Глава 7

Гуляш и вправду казался выше всяких похвал. Только-только снятый с огня, горячий, ароматный. Желудок напомнил о себе заунывной руладой, а я отчего-то все медлила взять ложку. Впечатления дня, начавшегося так внезапно, поджидали своего часа. И вот сейчас, когда все было позади, обрушились, придавили, выжали меня резко, насухо, не церемонясь, как половую тряпку.

Видимо, лицо у меня было под стать состоянию, поскольку Хантер, чуть подавшись вперед, спросил:

– Что с тобой?

Я пожала плечами: тело чувствовало себя нормально (не считая жуткого голода), так что духу кронпринца ничего не угрожало. А до моих мыслей и чувств сиятельному дела нет.

– Да нет, все нормально. – Я взяла ложку и, зачерпнув мясо в подливке, через силу начала жевать.

– Никогда не понимал этого вашего женского «да нет». Оно дезориентирует и оглушает любого мужчину похлеще взрывной волны. И он, бедный, начинает судорожно вспоминать: что, когда и как сделал не так. – Под конец монолога глаза сиятельного стали размером с плошки, а на лице застыл столь явный испуг, что стало понятно: дурачится.

Я хохотнула, а потом мои плечи мелко затряслись: нервный смех оказался сродни икоте, которую нельзя остановить никаким способом. Лишь переждать.

– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно заключил Хантер, – тебя начало отпускать.

А потом он сделал знак рукой подавальщику и, когда тот приблизился к столику, поманил его пальцем, веля наклониться, и прошептал что-то на ухо. Я лишь пожала плечами и продолжила жевать. Сначала так же, механически, а с четвертой ложки распробовала-таки, что жаркое, оказывается, вкусное. Хантер, паршивец, не соврал.

Только спустя пару минут до меня дошло, что этот ушлый стервец умудрился парой фраз и своим дурашливым видом выдернуть меня из состояния чернильной пустоты, в которое я едва не нырнула с маковкой. Вот ведь шельмец! Впрочем, я была ему за это безмерно благодарна.

– Извини, сразу не сообразил, что даже для тебя сегодняшний день – слишком насыщенный. Но в каждой каверзе судьбы можно увидеть что-то хорошее… – продолжил, словно ничего такого и не произошло, муженек, воодушевляясь и жестикулируя ложкой.

– Это как в коровьей лепешке, в которую вляпался, увидеть кизяк для растопки печи? – решила уточнить я.

Видимо, глубина и образность сравнения поразили лорда в самое сердце. Он аж поперхнулся.

Ну а что тут такого? Нормальный пример. Мы вон, когда навоз из приютского хлева кидали, айву, заныканную по карманам, трескали в перерывах.

Хантер же прокашлялся, хитро улыбнулся и, покачав головой, произнес, словно вынес вердикт:

– Всегда считал, что оружие женщины, сражающее мужчин наповал, – это красота и ум. Сейчас я понимаю, что глубоко заблуждался. В твоем случае – это непосредственность.

Над этой его фразой я крепко задумалась: то ли он меня оскорбил, то ли сделал комплимент. С одной стороны, вроде как заявил, что моя прямота его подкупает, с другой – из сказанного выходит, что ни красивой, ни умной он меня не считает. Вот ведь… сиятельный, одним словом!

Я крутила в руках ложку, раздумывая, то ли обидеться, то ли плюнуть, растереть и забыть, когда к нам подошел подавальщик, поставил передо мной и лордом стихий по небольшой кружке и, перекинув полотенце с одного согнутого локтя на другой, поинтересовался, желает ли господин чего-нибудь еще. Получив отрицательный ответ, он неспешно удалился.

Я же поднесла угощение к лицу и подозрительно принюхалась. Пахло дубом и фруктами. Только вот отчего-то кружка оказалась наполнена не до краев, а чуть меньше чем на половину. Неужто трактирщик пожадничал взвара?

– Сделай глоток, – провокационно предложил Хантер, поднимая свою кружку.

Я с сомнением уставилась на подношение и едва не макнула в него нос. Был еще какой-то едва уловимый аромат. Решив, что это какой-то особый сорт взвара, я сделала большой глоток – и закашлялась.

Горло обожгло так, словно я засунула в рот горящий факел. Пожар же прокатился вниз – и на удивление уютно устроился в желудке. Я закашлялась, глотая воздух и выплевывая тихие ругательства.

– Мог бы предупредить, что заказываешь самогон! – прошипела я, занюхивая рукавом рубахи. Отчего-то так было легче успокоить саднящее горло.

На это заявление Хантер оскорбился:

– Как ты могла подумать, что я закажу собственной жене какой-то самогон. Это же настоящий бирканский виски! Его только в этом трактире в Альбионе найти и можно.

– Как же я сразу не догадалась, – саркастически протянула я. – Этот напиток, как и благородные, что его пьют, такой же двуличный. С виду, по запаху – невинный компотик, а сдирает глотку, как самогон у нашего кабачника Сэма. Но у того-то хоть все честно – запах сразу в нос бьет и предупреждает о градусах напитка.

Последние слова я произнесла чуток заплетающимся языком. На душе вдруг сразу стало так хорошо… А вот блондину от моих слов – не очень. Он поставил кружку и серьезно спросил:

– Ты нас и вправду так ненавидишь?

– Сиятельных-то? – уточнила я. Заручившись кивком спутника, продолжила: – А за что вас любить? Один – осудил моего отца, даже толком не взглянув на дело, другие, словно оказывая великую милость и спасая от смерти, – запихнули в приют, надели на шею ярмо. А сами, такие благородные все, чинно ездите в шелках и парче, кривите носы при виде нас, простых смертных, и кичитесь своей магией. А если отпрыск благородных захочет себе кого – щелкнет пальцами, и у него все будет. И неважно, что при этом талантливому техномагу на войне оторвет ногу, – припомнила я Хромого Джо.

Последняя фраза настолько озадачила Хантера, что он отчего-то полез под столешницу.

Я же, забывшись, схватила кружку и сделала еще один глоток. Закашлялась. И тут меня под столом схватила рука. Ощупала от лодыжки до колена, а потом то же самое проделала и со второй.

