3

Столичная жизнь предпринимателя Сорокина протекала скрытно, была окутана неким таинством, и у Колюжного сначала сложилось впечатление, что он прячется от заимодавцев и кредиторов одновременно, что, в общем-то, считалось в порядке вещей. Первые хотели получить с него долги, вторые не желали их платить, и, возможно, все угрожали, представляли опасность, а канадский уроженец, ещё не привыкший к российской реальности, её преувеличивал и потому часто менял автомобили, съёмные квартиры и отыскать его убежище сразу не удалось. Кроме того, от образа существования его фирмы «Кедры Рода», несколько лет назад разрекламированной, попахивало мошенничеством: бизнесмен имел офис в престижном международном торговом центре, однако там уже года полтора никого не видели, хотя арендная плата вносилась аккуратно, впрочем, как и налоги, а штат из дюжины человек, в основном женщин, работал надомно, то есть сидел по квартирам и справлял дела по телефону. Вячеслав обзвонил несколько номеров, говорил по-английски, дабы не спугнуть, и на его звонки отвечали вежливо, нежными голосами, чаще отсылали друг к другу, и никто не мог сказать, где разыскать босса и как с ним встретиться, например, по поводу закупки кедрового ореха, масла и прочих даров природы — конспирация была примитивная, но работала.

Не мудрствуя лукаво, Колюжный отправился по магазинам искать книгу Сорокина. Ему предлагали купить несколько томов прозаика-однофамильца, потом стихи поэта, однако такого Сорокина, который бы писал о сибирской пророчице, не было. Зато предложили почитать некоего Стюарта, который и в самом деле подобную книгу издал, и уже не одну. Первая называлась «Свет любви», относилась будто бы к научной фантастике, которую Вячеслав с некоторых пор терпеть не мог, впрочем, как и учёных-теоретиков, однако купил. И вроде уж вчитался, поскольку немудрёный, с намёком на автобиографичность роман начинался завлекательно. Автору будто бы рассказали любопытную притчу о блудной отроковице: мол, на Карагаче жили когда-то староверы толка молчунов-погорельцев, которые крали себе невест из мирских девушек и женщин без разбора, какая подвернётся. Крали и проводили сквозь чистилище, освобождали душу и тело от всего мерзкого и грязного неким жутким иезуитским способом: на огонь сажали, в воде топили, голодом морили и даже сквозь хомут протаскивали. И потом только женились. Будто этот обычай у них возник после того, как советская власть забрала у молчунов всех женщин, детей и стариков, а скиты пожгла. Но в последние годы вроде бы красть оказалось некого, поскольку населения на Карагаче не стало, и молчуны то ли затаились где-то, то ли разошлись по всей Сибири, то ли вовсе извелись. Никто про огнепальных толком ничего не знал, и, по слухам, осталось несколько стариков и старух, которых никто не видел. Но зато многие встречали в тайге блудную отроковицу, неприкаянную душу, кого-то вроде призрака. Будто её погорелец то ли похитил на прииске, то ли она, распутная, сама ушла с ним, однако старатель, законный жених, настиг вора и убил блудницу. Вот с тех пор, мол, она и ходит вдоль Карагача, ищет этого старателя, а поскольку мёртвая, то хватает всех подряд. Её встречали многие рыбаки, охотники, шишкобои, кто промышляет здесь; говорят, с виду она такая красивая и заманчивая, что мужики с ума сходят, и уже не один в психушку угодил. Мол, если встретится случайно, то самое главное — не смотреть отроковице в слепые глаза. Ибо она сразу же прозреет и очарует. И ещё не слушать, что говорить станет.

Автор и он же герой по имени Гарий — книга была написана от первого лица — стал ходить вдоль Карагача и однажды встретил эту блудницу, а будучи человеком отважным, наплевал на предрассудки, взял её за руку и посмотрел в глаза. Она же прозрела, вмиг очаровала его, поскольку и в самом деле была прекрасна, сняла одежды и превратилась в безобразную, морщинистую старуху. А между обвисших до пупа грудей — совсем свежая рана от пули и струйка крови. Гарий содрогнулся от омерзения и хотел уж сбежать, но тут древняя блудница открыла беззубый рот с чёрными губами, засмеялась и прошамкала:

— Полюби меня такую, и я укажу тебе путь! Сама сведу в священную кедровую рощу. И ты получишь там знания будущего.

Герой понял, что это ему послано испытание, как в сказке, собрал всё мужество, вдохновился, овладел этой старухой и, к своему удивлению, получил не физическое — духовное наслаждение. И догадался, что происходит это от некоего света любви, источаемого блудницей. А она взяла его за руку и привела к своему мужу — у неё муж оказался здоровый такой детина и ещё молодой! Ни слова не говоря, он схватил жену за седые космы и стал по траве таскать да лицом в землю тыкать.

— Опять за старое?! — ревел он. — Жри землю, сука! И клянись!

Гарий не вытерпел такого издевательства над женщиной, поднял камень и бросил наугад в сторону мужика. И попал точно в голову! Показалось, будто мозги брызнули, но злодей даже не упал, а только поправил треснувшую черепную коробку, вмиг преобразился в старика и вдруг проговорил:

— Теперь вижу: ты насытился светом любви и обрёл силу! Значит, достоин вернуться в мир живых и овладеть истинами, — и благосклонно обратился к своей жене-старухе: — Так и быть. Открой ему путь к знаниям.

Оказывается, герой попал в мир мёртвых, который следует пройти, чтоб открылись некие древние истины и провидческий взор!

