Глава 7
Утром в Зоне пасмурно и сыро. Туман, густой, будто сгущенное молоко, разливается за околицей лагеря новичков – маленького хутора, расположенного неподалеку от границы Рубежа. Сюда приходят люди, решившие стать сталкерами. Те, у кого ещё нет опыта, нормального оружия, снаряжения. Приходят, записываются у местного командира по кличке Штифт. Идут к торговцу, который продаёт им оружие и амуницию, порой даёт в долг, подкидывает работёнку. На этом всё – иди, сталкер, воюй, добывай артефакты. Кто-то называет это приключением. Монгол никогда не понимал глупцов, которые именуют подобные испытания приключениями.
Было время, когда его сын Рамиль активно читал фантастику. Временами Азат брал обожаемые сыном книги и читал пафосные аннотации: «Герой переживет незабываемые приключения…» Он смотрел на обложку книги, видел на ней страдальчески искривлённое лицо персонажа. Вопрос возникал сам собой: если герою так плохо, если путь по страницам книги сродни пытке, почему страдания называют приключениями?
Но Ромка читал, ему нравилось. Сам же Хусаинов-старший прекрасно помнил своё чеченское прошлое: грязь, холод, автомат в руках, вздрагивающий при каждом выстреле. Это было приключение? Нет же! Это беда, как она есть, самое чудовищное, что случилось в его жизни. Но не приключение, нет.
И вот, чтобы «пережить приключение», сотни молодых ребят – от зелёных школьников до служивших, но так и не поумневших парней рвутся в Зону. Что они ищут? Молодые, глупые… Начитавшись книжек, насмотревшись новостей и роликов на «Ютубе» о том, как герои-сталкеры лихо убивают мутантов, выдергивают из аномалий дорогие артефакты и в одночасье становятся миллионерами, они идут на поиски лучшей жизни. Большинство из романтически настроенных искателей приключений, возомнивших себя «конквистадорами в панцире железном», погибают в первые же недели. Из оставшихся лишь единицы становятся сталкерами и клянут свою юношескую дурость за страшный выбор. Один из тысячи возвращается. Облучённый, больной, израненный. Изгрызенный мутантами, пожженный аномалиями. Возвращается, чтобы пить в баре и плакать по ночам в подушку. Вот его приключение.
Азат, занятый финансовыми проблемами, и не заметил, как у сына появилась небольшая книга с кислотно-зелёной обложкой и кричащим заголовком: «Зона, как она есть». Написал этот опус неизвестный журналист. Он якобы беседовал со сталкерами и военными, записывал их воспоминания о пребывании в Зоне, а после собрал всё воедино и опубликовал. Если бы о Зоне написал Женька, зло и натуралистично, никто не пошел бы в аномальные пустоши. Но хитрый журналист занимался мифотворчеством. Он превращал Зону в притягательную, овеянную легендами местность. В сказку для впавших в детство взрослых мужиков. Талантливо и ярко описал сталкеров крутыми бойцами, зарабатывающими миллионы. Словом, наврал с три короба.
Десятки парней выкладывали в соцсети фотографию книжной обложки с хештегом «#ЯидуВзону» и отправлялись умирать, ведомые благостной сказкой. Хусаинов-старший не знал, что такое «хештег», мало что слышал об авторе подросткового бестселлера и о самой «кислотной» книге про Зону.
Беда не приходит одна, и Монгола в ту пору интересовали вовсе не литературные предпочтения сына, а вполне прозаические поиски работы. Списанный по ранению, он долгое время работал в частной военной компании «Резец», юридически относящейся к одной из банановых республик. Так продолжалось до тех пор, пока руководитель компании, некто Валерий Стеценко, прозванный «полковником», не ввязался в военную авантюру на Ближнем Востоке. Длинные уши террористического халифата росли из каждого второго «заказа», и бывший на хорошем счету Азат решил отойти от дел. Стеценко расценил подобный демарш ценного сотрудника как предательство и пригрозил сообщить любому потенциальному работодателю, чтобы и на порог прохвоста Хусаинова не пускали.
Монгол пытался устроиться в частную охранную фирму, но руководитель конторы, в прошлом боевой офицер, честно признался, что его настоятельно просили не брать на работу Хусаинова.
– Прости, мужик, – пожал он плечами, – Стеценко не откажешь.
Азат понял, что обещание полковника Стеценко «замолвить словечко каждому» не было пустыми словами. Офицер и впрямь перекрыл ему все пути к заработку.
– С голоду сдохнешь, а работу тебе никто не даст, – вспомнились ему слова офицера.
Жена, работавшая учительницей, приносила домой не только мизерную зарплату, но и кипы ученических тетрадок. Вооружившись красной авторучкой, она просиживала над школьными сочинениями до утра. Измученная, потерянная, совершенно не понимающая, как вести себя с современными детьми, наглыми и безнравственными, она всё чаще срывалась на мужа и сына. Её зарплата уходила на коммуналку, и денег в семье практически не оставалось. Проблемы накапливались, снежным комом катились по судьбам Хусаиновых. Потом Азат нашел работу, но это было позже, когда семейное древо уже разломилось. Жена пилила мужа за нехватку денег, сын пытался подзаработать, и однажды Азат едва успел выдернуть Рамиля из дурной компании.
– С ними заработать можно, – визжал как резаный его непутёвый сынок.
Но от врастания в подростковую банду он своего отпрыска уберёг. От Зоны – не смог. После очередной ссоры, с деньгами и уличными шайками никак не связанной, Ромка собрал вещи и исчез.
Монгол стоял на крыльце дома, глядя, как туман захлёстывает околицу села, проникает меж реек забора, съедает весь забор, идёт дальше, дальше. Скоро рассвет, а значит, нужно поднимать группу и идти вглубь Зоны за сыном. Отряд спасения собрался сам собой. Четверо сталкеров: Спрут, Шприц, Медведь и Лич, не сговариваясь, решили помочь Хусаинову. Вчера вечером он видел их впервые, но был уверен, что ребята – соль земли и обязательно помогут.
