи...

За поворотом показалось широкое поле. Они вышли на опушку, остановились.

За полем стояла занесенная снегом деревня.

– Мы в деревню идем? – спросил Илья.

– Нет, – отозвалась Надя. – У нас простая ночная лыжная прогулка...

Надежда пошла вперед, почти не проваливаясь – ветром уплотнило сугробы. Илья тянулся сзади, что-то ворчал под нос, боялся отстать.

Надя заметила это лишь на середине поля.

– Сердюк, стой здесь, – приказала она ему. – Дальше я одна.

Илья встал, опершись на палки.

Деревня казалась вымершей. И вдруг впереди что-то мелькнуло, и в тот же миг послышался заливистый собачий лай.

– Граф! – Надя опустилась на колени.

Пес с визгом прыгнул на грудь, стал тыкаться мокрой бородатой мордой.

– Вернулись, бродяги? – шептала она чуть не плача. – Нагулялись по свету? Где же вы были, странники? В Тридевятое царство ходили? И оставили меня одну в этом мире. А сами – в другой. Ну и что там? Хорошо? Если вернулись, значит, здесь лучше?

Илья добрел до них, недоуменно уставился.

– Что такое? Это что за животное?

– Это мой Граф! – Счастливая, Надя тискала фокса.

– Опять какой-то граф... – скрывая сумасшедший восторг за нарочитой ревностью, вздохнул он. – Ночью, в зимнем поле, среди сугробов! С тобой, Петрова, невозможно!

– Сердюк, ты веришь в чудо?

– Конечно, верю. Только пока еще не испытывал ничего чудесного.

– Иди домой, маленький. – Надежда отпустила собаку. – Иди к папе. Быстро!

Фоксик повертел обрубком хвоста, побежал к деревне, но остановился и залаял – звал за собой.

– Домой! – велела она. – Я завтра к вам приеду!

Пес потрусил к деревне.

Над одним домом вертикально вверх уходил столб дыма.

Фокстерьер опять призывно залаял.

– Между прочим, твой Граф приглашает нас в гости, – заметил Илья.

– В гости? – Надежда смотрела на дым. – Нет, я не готова сейчас...

– Не готова предъявить меня своему родителю? – не сразу тихо переспросил он. – Насколько я понимаю, твой отец здесь?

Надя села в сугроб, сдернула перчатки и умыла снегом лицо. Илья молча снял пуховик, свернул его.

– Приподнимитесь, леди, – сказал он сухо. – Вам вредно сидеть на снегу.

Надежда взглянула на него с усмешкой, однако приподнялась. Он подстелил пуховик.

– Спасибо, сэр Дюк... Ты тоже что-то рассмотрел на моем лице?

– Нет, мне сказала Рита, – спокойно произнес он. – Ты же знаешь, я в этом ничего не соображаю.

– Замерзнешь. – Надежда встала и подала куртку. – Оденься.

– Погоди! – Он бросил куртку на снег и усадил Надежду. – Я уже давно окоченел, как ледышка, так что сильнее не замерзну. Выслушай меня сидя, как и подобает настоящей леди. Скажи мне, тебе сейчас хорошо? У тебя хорошее настроение?

Она посмотрела в сторону деревни.

– Я почти счастлива...

– Значит, я выбрал подходящий момент. Правда, опять без цветов и шампанского. Но зато ночью, среди сугробов, в морозном зимнем поле. Тебе это должно понравиться. – Он встал на одно колено. – Предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей женой.

– Кончай дурачиться, Сердюк. – Надежда вскочила. – Нашел время... Одевайся, и пойдем!

– Надя, ты можешь хотя бы единственный раз выслушать меня и услышать?

Это сказано было с каким-то металлическим звоном в голосе, которого она никогда не слышала прежде, поэтому вновь опустилась на куртку.

– Постараюсь.

– Когда узнал, что ты беременна, меня это потрясло, – признался Илья. – И я сначала подумал – это конец... Но потом понял: это начало! Это ниспосланное мне испытание! Как и все остальное. Ты ведь еще не знаешь, что мне пришлось пережить за это время.

– Я слышала, бандиты отняли твой бизнес.

– От кого слышала? – растерялся он.

– Рита сказала. Ты пожертвовал всем ради меня. А я не оценила...

– Вот коварная девчонка!

– Кто? Я?

– Маргарита!

– Она просто в тебя влюбилась, – проронила Надежда. – В ее глазах ты самоотверженный герой.