Колюжный бы дальше и читать не стал этого сочинения, но здесь было волшебное название реки — Карагач, где бродил сейчас Рассохин, поэтому пришлось набраться терпения и погрузиться в мир фантастики. В общем, старуха взяла его за руку и повела через лес, без дорог и тропинок. На пути им попадались разные звери, в том числе и медведи, но не трогали, а кланялись старухе, вытягивая передние лапы. На берегу какого-то озера она раздела Гария, сняла свои одежды и ввела в чёрную ледяную воду: дыхание зашлось, тело вмиг заныло от боли и потом очужело! А она только получала от холода удовольствие: поплескалась сама и принялась его мыть донным илом и семенными коробочками кувшинок, разламывая их напополам своими корявыми пальцами. Он повиновался только потому, что не мог двинуть ни рукой, ни ногой, напрочь одеревеневшими в весеннем озере, с которого только что сошёл лёд. И мало того — она подвела к роднику, бьющему из-под горы, и стала омывать светлой и густой, как сметана, водой, так что он, даже замёрзший, бесчувственный, ощутил её холод. Ещё миг — и Гарий превратился бы в сосульку, но старуха вывела его на берег и оставила греться на солнце.

Сама же нырнула в озеро и пропала на четверть часа.

Герой чуть отогрелся и заволновался, вздрагивал от любого всплеска, а там повсюду плескались бобры. Думал уже — утонула, и кто же его дальше поведёт — кругом тайга бескрайняя, тёмная и никаких ориентиров. Однако старуха вынырнула далеко, возле противоположного берега, и поплыла к нему. Гарий обрадовался, запрыгал, но когда она вышла из воды, оказалась совершенно другим человеком! Юная, прекрасная, с сияющими волосами, обрамлёнными венком из белых лилий, и ничем не похожая на ту блудную и слепую отроковицу, что очаровала его на Карагаче. Он изумился такому перевоплощению и вместе с тем не растерялся и захотел её обнять, влажную, в пупырышках от холодной воды, скрипучую от чистоты и манящую свежестью. Он уже совсем согрелся и хотел наброситься на неё, но с маху ударился о незримую преграду, некое уплотнение воздуха вокруг желанной девицы! Да так сильно, будто о стеклянную стену. А она лишь улыбнулась, высвободила руку из-под длинных волос и поманила за собой, под сумрачные своды густой Кедровой рощи.

— Где же слепая блудница? — спросил он озираясь.

— Если хочешь, можешь вернуться к старухе, — произнесла перевоплощённая дева. — Она осталась на дне.

— А ты кто?

— Исповедальница. Ты же хотел овладеть знаниями?

Гарий послушно двинулся за ней, на ходу любуясь её стройной, изящной и недоступной фигурой под незримым стеклянным колпаком. В кедровнике она велела сесть на мшистую валежину, сама легла у ног и принялась излагать истины, надо сказать, весьма примитивные и известные: жить, мол, следует в природе, на братско-сестринских общинных принципах, питаться ягодами и грибами — и тогда дух будет совершенствоваться до космического. И совокупляться возможно лишь для продления рода, один раз в год, а не превращать священный ритуал соития в повседневный секс. И тем самым словно оскопила развратного и сладострастного героя. Он вмиг перестал замечать, что исповедальница обнажённая, укротил свою плоть и стал внимательно слушать.

Колюжный продолжил читать про эти самые истины, охватывающие всю жизнь. Наставления хоть и отдавали библейскими нравоучениями, однако никакого откровения не несли. Подробно описывалось, как и когда зачинать, как следует рожать и воспитывать детей, чем лечиться от хворей и как продлять жизнь до бесконечности — в первую очередь ходить голым! Это в Сибири-то, на комарах и морозах? В общем, неправда и скукотища неимоверная, однако по ходу повествования выяснилось, что правнук жандармского ротмистра скрылся под королевским псевдонимом Стюарт. Исповедальница велела взять такое новое имя и заставила писать эту книгу — видимо, таёжная скитница хорошо знала историю Британии.

Как бизнесмен Колюжный отлично понимал, что это всего лишь рекламный ход, причём обречённый на неудачу изначально: какой-то шотландец, пусть и со звучной фамилией, пишет на сибирскую тему, о кедре, о таинстве жизни в сибирских лесах, излагает очень уж простенькие и утопические заповеди, доверенные ему некоей пророчествующей и прекрасной женщиной. Кто поверит, кто клюнет на подобную приманку? В общем, лучше бы писал свои приключения с эзотерическим ароматом, свидетельствующие о том, что автор и вместе с ним герой — парни, уставшие от скуки и удовольствий обыденной жизни. Однако читатель, изголодавшийся по таинственному, романтическому и мистическому, принимал всё за чистую монету, а иначе бы не выпускали большие тиражи и народ бы не хлынул на Карагач собирать шишки и искать если не саму пророчицу, то истину.

В магазинах ничего определённого о загадочном авторе не знали, в издательстве рассказывали байки про некоего обрусевшего англичанина королевских кровей, который обитает в суровой сибирской природе на Карагаче. Дескать, живёт круглый год в священной кедровой роще, ходит голый даже зимой, слушает рассказы пророчицы, на себе проверяет все открытые ему истины, записывает их и шлёт рукописи со случайной оказией. Самого Стюарта будто бы лично знает только владелец издательства, у коего тоже нет контактов с автором, и вообще есть подозрения, что всё это — умозрительный проект авантюрной литературы, коллективное творчество, и сам автор — фантом.

Колюжного, таким образом, почти убедили, тем паче, что он и подозревал нечто подобное, инициированное Сорокиным в рекламных целях. Но почти случайно открыл в интернете читательский форум, где обсуждали даже не творчество, а истины, высказанные пророчицей, и оказалось, что её последователи есть не только на Карагаче, но и во многих городах. В Москве и вовсе существует одноимённый с книгой клуб! И будто автор её является чуть ли не на каждое собрание, и вход туда открыт для всех желающих и стоит всего сотню долларов. Только место собрания всякий раз новое. То ли опять конспирация, то ли бездомные кедролюбы арендуют помещение для каждого заседания в разных частях города.

