Глава 8
Лечебница – не то место, которое мне приходилось часто посещать. Как-то не сложилось у меня с обителью носителей зеленых хламид. Да и не было у нас в Столице лазарета. Зато имелся цирюльник, способный выдернуть зуб, если тот разболится. А для совсем уж тяжелых случаев – ведунья Айза, старуха, что и заговорить болячку могла, и отвар какой сварить. Порою даже помогало. Либо вылечиться, либо отправиться в мир иной. Но помогало же! А главным лекарем в песках считался кабачник Сэм. Правда, у него имелось одно зелье на все случаи жизни, крепленое, не хуже гномьего первача – но принимать его можно было как наружно, так и внутренне. Особенно уважали его бандиты и заказывали себе «микстуры» сразу по паре кружек.
В коридорах лазарета витал запах мяты и камфары. Но несмотря на все ухищрения работников придать лечебнице уюта (как то цветы в кадках и картины на стенах), оставалось что-то казенное в самой атмосфере.
Впрочем, Хантера, разместившегося в одноместной палате, это, похоже, ничуть не удручало. Он и из врачебных покоев умудрился сделать рабочий кабинет. В последнем мы с его матушкой убедились, едва вошли в палату. Сиятельный полулежал на подушках, перебинтованный, небритый и дюже недовольный. Перед ним на вытяжку стоял подчиненный и отчитывался:
– …не удалось, – услышала я обрывок фразы.
Увидев нас, Хантер тут же сделал знак говорившему прекратить доклад и, заявив, что остальное он прочтет в отчете, протянул за ним руку. Офицер тут же отдал благоверному папку и, наклонившись к портфелю, который до этого был прислонен к ножке кровати, достал еще одну, после чего почти беззвучно пояснил:
– В первой отчет, а в этой, как вы и просили, все по делу Томаса Шелдона.
Зря старался. Имя своего отца я смогла бы разобрать даже сквозь треск и шипение гремучников.
Хантер же с невозмутимым видом кивнул подчиненному и, переключив свое внимание на нас, преувеличенно бодро воскликнул:
– Матушка, Тэсс. Не ожидал вас так скоро!
– Я вижу, кого ты ожидал… – тут же перешла в наступление родительница, грозно оглядывая стопки бумаг, что вольготно расположились на прикроватной тумбочке. – Тебе сейчас совершенно не о работе надо беспокоиться, а ты все туда же… Вон до чего дошло. Со своим расследованием чуть не угробил жену и ребенка!
– К-какого ребенка? – запинаясь, произнес Хантер.
Аналогичный вопрос вертелся и у меня на языке. И тут лицо сиятельного словно озарилось запоздалой догадкой. Сначала он просветлел, а потом стремительно начал бледнеть и слишком спокойно попросил:
– Мама, не могла бы ты нас покинуть на несколько минут? Мне нужно кое-что обсудить с моей… – видимо, слово все же было для него непривычно, но он быстро совладал с собой, – женой.
– Конечно-конечно, – родительница подняла руки с раскрытыми ладонями и даже попятилась.
Когда же она повернулась к нам спиной, до нас обоих донеслось ее негромкое:
– …Ну вот, а говорил «только в целях государственной безопасности», «ничего личного», «она ни разу не беременна от меня»… Не мог сразу матери все рассказать как есть…
Едва за свекровью закрылась дверь, я начала медленно подходить к кровати с самыми кровожадными намерениями. Сегодня как никогда я ратовала за радикальные меры. И подушечка на кровати лежит такая симпатичная. Пуховая. Большая. Душить ею наверняка удобно.
– Давай я все объясню, – сразу же включил режим парламентера Хантер.
– Объясняй, – милостиво дала я согласие. – А пока я тебя придушу. Раз десять. Нет, для надежности – двенадцать.
– Вчера, когда меня вывели из стазиса, я плохо соображал. А тебя надо было забрать от дознавателей срочно. Тейрин своего бы не упустил и, воспользовавшись ситуацией, забрал бы к себе.
– Так он почти и забрал, – вмешался появившийся кронпринц. – Что с того? И ты и он делаете одно дело. Или ты думаешь, что личные обиды Алана возьмут верх над профессионализмом? Напрасно…
Хантер, слушавший речь кронпринца, напоминал мокрого воробья. Нахохлившегося, встрепанного, голодного и готового биться за последнюю крошку даже с голубями и помойными котами.
– Я ничего не думаю, но предпочитаю перестраховаться, – гнул свое сиятельный.
– А может все дело в Т…
– Ни в ком! – отрезал блондин. – Но это мое расследование, и я не позволю вмешиваться в него.
«Карьеристы несчастные, что Хантер, что этот Алан», – печально подумала я.
– Так почему леди Голдери вчера ворвалась в управление с вашей именной белкой на шее и буквально отбила меня у лорда Тейрина?
– Даже так? – изменился в лице супружник.
– Да, – подтвердили мы с призраком в один голос.
– Я написал, что тебя срочно надо забрать из участка. Объяснять причины было долго, вот поэтому, чтобы она поняла, насколько это важно, добавил, что ты от меня беременна.
Я озверела.
– Ну ты же знаешь, что ради внуков моя мать сделает даже невозможное.
– Она и сделала, – ехидно прокомментировал кронпринц. – Сдернула духа-хранителя с места. Такое всего несколько раз на моей памяти случалось.
– Матери будешь сам объяснять, что пошутил, – отрезала я.