– Я этого не заметил...

– Что герой?

– Нет, что влюбилась. Но сейчас речь о другом! – Он сделал паузу. – Я хлебнул молока волчицы, как ты хотела...

– Ну и как на вкус? Горькое?

– Напротив, сладкое, – с неожиданным удовольствием признался Илья. – И хмельное...

– Даже хмельное?

– Как коньяк «Наполеон». Агрессивное опьянение. Мне понравилось.

– Вот видишь!

– Погоди, Петрова, – перебил он. – Это не так приятно, как кажется. Потому что засыпает разум...

– Не давай ему спать!

– Вот к этому я и стремлюсь. Когда ты сегодня позвонила мне среди ночи, я увидел в этом знак.

– Извини, мне больше некому было позвонить, – повинилась она. – Среди ночи...

– Так и бывает, когда что-то происходит по воле судьбы, – уверенно заключил он. – Я должен был все потерять, чтобы обрести главное... Поэтому не торопись с ответом. И еще, нам будет лучше обоим, если мы уедем отсюда. Например, в Великобританию.

– Ты это серьезно? – засмеялась она. – А что мы станем делать в Великобритании?

– Просто жить, как нормальные люди.

– Как ты себе это представляешь?

– Сделаю все, чтоб ты была счастлива, как сейчас... И наш ребенок, который появится на свет, – сказал он с недоверчивой осторожностью, словно по тонкому льду ступал. – В Рединге у меня есть небольшой замок восемнадцатого века. На берегу Темзы. Это недалеко от Лондона. Помимо счета в банке, свой бизнес – швейное производство.

– Надо было купить у соседки машинку, – пожалела Надежда.

– Какую еще машинку?

– Швейную, «Зингер». Пригодилась бы...

– Ты, как всегда, издеваешься?

– Школьная привычка. Так ты не все потерял?

– Петрова, пусть тебя это не волнует.

– Мне интересно!

– Тебе так интересно, что мне кажется... ты радуешься!

– Я скорблю, Сердюк... Но неужели ты обхитрил бандитов?

– У меня много чего отняли, – не сразу признался Илья. – Конечно, я сам виноват, поддался на шантаж... Но они еще пожалеют об этом.

– Вот такой ты мне нравишься. – Она помедлила, подала руку.

– Что это значит? – спросил он.

– Помоги даме встать, джентльмен.

Илья поднял ее и попытался обнять. Надежда отстранилась, подала ему пуховик.

– Одевайся!

– Давай сделаем так, – заявил он. – Приедем в Москву и сразу же пойдем в салон для новобрачных.

– Это который возле твоего офиса? – Она как-то выжидательно и хитро улыбалась. – Который напротив?

– Который наискосок, – передразнил он. – Я хочу купить тебе платье. Самое красивое!

– Свадебное?

– Разумеется!

– А сюрпризов не будет?

– Каких сюрпризов? – насторожился он.

– Ну, например, пока я примеряю платье, нас обвенчают? За три минуты и приличную сумму?

– Это как ты захочешь!

– Все это замечательно, Сердюк. – Надежда взяла палки и сильно оттолкнулась. – Предложение, замок в Англии, платье... Но я слушала – и еще чего-то не услышала. Скажи мне что-нибудь?

Он надел куртку, поспешно догнал ее.

– Петрова, ну ты меня достала! Что еще сделать для тебя? Может, звезду с неба достать?..

Утром Крикаль дежурил во дворе дома Ивана Беспалого. Он сидел в машине и наблюдал за подъездом. Изредка входили и выходили люди.

Заметил Риту со школьным рюкзачком за плечами, она вышла из подъезда. Постояла, подождала подругу, взяла ее под руку, и степенно, словно взрослые дамы, они удалились за угол дома.

Крикаль задумчиво и нежно улыбался, незамеченным глядя на них, радовался...

Приоткрыл окно, закурил: светало, погасли фонари...

Наконец дверь подъезда приоткрылась и из-за нее сначала появилась коляска. Он подобрался, выбросил окурок и поднял стекло.

Варвара скатила коляску по пандусу, заглянула в нее – ребенок спит; не торопясь, привычным прогулочным шажком направилась вдоль подъездов.

Крикаль вдруг решился, вышел из машины и тихонько двинулся следом. Последние шаги сделал совсем осторожно и пристроился сбоку, положив руку на ручку коляски.

Варвара резко повернулась к нему.

– Это я, – поспешил успокоить ее Крикаль. – Не бойся... Доброе утро!