В первый раз встретиться с загадочным Стюартом не удалось, зато Вячеслав вдоволь насмотрелся на его поклонников, точнее поклонниц, ибо их было большинство. Действо напоминало философско-поэтическую дискуссию, совмещённую с последующим сеансом релаксации: в маленьком зальчике играла какая-то восточная музыка, пахло кедровой смолой и индийскими благовониями. В общем для новичка кажется бессмысленной смесью, сразу и не понять, для чего здесь собираются: чему-то научиться, почитать самодельные стихи, поразмышлять на тему общинной жизни, овладеть практикой оздоровления или расслабиться и подремать за сотню баксов. Стульев не было, сидели на вьетнамских циновках, многие — в позе лотоса, остальные — как придётся, слушали друг друга внимательно и как-то бесстрастно; возможно, не один Колюжный, а многие не понимали, о чём речь. К тому же он больше рассматривал публику и тоже обнаруживал странную смесь из обеспеченных, самодостаточных особ, типичных многодетных домохозяек, девчонок студенческого вида и редких сосредоточенных бородатых мужчин, стригущих глазами по залу. Ни один из них вообще не проронил ни слова, и потому Вячеслав тоже помалкивал, помня, что это хоть и платный, но чужой монастырь.

В какой-то момент он увидел знакомое лицо молодой женщины, но сразу вспомнить не мог, где встречались, и только когда она развязала узел своих ног, сомкнутых в позе лотоса, и села вольно, чуть откинувшись назад, узнал — да это же Неволина, популярная артистка, кинозвезда чуть ли не первой величины! Несколько исторических фильмов он видел с её участием; в одном она играла юную жену старого князя и любовницу его сына одновременно, и в общем-то талантливо, невзирая на ужасный, нелепый детективный сценарий. Ей бы место в Голливуде, а не на клубном собрании, где изучают истины какой-то неведомой пророчицы. Так нет — одета серенько, волосы пучочком, сидит, самозабвенно слушает непритязательную самодеятельность и даже не делает попыток блеснуть своим положением или сморщить носик от безыскусности чужой поэзии. Может, пришла сюда, чтобы вжиться в какую-нибудь новую роль?..

Присутствие Неволиной заинтересовало Колюжного, возникло желание перебраться к ней поближе и при удобном случае спросить, что она тут делает — успешная, узнаваемая, часто мелькающая в телевизоре кинозвезда среди богатеньких дам, домохозяек, неудачливых безмужних стареющих девиц и молчаливых бородачей? Однако он на мгновение отвлёкся и потерял её из виду: то ли исчезла невероятным образом, то ли перевоплотилась, слилась в единую массу с подчёркнуто сереньким народом, вмиг утратив броскую красоту. Ещё несколько минут он всматривался в длинноносую девицу, бывшую рядом, и разочарованно вслушивался в тягучую и медленную, как караван верблюдов в песках, мелодию.

Неволина так и не возникла, а он был уверен, что видел именно её и ни с кем спутать не мог. Утомительная релаксация наконец-то смикшировалась, вспыхнул свет, и зрители разом всколыхнулись, будто стая голубей от выстрела. Перед тем как разойтись, почитатели Сорокина-Стюарта ритуально, однако же неумело, раскланивались друг перед другом, робко обнимались, тем самым словно подчёркивая, что этот клуб — некий подготовительный класс, где изучают принципы общинного существования и готовятся для чего-то более значительного. Колюжный тоже кланялся, обнимался и замечал: никто не смотрит в глаза друг другу, все куда-то мимо, словно чего-то стыдясь, или в себя, любимого. И только девушка лет двадцати в горчичном спортивном костюме вдруг подняла скорбные веки и по-детски улыбнулась, оставив единственное яркое и приятное впечатление.

Исчезнувшую Неволину Колюжный внезапно увидел уже в холле и тоже встретился с ней взглядом. Она выглядела оскорблённой, беспомощной, спешила натянуть липучий кожаный плащик, путалась в рукавах. Вячеслав помог справиться с одеждой и тихо спросил:

— Вас-то как сюда занесло?

Она привыкла быть узнаваемой и ориентировалась мгновенно, угадав единомышленника. Ничего не ответила, однако выразительно и как-то доверчиво указала глазами на дверь: обсуждать увиденное и делиться впечатлениями в гуще почитателей не решилась.

— Ищу Стюарта, — шёпотом сообщила кинозвезда на улице.

— Я тоже, — признался Колюжный.

— Так я и подумала...

Вячеслав подхватил её под руку, чтобы лучше слышать: на улице было шумно, — и едва увернулся от рослого мужчины, который отсёк от него именитую спутницу, выказывая тем самым профессиональные навыки телохранителя или невероятно ревнивого мужа. Неволина в его присутствии вмиг обрела уверенность.

— Он присутствовал, на публику не вышел.

— Странно... Почему? — телохранитель пытался бесцеремонно оттереть Вячеслава, и говорить приходилось, заглядывая друг на друга из-за его могучей фигуры, как говорят через перегородку.

— Стюарт — почти божество, — язвительно отозвалась Неволина. — В этот раз снизойти не пожелал.

— Публика молилась не слишком усердно?

— Что-то вроде того. Пробралась за кулисы, он увидел меня и исчез. Спрятался, драпанул!

— Вы знакомы?

— Лично — нет... Нашла бы, но его апостолы прикрыли. Там их шесть человек в засаде оказалось. Ходит под надёжной охраной. А бородатые архангелы в зале сидели. Это тоже охрана, чтобы поклонницы на сцену не прорывались.

В кино голосок её был нежным, трепетным, зовущим, как язычок пламени на ветру. В жизни оказался несколько грубоватым, простецким и тон — эдаким панибратским. Безмолвный телохранитель к ней не прикасался, но словно примагничивал и вёл на автостоянку.

— А ты — Колюжный, Вячеслав? — вдруг спросила она.