Кутаясь в прорезиненный плащ, из дома вышел Поляк.
– Ты хоть поспал? – спросил он, переминаясь с ноги на ногу.
– Успокоительного вчера вкатили.
Поляк понимающе кивнул:
– Это хорошо, а то с непривычки всякое могло быть.
Хусаинов не стал рассказывать про своё армейское прошлое, где опыта набрался на десятерых. Он вообще не любил лишних бесед и задушевных исповедей.
– Что твоему другу передать?
Монгол с минуту помедлил, поднялся с крыльца, разминая затекшие ноги. Принялся суетливо шарить по карманам, что совершенно не вязалось с образом хладнокровного вояки.
– Я тут написал… адрес… Пусть найдёт в Казани мою жену и скажет, что через несколько дней найду Рамиля и верну домой. О вчерашнем ничего не говори.
Поляк принял от собеседника свёрнутый вчетверо тетрадный листок. Обнялись на прощанье.
– Я в доме рюкзак оставил с кое-какими пожитками, – словно бы между прочим, сообщил Поляк, – лекарства, компас… Тебе нужнее.
Монгол благодарно закивал:
– Через несколько дней верну, когда обратно выберемся.
Поляк лишь хмыкнул и направился по тропе навстречу туману.
– В раю разочтёмся, – бросил он, не оборачиваясь, и ушел.
Знал бы Монгол тогда, на сколько лет затянется его путь домой, каким долгим и трудным станет. Мёрзлые подземелья Немана, заливаемые дождями леса и болота – каждый уголок Зоны ждал его, и лишь сам Монгол противился неясному влечению. Боялся признать, что в Зоне вспомнил себя, прежнего. Тот, прежний Хусаинов откликался на позывной «Монгол», держал за руку умирающего товарища на взлётке в Моздоке, а после, одурев от боли потерь, вновь бросался в бой. Вчерашняя трагедия с другом сына была сродни порезу, из которого теперь сочилась кровь, капала в мутные воды безвременья, где лязгала челюстями хищная рыба под названием «Зона». Она почуяла кровь и схватила Монгола. Намертво.
Спрут показался на крыльце дома через несколько минут после Поляка. Взглянул вслед проводнику, растворяющемуся в глухой белизне, спросил:
– Уходит?
– Как видишь… – Хусаинов вновь сел на скрипучие доски крыльца.
– Мог бы и с нами рвануть.
– У него своя дорога, – вступился Монгол. – Вернётся в Надеждинск, передаст информацию для моей родни в Казань.
– Ясно… Нам-то пора уже собираться. Пойду ребят поднимать. Чем раньше выйдем, тем быстрее нагоним твоего сына.
– Я только к торговцу заскочу, и можем выдвигаться.
– Зачем к торговцу? – глаза Спрута округлились.
– Эта мразь сказала, что Ромка к нему не заходил, но он ведь заходил. Торговец солгал. Может, что-то скрывает.
– Послушай, – Спрут замялся, – торговец – он такой человек… Понимаешь, он очень влиятельный здесь. Некоторые сталкеры, живущие в лагере, – по сути, его охрана. Штифт, например. Если ты пойдешь против торговца Харитона, значит, и против них.
– Что ж поделать… – Монгол пожал плечами.
– А об оружии подумал? Начнёшь конфликтовать, и никто не продаст оружие, снарягу, еду. Поэтому стисни зубы и прими всё как есть. Таких, как Харитон, нельзя раздражать.
– Думаешь? – Монгол решительно поднялся с крыльца и быстро зашагал по росной траве к бункеру.
– Ой, бли-и-ин, – Спрут побежал следом. – Слушай, слушай… как там тебя… Монгол… Не делай этого. Стоит тебе повздорить с торговцем – и можно считать, что твой путь закончится здесь.
Хусаинов не слушал. Он шел к бункеру, спокойный с виду, но внутренне кипящий от ярости. Дверь оказалась заперта, что представлялось странным. Вчера вечером, почти ночью, она была нараспашку… Постучался. Спрут уже нагонял.
– Кто? – ахнуло за дверью, будто спросонья заворочался огромный зверь.
– Хусаинов. Монгол.
– Какой, нахрен, монгол? – застучало, зазвенело. Дверь начала приоткрываться.
Монгол не дождался. Рванул её на себя, влетел в бункер. Человек, открывший тяжелую створку, оказался вовсе не торговцем. Это был тот самый сталкер Штифт.
– Какого хрена тебе надо? – спросонья охранник Харитона ничего не понимал.
– С торговцем поговорить.
– Спит он, не до тебя…
Монгол не стал слушать – отстранил Штифта, пошел дальше, вглубь бункера.
– Э, мужик, – долетело сзади.
Хусаинов обернулся. Штифт схватил его за плечо, потянул назад, пытаясь вытолкнуть за дверь. Не тут-то было. Молниеносным движением татарин сбросил руку сталкера со своего плеча и двумя короткими ударами под дых и по шее уложил того на бетон. Спрут взвыл:
– Да что ты делаешь, олень! Ты же нам всем смертный приговор выпи…
– Замолчи! – рявкнул Монгол так яростно, что Спрут отшатнулся, – слушай меня. Я сейчас иду к торговцу, а ты караулишь этого. Он очнётся не скоро, но мало ли… Заходи в бункер и запри за собой дверь.
Выдернув из кобуры на ремне Штифта пистолет, Монгол двинулся по коридору, вниз по лестнице. Там была ещё одна дверь, уже не запертая, приоткрытая. Распахнул её, вошел в помещение, надвое разделенное решеткой. Тут вчера ждал его торговец, солгавший о встрече с Ромкой. Следующее помещение – направо. Хлипкая филёнка распахнулась, обнажая лоснящийся тишиной полумрак.
– Эй! – крикнул Монгол.