Она смотрела на него со страхом и любопытством.

– Зачем ты пришел?

– Когда-нибудь я должен был появиться. Ты же это понимаешь?

– Только не сейчас. – Она ревниво оттолкнула его руку. – Уходи, Стас, уходи...

– А когда будет позволено?

– Скорее всего никогда. Иди!

– Дай хоть посмотреть на тебя, – натянуто засмеялся Крикаль. – А то я все издалека... Ты нисколько не изменилась.

– Стас, прекрати!

– Я все равно тебя теперь не оставлю. Пройдет год, два – я подожду. Дольше ждал...

Варвара ускорила шаг. Крикаль догнал ее и перевел разговор в деловое русло.

– Ты получила деньги от телекомпании?

– Да, спасибо...

– С нового года будешь получать пособие до совершеннолетия...

– Мне уже сообщили... У тебя все?

– Нет... – Он помедлил. – И еще я открыл счет в банке. На Риту. Буду перечислять ей деньги на учебу.

Варвара остановилась.

– Маргарита – моя дочь, – заявил Крикаль. – И это видно невооруженным глазом. Если хочешь, я сделаю генетическую экспертизу.

Она покачала коляску. Спросила негромко:

– Знаешь, почему я от тебя убежала? С Иваном?

– Интересно услышать... Спустя столько лет.

– Когда мы познакомились, ты показался таким взрослым, разумным. – Она заглянула в коляску, что-то там поправила. – По сравнению с другими парнями... Мне даже нравилось, когда ты меня учил, наставлял несмышленую. А потом, может, помнишь, на следующий день после свадьбы я приготовила тебе завтрак. Картошку с «глазками» и сосиски... И ты стал учить, что «глазки» следует выковыривать. Кончиком ножа. А с сосисок сдирать обертку... И тогда мне стало плохо...

Крикаль обиделся, но сказал почти весело:

– Разумеется, Иван твой ел сосиски с целлофаном!

– Он их вообще не ел. – Варвара покатила коляску. – Но я не об этом... Да, Рита – твоя дочь. И очень на тебя похожа...

– А я что говорю!

– Похожа не только внешне. Такая же взрослая не по годам и слишком разумная. И я боюсь за нее.

Рабочий день в детском саду заканчивался, родители забирали детей. Надежда переоделась немного раньше и вышла из подсобки с сумками.

– Ну все, я поехала, – сказала она Тамаре. – Утром приеду сразу на работу.

– Может, тебе помочь? – Тамара посмотрела на сумки. – Тяжело...

– Ничего, я до вокзала на маршрутке. – Надежда вдруг присела на стульчик. – Не знаю... Как с отцом говорить? Что ему сказать?

– А ты делай так, будто ничего не случилось, – посоветовала Тамара. – Просто приехала, привезла продукты...

– Неизвестно, в каком он состоянии, как встретит.

– Его бы врачу показать.

– Что ты! И слушать не станет... – Надя встала. – Ладно, поеду. Будь что будет...

– Только не задавай ему никаких вопросов! – вдогонку крикнула Тамара. – Если захочет, расскажет сам...

Поздно вечером Илья опять тренировался в подвальном помещении книжного склада.

В воздухе плыл голубоватый пороховой дым...

На подтоварниках стояли составленные друг на друга четыре пачки книг.

После трех выстрелов он осмотрел мишень и обнаружил первую пулю – попал в угол пачки. Обрадовался, победно потряс кулаками и вернулся на огневой рубеж, отмеченный опять-таки пачкой книг.

Удерживая пистолет обеими руками, прицелился – нет, запотели очки. Протер их и снова выцелил мишень. Выстрелы звучали негромко, стреляные гильзы скакали по плиточному полу.

Подбежал к мишени – все пули мимо!

Тогда он выстроил на огневом рубеже барьер из книг, положил на него ствол пистолета и стал стрелять с упора.

И опять три щелчка – осмотр – пусто!

Ничуть не отчаялся, вернулся к рубежу, вынул новую коробку патронов и начал снаряжать магазин...

На платформе «Соколово» маячил высокий человек в тулупе, рядом вертелась собака.

Промчался длинный грузовой поезд. Ветер разметал полы тулупа старика.

Было поздно, безлюдно. Игорь Александрович ждал последнюю электричку из Москвы.

И вот над рельсами засветил прожектор...

Электричка подкатилась к платформе, с грохотом распахнулись двери...