– У тебя ноги на месте, – невозмутимо сообщил Хантер, вылезая из-под стола и пояснил свой маневр: – Просто ты так убедительно об этом говорила, что я решил на всякий случай проверить: вдруг какой паропротез там у тебя в колене?

– Ик! – выдала я, приходя к выводу, что, похоже, в виски все же подмешан дурман: иначе отчего и сиятельный ведет себя как-то странно? Не могло же его развезти, как меня? Хотя, к удивлению, мысли в голове были вполне связными, а вот тело отчего-то не слушалось. Иначе почему тогда с языка сорвалось… – А ты ведь тоже нас, людей, не любишь.

– Не всех. Успел убедиться, что есть и среди людей достойные. Но их очень мало. А в большинстве – вы слишком алчны, порою за медяк грызете друг другу глотки, продаете души и тела за удовлетворение низменных страстей.

Так вот кто я для него – грязь под ногами. А он – белый, чистый и возвышенный.

– Но есть среди вас и исключения. Например, ты.

Такая прямота заставила меня оторвать взгляд от столешницы. Я даже помотала головой. Наверное, послышалось.

– Скажи, Тэсс, а для тебя все сиятельные одинаковы? – Он затаил дыхание и тихо произнес: – И я такой же?

«Нет, это – не слуховая галлюцинация», – отчетливо осознала я. Глядя на сосредоточенное лицо благородного, я впервые не знала, что ответить.

– Ты мне напоминаешь ушастого бойцового ежа, что обитает лишь в анчарских песках, – честно призналась я. – Ты знаешь, какие они вредные и коварные? И больше всего любят жгучий перец. Их от стручков за уши не оттащишь. – Я непроизвольно покосилась на мочку Хантера, в которой красовалась серьга. Этого сиятельного тоже за локаторы порою не отдерешь, но только не от перца, а от расследования. Хотя наверняка маменька не раз пыталась, судя по длине этих самых ушей. – А еще ты, как этот еж, наглый, топочешь во сне и перетягиваешь одеяло, мешая спать!

Я не успела добавить, что эти ежи еще дюже здоровые – не чета местным лесным игольницам. То-то их бойцовыми и зовут. Если такой свернется в шарик и покатится – даже гремучник предпочтет уступить дорогу. А то ненароком напорешься на иголку длиной в ладонь. Ядовитую. А если разозлить анчарского ежа – то тот может расщедриться и на прицельный выстрел иглами.

Хантер, дослушав мою речь с серьезным видом, вдруг опустил лицо на скрещенные на столе руки и задрожал всем телом. Неужели так расстроился из-за сравнения с ежом?

Я протянула ладонь через стол и начала гладить его по голове, пьяненько утешая:

– Ну чего ты? Ежики – они же милые, симпатичненькие, лопоухенькие такие, смешные…

В этот момент Хантер поднял лицо, и я поняла – он не плакал, он беззвучно ржал, ибо смехом это назвать язык не поворачивался.

Я сразу же отдернула руку.

– Знаешь, меня называли бесчувственной сволочью, зверем, одна кхм… – он отчего-то словно поперхнулся, но закончил мысль: – Даже милым… Но ушастым боевым ежом…

– Все случается когда-то в первый раз, – я пожала плечами. Но вот это его «одна» царапнуло слух.

– Значит, буду ежом, я тоже перец люблю, – неожиданно смирился со сравнением сиятельный.

«Перченый еж, а что, звучит», – подумала я и наклонила голову, пряча улыбку. Взгляд поневоле остановился на кружке. На дне плескалось уже совсем немного жидкости, отчего стала видна корявая полуграмотная надпись: «Пэй исчо!» Зато изображение поднятого вверх большого пальца вышло у гончара на диво реалистичным.

Я лишь усмехнулась ушлости хозяина, который любым способом пытался напомнить клиенту, что останавливаться на одной кружке – плохая примета.

Хантер, как раз опорожнивший свою посудину, поставил ее на стол. Я тут же цапнула оную за ручку и уставилась на донце не хуже гадалки, что ревизирует кофейную гущу. Надпись, шедшая по кругу, тут была другой: «Нраво? Добро. Закажь новъ!» Что осталось прежним – большой палец посредине.

– Пойдем уже, любопытная, – он забрал у меня кружку и сам поднялся, подавая пример.

Не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

Когда мы вышли на улицу, на черном бархате небесного купола младшая из лун сдавала пост средней. Желтый, как ядреная головка сыра, малый диск висел совсем низко, зато второй, окрашенный багрянцем, – красовался в зените.

Туман, сырость и холод мигом выветрили из моей головы остатки хмеля. Но пиджак Хантера согревал. Так мы и шли. Молча. Но отчего-то тишина не давила, а наоборот – объединяла. Словно мы заговорщики и у нас одна тайна на двоих. Да в принципе так и было. Маленькая такая тайна по имени Микаэль.

До родового гнезда Элмеров оставалось всего пара кварталов, которые мы решили пройти пешком.

Сначала была набережная с фонарями-мандаринами. С нее мы свернули на ослепительный проспект, разгоняющий мглу ночи рекламой, как проповедник – молитвой стаю голодных упырей. А за ним показалась парковая аллея. В ней влюбленно шептались клены и переругивались о своем вездесущие галки.

Я шла, думая о своем, о девичьем: о карбюраторной коробке, что так и осталась недособранной в сарае, что за приютом, о том, как круто поменялась моя жизнь, о том, что меня ждет… и еще чуть-чуть, самую малость, об одном наглом сиятельном, что шел рядом.

Резкий рывок в сторону заставил меня вынырнуть из мыслей. Я оказалась задвинута за широкую спину Хантера.

– Я постараюсь их отвлечь, а когда скажу бежать – беги, как ты это умеешь. Не оглядываясь, – прозвучал тихий приказ, и с моих плеч сняли пиджак.

Не успела подумать, что за…, как послышалось каркающее:

– Какие голубочки к нам пожаловали…

– Ты смотри-ка, девок не нашел, так и парнишка для него сгодился, – вторил ему другой, гнусавый голос.