На звук кто-то заворочался в глубине комнаты, на свет выкатился заспанный, одетый в засаленный халат торговец. Чёрт возьми, он даже в Зоне носил халат и тапочки на толстых, поросших чёрным волосом ногах.
– Ты кто такой? Где Штифт? Чё вообще происходит, – обрушился на Монгола шквал полусонных вопросов.
– На какой сначала?
– Чё?
– На какой вопрос сначала отвечать?
Харитон всё ещё ничего не соображал.
– Ты кто? – тупо протянул он, растирая ладонями затёкшее лицо.
– Монгол, – рука с пистолетом взметнулась, дуло прижалось ко лбу торговца, словно пистолет целовал холодными губами лоб потенциального покойника.
Оружие было странным, это оказался вовсе не пороховой «Грач», а переделка под короткие иглы-инъекторы. Что там, в инъекторах – бог весть, но Харитон вряд ли спросонья понял, чем тычут ему в лобешник.
– Слушай меня. Мой сын Рамиль Хусаинов со своими друзьями приходил сюда. С ними был мужик лет тридцати. Сильный, подкачанный, и несколько пацанов. Они приходили к тебе закупаться снарягой и оружием. Что ты им продал? Куда они могли пойти потом? Куда?!
За спиной Монгола замаячил ошалевший от картины допроса Спрут.
– Эй, Спрут! – взвизгнул завидевший сталкера Харитон, – вали его, Спрут!
Сталкер не двинулся с места, будто врос в бетон.
– Да я тебя! – переключился на Хусаинова торговец, – потом порву на…
– Молчать, – зашипел Монгол и ещё плотнее прижал ко лбу Харитона пистолет. – Что они покупали?
– Снарягу, – окончательно проснувшись, толстяк глупо хлопал поросячьими ресницами.
– Какую?
– Ну, что ты хочешь услышать? Что продал самое говённое по самой высокой цене? Да, я продал…
– Почему не сказал, что они были здесь?
– А кто ты такой, чтобы я говорил тебе об этом?
– Я же сказал, что ищу сына!
– Ты мог сказать что угодно! Один татарин ищет другого татарина. Мало ли, кто ты ему…
– Значит, самую плохую снарягу по самой высокой цене.
– Это бизнес, деточка, бизнес, – нагло улыбнулся торговец. Он уже понял, что в руках Монгола не боевое оружие, и пытался переломить ситуацию психологического прессинга.
– Эти пацаны, – Хусаинов рассвирепел, – мертвы!
– Знаю, Штифт мне сказал вчера вечером.
– Мертвы почти все, – словно не слушая Харитона, продолжал Монгол. – Больные мрази избили и изнасиловали мальчика, друга моего сына! Он уже не будет прежним никогда. И лишь Рамиль сумел убежать. Чудом. Только поэтому ты сейчас жив. Окажись он там, среди них, живой или… – он замялся, стиснул зубы. – Но он сбежал. Ты с ним общался, ты всё здесь знаешь. Куда он мог пойти? Ты должен мне сказать, – упирая на «ты», раз за разом повторял Монгол.
– Я… й-я не знаю. Мог пойти к железнодорожной насыпи или в лес, но в лес глупо без оружия. Наверное, к насыпи. Кто-то в лагере должен был ему сказать: «Эй, парень, иди к железно…».
– Понятно… А где насыпь?
– Туда, дальше…
– Слушай меня, – глаза Монгола ещё сильнее сузились. – Ты забудешь всё, что здесь произошло. Спрут и другие ни при чем, они не имеют ко мне никакого отношения. Ты солгал, торговец, и за это расплачиваешься. Понимаешь это?
– Д-да, понимаю.
– Если ты ещё раз что-то подобное выкинешь, пойдешь за мной или решишь мстить этим ребятам, вся Зона, каждый сталкер узнает, какая ты мразь, как ты предаёшь, продаешь говённое оружие, как обманываешь. Это страшнее смерти, согласись?
– Всё-всё, сталкер, ни о чем не скажу, – поспешно затараторил торговец, – только уходи.
– Я уйду, – Монгол опустил пистолет, – но мне нужна снаряга.
– Чего?! – толстяк выдохнул, словно паровоз, готовящийся отправиться в путь, – да как у тебя наглости хватает вообще?..
– Снаряга. Нужна. Мне. Сейчас же. Живо!
Толстяк отстранился, засеменил в соседний зал, как был, в халате и тапочках. Одна тапка слетела с ноги, но Харитон прошлепал по бетону, словно не замечая этого.
– Что тебе нужно из снаряги?
– Калаш семьдесят четвёртый, цинк про запас, рюкзак, еда, аптечки, – Монгол шел следом из комнаты в комнату, проходя между стеллажей с оружием и боеприпасами.
– Ещё детектор аномалий и КПК, – осторожно добавил Спрут.
Торговец с яростью рубанул молодого сталкера острым взглядом.
– Что-то ещё? – поинтересовался Хусаинов у парня.
– Вроде всё… Пистолет у тебя уже есть.
– Кобуру к пистолету и пару гранат.
– Гранат мало, – замотал головой Харитон.
– Вот их и возьму. Ведь всё равно мало. РГД пару штук и «эфку» одну можно.
– Т-так у меня всего по две штуки осталось. Они дорого стоят.
– Беру… Ты не думай, я не обворовываю тебя. Если всё закончится удачно, вернусь сюда с сыном и отдам деньги за всё с процентами. Клянусь честью офицера. Веришь мне?
– А как я могу не верить человеку, который мне к башке приставил пистолет, – ехидно заметил Харитон, – приходится верить.
– Ну, вот и славно. Давай снарягу.
Через пятнадцать минут они были в лагере, и татарин сноровисто облачился в новенький бронекостюм. Сталкер как сталкер, разве что излишне длинные волосы отличали его от типичного обитателя Пятихаток. Те же, кто прожил в Зоне пару месяцев, знают, что справиться со вшами и грязью можно, лишь обкорнав себя по самый череп.