Никто не вышел. Двери захлопнулись, вагоны тронулись. Игорь Александрович огляделся – Надежда стояла за его спиной. Фокстерьер спохватился, бросился к ногам, запрыгал.

– Добрый вечер. А я здесь! – сказала она, когда стих стук колес.

– Здравствуй, дочь. – Игорь Александрович неожиданно обнял ее, чего раньше не бывало, и на секунду замер. – Ты прости меня, – сказал непонятным голосом. – Я тебя напугал.

– Ничего, пап... Вот, продукты вам привезла.

– Это хорошо. А то мы с Графом отощали... Ну, идем домой.

Он поднял обе сумки одной рукой.

Короткий этот и будто будничный разговор как-то враз расслабил Надежду.

Спустились по обледенелым ступеням и пошли по тропинке. Снег звонко скрипел под сапогами.

– Что же вчера не пришла? – спросил Игорь Александрович. – Рядом с домом была... А я ждал.

– Вчера была еще не готова, – призналась она.

– А-а...

Дорожка к калитке расчищена, снег во дворе убран, крыльцо выметено.

Вошли в дом – тепло, уютно. На столе развернут ватман, на нем рисунок фломастерами...

Надежда сняла шубку, вымыла руки под рукомойником и, подтащив сумки к холодильнику, стала выгружать продукты.

Игорь Александрович свернул ватман, собрал фломастеры и карандаши.

– Сейчас что-нибудь приготовлю, – пообещала Надежда.

– Не суетись. Присядь, – попросил отец. – Я кое-что расскажу. Ты ведь сама не спросишь. Если бы я так внезапно не ушел и тебя не напугал, вряд ли бы когда выслушала меня...

И тут она не выдержала. Села на стул и заплакала – горько, навзрыд, затряслись плечи.

Игорь Александрович встал перед ней на колени, обнял ее, погладил по волосам натруженной рукой, забормотал:

– Ну перестань... Большая уже, плакать-то... Ты прости меня, ушел, ничего не сказал... И даже записки не оставил. Мы с Графом погулять вышли и увлеклись...

– Я так и подумала, – сквозь слезы улыбнулась она. – Ничего, папуля, бывает... Это ты меня прости... Я у тебя ужасная дочь. Совсем невнимательная. Когда ты ушел... Когда вы ушли... Наконец поняла, как тебе было одиноко!

– Все, хватит реветь, – строго приказал старик. – Время двенадцатый час. Ложись-ка спать. А завтра мы с тобой поговорим. Утро вечера мудренее...

Он встал и приподнял Надежду.

– Ты не обижаешься на меня? – со всхлипом спросила она и снова заплакала, уткнувшись ему в грудь. – Пожалуйста, не обижайся... У меня сейчас такой период...

– Знаю, знаю, иди! – приказал он. – И не хнычь!

Она утерла слезы и посмотрела на отца.

– А у тебя глаза синие, папочка...

– Что?

– В милиции спрашивали... А я не знаю, какие у тебя глаза...

– Спокойной ночи!

Надежда послушно скрылась в соседней комнате. Игорь Александрович походил в раздумье, после чего развернул на столе ватман, взял коробку с фломастерами.

На рисунке была горная пенистая река, плоский каменистый берег и очертания дальних гор.

Он взял фломастер и начал заштриховывать горы: на вершинах забелели снежные шапки.

– Пап, а ты что сейчас делаешь? – донесся из-за двери голос Надежды.

– Рисую, – не сразу ответил он и замер.

– А расскажи сказку.

– Еще чего? – нарочито ворчливо буркнул отец. – Не маленькая, чтоб сказки слушать... Спи!

– Ты не мне, ты внуку своему сказку расскажи.

Игорь Александрович довольно улыбнулся, но переспросил с прежним тоном:

– Кому?

– Внуку! – отозвалась Надя. – Врачи говорят, он уже слышит. А скоро начнет реагировать на голоса...

– Внуку можно, – согласился отец и вошел к ней в комнату.

Надежда лежала в постели, подперев щеку рукой. В изголовье горел ночник.

Игорь Александрович присел рядом на стул.

– А какую сказку? – спросил он, скрывая радость. – Загадочную или страшную?

– Чудесную.