Хантер окончательно опечалился, а потом посмотрел на меня с выражением больного, находящегося на последнем издыхании, и протянул:
– А может быть, подыграешь мне? Чего тебе стоит? Всего пару дней…
– Нет.
Категоричный ответ заставил этого пройдоху сменить тактику: если женщину нельзя купить на жалось, можно попробовать ее просто купить:
– Хорошо. Чего ты хочешь? Бриллиантовое колье? Золота?
Отчетливый скрип моих зубов – и список тут же поменялся.
– Самый новый генератор силового поля и набор никелированных гаечных ключей, – пустился он во все тяжкие и, закрепляя успех, добавил: – А еще мультифазную отвертку для работы с различными потоками магии.
Я скривилась: этот ушлый ушастый успел меня изучить.
– Только ради мультифазной отвертки.
И тут кронпринц позволил себе смешок:
– Никогда не думал, что девушку можно задобрить такой сомнительной вещью…
– Ничего себе сомнительная! – возмутился Хантер. – Да ты знаешь, что колье добыть было бы гораздо проще? А эту штуковину – только под заказ у императорского оружейника удалось.
У меня же просто не осталось цензурных слов. У кого бы занять? Хантер, проходимец, все заранее просчитал. И мою реакцию, и то, что я соглашусь.
Словно уловив ход моих мыслей, сиятельный резко сменил тему разговора:
– Кстати, о напавших. Их уже нашли, – вот только сказано это было столь печально, что сомнений не оставалось…
– Мертвы, – скорее утверждая, чем спрашивая, уточнила я.
– Да. И судя по тому, в каком состоянии обнаружены трупы, с них клятвы не брали.
– Нет кровавой пены? – с сомнением протянул кронпринц. – Что же тогда?
– Наемникам клясться в верности не с руки. Им плевать на идеалы, они дорожат лишь репутацией.
Хантер сделал паузу. Все же долгие разговоры давались ему нелегко, как бы он ни пытался создать иллюзию полного выздоровления.
Мы же с кронпринцем изнывали от любопытства, но молчали. Переведя дух, сиятельный продолжил:
– Четверых неизвестных сегодня нашли погибшими в результате взрыва на окраине Альбиона, – сухим казенным языком, словно зачитывал протокол, отчитался он.
У меня же в голове сложилась картинка. Мастер-бомбист мертв, но его творения живы. И сколько их еще? А те, кто затеяли игру, всегда опережают нас на шаг.
– И вновь мы оказались в самом начале, – резюмировал кронпринц.
– Отнюдь. – Возражение Хантера заставило меня удивленно вскинуть брови. А сиятельный развил мысль: – Вначале на нас нападали «из любви к искусству», так сказать. Дилетанты, революционеры. Последние же два покушения свидетельствуют – заговорщики обратились к профессионалам.
– И что с того? – не поняла я. – Ну поменяли шило на мыло. Нам-то от этого какой профит? Разве что теперь удар в печень будет более профессиональным…
От моей последней реплики муженек поежился, но не преминул возразить:
– Это говорит еще о двух вещах: во-первых, утечка информации уже произошла. И если раньше пытались в первую очередь достать у меня артефакт, то теперь они осведомлены, что душа кронпринца – в Тэсс. Оттого нас сразу пытаются убить, о чем свидетельствует взрыв в квартире.
– И наемникам заказали нас двоих, – тихо сообщила я о подслушанном в яме.
Под укоризненно-заинтересованными взглядами собеседников мне пришлось рассказывать и о том, что прошло мимо дознавательских протоколов.
После моего пересказа Хантер продолжил:
– …А во-вторых, смена исполнителей говорит еще и о том, что наших злоумышленников поджимает время, но не средства.
– Любую революцию всегда кто-то да финансирует: деньгами, отчаянием, надеждой, – веско обронил кронпринц. – Те, кому всего хватает: денег, счастья, – не полезут на баррикады.
– А вот чего недоставало нашим революционерам? – задал риторический вопрос сиятельный.
– Может быть, свободы? – Я машинально потерла шею, на которой столько лет болталось оседлое ярмо.
– Тэсс, открою тебе великую тайну. Свобода, как крылья, не всем нужна. Для рожденных под землей гораздо важнее широкие лапы, чтобы прорыть ход и побольше загрести. Один из тысячи задумывается об этой самой свободе. Вот скажи, сколько человек из твоей дыры мечтали сбросить оседлую метку?
Вопрос Хантера вызвал во мне сначала волну негодования, а потом заставил задуматься. А ведь и правда, не каждый в нашей Столице грезил о том, как бы сорвать ярмо. А тем, кто этого так уж сильно хотел, – это удавалось. Те же кочевники и бандиты не носили ошейников. И если на первых ярмо просто-напросто не смогли надеть (сели на своих ящеров и умчали в пески – только их клеймщики и видели), то вторые умудрялись избавиться от меток (и это стало одной из причин того, почему этих опасных типов объявили вне закона, ну, это не считая грабежей и разбоя, которые значились в анамнезе у многих из них).
Пока же я размышляла, сиятельный, передохнув, продолжил:
– Мне интересно другое: зачем изначально было разделять тело и душу кронпринца? Не убить его, а именно разделить?
– Ну, если бы меня сразу убили, как ты говоришь, то вероятность удержать дух на земле стала бы ничтожно мала, даже с учетом применения кучи артефактов… – начал рассуждать Микаэль.