Коротко стриженный, с запавшими щеками, Спрут суетливо семенил за Монголом.
– Ты делаешь плохие вещи… – словно внешняя совесть, напоминал он.
Хусаинов не отвечал. Даже не слушал.
Из лагеря группа вышла спустя час. Спрут в двух словах обрисовал спутникам ситуацию с Харитоном. Медведь и Лич приняли это за шутку, начали посмеиваться, а когда поняли, что приятель говорил серьёзно, принялись с опаской поглядывать на Монгола – не псих ли он. Сама мысль, что кто-то мог отобрать деньги у торговца, казалась невероятной.
– Ты ему ничего не сломал? – бурчал Шприц.
– Да нет пока. Если хочешь, можешь вернуться. Вдруг лагерь остаётся без врача?
– Тут есть кому позаботиться о раненых. Натаскал я одного паренька – Уколом кличут. А ты зря эту кашу заварил. Харитон такого не прощает.
– Я же ему сказал, что верну всё, когда…
– Да не важно, что ты ему сказал. Харитон головёнкой покивал, а через пять минут пустит своих ребят по нашему следу. Ладно, Спрут эти места как свои пять пальцев, знает, но Пятихатки – это ведь не вся Зона. Ты же понимаешь? Тебе нужна будет помощь проводника, если потребуется идти дальше, но ни один проводник не согласится, если Харитон расскажет о твоих фокусах. Некоторые ещё и прикопать вызовутся.
– А что, все поголовно – трусы?
Шприц лишь отмахнулся, а Спрут принялся объяснять, словно малому ребёнку:
– Просто никто не хочет проблем. В Зоне и так на каждом шагу смерть, со спины удара ожидать – та ещё радость. Есть, правда, двое ребят, которые с Харитоном в контрах. Они могут согласиться провести… Правда, один побухивает знатно – синячит так, что порой не поднимешь. А другой – в годах, ему уже за семьдесят.
– Потом это всё, – резко оборвал молодого сталкера Шприц. Он, как показалось Хусаинову, только что взял на себя роль командира группы и лишнюю говорильню решил пресекать на корню.
– Мы решили тебе помочь после того, как увидели этого паренька… – пояснил врач.
– Как он, кстати?
– Да нормально, – Шприц раздраженно отмахнулся, – насколько нормально может быть после такого. Вот мы и пошли за тобой, чтобы твоего сына так же не пришлось обкалывать, чтобы не свихнулся от сотворённого с ним. Сталкерская солидарность. Но вписываться за тебя мы не собираемся. Понимаешь, о чем я?
– Понимаю, – Хусаинов сплюнул себе под ноги. – У вас тут своя жизнь. Я не хочу, чтобы вы её портили из-за меня. Найду сына, и мы уйдём из Зоны навсегда. У меня есть кое-какие деньжата, думаю, смогу расплатиться с Харитоном. Постараюсь потом сговориться.
– Да ты уже всё испортил, что можно было испортить, – бросил Шприц, – как ребёнок: сговориться, сговориться… Идёмте, мужики. Надо поскорее парня нагнать. Спрут, ты – головным дозором. Лич, замыкающим пойдёшь?
– Добро, – долговязый с автоматом наперевес чуть поотстал, а Спрут двинулся вперёд, через заросли.
– Иди след в след, Монгол, – скомандовал Шприц, – иначе кранты.
Хусаинов послушно двинулся за ним. Справа, страхуя новичка, шел напружиненный, бородатый детина – Медведь.
– На войне можно сговориться даже с тем, кого ты бил, – зашептал Монгол, громко и яростно. – Ведь на войне есть ты и враг. А здесь враг – Зона, значит, против Зоны мы – союзники. С остальными можем сговориться.
– Да не враг нам Зона, – пробасил Медведь. – Она, скорее, мать…
«Как мать, как мать, как мать», – заплясало эхо Зоны.
Краски смазались, деревья и кустарник поблёкли и оплыли, серыми тенями растаяли фигуры спутников. Монгол подумал было, что они влетели в аномалию, истории о которых смаковали у костра в лагере новичков. Он кинулся в сторону и больно приложился головой обо что-то твёрдое. Мир вокруг вспыхнул белым, пропало небо, земля. Хусаинов выставил перед собой руки и обнаружил, что на ладонях у него – запёкшаяся кровь, мозоли и ссадины. Когда успел?
Где-то в районе затылка родился и начал нарастать странный, болезненный гул. Окровавленные ладони прижались к ушам, Монгол закричал, но не услышал своего голоса.
В последний раз мир вокруг вздрогнул и пропал. Исчезло ощущение рассветной прохлады, дурманящие запахи трав. Вместо этого пахнуло плесенью, а через мгновение – тошнотворной сладостью мертвечины.
Хусаинова, словно пьяного, начало мотать из стороны в сторону. Он хватался за землю, но под пальцами хрустел раскрошившийся бетон и куски кафельной плитки. Потом его, оглохшего и ослепшего, долго рвало, а лицо обдавало щипучей желчью.
Знакомый голос раздался внезапно, прерывая мучения Монгола, перекрывая нестерпимый звон:
– Первые шаги по Зоне… Помнишь, что было потом?
Хусаинов попытался ответить, но изо рта вырвалась лишь ниточка тягучей слюны, повисла на губе.
– Ты отвратителен, сталкер, – продолжал монотонно вещать всё тот же голос. Словно Бродский читал свои стихи: мурлыкающе, убаюкивающе, монотонно и страшно.
– Что было у насыпи? Ты помнишь?
Хусаинов принялся мотать головой, будто желая вытрясти через уши монотонный голос, раздающийся под аккомпанемент тонкого звона.
– Тогда ты почти нагнал меня…
– Кто-о-о ты-ы-ы? – едва сумел спросить Монгол, и его снова скрутило в приступе тошноты.
– Кто я? – тон говорившего сделался насмешливым. – Разве ты не узнал мой голос, папочка?