Нас медленно и верно окружали. Это были не пацаны из подворотни и не налетчики дикого юга. Профессиональные душегубы, которых днем не отличишь от простых горожан, а оттого еще более опасные.

– Польщен вниманием наемников, – светский тон Хантера сейчас был столь же уместен, как резиновые калоши в пустыне.

Однако бандиты отчего-то отбросили ужимки и даже как-то распрямились, что ли.

– Приятно иметь дело с понимающим человеком, даже если это и не человек вовсе. А то порою попадется клиент верещащий. То подкупить пытается, то удрать. Не понимает, наивный, что живым не уйти, – прозвучало мирно, даже можно сказать дружелюбно, если бы не смысл фразы.

– Кто приказал меня убить, вы, любезный, конечно же, не скажете? – непринужденно, как на утренней прогулке у доброго знакомого, поинтересовался Хантер.

Ответом ему был смешок, а потом, словно по команде, они бросились на нас.

Пятеро, не считая главаря. С амулетами против боевых заклинаний. Это стало понятно по тому, как отлетела огненная стела, что успел накасовать Хантер во время светской беседы. Я почувствовала кое-что еще: заклинания, опутывавшие плечо одного из нападавших. Тонкая вязь магических нитей. Явно поработал техномаг. Протез. Причем весьма качественный. Железо, сплавленное с костью, влитое в мышцы, разбавляющее кровь.

Увы, дальше времени не осталось ни на что. Когда тебя пытаются пощекотать изнутри ножом, как-то не до созерцания мастерства чужого чародейского плетения.

Я увернулась, отчего шляпа слетела с головы, выпуская косу на свободу. Нападавший отвлекся всего лишь на миг, но этого хватило ровно для того, чтобы вспомнить науку Хромого Джо: печень, солнышко, челюсть. Я, не размениваясь на кулаки, саданула сразу каблуком сапога в живот и локтем с разворота – в челюсть.

Нападавший тоже, не будь дурак, черканул лезвием, сделав мне в жилетке вентиляцию. Окажись я чуть потолще – и до ребер бы добрался.

В противники мне достался невысокий, поджарый и верткий тип. Он хоть и охнул от ударов, но сдаваться не собирался. Нож в его руках запорхал с невиданной быстротой, заставляя меня уклоняться и отходить все дальше от Хантера, на долю которого пришлось сразу четверо наемников. Сиятельный, как и обещал, отвлек внимание на себя, вот только на всех его, увы, не хватило. А главарь и вовсе предпочел не вмешиваться, наблюдая со стороны.

Краем глаза я заметила, как Хантер размахивал пиджаком на манер красной тряпки, которой молодчики в костюмах швейцаров трясут на арене перед мордой быка.

Два метательных ножа, застрявших в сукне, даже напоминали рога буйвола. А вот во второй руке сиятельный держал мой разводной гаечный ключ! Отбиваться им от наемников у него получалось вполне неплохо. Как будто он специально обучался ключевому бою. Хотя кто этих сиятельных знает?

Зато поняла одно: при нашей первой встрече Хантер был жутко уставший. Попадись я ему отдохнувшему под руку – осталось бы от меня мокрое место, как от одного из нападавших, что прикорнул у бордюра с пробитым черепом.

Однако и мой «кавалер по парному танцу» не давал расслабиться: мне лишь чудом удалось увернуться несколько раз. Еще полминуты спустя моя рубашка уже напоминала лохмотья, кое-где даже пропитанные кровью.

Наемник двинул плечом, перебросив нож в другую руку.

Протез, в который вбухана прорва магии.

Смещение структуры плетения на запорном вентиле, способное вызвать детонацию.

В голове сложилось два плюс два. Не увидь я сегодня собственными глазами, как именно должны быть сдвинуты нити силы, чтобы энергия внутри контура стала неустойчивой, – так быстро ни за что не сообразила бы.

Техномаг, что создал протез, без сомнения – ювелир, мастер своего дела. И наверняка он и помыслить не мог, как будет искорежено его творение.

Меж кончиками моих пальцев пробежали голубоватые разряды. Сфера сформировалась не сразу, зато с двойной оболочкой: первая оттянет на себя артефакты, а вторая – внедрится в плетение протеза.

Отступив, я практически без замаха выпустила заклинание.

Шаровая молния размером чуть больше майского жука, врезавшаяся в плечо нападавшего, заставила его в первое мгновение лишь поморщиться.

– Это все, на что ты способна, малышка? – он позволил себе снисходительно усмехнуться.

А уже в следующий миг наемник выронил нож и взвыл. Ткань сюртука начала тлеть прямо на нем, а потом и вовсе загорелась, обнажая протез.

Нападавшие, взявшие Хантера в оборот, увидев, что творится с их подельником, отвлеклись на миг, впрочем, как и сиятельный.

И было с чего. Плечо, в котором перемешались плоть, кость и металл, стремительно разбухало и наливалось жаром, сияя во тьме, как угли прогоревшего костра.

Я рванула с места. Неважно куда, лишь бы подальше.

Мастер знал свое дело и не поскупился на силу чар. Взрывная волна, ударившая в спину, повалила, прокатила меня по траве и забросила в овраг. Хотя не в овраг, а скорее в неглубокую яму, заросшую кустами настолько, что с первого взгляда и не поймешь, что в паре шагов резкий склон.

Мое лицо встретилось с чавкающей грязью. Легкие, из которых вышибло весь воздух, горели огнем, и судорожный вздох забил нос зловонной жижей.

Я подавилась кашлем и попыталась приподняться. Не хватало еще сдохнуть, захлебнувшись в луже, которая собаке по колено.

Раздавшееся над головой «Ее куда-то сюда унесло» заставило затаиться.

– Давай ищи! – раздалось уже совсем рядом.

Я беззвучно переползла с середины ямы к почти отвесному склону, прижалась к нему спиной и перестала дышать.

Луч света (и откуда только взяли фонарь?) полоснул по жиже.

– Нет ее тут. Может, дальше?