Тот изумления скрыть не смог и сказать ничего не успел.

Неволина куда-то спешила, поэтому интриговать не стала. Или такая манера общения была у кинодивы.

— Видела на благотворительном концерте, — мимоходом пояснила она. — В Доме кино. Во вторник позвони, если свободен. Скажу, где следующая тайная вечеря.

И подала визитку. Неодушевлённый охранник распахнул перед ней дверцу машины.

— Спасибо, это интересно... — начал было Колюжный, однако звезда и слушать не захотела.

— И по поводу твоей экспедиции поговорим, — беспардонно перебила звезда. — У Рассохина на Карагаче проблемы.

Телохранитель захлопнул дверцу и сел за руль.

Вячеслав ещё минуту стоял чуть ли не с открытым ртом. Года полтора назад он и в самом деле был на концерте в Доме кино, куда его затащил отец, поскольку шла избирательная кампания и многие кандидаты в депутаты занимались благотворительностью. Однако там собирали пожертвования на какую-то детскую программу оздоровления, и проводила это совсем другая недавно взошедшая кинозвезда то ли с именем, то ли с псевдонимом Айнура. После концерта именитых и щедрых благодетелей пригласили за стол, но и там Неволиной, кажется, не было. Впрочем, среди знаменитых артисток она могла и раствориться, особенно не выделяя свою звёздность на блистающем ночном небосклоне.

Во вторник он позвонил, намереваясь утолить перезревшее любопытство по телефону, но попал на любезную помощницу, которая и сообщила адрес следующего собрания клуба. На сей раз заседали в актовом зале какого-то прежде богатого и теперь обнищавшего НИИ, с облезлыми остатками былой роскоши в виде сталинской лепнины. Несмотря на то что цена входного билета подскочила вдвое, народу оказалось больше: около сотни женщин, десятка полтора мужчин. Форма одежды опять полуспортивная, многие с фотоаппаратами, а две дамы установили телекамеру на треноге, стало ясно — грядёт событие. В предбаннике торговали орехом, маслом, поделками из кедра и книжками Стюарта, чего в прошлый раз не было. Ко всему прочему, теперь всех пришедших регистрировали в журнал, правда, со слов, документов не проверяли, но зачем-то неназойливо фотографировали. Пока рассаживались на полу под музыку, вернее, под шумовой фон — шелест листвы, шорох хвои и крики кедровок, на подиум внесли стол, кресло и вазу с кедровыми ветками. Многие лица уже были знакомы, но тут отчего-то не принято было бурно выражать восторг от встречи, поэтому все лишь кивали друг другу, и Колюжный тоже кивал, выискивая глазами Неволину.

Дабы не выглядеть белой вороной, он устроился рядом с мужчинами, подвернул под себя длинные ноги, чтоб уместиться на циновке, напустил суровый вид и стал ждать, по-прежнему незаметно рассматривая собравшихся. Сильный пол на сей раз напоминал заседание учёного совета — седые бородачи академического вида. Выделялся только один — смуглый, широколобый и сухопарый мужик с косичкой и длинной бородой, спрятанной под рубашку, эдакий экзотический кадр — хоть в историческом кино снимай в роли монаха или юродивого на площади. И тоже рыскал взглядом да ещё что-то шептал своему невозмутимому соседу.

Вообще-то с мужами подобного вида Колюжный уже сталкивался в конце девяностых, когда, вернувшись из Англии, ещё в радужный период, с помощью всезнающего отца определил направление в бизнесе — высокотехнологичные проекты, которые впоследствии назовут нанотехнологиями. Родитель когда-то работал начальником прииска и был уверен, что рухнувшая советская наука, этот гигантский отвал, хранит в себе столько золотого песка, что мыть его не перемыть. Обнищавшие безработные учёные, кандидаты и доктора из оборонки и Роскосмоса потянулись к нему вереницей — те, кого якобы не выпускали за рубеж в связи со страшными подписками о неразглашении. Они тащили свои проекты, потрясали толстенными папками, чертежами, на пальцах объясняли всё: от принципов получения новых видов энергии, медицинских препаратов и методики лечения смертельных заболеваний до вечных двигателей включительно. Униженные и оскорблённые, учёные мужи сильно переживали за отечественную науку и оттого напоминали юродивых. По крайней мере, Колюжный так объяснил себе их сильную и страстную возбудимость, крайности в оценках и непримиримость. Четверых учёных, проекты которых показались ему перспективными, он взял на полное содержание и опекал всячески, лечил непризнанных гениев медицины в хороших платных больницах, помогал с жильём и устройством внуков в университеты. Обещали уже через полгода потрясающие результаты, однако миновал год, а их не было. Тогда Вячеслав, уже не надеясь на своих экспертов, сам попытался вникнуть в суть научных проблем и получил от подопечных неожиданный и резкий отказ. Они не подпускали к конкретике своих тем: дескать, всё, что мы творим, принадлежит Родине, а не тебе, частному лицу, министерскому сынку, да ещё выученному в Англии и наверняка завербованному разведкой МИ-6! Дескать, если вы задумали со своим родителем хоть как-нибудь оправдаться перед Отечеством и доказать свою преданность, платите деньги и не суйтесь в тайны их гениальных изобретений.

В общем его, блестяще образованного в Высшей школе менеджмента Великобритании, а вкупе с ним и отца, бывшего министра и теперь депутата, развели, как в девяностых разводили многих иностранцев. Отец никак не хотел верить, что его расчёты на золотой научный отвал не оправдались, свалил вину на Вячеслава — мол, неправильно организовал работу. В результате практически отстранил от своего личного кошелька и года два ещё недовольно пыхтел, жалея напрасно потраченные время и деньги. Но поскольку с молодости носил горделивое приискательское прозвище Бульдозер, то сам принялся разрабатывать новую золотую жилу, связанную с технологиями.