Теперь-то узнал… И вспомнил. Воспоминания хлынули в сознание Монгола обжигающим потоком. Он вспомнил события пятилетней давности, первые шаги по Зоне, перестрелку у железнодорожной насыпи. Вспомнил все последующие месяцы тяжких поисков сына, знакомство со Спамом, военного сталкера Журавлёва, мутанта-каннибала Максима Зверева, секту «Ветер». Вспомнил, как они втроём попались в ловушку мутанта, как псионик пытался влезть в его мозг, воскрешая в памяти сталкера самые болезненные воспоминания. Но ему не удалось!
– Ты не мой сы-ы-ын!.. – яростно зашипел Монгол и приподнялся с бетонного пола.
Теперь он отчётливо видел подвал, тускло освещённый люминесцентными лампами и зеленоватыми сполохами угнездившейся в углу аномалии. У противоположной стены сидел, опустив голову, сталкер Спам, верный друг и соратник, а рядом – военсталкер Александр Журавлёв, Жура. Бедолага выглядел абсолютно счастливым. На его тонких, совсем мальчишеских губах играла счастливая улыбка, под прикрытыми веками часто-часто двигались глазные яблоки.
– Я всё помню, тварь… – чувствуя в себе силы сопротивляться, прохрипел сталкер и поднял взгляд на мутанта.
Псионик стоял посреди подвала, почти неразличимый в полутьме. Мерцающие по углам лампы и свет от аномалии вырывали из тьмы силуэт облачённого в сталкерский комбинезон человека, но не более того.
– Так ты разговариваешь с сыном? – оскорблено, со слезами в голосе, спросил мутант. – Разве ты не рад меня видеть, папа?
Монгола трясло от ярости. Он прекрасно знал, что его сын два года тому назад попал под воздействие аномалии и мутировал до неузнаваемости. Сейчас Рамиль под именем Моро живёт у легендарного лекаря Болотника и по развитию ничем не отличается от пятилетнего ребёнка.
– Думаешь, это не я? – словно прочтя мысли сталкера, обиженно спросил мутант. – Твоё право, ведь в последний раз ты видел меня несколько недель назад у Болотника. Но месяц – большой срок, согласись.
Мутант шагнул на свет, и Хусаинов вскрикнул. Это был его Рамиль, его Ромка. Худощавый, невысокого роста, бледный, как полотно, с вытянутыми мочками ушей и деформированным носом. Его мутировавший сын…
– Ра-миль… – только и проговорил Монгол, утонув в рыданиях.
Мутант молча подошел к нему, присел на корточки рядом, провёл шершавой, ороговевшей рукой по спутанным волосам отца.
– Я с тобой, папа, – зашептал он на ухо смятому, обессиленному человеку. – Помнишь нашу встречу у насыпи? Ты сказал, что мы справимся. Вместе. Так доверься мне…
– Чего ты хочешь?
– Правды… Открой мне свой разум, позволь узнать, что стало с артефактом, который вы трое взяли с тела Максима Зверева…
Монгол встрепенулся. Осознание происходящего обожгло его. Дёрнувшись, он скинул с себя руку мутанта, вывернулся и теперь отчётливо видел, что перед ним вовсе не сын Ромка, а уродливый псионик. Псионик, пытавшийся влезть к нему в мозг, прикинувшись сыном. Не вышло, тварь! И сталкер засмеялся сквозь слёзы. Он ничего не расскажет мутанту. Ни-ког-да!
– Скажи, где ар-р-ртефакт, сталкер-р-р! – рявкнул мутант, хватая Монгола за волосы и запрокидывая ему голову, – иначе я найду и убью твоего сына, твоего друга Женю и всех, кого ты знал!
Монгол не переставал хохотать. Ему вспомнилось, как сладко пахли травы у железнодорожной насыпи, куда пять лет назад подошла группа спасения. Жужжали пчёлы, вдалеке, над алой ссадиной рассветного востока, взмыли в небо две птицы и полетели навстречу дню.
– Тут что-то не так… – Хусаинов остановился как вкопанный и потянул Шприца за плечо.
Вместо того, чтобы раздраженно выматериться, тот подал знак идущему головным дозором Спруту, и группа остановилась.
Монгол не мог с уверенностью сказать, что было не так в окружающей местности. Две птицы, летящие на восток? Убийственно приторный аромат цветов? Сам факт существования Зоны?
– Чуйка сработала, – наконец сформулировал он свои опасения, – нехороший холодок, как будто что-то впереди ждёт. Такое бывало в горах.
Он был уверен, что сталкеры примутся ругаться, заявят, дескать, Зона – это тебе не горы, но все четверо смотрели на него настороженно и понимающе.
– Сталкерское чутьё, – наконец прервал молчание Медведь. – Это когда ты чувствуешь Зону. Аномалию, мутанта…
– Да какое у него сталкерское чутьё, – возразил Шприц, – Спрут, впереди было чисто?
Парень кивнул:
– Аномалий датчик не засёк, мутантов тоже не было. Чистота и порядок.
Шприц облизнул пересохшие губы, оглядел разом притихших товарищей, ждущих от него, старшего по возрасту и самого опытного, хоть какой-то внятной команды.
– Спрут, проверь всё болтами. Мы с Личем обойдём со стороны аномального поля, посмотрим.
– А я с Монголом тут подожду, – поняв расклад, сообщил Медведь.
Сталкеры ушли, а здоровяк, сойдя с тропы, устроился в густом кустарнике с автоматом наизготовку. Монгол залёг рядом. Одежда тут же набрякла от утренней росы, отяжелела.
– Я давно хотел спросить… – начал вдруг Медведь, нервно облизнув губы. – Спрут рассказывал, у тебя в Москве жена осталась.
– В Казани, – поправил Монгол.
– Так вот… Что ты ей сказал, когда пошел в Зону?
– Правду. Что сын пропал, и я остаюсь его искать.