– Ищи быстрее, сейчас патруль нагрянет! Нам заказ на обоих пришел. Белобрысого мы прибрали, а эту пигалицу… Без нее никак. Заказчик ясно дал понять, чтобы обставили все, как обычное ограбление. И порешили обоих.

«Ах вот почему не было револьверов», – поняла я. Карабины для ночных мастеров из подворотни – большое богатство. Не вяжутся с пулями обычные щипалы.

А голос меж тем продолжал выговаривать:

– Как она смогла до Красавчика дотянуться? Маг же, шельма, обещал, что амулеты любое боевое заклинание погасят…

«Они и погасили – подумалось мне зло, – а пропустили лишь ту малую часть, что, по мнению их создателя, казалась остаточной и безвредной для здоровья».

Вдалеке завыла сирена. Все же богатый район Альбиона – это вам не окраины.

– Уходим! – шуршание листвы – и все стихло.

Я вздохнула. До трясучки не хотелось выбираться из своего окопного убежища. Здравый смысл благим матом орал, чтобы я еще хоть немного отсиделась, но прозвучавшее «прибрали» жгло душу каленым железом.

Я на четвереньках, хватаясь руками за кусты, кое-как ползком выбралась из ямы и сделала шаг. Резкая боль пронзила лодыжку. Я наверняка упала бы, не схватись за ствол дерева.

Память о том, что такое вывих, тело заботливо сохранило. Хотя, может, в этот раз и перелом. Кто его знает?

Стиснув зубы и припадая на левую ногу, я двинулась к месту, где нас и подловили наемники. Двуединый! Как же далеко, оказывается, я убежала. Кленовая аллея сейчас представляла собой нечто страшное: кровавое месиво, в котором самым приличным и чистым оказался труп того налетчика с проломленным гаечным ключом черепом.

Сам же Хантер лежал, устремив немигающий взгляд на багровую луну.

Я как смогла быстро приковыляла к нему, упала на колени. Нож торчал из левого бока. «Печень. Без вариантов. Странно, что он еще жив», – констатировал кто-то холодный и расчетливый внутри меня. Верить не хотелось.

– Пожалуйста, не умирай!

Когда-то думала, что самое глубокое отчаяние в своей жизни я уже пережила, и все в сравнении с ним – мелкое и незначительное.

Потеря отца. Смерть матери. Приют. И старший брат, которого в тот же день, что меня отправили в обитель, забрали в рекруты. Сопливый мальчишка, которого швырнули в мясорубку войны с маленьким, но гордым горным соседом империи. Жив ли он?

А судьба, словно издеваясь, подкинула мне еще и это испытание.

– Живая… – булькающий звук из горла сиятельного оборвал мой всхлип.

– Смотри на меня! Слушай! Не закрывай глаза! И не смей умирать!

Я не знала, что делать. Единственное – понимала, что ни в коем случае нельзя вынимать нож из раны. Тогда сиятельный в момент умрет от потери крови.

Нет в этом мире ничего хуже ощущения бессилия, когда не знаешь, чем помочь, и время утекает сквозь пальцы, а в ушах слышен шепот блуждающих песков: «Смирись с неизбежным».

– Обещай мне, – просипел этот ненормальный. Ему бы силы беречь, а не языком болтать. Хотела прижать палец к его губам, мол, помолчи, но сиятельный опередил категоричным: – Нет. Поклянись, что не оставишь меня, что будешь рядом в мои последние минуты.

Как говорится, последнее слово умирающего свято.

– Кля…

Меня перебил крик:

– Подними руки и отойди от него, – это прибыл отряд дознавателей.

Я подчинилась лишь наполовину: встать попросту не смогла. По щекам беззвучно катились слезы.

– Отойди от него, я сказал, – крик, как удар хлыста, и нацеленный в мою грудь револьвер.

– Не могу.

– Офицер, – просипел Хантер, – на нас напали. Девушка не виновата.

После такого спича сиятельный начал стремительно синеть (хотя куда уж больше?) и закатил глаза.

– Илар, этот полутруп пока по твоей части, – оживился офицер.

Вперед вышел длинный, как шпала, и столь же «толстый» (меж штакетника забора мог бы протиснуться, не утруждаясь) целитель и деловито присел на корточки перед Хантером. Поводил рукой над животом сиятельного, сосредоточенно хмурясь.

– Да, пока это мой клиент. Окочурится – по твоей части будет, – бросил он в сторону офицера.

– Ты уж постарайся, Илар, чтоб сиятельный все же выжил, а то писать рапорт о третьем мертвяке за сегодняшнюю ночь – перебор.

Ну да, что для одного – отчаяние, для второго – досада. Я звучно шмыгнула носом и тем самым привлекла внимание офицера.

– А вы кто такая и кем будете пострадавшему? – тут же взял меня в оборот синемундирный.

– Я… – ощущение нереальности происходящего и какой-то прострации не хотело меня отпускать, оттого слова давались тяжело: – Тэссла Шел… – в последний момент опомнилась и исправилась: – Элмер. Я его жена.

– Жена? – то ли удивленно, то ли с сомнением протянул офицер, пощипывая чуть разорванную мочку уха.

Его длинные волосы, собранные сзади в хвост, в свете фонарей были какого-то неопределенного, невыразительного цвета, впрочем, как и он сам. Все в нем казалось каким-то средним, серым и смазанным, что ли. По такому лицу скользнешь в толпе и не заметишь. Только взгляд серых глаз – цепкий, внимательный, чересчур живой.

– Да, жена. – Разбитая губа засочилась кровью, отчего вкус произнесенного «жена» отдавал железом.

Я поморщилась и, опустив руки, ладонями уперлась в землю, пытаясь встать. Судя по тому, что криков «Не двигайся!» больше не последовало, прибывшими офицерами я из разряда «опасна, возможно преступница и убийца» переведена в категорию «свидетельница».

Мои потуги по приведению тела в относительную вертикаль прервал голос все того же офицера:

– Обопритесь на меня, миссис Элмер. – Сказано это было с нотками предусмотрительного почтения.

Похоже, что фамилия моего супруга была на слуху.