Ещё тогда Вячеслав решил, что наконец-то избавился от вездесущей опеки родителя, собрал жалкие крохи в виде незаконченных проектов по сверхпрочным и сверхлёгким материалам и наладил производство снаряжения для экстремального отдыха и спорта. Выпускал всё: от страховочных карабинов, байдарок и лодок до спальных мешков и рюкзаков. И тут подвернулся шанс выиграть тендер на производство облегчённых космических скафандров для туристов, которых в скором времени станут пачками засылать на орбиту.

У Колюжного были все современные материалы, оборудование и технологии, не хватало единственной отечественной мелочи — технологии изготовления герметичного замка-молнии, способного выдерживать космические нагрузки. Точнее, была, но оказалось уже украдена одним расторопным лаборантом, увезена в Австралию и там запатентована. Бывший лаборант теперь выпускал гидрокостюмы с таким замком, процветал, но расслабился на законопослушной чужбине и секретов своих не стерёг. Вячеслав проник на его фирму, срисовал технологию производства «молнии» и, можно сказать, вернул краденое своей стране.

Смуглый кадр с бородой под рубахой напоминал ему одного из дорогостоящих экспертов, которых Колюжный нанимал, чтобы разобраться в премудростях высоких космических технологий. В частности, с производством скафандров и систем жизнеобеспечения. Попутно академик занимался медициной, некими аэрозолями, ароматерапией и ещё каким-то экзотическим восточным снадобьем от ожирения.

На сей раз приятное началось с первых минут: явно высмотрев его в толпе, впереди, прямо у ног, пристроилась девушка в горчичном костюме и опять одарила искренней, открытой улыбкой. А хотела, наверное, рядом сесть, но место оказалось уже занятым: по правую руку пристроилась чахлая болезненная женщина. Неволина так и не появилась, сколько он ни рыскал глазами по заполненному полулежащими телами залу. Потом свет смикшировался и погас, как перед киносеансом, люди замерли, и когда на подиуме загорелся фонарь, тот, кого так торжественно ждали, уже сидел в кресле за столом. Этот театральный приём рассмешил Вячеслава, однако присутствующие встретили Стюарта очень серьёзно, не хлопали и никак не выражали своих чувств, если не считать того, что некоторые женщины начали перешёптываться.

В первый миг Колюжный испытал не только веселье — разочарование, ибо промелькнула мысль, что это не Сорокин и не Стюарт, а кто-то третий, скорее всего подставной. Вид колоритный, привлекающий внимание и чем-то очень знакомый: тёмные, распадающиеся на прямой пробор волосья ниже плеч, но при этом редковатая, пучком, неухоженная борода и одеяние неожиданное — тёмно-зелёный офицерский френч, явно дореволюционного покроя. Эта явная деталь была единственной, указывающей на родство  жандармским ротмистром, в остальном он никоим образом не походил на правнука жандарма, родившегося и выросшего в Канаде. И вряд ли бы такой ряженый сумел скупить земли по Карагачу, организовать бизнес да ещё работать с европейскими партнёрами! Разве что переодевается в цивильное, но тогда борода приклеена и на голове парик — не иначе.

Едва этот волосатый гуру открыл рот, как первое впечатление лишь усилилось: голос был тихий, но властный, густой и какой-то обволакивающий. И дикция при этом блестящая, простые слова получались ёмкими, проникновенными, и никакого, даже малейшего акцента, приобретаемого русскими от жизни в иноязычной среде, — типичный говор урождённого москвича. Манера говорить заставляла вслушиваться, но Вячеслав сразу понял, о чём речь, хотя лектор начал с некоей середины, с полуслова: автор «Света любви» проповедовал вегетарианство, точнее, исследовал причины отказа от мясной пищи и рыбы.

— Я спросил пророчицу, — вещал он проникновенно, на зависть отсутствующей артистке Неволиной, — почему следует полностью исключить мясо и рыбу, если человек на заре своего становления их употреблял, причём в больших количествах? А в иных племенах, особенно северных, охотничьих, это было основной пищей. И не под воздействием ли животного белка мозг человека сгустился, обра-зовались клетки памяти? Кора головного мозга, пресловутые извилины, сознание и осознание себя как человека разумного?.. И, как всегда, получил ответ, требующий неспешного и долгого осмысления. «Ты прав, — сказала она. — Животный белок ускорил образование коры головного мозга, обеспечил стремительное развитие памяти. Образовалась суша разума; как бы из морской пучины, из хаоса поднялись каменные горы. На первый взгляд, земля, но не плодоносная, и надобно ещё много миллионов лет, чтобы скалы разрушились в песок, на котором ещё через миллионы лет образуется почва. Человек обрёл память и аналитическое мышление, он стал умным, но, продолжая поедать себе подобных, не обрёл разума. Ум и умение — это бесплодный песок. Он содержит много полезного, например всевозможные минералы, в том числе и золото, но не может стать пищей, чтоб питать хотя бы траву. Так и сознание человека умного напоминает песчаную пустыню и не способно к божественному творению. И заботит его лишь питание собственной плоти, а отсюда — страсть к удовольствиям. Путь от ума к разуму лежит через отказ от кровавой жертвы».

Ничего подобного в книге не было!

Зал слушал его, замерев, однако не забывали тянуть к подиуму диктофоны, кто-то снимал со вспышкой, кто-то по-студенчески торопливо конспектировал в тетрадки. Болезненная безгрудая тётка в позе лотоса внимала и записывала информацию выставленными ладонями и так подалась вперёд, что чудом не падала на сидящих женщин, — будто в трансе находилась. Горчичная девушка слушала с закрытыми глазами и улыбалась, сильно откинув голову назад. Только архангелы-мужчины сидели в молчаливом напряжении, не заботясь о записи и не выдавая чувств: должно быть, в клубе так полагалось себя вести сильному полу. И ещё две гламурные кумушки, явно состоятельные домохозяйки, шушукались, и довольно громко, поэтому дама, сидящая позади них, так же громко сделала им замечание. Тут произошло невероятное: шептальщицы умолкли, но вдохновлённый лектор, оказывается, слышал всё и полностью контролировал зал, несмотря на свой отстранённый вид. Наперекор всем правилам, он сделал выволочку не кумушкам, а даме!