– Именно! – прищелкнул пальцами супружник. – Им нужен только дух. И не абы кого, а того, кто относится к королевскому роду.
Я не понимала, к чему клонит Хантер. Сиятельный же, указав широким жестом на стопки бумаг, заговорил:
– И потому я попросил сегодня своего помощника принести мне все приграничные сводки за последние три месяца. Главная особенность правящей ветви – способность поддерживать плетение великой стены, что препятствует проникновению в империю тварей огненной бездны. И, как следует из отчетов, в последний месяц участились случаи поимки на границе подозрительных лиц. Не лазутчиков и не контрабандистов. Эти ребята умирали в камере под утро с багровой пеной на губах.
– Ты хочешь сказать, что я был нужен революционерам для прорыва стены? – ужаснулся Микаэль.
– Полагаю, что да. Для чего другого сгодился бы любой сиятельный с внушительным магическим даром? До императора добраться гораздо сложнее, так что… – он не стал договаривать очевидное.
Я же все никак не могла понять, зачем вообще устраивать прорыв, воровать душу кронпринца. Убили бы императора по-тихому, и все… Свои крамольные мысли я нечаянно произнесла вслух.
– За такие речи и казнить могут, – невинно прокомментировал Хантер, усмехаясь. – Но чтобы ты поняла, поясню: в империи гражданам живется не так уж и плохо. Умер император. Так у него наследник есть. И Микаэль после положенного траура сядет на трон. Народ возражать не будет. Оттого сначала надо опорочить власть в глазах простых обывателей, показать ее несостоятельность. Например, создать тот же прорыв. Пока император его затянет, бросив на это все свои силы, заговорщики организуют новый. А твари из бездны медлить тоже не станут и сожрут все приграничное население на корню. Итого мы имеем возмущение, которое при умелом подогреве выльется в переворот.
Хантер после столь длинной речи откинулся на подушки. А вот кронпринц, напоминавший сейчас ящера, которому скипидару под хвост плеснули, заметался по комнате.
– Но надо же что-то делать. Действовать! Спасать!
– Прежде чем спасать, нужно отделить друзей от врагов, – устало отозвался сиятельный.
– И много их на примете? Этих врагов? – Устав стоять, я плюнула на все и опустилась на край кровати.
Пружины обиженно скрипнули и прогнулись, отчего я съехала ближе к центру и оказалась прижата к бедру Хантера. Сиятельный, у которого в этот момент напрочь атрофировался такт, и не подумал отодвинуться, а лишь ухмыльнулся. Я решила, что вставать – идея еще более глупая, чем садиться, а потому сделала вид, что так и надо.
– Слишком. Начиная от трех дюжин министров и княжеских родов и заканчивая неугомонными соседями, которые могли сделать ставку на любого бедного сиятельного, в чьих жилах течет хоть капля крови правящего рода. Завтра на приеме ты большинство из них увидишь.
Я напрягла память. Кажется, вчера утром муженек что-то говорил об этом самом приеме. Что-де он представит меня императору и двору.
– А может, их всех допросить? – внесла я кардинальное предложение, ежась от одного слова «прием» – представляя этакое сборище высокородных снобов. По сравнению с ними леди Ева выглядела сущим воплощением кротости и смирения.
– Если бы это были простые люди – несомненно, – язвительно усмехнулся кронпринц. – Но загвоздка в том, что подозреваемые – первые лица империи. Оплот стабильности и правопорядка. Те, на кого должен опираться император. Вызов одного герцога Молотро на допрос – это все равно что плевок на всю аристократию в целом. Как же, вседержавец – и не доверяет своим соратникам…
Судя по тону Микаэля, он не впервые столкнулся с подобным. Ну да ему виднее.
В этот момент в дверь деликатно постучали. Маменька напомнила о себе.
– Да-да, – отозвался Хантер, накрываясь одеялом.
Кронпринц же поспешил улизнуть.
Родительница вплыла, сияя не хуже новенькой медьки.
– Ну что? – первым делом уточнила она.
– Мы помирились, – не дав вставить мне ни слова, заявил Хантер, – и моя дорогая жена милостиво согласилась составить мне компанию на приеме у императора.
И приобнял меня так, что мне осталось лишь сдавленно пискнуть: все сказанное – истинная правда.
Про себя же я повторяла, как мантру: «Спокойно. Потом ты все выскажешь этому ушастому засранцу. А пока думай о новой отвертке».
То ли самовнушение помогло, то ли нервы объявили забастовку, но спустя пару минут на меня сошло поистине пустынное спокойствие. Оттого разговоры о предстоящем императорском приеме, которым озадачил сынуля матушку, я воспринимала с изрядной долей безразличия. Вот только настораживало воодушевление, с которым леди Голдери начала допытываться, не нужно ли еще невестке и бальное платье. Хантер, скрипя зубами, ответил категоричным «нет».
Родительница тут же начала приводить доводы, что юной жене непременно надо блеснуть на бале дебютанток, а не только быть представленной ко двору.
Сиятельный не выдержал:
– Мама, я не люблю танцевать, а Тэсс не умеет – мы идеальная пара. И в решении не выворачивать ноги во всевозможных па мы единодушны.
Отчасти муженек оказался прав: танцевать я и вправду не умела. Балы тоже ни разу не посещала. Правда, издалека, через окно, мне доводилось видеть, как цвет нашей анчарской столицы, одетый почти во все новое и непорванное, отплясывал на свадьбе дочки мэра. Тогда еще у одного из заезжих скрипачей порвались все струны, а в конце торжества случилась знатная драка. Жениху три зуба выбили. Причем два из них – невеста. За то, что засмотрелся на другую молодку.