– Мог бы солгать… Сказать, что сын не в Зоне, а с друзьями загулял… Для её же блага.
– Жизнь слишком коротка, чтобы лгать близким и слушать их ложь.
Медведь пожал плечами. Ожила рация. В шумном эфире послышался голос Спрута:
– Внимание, у нас тут сектанты «Легиона»… Четверо или пятеро. Дежурят возле прохода через насыпь. Как поняли? Приём.
– Понял вас, – отрапортовал Медведь. – Возвращайтесь, будем думать, что делать. Приём.
– Надо искать дорогу в обход… – прорвался сквозь фоновое шипение голос Шприца. – Возвращаемся. Конец связи.
Медведь искоса взглянул на Хусаинова. Нет, этот смурной татарин не собирался искать обходной путь. Одержимый своей благородной целью, он не согласится идти в обход, уклоняться от боя. Только напролом.
– Придётся прорываться с боем, – сквозь зубы прошелестел Монгол.
– Сплюнь и постучи по дереву, – насторожился Медведь, которого не на шутку пугала перспектива стычки с сектантами.
– Я бы и рад стать суеверным, – усмехнулся Монгол, – но вот беда – только захочу постучать по дереву, а там то оргстекло, то гипсокартон. Двадцать первый век…
Медведь прищурился:
– Говоришь, как будто не по Зоне ходишь, а в офисе сидишь. Завязывай с этим, мужик. Теперь ты – сталкер, хочешь того или нет.
– Не хо-чу, – по слогам произнёс Хусаинов и, помолчав, спросил:
– У тебя есть семья?
– Жена и дочка. Маша. Ну, поэтому меня и зовут Медведем.
– А у ребят, которые с нами в группе?
– Вроде у Спрута жена, но…
Хусаинов жестом остановил напарника:
– У тебя есть время, чтобы уйти. У тебя и у остальных. Вызови их по рации, скажи, что дальше Монгол пойдёт один.
– Ты это о чём?
– О жизни… Уходи и живи, воспитывай дочь. Спрут пусть к жене едет.
Медведь отрицательно замотал головой:
– Э, нет, Монгол… Мы все в одной лодке.
– Нет никакой лодки! Сейчас я пойду к насыпи, будет бой, и одному богу известно, кто выживет, я или сектанты.
– Значит, чем нас больше, тем выше шансы.
Хусаинов лишь страдальчески скривился. Минут через пятнадцать ему предстояло схлестнуться с отпетыми головорезами, о которых по Зоне и окрестностям ходят холодящие кровь легенды. Выживет ли смешливый паренёк Спрут? А здоровяк Медведь? А Лич и Шприц, что станет с ними?
– Погибнут, – шептал внутренний голос, – все погибнут. Ты погубишь каждого, кто последует за тобой.
Недолго думая, Монгол рубанул Медведя ребром ладони по шее, и здоровяк уткнулся лицом в траву. Очухается минут через двадцать-тридцать, но к этому времени «Легион» понесёт потери, а Монгол, если всё сложится удачно, будет на другой стороне насыпи, где найдёт сына.
Сталкер проверил оружие, детектор аномалий, сдёрнул с пояса Медведя увесистый мешочек с болтами.
– Простите, мужики, но дальше я один, – и двинулся по тропе.
Детектор несколько раз сигнализировал о близости аномалий, которые Монгол играючи обходил. У него и впрямь обнаружилось сталкерское чутьё. Аномалии Хусаинов чувствовал. Полученные в горах раны при приближении к гравитационным бестиям начинали ныть. Отойдёшь подальше – отпустит. Живой детектор, словом.
Спустя двадцать минут, когда у насыпи загрохотали выстрелы, четверо сталкеров ринулись на подмогу Монголу, понимая, что безнадежно отстали. Опоздали на один бой и, возможно, на одну жизнь.
В пяти минутах ходьбы от злосчастной насыпи увидели первого покойника. Сектант лежал на спине, раскинув руки, костюм на груди был залит кровью. Короткая очередь, выпущенная Монголом с близкого расстояния, пробила бронепластины, вогнула их внутрь. А впереди, за мокрыми от утренней росы зарослями, всё ещё грохотали короткие очереди и одиночные выстрелы.
Сталкеры мчались через лес на звук. Вскоре в ноздри им ударил запах палёного мяса, отчего Лич, первым выбежавший на поляну, застыл как вкопанный. Получив духоподъёмного пенделя, покатился по траве. Как раз вовремя, потому что в деревья за его спиной впечатались несколько пуль.
Вторым выбежал Медведь, присел на одно колено, прикрывая Шприца и Спрута.
Мигнула вспышка одиночного выстрела, замаячила неясная тень на холме, и сталкеры ответили из четырёх стволов. Мертвец покатился вниз, распластался у ног ошалелого Лича. А потом всё стихло.
– Монгол! – хрипло позвал Шприц.
Он уже увидел возле разворошенного костра два тела. Один из покойников лежал аккурат в тлеющем кострище.
– Тут чисто, – послышался голос татарина, – вытащите труп из костра.
Сталкеры переглянулись. Им доводилось видеть всякое, но чтобы один человек атаковал группу сектантов и играючи расправился с ними…
– Как? – только и спросил Шприц, оттаскивая подпалённого мертвеца подальше от костра.
– Мягким местом об косяк, – буркнул Хусаинов, появляясь из зарослей. – Сколько их было, когда вы на разведку выбирались?
– Пятеро, – отчеканил Спрут.
– Будем считать… Вот один, которого вы сняли. Он, зараза, меня прижал с холма. Если бы не мазал раз за разом, точно пришил бы. Вот два, – он ткнул мыском берца один из лежащих трупов. Третий у нас подгорел чуток… Четвёртый пошел посрать и встретился со мной… Ну да, всё правильно. Возле насыпи ещё один трёхсотый.
– Монгол, ты просто… – восхищённо всплеснул руками Спрут. – Ты феномен… Кроме Хема, ни один сталкер так не может…
Парня трясло от страха и адреналина, зубы стучали.