– Что у вас с ногой? – после того, как я вновь упала, не успев подняться, задал очевидный вопрос синемундирный.

– Вывих, может, перелом… – как-то отстраненно ответила я, внимательно следя за манипуляциями целителя.

Тот, к слову, обложил Хантера амулетами, как опытный прораб матом бригаду строителей: качественно и не упуская даже деталей. Зато кровь перестала идти, а сиятельный дышал уже не рывками, а хоть хрипло, но ровно.

Я уже немного успокоилась: вот сейчас благородного отвезут в лазарет. Но тут целитель потянулся, чтобы вытащить нож. Сказать я ничего не успела. Рука врачевателя уже откинула острие, и из ладони у него полилась живительная голубая магия, врачующая раны.

Муженек, приоткрывший глаза, удостоился лекарских пояснений:

– Вы, господин сиятельный, не иначе как под счастливой звездой рождены. У вас зеркальное расположение печени. Придись удар влево – и ни один целитель бы вас уже не спас.

– Я в курсе, что у меня печень не там, где нужно, оттого и подставил правый бок под удар.

– Могли бы и вообще не подставляться, – пробурчал врачеватель.

– Мог бы, – покладисто согласился Хантер, – тогда бы нож полетел в спину моей жене.

Я стояла, не в силах вымолвить ни слова, пораженная откровением сиятельного. Зато у свидетелей разговора дар речи не пропал. Скорее, наоборот.

– Да, я слышал, что сиятельные ради своих любимых женщин способны на многое, но вот чтобы ради человеческой, пусть и жены… Впервые, – протянул мой невзрачный дознаватель.

Не видя меня, Хантер, которому не по душе пришлось то, что его уличили в столь неподобающем поведении: как же, благородный и пожертвовал собой ради простолюдинки, – скривившись, прошипел:

– Вам бы на пару секунд попозже появиться. Я не успел с жены взять клятвы…

А вот тут моя душа вознегодовала: значит, этот проходимец и не собирался отбывать за грань, а под шумок решил привязать меня к себе, посадить, как собаку, на цепь. Это похлеще, чем оседлое ярмо, которое я так люто ненавидела.

– Ах ты паршивец! – вырвалось у меня, и я даже чуть подалась вперед, но лодыжка отозвалась болью. Пришлось угрожать с места. – Сиятельный недоделанный! Да чтобы я тебе хоть раз еще что-то пообещала!

От нахлынувших эмоций я даже погрозила ему кулаком. Вторая рука сама собой уперлась в бок в характерной позе.

Сзади кто-то кашлянул:

– Точно – жена. Так грозиться может только супружница. Я, часом, даже свою вспомнил. Она точно такими же словами меня на пороге встречает, когда я навеселе прихожу, – поностальгировал один из синемундирных.

Хантер же обреченно простонал, уточняя у целителя:

– Она рядом?

– Угу, – кивнул врачеватель, все так же сосредоточенно водя ладонями над ранами.

– Дохлая варравана, – простонал сиятельный.

– Ну что вы, ваша жена вполне симпатичная… – попытался утешить лекарь, – и совсем даже живая.

– Нет, это я – дохлый. И то в лучшем случае. Вы просто не знаете ее характер, – после этих слов Хантер предпочел за лучшее отрубиться.

Судя по тому, что целитель даже не матюгнулся на отключившегося пациента, тому умереть в ближайшие минуты не грозило.

Заклинание стазиса, в которое погрузили тело сиятельного, окончательно утвердило меня в мысли, что раны хоть и серьезные, но фасон вдовьего платья мне обдумывать еще рано.

– Карета из лазарета прибудет через несколько минут, – отрапортовал кто-то синемундирному офицеру, который начал меня допрашивать.

– Хорошо. – На меня вновь уставились внимательным взглядом, что казался таким чужим на этом обычном, невыразительном лице. – Миссис Элмер, поскольку вы единственный свидетель, находящийся сейчас в сознании, я попрошу вас пройти со мною в участок для дачи показаний.

Боль в ноге не давала мне сделать и шагу, отчего я, поморщившись, выдала:

– Пройти никак не смогу: нога, – и, видя нахмуренный взгляд дознавателя, помимо воли добавила ехидно: – Разве что вы меня понесете…

– Вот еще. Чужих жен на шее не носил. Мне и своей хватает. А ваш супруг пусть мучается с вами сам. – И, обернувшись, крикнул: – Илар, тут еще твоя помощь нужна. Ногу залечить сможешь? Резерв еще есть?

Целитель только в сердцах плюнул и, подхватив саквояж, поплелся ко мне.

Пока вправляли лодыжку (все же обошлось вывихом), я с сожалением наблюдала, как мой любимый гаечный ключ упаковывают в коробку, которую еще и пломбируют. Улика. Пока я предавалась грусти по поводу невосполнимой потери, приехала карета, и Хантера отправили в лечебницу. Сиятельный, все так же обвешанный амулетами, больше походил на труп, чем на живого: бледный, недвижимый из-за стазиса и весь в крови. С одной стороны, я за него безумно переживала, а с другой – неимоверно злилась на него. Он хотел лишить меня единственного, что было для меня ценно, – свободы.

А вот спустя три часа я начала завидовать лорду стихий. Сильно. С туго забинтованной ногой я красовалась на стуле в отделе департамента правопорядка и давала показания, в сотый, казалось, раз пересказывая то, что случилось. И вот ведь странность: нападение заняло от силы пять минут, а рассказывала я о нем, как будто энциклопедию писала: долго, нудно, не упуская деталей. О чем я только решила промолчать, так это о подслушанном в канаве разговоре. Нутром чуяла, заикнись я о той паре фраз наемников, брошенных мимоходом, – и допрос затянется до утра.

Я клевала носом, на автомате повторяя, как сдвинула структуру плетения, вызвавшую взрыв. Грязь на моей одежде засохла и сейчас создавала ощущение рыцарской брони: столь же удобной и теплой. Стенографист откровенно зевал, и только мой офицер с пытливым взглядом ходил из угла в угол, задавая все новые и новые вопросы и периодически кивая в такт моим словам. От этих движений его волосы, собранные в хвост, мотались из стороны в сторону, вызывая у меня нервные смешки. Кстати, шевелюра на свету оказалась не серой, а светло-русой, почти блондинистой, разбавив серую внешность офицера.