Но навряд ли такое свадебное веселье и есть бал. Хотя в объявлении на центральном городском столбе рунами было намалевано именно что: «Бал в честь свадьбы Эмануэллы де’Оре, дочери мэра Столицы Тюда де’Оре», как будто никто в округе не знал, кто такая эта Эмка.
В общем, как ни крути, а взглянуть (и только взглянуть) одним глазком на это безобразие императорского масштаба мне хотелось.
Пока я размышляла, словесное противостояние меж старшим и младшим поколением Элмеров набирало обороты. Итогом баталии стала окончательная и безоговорочная победа свекрови. Мотивировала она свое рвение тем, что к моменту рождения маленького Хантерчика его мать, то бишь меня, свет должен принять. Что это за загадочное «принять», я так и не поняла. В голове у меня вертелось лишь «принял на грудь», но это явно не тот случай.
Воодушевленная предстоящими мероприятиями, леди Голдери распрощалась с сыном и, взяв меня в оборот, тут же поехала к «лучшей модистке Альбиона», как она сама выразилась. Пока же мы добирались к этой «лучшей из лучших», меня не покидало стойкое ощущение, что Хантер согласился бы на все, лишь бы чем-нибудь занять матушку, дабы та ему не мешала «дедуктировать». Как по мне – так это означало просто курить и пялиться незнамо куда остекленелым взглядом. Может, даже в ту заветную зеленую папочку, где хранилась информация о Томасе Шелдоне.
Перестук колес, цокот когтей ездовых ящеров по брусчатке и шелест начавшегося дождя по крыше экипажа успокаивали меня, навевая сон.
– Ты, наверное, утомилась? – заботливый голос свекрови оказался для меня не хуже ушата воды. Она же, не заметив эффекта, стала ностальгировать: – Помню, когда я ходила беременная Хантером, меня постоянно на первых порах клонило в сон, а потом началась тошнота по утрам и изжога. Зато приметы не соврали, и вправду родился мальчик. Ведь ты, наверное, слышала, что изжога – к мальчику, как и большой живот?
После этих слов она ненароком покосилась на мое теловычитание, перетянутое корсетом, и решительно добавила:
– Скажу Эмме, чтобы не вздумала тебя туго шнуровать. А после бала и вовсе не стоит носить эти тиски. Это может повредить моему внуку.
Я мысленно взвыла. И зачем я согласилась подыграть этому блондинистому сиятельному с упыриной натурой прожженного хитреца? Хотя мультифазная отвертка… Мысль о ней заставила меня сцепить зубы.
Я рисовала ее грани в воображении, почти ощущала тяжесть ручки и шершавые бегунки переключателей, меняющих магическую полярность от одного движения пальца. В общем, абстрагировалась от суровой рюшечно-кружевной реальности как могла.
А она, эта самая реальность, давила, так и норовя попасться на глаза в дамском салоне с гордым названием «Квайзи-Модо», куда мы со свекровью и прибыли. Сама мэтр сразу не почтила нас своим присутствием, оттого развлекала свекровь и раздражала меня премиленькая, аж до приторности, модисточка.
– Буквально несколько минут – и мэтр Квайзи освободится. Госпожа модельер сейчас принимает другую клиентку, – щебетала меж тем эта субретка, подавая нам чай и вазочки с пахлавой и щербетом. – Сладости по старинным рецептам анчарских кочевников, они сейчас очень популярны… – гордо отрекомендовала она.
Я с сомнением разглядывала предложенное угощение. Вот уж не могла предположить, что жители пустынь знают, что такое сушеная лесная земляника или клюквенный джем. Видимо, модистка имела в виду каких-то других кочевников с дикого юга.
Свекровь, и не подозревая о ходе моих мыслей, с азартом уплетала третью порцию пахлавы с медом и черничным джемом. Я же с сомнением вертела в руках ложечку.
– Тебе не нравится запах? – понимающе уточнила матушка Хантера, раз до вкусовых особенностей этого кулинарного «шедевра» я еще не добралась.
Пришлось срочно исправлять упущение и запихивать лакомство в рот, а то опять начнется жизнеописание дамы на сносях. А рассказами про тошноту и ломоту в пояснице я уже была сыта по горло. Украдкой бросила взгляд на леди Голдери. Зря.
Она с умилением наблюдала, как я поглощаю десерт. Точно с таким же выражением наша приютская кухарка – уроженка севера, которую незнамо как занесло в Анчар, – смотрела на борова, чавкающего в лохани с помоями. Правда, при этом она приговаривала: «Эх ты, хрюша-хрюша, что так мало скушал. Вырасти же поскорей. Съешь еще корыто щей, – а потом добавляла: – Нагуляй сальца, сделаю я холодца». Свин на провокации не поддавался, ел по причине жары мало и умер-таки тощим. Зато прожил лишний год.
– Ну нельзя же так, Сьюзи! – вплыла в зал высокая дама, обращаясь к модисточке. – День добрый, леди Голдери, рада видеть вас с… – а эти приветствие и заминка относились уже ко мне.
– Моя невестка, Тэссла Элмер, – представила меня свекровь.
– …с леди Тэсслой, – ни выказав и йоты удивления завершила госпожа Квайзи. – Такую тонкую талию, как у вашей невестки, нужно беречь, а тяжелые сладости могут ее только испортить.