— Предупреждаю, сестра, — вплёл он выговор в повествование, — прерывать беседу двух тоскующих сердец равно прерыванию беременности. В обоих случаях погибает жизнь — нерождённый младенец или несказанное слово. Тишина потворствует покою души, но умение молчать, а самое главное — потребность в молчании — приобретается не сразу и не вдруг, но путём долгим и осознанным. Молчание — удел мужчин, пусть женщины говорят, если чувствуют радость в общении, каковым бы оно ни было. И независимо где, как и при каких обстоятельствах. Берегите не свои чувства, а позывы души своих сестёр. Я здесь с вами, чтобы всякий вошедший сюда, ощутил полное раскрепощение, освободился от стереотипов мышления и поведения.

После такого нравоучения Стюарт словно вырос в глазах Колюжного. И в самом деле, он как-то стереотипно мыслил, воспринимая колоритную фигуру, обряженную во френч, как недоразумение; этот человек с хорошо поставленным голосом и какой-то необычной логикой вполне мог быть правнуком офицера жандармерии и успешным бизнесменом. Борода и буйные волосья, наполовину закрывающие лицо, скорее, некий обязательный клубный антураж. Вон и завсегдатай сборищ, учёный эксперт в области космонавтики, отрастил такую гриву и бороду, что сразу не узнать.

Как бы там ни было, но заговорить, очаровать, заставить себя слушать больше сотни человек, и не уличную толпу, а явно образованных, начитанных, продвинутых хотя бы в области доморощенной философии, — тут надо обладать определённым талантом. Конечно, эти люди и пришли сюда с желанием, чтоб их очаровали, ввели в транс. Ещё после первого похода в клуб Колюжный посчитал, что скучающие богатые барышни, домохозяйки и студентки собираются вместе от острого приступа иммунодефицита, только не в организме — в душе, в этой бесплотной субстанции. Грубо говоря, от смертной тоски обеспечённого существования, когда всё есть, или, напротив, ничего нет, но в любом случае жизнь не в радость, когда послушать некого и посудачить не с кем.

Вячеслав сам через это проходил, когда вернулся из Англии, но своеобразным способом: напрочь лишил себя свободного времени, занялся дорогим экстримом, сплавом по горным рекам, дайвингом, горными зимними маршрутами на снегоходах. Даже прыгал с парашютом и мыслил освоить пилотирование легкомоторной авиатехники. То есть умышленно ввергал себя в состояние преодоления барьеров, дабы обрести ощущение собственной воли, быть самим собой, избавиться от стереотипов поведения в организованной среде. И в экспедицию на Карагач собрался не раздумывая, чтоб разогнать застой крови, мгновенно возникающий в этой среде, принять дозу омолаживающего чувства, адреналина, выработанного собственным сердцем, а не испитого из банки с энергетиком. Вот и сейчас он почувствовал, как начинает увлекаться тем, на что ещё недавно смотрел свысока, и испытывал один интерес — найти неуловимого, фантомного Сорокина, выполнить поручения Станислава Ивановича.

Между тем Стюарт, соответствуя псевдониму, сохранял королевское спокойствие и продолжал излагать откровения пророчицы, но уже по иному вопросу — сыроедению, которое логично вытекало из вегетарианства. Причём он и его исповедальница (так Сорокин называл свой источник истин) не ругали мясоедов, не предавали анафеме, не называли живодёрами и трупоедами, они констатировали факты, облекая их в образную форму. И создавалось впечатление, что живущая в сибирской тайге женщина преклонного возраста, попросту — философствующая старуха, однако в юном образе, как минимум, имеет медицинское образование, поскольку, цитируя её, Сорокин употреблял специфические термины. Например, исповедальница всё время оперировала словами « энергия» и «энергетика», а что стоил её постулат, что, мол, любовь имеет такую же фотонную структуру, как и свет!

Кстати, то же самое встречалось и в книге, некоторые обороты и словечки вообще коробили, будто бы взятые из учебника по биохимии, физике или астрономии. По разумению Вячеслава, неграмотная лесная красавица без определённого возраста, всю жизнь прожившая в тайге, каковой и представлялась пророчица, должна бы говорить иным языком, соответствующим её опыту и образу жизни. А тут кроет терминами, как будто бы только что выскочила из студенческой аудитории или вот с такого семинара.

Горький опыт общения с несчастными учёными оставил и памяти глубокий критично-недоверчивый шрам и привычку всё подвергать сомнению.

Однако тут из уст сибирского шотландца прозвучал факт, о котором Колюжный никогда не думал, но, услышав, сразу почему-то поверил. И снова усомнился, что перед ним настоящий Сорокин, прикрытый волосами и псевдонимом: слишком уж различались подходы к теме и аргументация от тех, что излагались в книжке. Скорее всего, хорошо поставленный голос лектора принадлежал наставнику правнука жандармского ротмистра, причём весьма талантливому, или толкователю, но уж никак не апологету. Этот Стюарт, похоже, снабдил примитивные истины исповедальницы некоей научной базой, обстоятельностью и доказательствами.