– Ну, тогда слушайте... – Он устроился поудобнее. – Голову положи на подушку и глаза закрой... Мы в пятьдесят девятом работали в истоке реки Ура, между трех Тариг. Это такие горы. А меня только назначили начальником съемочной партии. Харламов тогда маршрутил, а рабочим у него была Таня Кравченко, студентка. Ну и... любовь у них началась. А еще молодые, безголовые. Однажды заболтались, сбились с маршрута, ушли за кромку листа. И заблудились. Восемь дней бродили где-то и вышли к саамам, на стойбище. Это местные оленеводы... После этого я их в разные отряды развел, двенадцать километров друг от друга... Так они стали по ночам встречаться. Просидят до утра в лесу, у костра, потом какие из них работники? Спят на ходу... А летний полевой сезон короткий, у нас план. Я Харламову один выговор влепил, второй – неймется, хоть увольняй среди сезона... Потом дожди зарядили на неделю, работать нельзя. А они все равно сойдутся на берегу, как раз на середине пути между лагерями, и сидят... И вот однажды смотрю, у Косого порога устроились, под плащ-палаткой, огонь развели. И тут дождь кончился, солнце выглянуло. И радуга – прямо от них поднялась! Через все небо! Первый раз такое видел. А они вдруг исчезли на глазах. Будто растворились! Я с горы бегом на берег – радугу уже отнесло метров за сто. Костерок горит, плащ-палатка валяется... А Харламова с Кравченко нет...

Ей снилось или грезилось под звук голоса отца, который завораживающе и постепенно отдалялся...

Надежда и Андрей сидели на берегу горной реки, возле костерка, укрывшись плащ-палаткой. Светило солнце, и шел дождь. Он был в морском френче и шинели, наброшенной на плечи, а она – в старомодном осеннем пальто.

И прямо от них поднималась радуга – семицветная полоса шириной метров двадцать. Воздух вокруг переливался нежными, едва различимыми красками, и поэтому мир казался цветным и одновременно реальным.

И вдруг дождик кончился и осталась только радуга.

– Еще немного посидим и пойдем, – сказал Андрей, снимая брезент. – Дождь перестал...

– Давай останемся здесь? – безнадежно попросила она. – Навсегда? Посмотри, как красиво! Все светится...

– Начальник опять ругаться начнет.

– Я его не боюсь.

Андрей засмеялся:

– А если напишет плохую характеристику?

– Мне так не хочется уходить! Скоро выпадет снег. Закончится практика, и я уеду в Москву. А ты останешься здесь.

– Но я приеду к тебе, когда будет отпуск! В апреле, на целых два месяца!

– Не приедешь...

– Почему? Ты не веришь мне?

Она обняла Андрея, прижалась лбом к его щеке.

– Верю... Но у меня такое чувство. Я тебя никогда не увижу больше.

– Да почему же? Почему?

– Как только я уеду, ты погибнешь. А я умру от тоски.

– Что за вздор?

– Я вижу... Ты станешь переправляться через реку, и у тебя сломается шест. Плот унесет на порог и разобьет о камни.

Андрей опять засмеялся, легкомысленно погладил ее по голове.

– Это у тебя разыгрались фантазии!

– Погоди! Ты поплывешь к берегу, но на плесе за порогом будут забереги. Ты станешь ломать лед... И сильно устанешь, изрежешь руки... А до берега останется всего несколько метров...

Он поверил ей, стал серьезным, задумчивым.

– Чему быть, того не миновать, – наконец проронил он и встал. – Пойдем, я провожу тебя до лагеря.

– Можно миновать! – горячо воскликнула она. – Сядь! И посидим еще минуту. Всего одну минуту!

Андрей сел, а Надежда взяла его за руки.

– Закрой глаза и замри.

Порог бурлил, пенная вода билась о камни и за нижним бьефом растекалась и замедляла бег на широком плесе.

– Теперь можно, – разрешила она.

Они пошли по берегу вместе с уплывающей радугой, отчего мир по прежнему казался разноцветным.

На мгновение Надежде представилось, что уже поздняя осень, забереги, холодная, серая вода и человек на той стороне плеса пробивается через лед к берегу.

Вздрогнула, прижалась к Андрею.

Радуга уплывала вслед за ними...

Они остановились на берегу, обнялись и поцеловались.

– Ну все, до завтра! – сказал Андрей. – Иди в лагерь!

На поляне с молодыми, в пояс, сосенками отчетливо были видны мокрые от дождя палатки, дымил костер, чуть ниже, на лужке, паслись стреноженные кони. У палаток мелькали фигуры людей – привычная жизнь в полевом лагере в часы вынужденного простоя...

Она пошла в гору, к палаткам и уже сверху оглянулась. Андрей помахал рукой и направился обратно.