– Идёмте со мной, покажу трофей, – махнул рукой Монгол и пошел, проламываясь сквозь кустарник.
Сталкеры двинулись следом и через минуту вышли к железнодорожной насыпи высотой метров десять. Пологий склон зарос кустарником и мелкими деревцами, наверху – кажущийся игрушечным на таком расстоянии товарняк – пять или шесть вагонов. Именно здесь все молодые парни, пришедшие в Зону, перебирались через насыпь. Поднимались наверх, стараясь не попасться на глаза военному патрулю, частенько ошивающемуся в окрестностях, и лавируя между аномалиями. Там ребята проползали под вторым с конца состава вагоном – обязательно под ним, потому что под прочими всё заросло «кровавой колючкой» – растением, способным прожечь любую одежду и сильно изранить человека. Оказавшись на противоположной стороне, сталкеры спускались к заброшенной ферме и продолжали свой путь. На словах всё просто, на деле же каждую неделю кто-нибудь погибал здесь от пуль военных, от шипов «колючки» или от рук бандитов и сектантов, которые любили устраивать засады на лопоухих сталкеров.
Пленник Монгола – мужик лет сорока с лицом запойного алкаша – сидел у подножия насыпи, в траве. Руки его были стянуты за спиной автоматным ремнём. Монгол настолько хитро закрутил ремень, что бедолага не мог и пошевелиться.
– Парень лет семнадцати, – без лишних предисловий начал Монгол свой допрос, – татарин. Проходил здесь?
Сектант тупо смотрел на пленителя, ничего не говоря.
– Если не скажешь, я тебе яйца отрежу, – спокойно предупредил Монгол. – Сначала правое, потом левое.
– А если скажу?
– Тогда наоборот. Сначала левое, потом правое, – и жутко улыбнулся. – Если расскажешь, я тебя отпущу. Слово сталкера. Ну!
– Был такой, – закивал сектант, – ещё ночью мы схватили его, но он сбежал.
– Давно?!
– Да когда вы на нас напали!
Лицо Монгола вытянулось от удивления:
– И получаса не прошло?
Сектант кивнул.
– Куда он побежал?
Пленник молчал, за него ответил Шприц:
– Тут дорога одна, через насыпь.
Монгол вскочил на ноги, потеряв к пленнику всякий интерес, сдёрнул с плеча автомат и побежал вверх по склону.
– Монгол! – рявкнул Шприц так, что даже невозмутимый татарин вздрогнул.
– Ну, чё орёшь? – обернулся Хусаинов, полезший было на вершину, – Зона шума не любит.
– Мы идём с тобой, сталкер.
Хусаинов усмехнулся:
– Да что у вас за присказка такая… не сталкер я.
– Поклялся же этому, дал слово сталкера…
Татарин, не ответив, быстро зашагал вверх по склону. Детектор аномалий пищал, раны по всему телу ныли. Каждая минута, да что там, секунда была на счету.
По мере приближения к вершине насыпи, Монгол всё сильнее погружался в туман. Тот становился гуще, обволакивал. Посмотрел налево – и увидел теряющиеся в тумане хвостовые вагоны поезда, направо – лишь два вагона, а дальше – белизна.
Подобравшись к прорехе в ограждении из ржавой колючей проволоки, Хусаинов заглянул под ближайший вагон. Оттуда дул холодный, пахнущий медью ветер.
Вслед за Азатом на насыпь спешно взобрался Шприц. Огляделся, указал под вагон:
– Давай туда. Под другие не суйся. Там не пролезть.
Хусаинов медлил. Чутьё, ещё ни разу его не подводившее, требовало ни в коем случае не лезть под вагон. Он вынул из мешочка болт, кинул в просвет, и тот мгновенно упал на шпалы капелькой расплавленного металла.
– Аномалия… – похолодев, сообщил Шприц. Висит между рельсами и днищем, нужно искать обходной путь.
– А как в таком случае прошел мой сын?
– Не знаю…
– По крышам вагонов…
– Откуда ты знаешь, что он сделал именно так?
– Потому, что я бы так сделал.
Монгол ухватился за ржавые детали вагона, принялся взбираться. С тяжеленым рюкзаком и автоматом подъём давался непросто, однако через пару минут он взобрался на крышу вагона, гулко отзывающуюся на касания ног. Там, на площадке из ржавого металла, лежал смартфон, часто-часто вздрагивающий. Входящий вызов.
Монгол лёг на крышу вагона, оказавшуюся на удивление тёплой. Где-то под ним, в вагоне, пульсировала свежая аномалия. Он чувствовал это. Вот и индикатор батареи смартфона, лежащего сейчас совсем рядом, показывал – «идёт зарядка». Быстро схватив смартфон, Хусаинов поднёс трубку к уху и выдохнул:
– Кто это?
Спрашивая, он уже знал ответ.
– Отец… – голос Рамиля Хусаинова, звонкий, ломающийся, мальчишеский, прозвучал в динамике и больно резанул по сердцу Монгола.
– Да, это я, – Хусаинов с трудом подавил желание немедленно вскочить и броситься бежать по крышам вагонов.
– Отец, не ходи за мной, – уже спокойнее попросил Рамиль.
– Я за тобой пришел, чтобы…
– Не надо, отец.
– Да ты что, сынок? Всё уже кончилось, всё позади. Мы должны вернуться домой. Там мама, она нас ждёт.
– Я остаюсь, – резко, безапелляционно заявил парень. – Спасибо, что пришел за мной, и всё такое, что выручил сейчас – я бы не выбрался из плена. Но не пытайся идти за мной. На крыше четвёртого вагона аномалия, ты не пройдёшь. Даже сектанты не прошли… А я прошел.
– Как? – только и спросил Монгол.
– «Сталкерская удача», – тут же нашелся Рамиль. – Слышал о таком?