– Я развернулась и… – бубнила я уже в который раз, когда дверь распахнулась.

Вот уж кого я не ожидала увидеть на пороге – так это его. Сиятельный при виде меня недовольно поджал губы. Заломленная рыжая бровь свидетельствовала о мнении лорда Тейрина об увиденном.

– Лорд-министр… – встрепенулся дознаватель.

Стенографист и вовсе подскочил и вытянулся в струнку. Алан Тейрин никак на это не отреагировал, лишь поинтересовался:

– Госпожа Элмер уже дала показания?

– Д-да, – с запинкой ответил удивленный синемундирный.

– Тогда позвольте мне ее забрать из участка.

Еще бы рядовой офицер стал возражать главе собственного департамента.

Мне подсунули протоколы на подпись, и я углубилась в чтение. Это заняло изрядно времени, потому как ставить козюлину на неизвестных бумагах мне жутко не хотелось. Вдруг тут написано, что я, перекинувшись в полнолуние в волкодлака, покусала одну половину квартала, а вторую – съела, в чем сейчас признаюсь и раскаиваюсь? А поскольку практике чтения рун я предпочитала науку сбора двигателей и об устройстве тормозных дисков знала куда больше, чем о словесах, процесс ознакомления затянулся надолго.

Лорд уже успел и приложить сережку к артефакту, подтверждая свой статус, и выпить свежесваренного кофея, чей аромат щекотал ноздри и дразнил (а мне даже спитого чая не предложили), и намотать несколько кругов по комнате, пока я с невозмутимым видом водила пальцами по строкам.

Убедившись, что все написано верно, я обмакнула стальное перо в чернильницу и уже было хотела вывести руну «Шел», когда вспомнила, что я уже «Элмер». Чернила секунд раздумья не простили и шлепнулись кляксой на пергамент. Оттого моя подпись больше напоминала не руны, а раскормленного воробья, которого сбили, а потом еще и растоптали. Росчерк пера вызвал вздох облегчения у всех присутствующих. Для офицера и стенографиста это означало, что высокопоставленная особа наконец-то исчезнет из их кабинета и даст вздохнуть свободно. Для Алана – что наконец-то можно увести грязную пигалицу и носительницу духа кронпринца к себе и обставить-таки Хантера, не пожелавшего делить с ним опеку.

– Пойдемте, госпожа Элмер, – учтивый голос. И даже нос не поморщил, когда я доковыляла до его услужливо протянутой руки.

Я прекрасно сознавала, что, возможно, передо мною стоит мой будущий тюремщик, но я так устала, что сил сопротивляться просто не было.

Зато у той, которая вихрем ворвалась в кабинет, их оказалось с лихвой. Да, такой подлости от судьбы рыжий лорд не ожидал.

Увидев меня, свекровище перешло в боевой режим и, вцепившись мне в порванную рубаху, как бурлак в канат, потянула на себя со словами:

– Благодарю, лорд Тейрин, за заботу, а теперь позвольте мне увезти бедную девочку домой, где ее ждет супруг.

Уже? Хотя, если судить по активности леди Голдери, она могла угнать из лечебницы каталку с лежащим на ней Хантером, под предлогом, что кровиночка в родных стенах поправится быстрее.

Я даже помотала головой, отгоняя видение. А свекровь, меж тем дернув меня на себя, тут же передислоцировалась поближе к локтю Алана так, чтобы он не смог до меня дотянуться.

Милый разговор сиятельных напомнил мне пикировку дипломатов враждующих сторон: вроде и ругани не слышится, но в воздухе витает запах пороха.

Я отстраненно заметила, как мимолетным движением лорд Тейрин оправляет едва заметную складку на камзоле, его волосок к волоску уложенную рыжую косу, запонки на манжетах, идеально гармонировавшие с хитро завязанным шейным платком, элегантный плетеный шнурок на запястье. Мне до такой аккуратности вовек не дожить.

Впрочем, несмотря на явную спешку, леди Голдери тоже щеголяла нарядом: темное парчовое платье с турнюром, изысканная прическа, черная меховая горжетка… Последняя шевельнулась, когда свекровь в очередной раз ответила категорическим отказом на предложение рыжего проводить нас до особняка Элмеров.

Решив, что у меня начались галлюцинации, я начала бочком пятиться к двери, когда меховой воротник, до этого момента обвивавший шею свекрови, прыгнул на меня. Заорали все – кто от неожиданности, кто пытаясь приструнить обнаглевшего хранителя.

Зато здоровенная черная белка, обвив мою шею хвостом (хотя по ощущениям это был удушающий прием, так любимый участниками боев без правил), что-то угрожающе прощелкала Алану.

– Даже так? – он удивленно изогнул бровь.

– Да, – гордо вскинув голову, отчеканила миссис Элмер.

– Тогда разрешите откланяться, – рыжий кивнул и, больше не говоря ни слова, первым покинул комнату.

– Пойдем, моя девочка, – свекровь, взяв меня на буксир, прошествовала следом.

Белка, ослабив хватку, улеглась у меня на плече.

Когда же мы сели в карету, что поджидала нас у входа, я, не сумев побороть зевок, спросила:

– Что это было? Почему министр, когда увидел белку, так резко сдался?

Пушистая что-то обиженно защелкала в ответ, опережая леди Голдери.

– Потому что хранитель покидает дом лишь в исключительных случаях. Можно сказать, что практически никогда. Сейчас наше родовое гнездо абсолютно беззащитно даже от простых воров, зато ты – практически неуязвима. Оттого-то этот высокомерный лорд, что так бравировал своей надежной охраной, и сдулся. Даже вся его магия, к слову немалая, бессильна против хранителя.