И вдруг услышал отчаянный крик Надежды:

– Сережа! Сережа!

Он резко обернулся, потом побежал в гору.

Там, где мгновение назад стоял лагерь съемочного отряда, высились стройные, высокие сосны.

И коней на лужке не было...

Надежда испуганно схватилась за рукав Андрея, прижалась к нему, глядела с удивлением и страхом.

– Что это? Мы опять заплутали?!

Андрей вошел под высокие сосны, огляделся – ни следа, ни колышка. Первозданный моховой покров...

Озираясь по сторонам, он прогулялся по бывшей поляне, остановился в каком-то месте, копнул ногой мох.

Под ним оказалось старое кострище – черные угли, зола...

– Заплутали, – согласился он. – На сей раз, кажется, во времени...

Ночью Илья сидел в машине и кого-то явно выслеживал.

Серый, невзрачный «жигуленок» дежурил неподалеку от элитного дома с одним подъездом. Кругом – теснота старинных московских переулков...

Вероятно, летом не успели завершить благоустройство прилегающей к дому крошечной территории, поэтому рядом с недостроенным железным забором остался вагончик на колесах, штабель стройматериалов и кучи занесенного снегом мусора. Машины из-за этого не могли подъехать вплотную к подъезду, останавливались возле вагончика, и пассажиры дальше шли пешком мимо всегда опущенного шлагбаума – всего метров двенадцать.

Изредка подъезжали дорогие автомобили, охрана провожала кого-то, а Илья хватался за бинокль...

Нет, не то...

Долго рассматривал в бинокль окна дома. Внимание привлекли видеокамеры, установленные на кронштейнах... Одна из них была управляемой и реагировала на подъезжающие машины...

После этого скрупулезно изучал путь от подъезда к вагончику, мимо мусорных куч – за трансформаторную будку. И уже оттуда – в тесноту столичных дворов: новый дом стоял где-то в пределах Садового кольца...

Наконец возле вагончика показался черный «мерседес». Илья посмотрел на часы, записал время и поднял бинокль.

Из машины выскочил водитель, открыл заднюю дверцу. Вышел плотный незнакомый человек, что-то сказал шоферу и направился за шлагбаум.

Илья навел бинокль на номер машины – записал и его, после чего проследил путь пассажира от шлагбаума до подъезда.

«Мерседес» ждал до тех пор, пока хозяин не скрылся за стеклянной дверью.

Четыре окна подряд на шестом этаже до сих пор были темными. Но вот там вспыхнул свет. Илья опять посмотрел на часы, записал время, после чего запустил двигатель и, не включая света, осторожно уехал в лабиринты московских двориков...

Надежда проснулась, когда было уже светло, багровое зимнее солнце заглядывало в окна.

Дверь на кухню была открыта – там Игорь Александрович подбрасывал дрова в печь – лицо озарено огнем...

– Доброе утро, папочка! – громко сказала она.

Он махнул рукой, взял ухват и полез в печь – за большим медным чайником.

– Вставай, будем чай пить.

Надежда встала, быстро оделась и пошла к рукомойнику.

Отец разливал чай в кружки.

– А вы разве их не искали? – спросила она, умываясь.

– Как же не искали, – не сразу отозвался Игорь Александрович. – Даже вертолет пригнали из Мурманска... Потом из МГБ приехали, всех допрашивали. Ну и решили, что Харламов с Таней сбежали в Финляндию. Меня чуть не посадили.

– Разве ты не рассказал, как они исчезли? – удивилась Надежда.

– Кто бы мне поверил? В то время чудес быть не могло. – Он усмехнулся. – Я и сам-то себе не верил, думал, привиделось. Знаешь, в природе случается подобное. Особая оптика атмосферы, например... Садись, остынет.

Надежда села к столу.

– Угощайся. – Отец пододвинул блюдо с оладьями. – Это ландорики. Мы их в экспедиции на лопате обычно пекли... – И продолжил: – Как же не искали? Я потом всю жизнь о них думал... И все хотел съездить на то место, еще раз посмотреть. Но все как-то не получалось. В прошлом году поехал на поезде, и место вроде бы нашел, а не узнаю. Карты нет, так еще и заплутал. Все заросло, места не узнать.

– Это когда ты на десять дней пропадал? – уточнила она, пользуясь паузой.

Игорь Александрович не услышал.

