9. Смелые мечты
Близнец почувствовал себя очень одиноким, когда его единокровный брат продался людям с оружием и покинул дом. Брат больше не был братом, и Близнецу трудно было с этим смириться. Но у него была еще и она.
Замарашка.
Замарашка была такая чудесная, что могла бы зваться Красавицей, если бы не пачкалась все время в масле, копоти или меле. Если она не рисовала чертежи механизмов, она обязательно эти механизмы собирала. Она была вся в отца, в Механика, с которым росла с самого детства. Она была из девочек-без-матери. Странных девочек.
Близнец встретил Замарашку, когда она приехала с Механиком на поезде, и поначалу они вовсе друг другу не понравились, зато потом… да, такое тоже иногда бывает, когда взрослеешь. Тот, кого ты вроде бы недолюбливал в детстве, превращается для тебя в лучшего человека в мире. Так было с этими двоими.
Близнец стал приезжать к Замарашке. Она жила далеко-далеко, на другом конце острова, и среди ее близких были такие люди, каких вовсе не водилось в скучном городе Близнеца. Например, Замарашка дружила с Мечтателем – своим школьным учителем словесности. Мечтатель считался чудаком; он постоянно сочинял истории и проектировал воздушных змеев. Вот есть такие люди: все время вроде бы с тобой, а вроде и нет. Далеко-далеко, а может, близко-близко, а может, нет их вовсе. Но ты понимаешь, почему так дорожишь ими, когда вдруг вы начинаете говорить. Эти разговоры очень освежают, словно воздух после грозы.
А Близнецу как раз этого не хватало: с тех пор как брат перестал быть братом, сам он безвылазно сидел в своей конторе, среди пыльных мешков с письмами. Считал эти письма, считал деньги, считал марки. Только и делал, что считал, – письма приходили и уходили, и в дела можно было уйти с головой. Хорошо, что Замарашка всегда появлялась вовремя, чтобы схватить его за воротник и вытащить.
С Замарашкой они могли гулять по берегу, и забираться высоко на скалы, и рассматривать густой лес. Во время одной из прогулок Мечтатель увязался с ними. Он был странно серьезен и вроде бы даже присутствовал «здесь», а не где-то в своих мечтах. Он внимательно посмотрел в голубые глаза Близнеца и сказал:
– Я хочу кое-что тебе показать.
– А ей? – спросил Близнец, потому что от Замарашки у него не было тайн. Она улыбнулась и сказала:
– Я видела. Скажи, не боишься ли ты, что все, во что ты веришь, превратится в пыль?
Близнец подумал, что она преувеличивает и сказал:
– Боюсь. Но я выдержу.
Мечтатель и Замарашка посмотрели друг на друга, и Мечтатель сказал:
– Тогда идем.
В самой древней части леса, там, где уже не было слышно моря и где летали неведомые птицы, – там стояли Древние Чертоги. Дома Мертвых Владык, всесильных тэусов. Там никто никогда не бывал, потому что Чертоги были заперты, а в самой чаще водились волки…
Но в день, когда Близнец пришел к ступенькам ближнего Чертога, там сидели дети. Вокруг них бродили маленькие игрушки из соломы и бумаги, и резвились зайцы, и грелись лисы, и даже птицы и белки тут и там мелькали в траве. Дети были смуглые и крылатые. Красивые. Странные и грустные.
– Мы будем учить их, – сказал тогда Мечтатель. – Мы выпустим их в мир.
– И они откроют его нам, – эхом откликнулась Замарашка.
– Они так одиноки. Ты поможешь им вместе с нами?…
Близнец немного испугался. Но ведь он был влюблен. А дети, к которым так льнули звери, просто не могли оказаться дурными. И он ответил:
– Да.
* * *
Золотой Голубь завершил петлю. Именно петлей – через Дэвир, последний приграничный с Веспой город, – начинался его путь к Галат-Дору. Сделав крюк, поезд на некоторое время покидал побережье океана и пристраивался к руслу живописной широкой реки, рассекавшей Перешеек посередине. Река имела прозвание Бýсинной: по ее берегам, словно мелкие и крупные бусины, ютились десятки разных поселений.
– Ах, как чудесно…
Хо' Аллисс повторял это с самого утра, чуть ли не через каждые полчаса. Больше он почти ничего не говорил и даже не поднимал лысой головы от печатной машинки. Листы, заполненные убористыми буквами, ложились на пол. Хава привыкла, и ей это не мешало, но в определенный момент она все-таки не выдержала и сказала:
– Вы же даже не видите, где мы едем. Что – чудесно?
– Не вижу, – подтвердил он. – Но чувствую. И это – чудесно. Во многих местах ты и не ощутишь ничего особенного.