А суть была вот в чём: оказывается, во время забоя животного в его тканях остаётся информация о смерти, которую кровь успевает разнести по всему телу, пока телёнок, например, бьётся в агонии. И её, информацию, невозможно стереть ни варкой, ни жаркой, ни прочими обработками, ибо она имеет такую же неуловимую, невидимую природу, как радиация. Некоторые виды животных — белый медведь, например, или стерлядь — в момент гибели выделяют активные и смертельные яды в свои собственные органы, таким образом нанося удар возмездия. Люди об этом знают с древнейших времён и не употребляют в пищу всю тушу целиком или отдельные её части. Древние иудеи об этом тоже знали и приловчились делать мясо кошерным, спуская кровь, но такой самообман их не спасает. Информация о смерти, на первый взгляд, безвредна, как гомеопатическая доза, поэтому мясоеды, поедая плоть диких либо домашних животных, в том числе и умершую от кислородного голодания рыбу, всё более насыщают ею свои клетки. В конце концов, набирается критическая масса, и у человека образуется смертельная болезнь в форме рака или инфаркта, которые никак  мясоедением не связывают.

И опасен не холестерин, коего боятся, не тяжёлые металлы и даже не радионуклиды, а знаки смерти, по представлению пророчицы, имеющие вид кристаллов в форме усечённой пирамиды и странное название «чишовел». Мол, это вещество и тормозит развитие человеческого разума, лишает его божественного образа и подобия, творческого совершенства, к тому же в несколько раз сокращает срок жизни. То, что когда-то создало человека разумного, его и губит.

Вячеслав любил молодую свининку, шашлык из шейки, запечённую оленину с кровью, в походах же — строганину с солью и перцем, то есть сырое, мороженное, настроганное ножом мясо или рыбу, особенно после дневного броска на снегоходе по тайге, да ещё под водочку и в жарко натопленном зимовье, когда возникает такой контраст температур, что электричество бежит по жилам.

И теперь, вспомнив свой опыт мясного сыроедения, Колюжный не то чтобы устыдился или испугался за своё здоровье, но почувствовал себя неловко. Показалось, что академические бородачи догадываются о его вкусах, взирают с осуждением, а болезненная тётушка — и вовсе с ненавистью, будто мысли об оленьей строганинке прочла. И только забытая им соседка в горчичном костюме слегка повернула нежную русоволосую головку и глянула на Вячеслава без улыбки.

Если бы Стюарт в этот вечер нагрузил ещё чем-нибудь, кроме неведомого вещества смерти чишовела, Колюжный нарушил бы клубную этику, встал и ушёл, однако вещание с подиума закончилось так же внезапно, как и началось, на полуслове. Свет фонаря смикшировался, и в полной темноте, как далёкий крик в аравийской пустыне, возникла восточная мелодия. Начинался второй этап собрания — релаксация; в зале возникло лёгкое шевеление, люди устраивались поудобнее, чтобы предаться отдохновению и расслабиться.

Колюжному в тот миг и в голову не пришло, что Сорокин исчезнет, пользуясь затемнением, а тут ещё болезненная соседка незаметно куда-то пропала, и вместо неё оказался единственный безбородый в зале — рыжеволосый мужчина средних лет. Вячеслав не заметил, как произошла подмена, и когда спохватился, то понял, для чего погас театральный фонарь. А ведь должен был сразу догадаться: Сорокин как пришёл, так и уйдёт, дабы оставить о себе впечатление, что он сам — суть явление почти чудотворное. Чем же ещё приковать к себе внимание и мысли?

Релаксация длилась минут двадцать, и вместе с затуханием заунывной музыки в зале начал появляться свет, напоминающий восход солнца в пустыне. Мысль, что он проворонил Сорокина, тут же и подтвердилась: на подиуме было пусто, даже стол с креслом утащили куда-то. Многие женщины в зале откровенно спали, некоторые бодрствовали, но сидели в позах эмбрионов, будто озябли. Только мужики по-прежнему торчали невозмутимыми изваяниями над полулежащей публикой, напоминая истуканов с острова Пасхи. На коленях некоторых из них покоились головки спящих дам, и это их ничуть не волновало. Колюжному тоже хотелось, чтобы горчичная девушка положила свою головку, и он даже колени подставил, однако её русый, почти священный ореол даже не склонился. Новоявленный рыжий сосед всё время бодрствовал и внимательно изучал присутствующих в зале. Как только чуть «рассвело», порывисто вскочил и затерялся в просыпающейся и шевелящейся толпе. С трудом разогнув онемевшие ноги (а ведь не почуял даже, когда затекли!), Вячеслав встал с чувством детской обманутости. Но когда взял на вешалке куртку и вышел на улицу, обнаружил, что ещё светло и где-то за домами есть солнце.

Казалось, столько времени прошло!

Смуглый кадр с бородой под рубахой что-то страстно говорил девице в горчичном, и та глядела с уважением, таращила восторженные глаза и порывалась что-то ответить. При вечернем солнечном свете Колюжный узнал его: и верно — тот самый эксперт! Только по-вегетариански исхудавший, аскетичный, борода и волосья почти соответствуют Сорокинским. Специалист в области космического оборудования и ароматерапии признал бывшего работодателя, потянулся было к нему, оставляя без внимания свою восторженную слушательницу, однако Вячеслав общаться с ним желания не испытывал, поскольку всё ещё искал глазами актрису.

И внезапно увидел её телохранителя.

— Вас ждут в машине, — приглушённо сообщил тот и указал на белый «Лексус».

Неволина тоже обладала даром перевоплощения, только делала это без купания в озере и чудотворства — с помощью макияжа и парика: болезненного вида женщина, оказавшаяся соседкой в зале на глазах возвращала свой прежний облик популярной кинозвезды.

— Честно сказать, не узнал вас, — искренне признался Колюжный, усаживаясь рядом.

Звезда торопливо срывала с лица искусственные нашлёпки, смывала грим, меняя салфетки и заглядывая в зеркало. Потом повернулась к нему спиной и скомандовала:

— Расстегни замок!

С некоторых пор Вячеслав считал себя большим специалистом по «молниям», но тут чуть смутился и допустил паузу, выдающую нерешительность. Замок он расстегнул, только запоздало — под невзрачным платьем оказался театральный корсет на «липучках».