Судя по выражению решимости, промелькнувшему на мгновение на лице свекровища, с последним анатомическим утверждением она была в корне не согласна, но смолчала.
Меня же подняли, заставили повернуться несколько раз вокруг своей оси, осматривая, как ездового ящера на продажу, и пригласили пройти в зал для снятия мерок. А там уже я удостоилась собственноручных замеров лучшей модистки Альбиона, которая то цокала языком, то удивленно вскидывала брови.
Я же от нечего делать рассматривала эту сиятельную. Она оказалась весьма примечательной особой: с крашеными волосами (чуть отросшие корни выдавали природную рыжину прядей, затемненных до цвета зрелой сливы), внушительного роста и с широкими плечами, как у кавалериста. Да и руки, хоть и ухоженные, привычные к игле и вышиванию, скорее напоминали мужские: жилистые, с широкими ладонями и короткими пальцами.
После того как я была тщательно обмерена и даже взвешена (чтобы вес платья не превышал мой, как заботливо пояснила кутюрье), свекровь и госпожа Квайзи приступили к карандашной живописи. Под рукой мастера рождались то невесомые газовые наряды, то помпезные парчовые и бархатные туалеты.
Я же, оккупировав козетку, пододвинула к себе поближе вазочку с конфетами и украдкой начала шуршать фантиками. А что? Может, у свекрови ее тряпичного энтузиазма до вечера хватит, а время давно уже обед и есть жутко хочется. Вазочка стремительно пустела, зато мое настроение – улучшалось.
– Это будет просто шедевр! – наконец воскликнула модельер, когда я начала подумывать, как бы поудобнее свернуться калачиком и дремануть.
Не успела я порадоваться, как дверь распахнулась, и на пороге возникла чернильная брюнетка.
– Леди Квайзи! – начала гневно она. – Я требую, чтобы вы меня приняли! Вот уже битых два часа я ожидаю вас в приемной!
Она даже экспрессивно топнула ножкой, но, узрев свекровь, расплылась в улыбке и поспешила сменить тон:
– Ах, леди Голдери, если бы я знала, что здесь именно вы…
«Интересно, с чего такой заискивающий тон?» – заинтересовалась я. Увы, интрига жила не долго и померла в агонии, не успев родиться.
– Право, обижаться на почти родственницу… – видя недоумение на лице свекрови, она воркующе пояснила: – Ваш сын совсем недавно вернулся в столицу, и не знаю, успел ли он вам сказать о том, что сделал мне предложение…
В доказательство своих слов она невзначай продемонстрировала запястье с массивным браслетом и, опустив взгляд долу, начала отыгрывать смущение.
– И когда же это он успел? – саркастически уточнила свекровь.
Брюнетка предпочла не заметить ядовитых ноток.
– Сегодня. Не буду скрывать, мы накануне отъезда Хантера немного с ним повздорили, но он нашел способ загладить свою вину… Посыльный принес ларец с обручальным браслетом и записку от него. Признаться, право слово, я удивилась столь необычному предложению руки и сердца, но это же Хантер. Он вечно в работе…
«Ну да, он эту работу даже на дом принес. Привез», – подумалось мне вдруг. На душе стало скверно. Но чего я хотела: красивый (чего уж скрывать, даже мне понравился), сильный мужчина, у которого есть свои потребности. Думаю, последние эта красавица полностью удовлетворяла.
Брюнетка же, томно вздохнув, продолжала:
– …так что это вполне в его духе. К тому же он за мной ухаживал уже несколько месяцев до своего отъезда, все шло к алтарю. Да, приходится признать, что мы не истинная пара, зато – равны по положению, древности родов.
Ну вот. Нет худа без добра. Зато теперь я освобожусь от чрезмерной опеки свекрови. Эта высокородная сиятельная гораздо предпочтительнее в невестках, чем такая замухрышка, как я. Вот только радости отчего-то не было.
Однако свекровь я недооценила:
– Дети без дара – все равно что слепцы с отсеченными руками и ногами, но я бы согласилась и на них, если бы ты, Корнелия, не пыталась избавиться от меня.
Красавица удивленно захлопала ресницами.
– Думала, я не в курсе, что ты считаешь: именно леди Голдери не дает сделать Хантеру тебе предложение? Увы, ты не первая из любовниц моего сына, кто пытался меня устранить, но иные ограничивались мелкими пакостями. А вот ты, дорогая, догадалась прислать мне ядовитого паука. Кстати, именно поэтому мой сын и порвал с тобою, – последние слова она выделила особо.
– Тем не менее не вам, госпожа Элмер, решать, на ком Хантеру жениться. Раз он сделал мне предложение, значит, так считает нужным.
– Мало ли что мой сын кому дарил. Родовой обручальный браслет в нашей семье один, и пока он на моем запястье, – леди Голдери словно невзначай поднесла ладонь к прическе, поправляя локон и демонстрируя тем самым означенное украшение. – Важнее, с кем он обмакнул руки в венчальную чашу.
– Ну это мы еще посмотрим, – красавица растеряла весь свой светский тон. – Хантер – взрослый мужчина и ему не нужно вашего благословения.
– Опоздала, Корнелия, мой сын уже женат, – с этими словами леди Голдери обернулась в мою сторону.
Я, до этого сидевшая как мышь под веником, неожиданно оказалась под перехлестьем взглядов. Даже травмированная нога вдруг отозвалась болью.