Припомнив словесную битву свекрови и рыжего, я отчего-то вспомнила рассказ Джо о противостоянии на реке Эйгре, когда с одной стороны русла стояла конница неприятеля и кричала имперцам: «Сдавайтесь, у нас тысячное войско!» – а с другой стороны наши отвечали: «А нас – рать!» (правда, в пересказе хромого Джо пауз между словами в ответе имперцев не было).

– Ах вот оно что… – Я уже почти засыпала, но из чистого упрямства задала последний вопрос: – А что это за сережки в ушах сиятельных? И у Хантера, и у этого Тайрина.

– Это знаки отличия, ордена, если тебе будет так понятнее. А еще – амулеты, дающие доступ туда, куда без допуска путь закрыт.

Уже уплывая в сон, я вспомнила, что у блондина мочка, да и хрящик уха все в дырочках. Оказывается, это у него отверстия для орденов… А он их не носит. Только простую серьгу-полумесяц. «Какой мне скромный муж достался», – стало моей последней связной мыслью, прежде чем я провалилась в сон.

На удивление, несмотря на усталость, мне даже что-то снилось: то я от кого-то убегала и отбивалась, то меня пытался спеленать гигантский паук, и ему это даже удалось, а под конец он укусил меня, и я отключилась.

Просыпаться не хотелось настолько, что я малодушно натянула на макушку одеяло. Лицу стало жарко, зато оголившейся пятке – холодно. Свернулась клубочком – подол ночной сорочки задрался и едва не завязался узлом. Распрямилась – волосы от елозанья под одеялом попали в рот. В общем, все было против того, чтобы я еще немного понежилась в постели.

Пришлось вставать. Первое, что я увидела, разлепив глаза, – здоровенную черную белку, что сидела в изголовье моей кровати. И вот тут-то нахлынули воспоминания вчерашнего дня. Помимо ярких картинок в мозгу, были и вполне материальные свидетельства нашего с Хантером «веселья», как то: перебинтованная нога, обработанные ссадины на предплечье.

Кстати, а кто их так аккуратно смазал мазью, что приятно холодила кожу и отдавала мятой? Патрульный целитель, помнится, всего лишь промыл их прозрачной жидкостью, которая тут же вспенилась. Да и ночная сорочка… Не сама же я переодевалась?

Ответы на некоторые из вопросов нашлись у горничной, которая постучалась в дверь. Поинтересовавшись, желает ли леди позавтракать и чем мне еще помочь, она так же с охотой пояснила, что вчера, едва карета подъехала к дому, миссис Голдери приказала отправить за лекарем. На руках же в дом меня занес дворецкий, правда, несмотря на сон, я брыкалась. Оттого слуга получил сначала фингал (от меня), а потом двойной оклад и три дополнительных выходных (от хозяйки). Последним он оказался жутко доволен.

Переодевала же меня сама Эмма. Она ничего не добавила, просто сказала, что вещи, в которых меня принесли, пришлось распороть, чтобы их снять. Я же начала заливаться румянцем, догадавшись, что за паук во сне меня спеленал.

А вот докторусу, приехавшему оценить мое здоровье, пришлось уворачиваться. Но он, ученый уже той же пяткой, проявил недюжинную изворотливость, сумел-таки сделать успокаивающий укол (заклинания оказались бессильны: белка не покидала моего плеча, и они разбивались о щит хранителя) и только после этого – осмотреть. После чего эскулап, получив сверх положенной мзды десяток золотых за проявленные храбрость и отвагу, заверил свекровь, что моему здоровью ничего не угрожает, и я просплю до рассвета. Засим и он отбыл. И вот сейчас наступило это самое утро – время, когда мучительно стыдно за то, что еще накануне казалось естественным и само собой разумеющимся.

Одеваться жутко не хотелось, но надо было узнать, как там Хантер, да и вопросы к свекрови у меня накопились. А еще – сдать с рук на руки эту пушистую напасть, которая никак не реагировала на мои «кыш-кыш» и категорически отказывалась покидать спальню.

Оттого, доев завтрак, который принесла в комнату расторопная Эмма, я открыла шкаф и ахнула. Еще вчера в нем царствовали мужские рубашки, штаны и камзолы (и я планировала позаимствовать что-нибудь из них, чтобы можно было разгуливать по дому). Сегодня же шифоньер буквально ломился от женских нарядов. Сдержанные тона, скромные, но утонченные фасоны. И все – моего размера.

– Леди Голдери вчера распорядилась о малом гардеробе, пока вы с лордом отсутствовали. Сказала, что пока купила пару нарядов по своему вкусу, но как только у вас появится время – вы можете заказать у портних то, что вам больше по душе.

Я же, достав жемчужно-голубое платье с неглубоким вырезом, изящное и лаконичное, приложила к себе и взглянула в зеркало. Если элегантность – это проявление женского интеллекта, то моя свекровь – минимум доктор наук.

Наряд не просто мне шел. Он преображал, подчеркивая цвет глаз и оттенок волос, которые сейчас казались не выгоревшими, а золотыми, делал меня юной и женственной одновременно. Единственным недостатком платья оказался корсет, но я мужественно решила его перетерпеть. Тем более что Эмме удалось зашнуровать его на удивление не туго и удобно.

Образ довершила затейливая прическа из кос и локонов.

На удивление, смотрясь в зеркало, я нравилась сама себе. Оттого мне вдвойне хотелось, чтобы Хантер оценил мое преображение. Но когда я поинтересовалась, в какой же комнате мой муженек, то получила неожиданный ответ: его в особняке нет, еще со вчера, с самого утра, как мы вместе ушли. Но я-то отчетливо помнила слова свекрови о том, что ее сын уже дома.

Что же, служанка – человек подневольный, и если станет врать – то наверняка по указке хозяйки. Так или иначе, выходило, что соврала благородная сиятельная леди.

Я решила лично найти миссис Голдери и в лоб спросить ее обо всем. Уточнив у горничной, где сейчас может быть свекровь, и получив ответ, что в этот час леди обычно в оранжерее, я вышла в коридор. Белка, к удивлению, едва я шагнула за порог, метнулась вон из комнаты по своим, беличьим, делам.