– И вот нынче осенью является ко мне Харламов. Я его сразу узнал, только удивился, что он все еще молодой. На нем даже френч и шинель те же самые! Говорю: «Покоя не дает мне тот случай, как вы на моих глазах пропали...» – «Значит, ты не поверил, что мы в Финляндию сбежали?» И дал дерево, на посох... На поезде, сказал, не найдешь, хотя там близко железная дорога. Пешком надо. Потом они еще раз с Кравченко приходили, узнавали, можно ли в институте восстановиться. Таня же студенткой была...

Надежда зябко передернулась, стряхивая оцепенение.

– И что? Восстановилась?

– Где там? Смотрят как на сумасшедших. Они и ушли обратно...

– Так ты нашел Тридевятое царство?

Игорь Александрович весело вздохнул:

– Найти-то нашел! Да не пустили меня. Говорят: «Иди домой. У тебя скоро внук родится. А вот когда родится и подрастет, приводи его с собой. Дорогу теперь знаешь...» Когда у меня внук-то родится?

Андрей, Павел Анисимович и Валентина Васильевна сидели за столом, накрытым по-праздничному. Но поскольку сидели уже давно, то разрушили его деревенскую простенькую красоту.

И уже наговорились вдосталь – сидели молчаливые и самоуглубленные.

Павел Анисимович разлил водку, поднял рюмку.

– Ну что сидим-то как на поминках? – взбодрился он. – Если говоришь, пока ты в отпуске, давай за это и выпьем!

Андрей был острижен наголо, лицо усталое, серое, поперек щек появились новые складки – все это делало его почти неузнаваемым.

– Не так я хотел... уйти в отпуск, – хмуро проговорил он. – Ждал, ждал и дождался...

– Как уж получилось!

Андрей поднял рюмку, молча чокнулся и выпил, словно воду. Закусывать не стал.

– Поешь, Сережа, – ласково заговорила Валентина Васильевна. – Все со своего огорода. И вот рыбку попробуй! Паша на рыбалку ходит каждый день.

– Спасибо, теть Валь... – Он положил рыбу на тарелку, но есть не ел.

– Может, вы завтра утречком сходите вместе? – осторожно продолжила она. – А, Паша?

– Какой из меня рыбак? – хмуро спросил Андрей. – Морока одна...

– Надо привыкать, парень! – строго заметил Павел Анисимович. – И к гражданской жизни тоже, раз отвоевался.

Андрей обнял его за худые плечи, посмотрел в лицо.

– К чему привыкать, дядя Паша? Сидеть с удочкой на берегу?

– Мы не на берегу, мы со льда. У меня лунки насверлены.

Андрей налил водки, выпил и вдруг согнулся, обхватив руками живот и опустив голову.

Старики переглянулись.

– Болит? – сострадательно спросила тетя Валя.

– Не обращайте внимания.

– Ты сейчас к матери поезжай, – посоветовала Валентина Васильевна. – Вот она обрадуется!

– Поеду, – пообещал Андрей. – Теперь отпуск длинный... Только вот виноград, должно быть, собрали.

– Ничего, еще нарастет! – успокоил дядя Паша. – На будущий год.

– А еще надо заехать к Надежде, – строго сказала тетя Валя. – Или позвонить...

– Тетя Валя! – Андрей вскинул голову. – Мы с тобой договорились.

– Позвонить-то можно? – не согласилась старушка. – Спросить, как да что...

– И звонить не буду!

– Она ведь искала тебя, к нам приезжала...

Он снова склонился к тарелке.

– Я все сказал, – произнес глухо. – Надя найдет себе нормального парня...

– Неужели и душа не болит? – осторожно упрекнула Валентина Васильевна. – Она ведь любит тебя. Видела я, смотрит, как на икону...

– Валентина! – строго предупредил дядя Паша.

– Болит, – вдруг признался Андрей. – Потому и не поеду. Будет еще хуже. Нам обоим... Сами подумайте: зачем я такой ей нужен?

– Вот вы, мужики, как рассуждаете! – неожиданно возмутилась она. – Прежде бы спросить надо! Или хотя бы подумать: ей каково? Если она там страдает? Если жизнь не в радость без тебя? Надя – девушка серьезная!..

– В том-то и дело, теть Валь! Я знаю, ей семью хочется. Но какой из меня муж?

– Помолчи-ка, Валентина! – еще раз предупредил дядя Паша. – Сами разберутся, без твоих советов.

– Знаю, как вы разбираетесь! – огрызнулась она, однако замолчала.