Красотка, поняв все без слов, зло бросила:
– Не на это ли убожество вы намекаете?
– Тэссла – не убожество, она жена Хантера, миссис Элмер! – отчеканила свекровь.
И вот тут-то я поняла: несмотря на большую разницу в характерах, леди Голдери и леди Ева были кровными сестрами. У свекрови меж пальцев пробежали зеленые некромантские сполохи.
Впрочем, инстинкт самосохранения оказался Корнелии все же не чужд. Отринув напускную скромность, она сделала шаг назад и, выставив перед собой руку, выкинула хитрое плетение.
Магия жизни встретилась с чарами смерти. Вот только отчего мне показалось, что у двуединого весьма специфическое чувство юмора? Всерадетель наделил хищницу, светскую львицу столь чуждой ей способностью исцелять, в то время как свекровь, милую и в общем-то приятную женщину, если ее не пытаться убить, – даром стихийницы-некромантки.
Всплески силы с обеих сторон казались небольшими. И все бы ничего: взаимные презрительные взгляды двух одаренных – как хуки, что усилены магией, не срезонируй чары.
Не было ни взрыва, ни огненной стены. Зато температура в комнате стала резко понижаться, а в меня полетел порыв вымораживающего ветра. Встать или хотя бы как-то уклониться я не успевала. Оттого то, что произошло дальше, я не увидела, скорее запомнила по ощущениям: на меня упало что-то большое, а потом окатило таким потоком ледяной магии, что, казалось, выморозило все до мозга костей.
Послышался звон разбивающегося стекла, не выдержавшего внезапного мороза, и кто-то выдохнул мне прямо в ухо:
– Не задело?
Зубы от холода выбивали дробь, но я все же проклацала ответ:
– Н-н-нет в-врод-де.
– Ну и хорошо, – вновь выдохнули в ухо.
Где-то в отдалении прозвучало гневное:
– Я не позволю тебе вмешиваться в семью моего сына! Пока он не женился, я была согласна на любую невестку, но теперь… Имей гордость, Корнелия!
Уходила она эффектно. Только дверью не хлопнула. И лишь по причине того, что последнюю, к слову стеклянную, разметало на тысячи осколков. Зато никто не мешал этой самой Корнелии пройтись по ледяной крошке, что зловеще хрустела под ее каблуками.
– Забавно тут у вас, – единственное, что я смогла сказать, разглядывая разгром.
Все же красавицы – народ нервный, и, судя по практичности гранитного пола и отсутствию в комнате бьющихся статуэток, подобное случалось здесь не раз. Одним словом – сиятельные аристократки, норовистые, как ящерицы в период полового созревания, варравана их подери.
Я начала извиваться ужом, пытаясь выползти из-под леди Квайзи, она, соответственно, – подняться с меня. Но то ли я двинула ее локтем, то ли она сама нечаянно поскользнулась. В общем, меня повторно придавило модной массой. Все бы ничего, вот только мне в живот явственно уперлось то, чего у леди в природе быть никак не могло. Впрочем, и не у леди тоже. Одна анатомическая особенность, что присуща лишь мужчинам.
– Ой, – вырвалось у меня помимо воли.
Моя спасительница (или все же правильнее – спаситель?) тоже понял причину столь странной реакции и спешно зашептал:
– Не выдавайте, я все объясню вам, наедине…
Я успела лишь кивнуть. Ну подумаешь, любит мужик в женское переодеваться. У нас вон на юге многие женщины ходят в мужских портах. А что: удобно и на ящера запрыгнуть, и удрать, и ногой в живот заехать, если что. Даже леди Изольда не чуралась штанов и куртки, если отправлялась в пески. А здесь то же самое, но наоборот. Жалко мне промолчать, что ли? Тем более он меня спас.
Квайзи наконец-то поднялся с меня. Я же вставать не спешила: поврежденная лодыжка дала о себе знать. Мази и заклинания, конечно, творят чудеса, но срастить жилы вмиг даже им не под силу.
Леди Голдери, до этого выглядевшая невозмутимой скалой, вдруг враз как-то сдулась. Стали видны морщинки вокруг глаз, чуть ссутуленные плечи. Но самое главное – сполохи, что бегали меж ее пальцев. Вспышки дара то яркие, то едва заметные, с рваным интервалом. По ним было видно, что свекровь переволновалась.
– Прошу прощения за этот всплеск… – растерянно произнесла свекровь. – И кажется, мне нужно привести себя в порядок.
– Конечно-конечно, – тут же понимающе отозвался Квайзи, – можете воспользоваться одной из комнат на первом этаже. Я позову Люси. Она вас проводит.
Явившаяся на зов модистка, хоть и ежилась от холода, все равно щебетала без умолку. Подхватив свекровь под ручку, она увела ее вниз. Модельер устало присел на краешек козетки.
– Думаю, что мне нужно кое-что объяснить.
Я молчала. Громко так молчала: зубы задорно клацали, не хуже, чем у иного голодного волка. Отчего Квайзи не выдержал и, встав, направился в одну из ниш. Выудив оттуда отрез драпа, накинул его мне на плечи. Сразу стало теплее.
– Понимаете… – он сразу сбился – и уже совсем иным голосом, с просящими интонациями, проговорил: – Можно мы перейдем на «ты»? А то как-то неудобно обнажать душу и объяснять причину, по которой пять лет назад мне пришлось полностью измениться, выкая.