Вокруг царила тишина, но не пустота. Казалось, стены хранят тепло, висящие портреты – приглядывают за порядком, а безмолвие не тяготило, а дарило спокойствие и уют. Определенно, у этого дома имелся характер. Немного строгий, но незлобный.

Я уже миновала лестницу, и до оранжерей оставалось совсем немного, когда на повороте нос к носу столкнулась с леди Евой. Как-то сразу вспомнился наш последний разговор по душам и пульсарам, когда она чуть не угробила меня некромантской магией.

– Доброе утро! – как можно более холодно, улыбаясь во все двадцать восемь зубов, заявила я (коренные мудрости меня к восемнадцати летам так и не осчастливили – видать, дурости в голове содержалось все же больше).

– Д-доброе, – чуть заикаясь, выдала старушенция, опешив. Не иначе, тоже не ожидала меня увидеть? – Вам уже лучше… Я весьма рада…

«Нет, все-таки я потихоньку схожу с ума», – подумала я отстраненно. А чопорная престарелая леди продолжила, взяв себя в руки:

– Вашей живучести, изворотливости и хладнокровию можно только позавидовать.

Ан нет, все нормально, а то я уже испугалась. Это просто леди Ева не сразу среагировала.

– Так тонко змеей подколодной меня еще ни разу не обзывали. Но, как говорится, вам виднее, дорогая родственница, ведь гремучник гремучника узнает по следу на песке.

Пальцы прямой, как палка, старухи сжались, на скулах заходили желваки.

«Сейчас мне точно прилетит», – подумала я обреченно. А ведь могла не провоцировать и просто проглотить шпильку.

Я не удивилась, что леди Ева не покинула дом: это мужчины категоричны в своих словах и делах. Женщины же до последнего ищут компромиссы. Вот и свекровь не явилась исключением и наверняка рассчитывала помирить сына с сестрой.

– Не зарывайся, деточка, – процедила сиятельная и, все же совладав со своим гневом, величественно поплыла дальше.

Я же, сглотнув, продолжила свой путь.

Свекровь обнаружилась в оранжерее. Вот только она не цветочки изволила нюхать, а собственноручно запихивала саженцы вербены кровавой в горшок. Малютки, несмотря на малый рост, упирались всеми корешками и размахивали острыми листьями не хуже, чем бешеный пес – челюстями: не оставляли попыток оттяпать палец ни на секунду. Вот только миссис Элмер бдела, да и кольчужные перчатки – не газовый шарфик. Просто так не прокусишь.

– Ты уже проснулась? Выспалась? Отдохнула? – свекровь приветствовала меня искренней улыбкой.

При этом она, бросив на дно горшка, чьи размеры не уступали кадушке, гвоздь и запихав туда же корешки вербены, начала шустро орудовать лопаткой, закапывая непокорную рассаду. По правде говоря, я немного удивилась: все же одно дело, когда леди букетики собирает, и совсем другое – когда выращивает «упыриную смерть»: именно в соке вербены закаляли клинки против нежити, ее добавляли в серебряные пули.

– Да, спасибо. А зачем гвоздь? – задала я самый идиотский из всех возможных вопросов. Но надо же было с чего-то начать разговор.

– Малышам очень нужен металл. Проржавевшие гвозди отлично подходят для этого дела, – пояснила она, указывая на гору шайб, шурупов, саморезов и собственно гвоздей.

– Ясно, – начала я, при этом мучительно соображая, как вырулить к теме местообитания муженька. Мыслей в голове оказалось много, и все скопом желали стать озвученными. Оттого они напоминали мне айву в банке. Когда сливаешь компот – вода уходит, а фрукты так и не могут проскочить через не узкое в общем-то горлышко, потому что каждый хочет быть первым. Не придумав ничего, я решила спросить как есть: – А где сейчас Хантер? В отделении вы ведь говорили, что он дома…

– Я соврала инспектору, – просто призналась леди Голдери, словно речь шла о пережаренных семечках, и пожала плечами.

Ничего себе! Я припомнила, как не дрогнул и мускул на ее лице, когда она, глядя сиятельному в глаза, уверенно утверждала, что сын уже дома.

– Почему? И где сейчас Хантер?

Свекровь на этот раз отложила садовую лопатку и прикрыла ящик с нерассаженной вербеной стеклянным колпаком.

– Что же, отвечу по порядку. О том, что тебя нужно срочно забрать из участка, я узнала от сына. Он прислал мне послание по патографу. Едва оно вспыхнуло у меня в руке и я прочла ленту, как сразу же помчалась к тебе. – Она вздохнула и, раскинув руки, заключила меня в объятия. – Я так рада за вас!

Сказать, что я ничего не поняла, – это значит ничего не сказать. Тем временем я усердно изображала столб, который пытались придушить в объятиях. Свекровь же, словно спохватившись, отстранилась.

– Прости, забыла! Тебя же сейчас нельзя так крепко обнимать. И на чем это я остановилась? Ах да. Я объехала несколько участков, когда наконец-то нашла тебя. Что же до моего непутевого сынка, – она покачала головой, словно осуждая чадо, но в ее голосе, напротив, звучали лишь любовь и забота, – то он сейчас на койке в госпитале. Отлеживается.

– И вы так спокойно об этом говорите? – я категорически не понимала свекровь.

– Он мой сын, и я знаю его как облупленного. Так же, как и его работу. Знаешь, сколько раз за последний год его штопали целители? Сколько бессонных ночей я провела, не зная, каким богам уже молиться? Что для света и империи – геройство и подвиг, то для матери – седые волосы. Поначалу я думала, что никогда к этому не привыкну, но, как у людей говорят, время примиряет всех и со всем. А сейчас, я надеюсь, сын и вовсе остепенится, – как-то странно закончила она свою речь.

Меня же начали терзать смутные подозрения: что же такое написал муженек, раз свекровь сорвалась с места, да еще и хранителя с собой прихватила?

– А можно тогда навестить Хантера?

Матушка благоверного просияла и затараторила:

– Конечно-конечно. Я сейчас же распоряжусь заложить экипаж.

У свекрови слова с делом не расходились. Уже через каких-то двадцать минут мы ехали в карете в лечебницу.