– Ты смотри сам, – после паузы проговорил Павел Анисимович. – Как сердце подсказывает. Одному-то ведь тоже не сахар...

Валентина Васильевна достала из печи чугунок.

– Давайте горяченького, мужики! – предложила она весело. – А то остыли совсем. У меня кролик поспел!

Разложила по тарелкам дымящееся тушеное мясо.

Однако мужики остались хмурыми, сидели и смотрели на аппетитное блюдо.

– Ой! – спохватилась тетя Валя. – А живые-то сегодня еще не кормлены!

Накинула армейский полушубок и убежала на улицу.

Павел Анисимович покосился на дверь, помялся немного.

– Ты скажи мне, Серега... Ты за Володьку отомстил?

Андрей не шевельнулся – только яростно загорелись глаза.

– Все в порядке, дядь Паш, – проговорил сдержанно. – Они оба свое получили.

– Их двое было?

– Один обливал, второй поджигал...

Дядя Паша выдержал долгую, мучительную паузу.

– Прости, Серега... Я как отец спрашиваю. Чтоб свой дух укрепить... Ты что с ними сделал?

– Не спрашивай, дядя Паша... Володя теперь будет спать спокойно.

Возле дома стариков стоял синий джип Андрея. Вечернее солнце отражалось в окнах. И это был единственный тревожный свет в белом безмолвии зимней деревни.

Валентина Васильевна стояла в дверях сарайчика и пыталась кому-то дозвониться.

Абонент не отвечал.

Она снова и снова набирала номер, подносила к уху мобильник и, волнуясь, слушала. Долго ждала.

Длинные гудки – не берут трубку.

Наконец ответили.

– Томочка? – негромко спросила она. – Это мама... Послушай-ка меня...

Чего-то испугалась – кажется, в доме хлопнула дверь.

Удалилась в глубь сарайчика.

Живые кролики старательно поедали ивовые ветки...

Тамара разговаривала по телефону в подсобке, среди кастрюль, кип белья и сломанных игрушек. Точнее, больше слушала и отвечала односложно – «да», «нет» – и все сильнее хмурилась.

– Уедет к матери? – переспросила как-то испуганно, и это была единственная понятная фраза.

Под конец разговора и вовсе присела на диван, а отключив связь, опустила руки, голову и замерла, как истрепанный детьми медвежонок.

Потом встала, спрятала телефон и вышла в игровой зал.

Там дети прилежно рисовали домики – Надежда ходила между столов.

– Мама звонила, – тихо проронила Тамара.

Надежда взглянула вопросительно.

– Сережа у них, в Головино, – вместо объяснений сказала Тома и повела в раздевалку.

Дети провожали их взглядами.

– Наконец-то, – облегченно выдохнула Надежда. – Услышаны мои молитвы... Голова закружилась! С ним все в порядке?

– Кажется, да. – Тамара замялась. – Не совсем поняла... Сереже отпуск дали, на два месяца. Он вроде бы к матери собирается, в Белореченск.

Надежда присела на детский стульчик, но тут же вскочила.

– Что я сижу? Нужно ехать! Пойду к заведующей!

– Постой! – Тамара взяла ее за руки. – Тебе нельзя ехать.

– Почему?

Она почти насильно усадила Надежду и прикрыла дверь – медлила, собираясь с мыслями. Надежда ждала, не спуская с нее глаз.

– Можно все испортить, понимаешь? – словно с ребенком, заговорила наконец Тамара. – Он ведь не знает, что ты беременна. Если бы знал, никогда бы не сказал так. Я уверена!

Надежда застыла, спросила одними губами:

– Что он... сказал?

– Сережа очень хороший человек! – будто не услышав вопроса, продолжала Тамара. – Он просто боится за тебя! Боится сделать несчастной! Володя точно такой же был!

– Он даже не захотел встретиться?

– Сначала поеду я, – заявила Тамара. – И все ему скажу! Вот увидишь, как только узнает, сразу и прилетит!

Надежда вдруг улыбнулась и положила ладони на живот.

– Ну и ладно, – проговорила тихо. – Когда узнает, будет поздно... Ну сколько можно дразнить судьбу?

– Я скажу ему! – клятвенно и безнадежно заверила Тамара. – Сейчас же поеду!

За дверью нарастал шум, возгласы детей.

– Не надо! – Она поднялась. – Сама виновата... Пойдем к детям. – И скрылась в игровой комнате.

Тамара села на ее место и закрыла лицо руками.