Этот странный мужчина сейчас напомнил мне чем-то приятеля из приюта – несносного Джимми, который тоже порою придумывал такие штуки, которые нормальному бы и в голову не пришли. Именно поэтому они и срабатывали. Как-то раз он решился обжулить самого Алька Пони. И ведь получилось! На спор спер у бандита его счастливый револьвер, с которым тот никогда не расставался. И даже спал со своим трофеем потом в обнимку.
На все вопросы, как Джимми сумел все провернуть, парнишка лишь загадочно улыбался.
Вот и стоявший передо мной Квайзи излучал такую же загадочную полуулыбку.
Я протянула модельеру руку в характерном южном жесте, слегка сплюнув на ладонь:
– Идет!
Тот сначала непонимающе уставился на протянутую пятерню, а потом, усмехнувшись, протянул мне точно такую же.
– Идет!
Впрочем, сиятельный не был бы сиятельным, если после дружеского рукопожатия не попытался бы вытереть ладонь о юбку, думая, что я отвернулась и не вижу. Все-таки снобизм – это у остроухих врожденное.
Квайзи начал свой рассказ, пощипывая мочку уха и периодически пытаясь отколупнуть полированным ноготком чешуйки узора на шее. Видимо, все же нервничал.
– Ты не подумай ничего дурного, – начал он. – Я не какой-нибудь извращенец, которому доставляет неописуемое наслаждение процесс утягивания в корсет или лицезрение женских панталон, когда заказчицы примеряют мои творения…
Хм, если в первую часть утверждения, там где речь шла о корсетах, верилось охотно (уж больно постная мина была у говорившего), то по поводу второй, судя по мимолетному хитрому прищуру кофейных глаз, – у меня появились сомнения.
– Значит, вам нравится рассматривать их на себе? – невинно уточнила я.
– Я не содомит! – собеседник даже забылся и стукнул от избытка чувств кулаком.
– Я и не говорила, что вы сады с парками любите… – попыталась я оправдаться. Хотя что тут такого? Ну подумаешь, любит мужик кусты подстригать и газоны равнять. Или я путаю и таких людей называют садистами?
– При чем тут сады? – озадаченно уставился на меня собеседник, как старик-кочевник на четырехтактный двигатель внутреннего сгорания.
– Ну ты же сам сказал… садом ипть ты…
И тут он расхохотался, чуток с отзвуками истерики и почти до слез.
– Да уж! Непуганое светскими извращениями дитя юга! Я ведь правильно угадал, южанка? Хотя акцент почти не слышен, такое ощущение, что ты все же уроженка Альбиона, – перебил он сам себя. – Я ей тут почти душу изливаю, а она про огород подумала.
Пришлось этому странному сиятельному провести для меня еще и ликбез по нравам аристократии. Как оказалось, у высшего света порою странные забавы: кто-то любит, чтобы ему доставляли боль, иные – детей или животных для утех, третьи – и вовсе подглядывать. А встречается и такое: мужчины могли любить мужчин и отнюдь не как братья или отец с сыном друг друга. Нет, я, конечно, слышала что-то о мужеложцах… патер порою вскользь о них упоминал в своих проповедях, отчего-то при этом заливаясь краской, как перезрелый помидор. Но у нас в Анчаре таких «голубей», как называл их Квайзи, не водилось.
Когда я поведала о данном факте модельеру, тот полушутя откликнулся:
– Дикари, никакой культуры и цивилизации! – но отчего-то под конец фразы нервно сглотнул.
А после тихо проговорил в сторону, что на крайний юг он ни ногой – не поймут его и разорвут на части люди с такими нравами.
Я же его заверила, что ничего ему там не сделают, даже в женском платье. Ну, попробуют под юбку залезть разве что. Так надо в челюсть дать и объяснить, что для дела переоделся, а не потому, что так нравится. Даже пример привела успешного и громкого ограбления банка. Тогда двое налетчиков тоже переоделись в костюмы жениха и невесты и пришли, чтобы якобы открыть вклад… Унесли они тогда все содержимое сейфа подчистую. И что самое главное – не попались!
Отчего-то после этого рассказа Квайзи оживился и закивал:
– Вот-вот, значит, ты и меня поймешь. Я как эти налетчики. В смысле не банки граблю, но мне маскарад этот тоже нужен для дела. Видишь ли, я родился без дара. Хоть и сиятельный – но из обедневшего рода. Такому прямая дорога в военную академию. Но незадача: вида крови я боюсь, драться не хочу и не умею, зато всегда любил шить. С детства разглядывал модные журналы, узнавал фактуру ткани и даже мог назвать регион, где ее соткали, с закрытыми глазами. Вот только быть сиятельному простым портным – статус не позволяет, да и кто будет обнажаться перед нормальным мужчиной? А становиться мужеложцем… тут ведь и репутацию придется подтверждать… – Он замялся, уловив, что про «подтверждать» я не совсем поняла. – Ну, спать с мужчинами, а то не поверят, что я из содомитов. А я так не смог бы. Даже ради мечты стать модельером. Зато роль леди с утонченным вкусом, пусть и не красавицы, подошла идеально. За какой-то год имя Квайзи Модо стали знать все дамы императорского двора. В роли леди я добился того, о чем не смел мечтать и мужчиной.
Он развел руками, словно показывая на себя.
– К тому же самой природой словно задуман был такой маскарад: борода у меня не растет, адамово яблоко столь мало, что даже и не заметно. Вот только рост и плечи…
– Зато если клиентка распсихуется – спина широкая и за ней спрятаться можно всем вашим белошвейкам, – решила я его подбодрить.