Она пожала плечами и отвернулась. За окном и вправду было хорошо: мелькали пестрые или выбеленные скопления домиков среди полей, вилась ласковая синяя лента. По ленте иногда двигалось что-нибудь: то большой корабль, то маленькая лодочка, то баржа, деловито тянувшая груз. Да, красиво, вот только…
– Совсем не могу читать. Все время что-нибудь отвлекает, – виновато произнесла Хава и посмотрела на открытую страницу. Внизу стоял номер 34. Всего-то. И это за несколько дней…
На этот раз он даже соизволил на нее посмотреть и неожиданно улыбнулся:
– Это нормально – забывать о книгах, когда есть чем заняться. Прятаться в них, вместо того чтобы видеть мир, – несусветная глупость.
– Многие прячутся, – тихо произнесла Хава, – потому что не могут посмотреть мир. Путешествовать дорого и трудно.
Она вспомнила сестру, ее исписанные странички и ее перегруженные фолиантами полки. Ева… Что она сейчас делает? Перестала уже плакать? И плакала ли? А может, ее допрашивают, тыкая в лицо штыками винтовок и выясняя, куда удрала ее глупая близняшка?…
– «Видеть мир» не всегда значит «путешествовать». Это немного проще.
– А что же это тогда значит?
– Обращать внимание на новое в старых вещах. Ценить это. Разве это не мир? Можно жить на берегу моря и… – он грустно вздохнул, – совсем не замечать моря. Кстати, так чаще всего и бывает.
Он с хрустом размял пальцы и снова опустил голову. Словно хищная птица, он навис над машинкой, но Хава опять его окликнула.
– А где жили вы?
– У моря… – неохотно сказал писатель.
– И… вы видели его?
Пальцы коснулись клавиш.
– Кажется, нет, мой юный друг. Кажется, нет.
* * *
…Все в мире стало холодным и несправедливым, и ничего уже не было особенного в том, чтобы начать утро со лжи. Родители врали детям, правители и воины – мирным людям, города – друг другу, а Зодчие – своим вещам. И все, абсолютно все лгали себе.
Замарашке, Механику, Мечтателю и Стражу хотелось кричать, что это не так. Хотелось, чтобы мир был прежним, как раньше, когда его переполняло волшебство. Когда люди еще не потеряли силу и желание творить чудеса. Когда люди чуть лучше видели, чуть больше понимали и чуть меньше боялись.
Поэтому они протянули руки тем смуглым детям, появившимся на ступеньках. Их вела тоска, а вовсе не жадность, как говорили позже. План был смелым, у каждого была своя роль…
Но кого-то еще не хватало.
* * *
– У тебя есть друзья, Ева?
Поезд стоял. Все, кому хотелось, прогуливались по маленькому речному порту, где можно было приобрести закопченную на палочке рыбу или ожерелье из хрупких голубых раковин. Такое ожерелье Хо' Аллисс тоже купил и повесил на шею Хаве. Смущенно теребя его, она сказала:
– Ну, разве что вы теперь. Если это можно так назвать…
– Думаю, пока нельзя. А как же ты так прожила, без друзей?
– Как-то…
На Веспе у нее не ладилось с девочками: те считали ее мечту об алых погонах дикой. Им больше нравилась Ева, с которой можно было и пошептаться, и почитать, и поиграть. До двенадцати Хава, конечно, частенько бегала и дралась с мальчишками… но затем почти всем из них наскучило бегать и они предпочли компанию более красивых одноклассниц. Ей и самой стало неинтересно с ними – блеклыми, ни к чему не стремящимися, растерявшими все мечты копиями отцов. Рыбаков, лесорубов и лавочников. Самым лучшим, самым родным, самым нужным другом всегда оставалась для нее сестра.
– Ну… на самом деле, была одна девочка. Она строила живые самолеты. И другая, полукошка, она один раз меня спасла, и ей отстрелили ухо… и третья, она дрессировала зверей…
Хава произнесла это, просто чтобы не выглядеть глупо. Она знала дурацкое мнение взрослых: ну что за ребенок, что за подросток без друзей? Если без приятелей, значит, что-то с ним не так.
– Хм… примечательные особы.
Странно, но Хо' Аллисс и впрямь заинтересовался. Или сделал вид, чтобы ее не обидеть. Она кивнула. Писатель уточнил:
– А что же с ними со всеми стало?
– Я убежала, – призналась Хава, глядя вперед, на небольшой корабль, куда грузили ящики.
– Они тебя обидели?
Один ящик грохнулся особенно гулко. Хава тяжело сглотнула.
– Я их. Из-за меня сильно пострадала наша учительница. Она… за меня заступилась. Я надеюсь, с ней все хорошо.
Мужчина смотрел хмуро. Наверняка он ее осуждал, и Хава очень пожалела, что не прикусила вовремя язык и не выдумала каких-нибудь нормальных приятелей. Она потупилась и пробормотала:
– Я раскаиваюсь…
– Что же ты будешь делать, когда мы с тобой расстанемся? Вернешься и извинишься?