— Расстёгивай! — приказала Неволина.

— Это я с удовольствием! — уже вдохновился он и с треском разодрал шёлковые ремни.

Кинозвезда вытащила корсет, выпустила на волю своё высокое достоинство и облегчённо вздохнула.

— Встреча с Сорокиным завтра, — деловито проговорила она, расправляя руками своё расплющенное (не исключено, что силиконовое) счастье в его тайном логове.

И назвала адрес.

— А это был Сорокин? — откровенно рассматривая грудь, спросил Колюжный. — На подиуме?

— Сомневаешься? — она помедлила и наконец-то начала упаковывать себя в чёрную блузку.

— Какой-то ряженый... Хотя вещает почти профессионально.

— Возьму тебя с собой. Только я потребую полного повиновения.

Вячеслав последил за её руками.

— Спасибо... Никак не пойму: вам-то он зачем?

— Зачем?.. — она закончила туалет и взглянула прямо, с неким сожалением. — Долго объяснять. Короче, существует Фонд помощи женщинам, попавшим в сложную психологическую ситуацию. В секту, например, в экзотическую общину. Или в руки ясновидящих мошенников, лекарей и прочих шаманов.

— Это же полстраны!

— Если не больше...

— А в Доме кино был благотворительный детский концерт, — вспомнил он. — Не слишком ли много на хрупкие плечи? Ещё съёмки, театр...

Неволина усмехнулась и вздохнула.

— Конкуренция...

— Не понял?

— Айнура подмяла под себя тему страждущих детей. Татарская мафия... — и опять глянула прямо, проникновенно. — Но благо в нашей стране обмануты и обездолены не только больные младенцы. Женщины и матери этих детей страдают ещё больше.

— То есть феминистская организация?

— Почему я должна защищать мужчин, которые унижают прежде всего женщину, делают её товаром, продают в сексуальное рабство?

— Вас кто-то обидел? — догадался Колюжный, всё ещё следуя материнскому воспитанию в отношениях с женщинами.

— Меня трудно обидеть! — самоуверенно произнесла Неволина. — Ты же понимаешь: сниматься в кино, играть несчастных жён олигархов мало.

Он вдруг увидел, что манящая красота её призрачна и так же пластична, как силикон; она буквально превращается в блин, как только снимается актёрская маска. Сейчас актриса заговорила о неких сокровенных подробностях своего существования и тот час же стала походить на ту болезненную женщину, даже без грима.

— Какие проблемы у Рассохина на Карагаче? — решил пощадить её Колюжный.

— У него похитили спутницу, какую-то питерскую даму. Вот тебе ещё одна пострадавшая.

— Не было у него дамы! — изумился Вячеслав. — Он поехал один. Откуда информация?

— Из надёжных источников, — тоном разведчика проговорила Неволина. — У меня в общине на Гнилой Прорве свой человек. Да, я вынуждена засылать волонтёров в самое логово. Чтоб снимали и писали, документировали. Сорокин создал на Карагаче закрытую ортодоксальную секту. По типу американских. У него в неволе находится около сорока женщин. Обманутых, забитых, замордованных, доведённых до состояния рабства. У некоторых есть маленькие дети! Женщин проводят сквозь ужасное чистилище, потом дают новые имена и заставляют ходить голыми. Местные власти куплены и попустительствуют. Да и кому теперь нужны эти несчастные? Бездомные, душевнобольные, с исковерканной судьбой?

— Хотите сказать: даму Рассохина похитили сектанты?

— Пока не ясно, знает только Рассохин. А может, и ты, коль друзья.

— Я про неё впервые слышу! Может, перепутал информатор? У Станислава Ивановича похищали женщину на Карагаче, и кажется, питерскую. Но лет тридцать назад!

— Значит, вторую похитили.

— Такого быть не может!

— Я проверила, — невозмутимо произнесла звезда. — Дама у Рассохина была. И не стало. Возможно, сорокинская секта причастна. В концлагере на Гнилой Прорве новеньких содержат на карантине, в изоляции. Могли увезти в другой лагерь. Их у Сорокина на Карагаче несколько. Ты бы должен знать, кто похищает и зачем.

У Колюжного ни слов, ни аргументов не нашлось.

— Да откуда мне знать?

Она умела быть убедительной не только в кино и давить умела своим трепетным, нежным голоском, словно катком асфальтовым.

— Ты финансировал экспедицию, а теперь ищешь Сорокина. Значит, в курсе дел.

Больше всего Вячеслав не любил оправдываться, ибо чувствовал свою бестолковость.

— Я особенно не вникал в суть, — чуть ли не залепетал он, испытывая при этом омерзение. — Рассохин попросил найти этого Сорокина, точнее, сначала его книжку про какую-то пророчицу. И выяснить, существует ли она в самом деле или выдумка...

— Значит, у тебя есть связь с Рассохиным?

— И связи нет! Он через своего друга, Бурнашова, попросил.

— Верю, — благосклонно отозвалась Неволина. — Не зря сказали: ты просто экстремал, любитель приключений. Вот и возьму завтра на экстремальную встречу к Стюарту!

— Всё-таки мне показалось, что это не Стюарт, — слабо трепыхнулся Колюжный. — Тот, что вещал со сцены... Не Сорокин.

— Кто же ещё?

— Не знаю... Может, помощник, сподвижник. И явно умнее самого гуру. Просто я слушал, с книжкой сравнивал. Здесь хоть что-то есть вразумительное.

— Пожалуй, да, — легкомысленно согласилась звезда. — В книжке-то вообще эзотерическая бредятина.

— Про чишовел интересно. Термин странный, никогда не слышал...

— Это что?

— Энергия смерти.

— Я прослушала... Ладно, завтра всё проверим! — Неволина тронула своего охранника за плечо. — Поехали!

Вячеслав вышел из машины с ощущением, будто его эта барыня только что оттаскала за ухо.