Собеседник усмехнулся:
– Как я погляжу, ты из тех, кто к слову «черный» добавляет «юмор», а не «жизнь»…
– А чего ныть на судьбу по поводу и без? Вдруг двуединый услышит и подумает, что это ты у него еще бед просишь для этого… укрепления духа. Вот. А я укрепляться не хочу, мне и малахольненькой, может, неплохо.
– Ну-ну, ты на себя-то не наговаривай, малахольненькая… Умудриться загнать лорда Хантера под венец – это нужно иметь помимо красоты и ума стальные нервы, недюжинную силу, хитрость и еще незнамо что.
– Нет, – призналась я кутюрье, припоминая подробности первой встречи. – Нужно просто как следует дать ему в челюсть.
– Только об этом способе светским красавицам не говори, а то они возьмут на вооружение. И ходить тогда лучшим мужчинам империи без зубов, но с фингалами, – и подмигнул, но затем резко посерьезнел. – Так мы договорились? О моей тайне никому не расскажешь?
– Заметано и пришито, – вспомнила я нашу приютскую присказку и кивнула в знак подтверждения головой.
– Надо будет запомнить. Интересное выражение, и в профессиональном плане тоже, – оценил Квайзи и добавил: – И знаешь, дружеский совет, который леди Голдери не даст тебе в силу воспитания и положения, ибо матери мужа это как-то не с руки. Держись подальше от этой Корнелии. А еще от Лауры Оруэл и Стефани Таллеро. Остальные бывшие любовницы твоего супруга не столь кровожадны и опасны.
Прекрасно. Мало мне революционеров, так тут еще и несостоявшиеся жены супружника в комплекте. Вот это я понимаю: неприятности оптом и на развес. С кем бы поделиться? А то мне не жалко. Даже в подарочную упаковку завернуть могу.
В это самое время в комнату вернулась уже полностью взявшая себя в руки свекровь. Застав картину: я в роли гусеницы, укутанная в отрез драпа, и модельер, сидящая рядом, – она облегченно вздохнула.
– Прощу прощения, леди Квайзи, за то, что произошло. Я не ожидала, но всплески силы…
– Ну что вы! Думаете, вы первая или последняя, с кем такое произошло? Отнюдь. К тому же мы все успели обсудить до этого досадного инцидента. А эскиз платья даже уцелел. – В руках кутюрье, словно по волшебству, возник рисунок. – Так что наряд будет готов ровно в срок.
Да… Что ни говори, а профессионализм ударной волной морозного воздуха не вышибешь. А Квайзи, несмотря на все странности, – профессионал.
Покидали мы модный дом в задумчивости. Не знаю, какие мысли гуляли в голове свекрови, а вот я размышляла над тем, что уж больно удачно эта Корнелия ворвалась в примерочную. Да и смысл Хантеру дарить обручальный браслет ей именно сейчас? Вот после нашего с ним развода я бы поняла… Но больше всего меня сейчас омрачала перспектива официального приема и бала: да, я мишень, которую надо показать всем, дабы заговорщики не поняли, что утечка информации была подстроена, однако легче от этого не становилось.
Не смогли развеять мое мрачное настроение по прибытии домой и веселые рассказы Элены. Хотя надо отдать сестре Хантера должное: она старалась вовсю. Чего только стоила последняя сплетня в ее пересказе, гулявшая в свете: в суд друг на друга подали два менестреля, оспаривая авторство баллады «К бездне любовь». Каждый утверждал, что это его музыкальное детище, нагло украденное конкурентом. В итоге оказалось, что оба купили и текст, и музыку у третьего барда, который решил, что продать свое творение всего один раз – кощунство, и поставил дело на поток. Как результат – еще у нескольких музыкантов обнаружились аналогичные слова в текстах их баллад, только названия при этом были другие.
– Зато теперь стало ясно, кто из придворных певцов сам сочиняет, а кто выдает проплаченное творчество за свое собственное, – со смехом заключила Элен.
Даже леди Ева позволила себе скупую улыбку после того, как девушка закончила. Кристофер, к слову, вел себя образцово: в суп ядов не подливал, не напоминал бледную оголодавшую моль и вставлял ехидные замечания в рассказ кузины. В общем, был обычным живым юношей, который подкупает пытливым умом и чувством юмора.
Зато мрачный, как песчаная буря, Хантер, появившийся на пороге, показался полной его противоположностью.
– Тебя уже отпустили из лечебницы? – увидев дорогого сынулю, воскликнула родительница, спешно вставая из-за стола.
– Нет. Господа лекари ни в какую не хотели меня выписывать. Пришлось сбежать.
Его слова не нуждались в дополнительных подтверждениях хотя бы оттого, что на ногах муженька красовались симпатичные голубенькие тапочки с помпончиками. А если приглядеться – то и штаны с рубашкой благоневерного (все же встреча с Корнелией не прошла бесследно) тоже оказались домашними, но никак не для уличных променадов. Две папки: красная и зеленая, которые он прижимал к груди, довершали образ студента, проспавшего начало занятий, но все же явившегося на учебу.
– Нельзя же так, – запричитала леди Голдери. – Ты еще не оправился.
– Если вы столь пеклись о моем здоровье, не надо было слать патограмму со странным вопросом «Когда ты успел сделать предложение Корнелии?» и кучей еще менее понятных обвинений вроде «как ты мог» и «Тэсс не пострадала»…