«Предам их», – крутилось у нее в голове. Но она так не сказала. Более того, мысль отозвалась тошнотой.
– Может быть… если получится.
Золотой Голубь загудел и выпустил из трубы зеленые клубы пара. Следовало возвращаться в купе.
* * *
Поэтесса жила на границе между скучным строгим городом Близнеца и вольным, раскинувшимся на берегу океана городком Мечтателя, Механика и Замарашки. Поэтесса вообще во многом была… «пограничной» женщиной, потому что женщин в ней будто было две. Одна – нежная и осторожная, выверяющая каждый свой шаг и побаивающаяся теней. Вторая – гордая, непредсказуемая искательница приключений. Этих двух дам объединяли и усмиряли стихи.
Поэтесса знала тайную неохраняемую дорогу. По тому пути она ходила на дальние берега, а потом писала стихи о волнах и бродячих замках, и эти стихи удивляли ее скучных соседей. Соседи вообще понимали только то, в чем могли узнать себя или то, что их окружает. Остальное было для них «пустячками», а то и «опасными глупостями».
Первым ее встретил Мечтатель и влюбился. Влюбился за ум, смелость и красоту, а она… она тоже в него со временем влюбилась – преимущественно за то, что он понял ее поэзию. Они стали бродить по берегу вместе, как Близнец и Замарашка. Однажды он привел ее к Древним Чертогам… она понравилась и смуглым детям, и Механику, и Замарашке, и Близнецу… только Страж почему-то не сразу начал доверять ей.
– В ней есть разлом, – так он сказал вечером. Но его никто не послушал.
* * *
– «Посвящается мертвому К., живой М. И всем другим, чьи следы я потерял». Как… странно.
Хава произнесла это, бездумно перелистав книгу и только теперь заглянув на титульный лист. Перечитала еще раз про себя и спросила:
– А кто такие К. и М.?
Шел дождь. Река стала беспокойной, лодки пропали. Хо' Аллисс продолжал повторять свое «Чудесно!» и выстукивать по клавишам. Внизу, на полу, росла стопка листов. Хава взяла тоненький стакан с согревающим золотисто-красным трэмом с кусочками синего яблока.
– Мои друзья. Они вдохновили меня на эту историю. Они стали ею вместе со мной.
И он задумчиво улыбнулся. Совсем как Ева, когда замирала над тетрадкой в миг вдохновения. Только он выглядел грустнее, Хава это почувствовала и передумала расспрашивать дальше. Но Хо' Аллисс продолжил сам:
– Ни с кем и никогда я не мечтал так смело. Мы ведь хотели перевернуть мир.
– Многие хотят по молодости… – протянула Хава.
Писатель фыркнул и не преминул ее поддеть:
– А такие старушки, как ты, конечно же, не хотят ни капельки. Но ты не понимаешь. Мы правда стремились изменить мир. Переставить все с ног на голову. И мы могли…
– У вас еще получится.
Его глаза странно заблестели. Может, он расстроился и какая-то мысль кольнула его тревожными иголками. А может, слова его наоборот обнадежили. Хава потерла нос и отпила из стакана. Хо' Аллисс улыбнулся:
– Кто знает. Может быть…
Он вернулся к работе, а Хава уставилась на стекло, по которому ползли капли. Неожиданно она снова услышала тихий, тоскливый голос:
– Заведи друзей, Ева. Или верни старых. Знаешь… ты никогда не будешь мечтать один так, как мечтаешь, когда с тобой рядом друг. Нет ничего прекраснее общей мечты.
И опять замолчал. Хава успела задремать, как Хо' Аллисс вдруг окликнул ее уже совсем другим, безмятежным и полным любопытства тоном.
– А расскажи-ка мне о девочке, которая дрессировала зверей…
Страж был из тех, кто тоже носит тяжелые винтовки. Но Страж делал все, чтобы винтовки защищали, а не убивали. Страж не имел лица и не имел привязанностей, но он был умным и проницательным, и никому еще не удавалось его обмануть. Даже Мечтатель и Механик не решались ему врать. Он не был их другом в той же степени, что и другие… но они не могли не уважать его и не понимать, что в случае чего никто больше их не защитит.
Еще Стража любили дети. Он ничему их не учил, разве что немного – сражаться. Детям нравилось, когда он приходил и разрешал пострелять. Или когда в шутку дрался с Близнецом, который почти всегда проигрывал и падал на землю, или с Замарашкой, которая иногда побеждала, и тогда на землю падал Страж. Замарашка приходила редко. Дети мало ее интересовали. У Замарашки был Зверь, и она должна была о нем заботиться, чтобы в свое время, став больше и сильнее, он помог обмануть тех, кто охранял дороги.
Замарашка любила своего Зверя. И ребенка, которого ждала. Сильнее, чем чужих крылатых детей…