– Слышал…
– А это значит, отец, что Зона меня выбрала в свои любимчики. Я – сталкер. Прирождённый.
– Это просто удача. Не сталкерская, а самая обыкновенная, слепая человеческая удача.
– Это не так, – Рамиль не сдавался. – Я чувствую Зону…
– Ты в Зоне всего двое суток!
– Этого достаточно, – капризно воскликнул парень, – я семнадцать лет не мог ужиться во внешнем мире. Учился, пытался стать таким же, как все. Не смог! Не вписался в рамки. Девушки, друзья, развлечения… всё было, но было таким пресным и ненужным. Я чувствовал, что мир вокруг – иллюзия.
Монгол не знал, что ответить. Вся нормативная лексика высыпалась из памяти, остался лишь мат.
– …Я должен был оказаться на самой черте и за чертой, перед выбором между жизнью и смертью. И я сделал выбор!
– Какой… нахрен… выбор? – Хусаинов-старший с трудом подбирал слова. – Ты был счастливым ребёнком. У тебя были любящие родители – мы с мамой! У тебя были друзья и учёба. Но ты всё профукал и ушел играться в сталкера.
С минуту Рамиль молчал, потом зашипел:
– Вот видиш-шь! Ты не понимаешь меня и никогда не понимал. А ты задумывался хоть раз, для чего живёшь? Задумывался, что становишься частью тупой биомассы, которая жрёт, срёт и спит.
– Это жизнь! А что тут?
– Тут? Тут вечный выбор. Либо ты слаб и ломаешься, либо пересиливаешь обстоятельства и живёшь дальше.
– Зачем тебе такой выбор? Ради денег? Да, сын, мы никогда не жили богато, но…
– Деньги ни при чём! Хотя… и они мне нужны. Знаешь, что мне сказала Альвина?
– Кто такая Альвина?
Рамиль взбеленился:
– Ты даже не знаешь имени моей девушки! Бывшей, но девушки! Она сказала, что я типичный неудачник, что мужчиной мальчика делает либо война, либо Зона.
Вот оно что. Какая-то глупая малолетка начала вкручивать в мозги парню идею о «рождении мужчины в бою», и Рамиль купился.
– …и она права! – парень едва не визжал. – Война делает из мальчика настоящего воина, выбор. И я стану воином, вот увидишь. Вся эта шелуха исчезнет, останется лишь настоящее.
– Лучше бы ты меня спросил, что делает с людьми война, – хрипло и спокойно отозвался Монгол, – я бы показал тебе следы от пулевых, место, куда мне осколок прилетел. Это мне дала война…
Рамиль молчал.
– Слушай, сын, – попытался разрядить обстановку Хусаинов, – я понимаю, семнадцать лет. Гормоны играют, хочешь понравиться девочке… Хочешь быть в её глазах крутым сталкером, но пройдёт время – и ты станешь жалеть о своём поступке. Мама ждёт дома и волнуется. Я волнуюсь…
– Тогда возвращайся домой и успокой маму. Я не вернусь, пока не разберусь в себе!
Монгол собрался с мыслями и решился произнести то, о чём старался не говорить и не думать:
– Твои друзья мертвы. Мальчик, твой друг, изнасилован отморозками и, кажется, сходит с ума. Я, кочегар из Казани, двадцать минут назад убил четверых. Убил, сынок! Убил, чтобы спасти тебя!
– Дело не в девушке! – выкрикнул Рамиль. – Я хочу стать хоть кем-то!
Кем-то, кем-то… Снова эхо в мозгу, мысли рассыпаются…
– Не надо… Пожалуйста, – зашептал Монгол, чувствуя, как мутант выдёргивает его из этого светлого – несмотря ни на что – светлого воспоминания.
– Хочешь ещё раз увидеть сына? Хочешь, чтобы этот момент продлился?
– Да, хочу…
– Но его не будет! – голос мутанта стал хриплым и злым. – Тогда ты общался с ним как с человеком в последний раз. В последний раз мог с ним поговорить. Но ты ведь многого ему не сказал, верно? О многом не спросил! Упёртый подросток пошел вглубь аномальных земель. Рамилю казалось, что сама Зона ведёт его…
А Монгол плакал. Слёзы солёными горячими ручейками текли по лицу, он вспоминал сына, того, прежнего Рамиля, который разбивал коленки, катаясь на велосипеде, курил с друзьями в подворотне, где и был застигнут отцом. Тот Рамиль был хорошим, добрым мальчиком. У железнодорожной насыпи Рамиль был напуганным, запутавшимся в собственных мечтаниях, но всё же прежним. Когда же спустя два года они встретились вновь…
– Когда вы встретились вновь… – словно вынимая мысль из головы Монгола и продолжая её на ходу, заключил мутант, – он уже дошел до «Скорбящего Камня» и стал Адептом Зоны. Помнишь ту встречу?
– Нет! Я не буду её вспоминать!
– Будешь… Ты вспомнишь…
И вновь перед глазами пляшет разноцветие красок, из безумной, почти врубелевской палитры вырываются отдельные цвета: красный – кровь, зелёный – шумящий лес вдали, белый – бледное лицо Рамиля… Они встретились два года спустя. Отец и сын. Монгол к тому времени окончательно обосновался в Зоне и все свои силы тратил на поиски Рамиля. Но Зона будто прятала парня от отца. Два года на этом мизерном, в сущности, клочке земной плоти он не мог отыскать своего сына, мучился, порывался вернуться к жене, в Казань… С Лией он больше не увиделся. Супруга умерла за два месяца до памятной встречи у Проклятой Топи. Бедная, наивная женщина была уверена, что муж сгинул, уйдя вслед за сыном. Никаких вестей от него не было. Монгол не хотел тревожить супругу по пустякам, а она ждала долгие месяцы.
Однажды в сталкерский лагерь группировки «Пепел», где квартировала группа Монгола – Спрут, Шприц, Медведь и Лич, пришло несколько странного вида людей. Сталкеры-проводники и человек из-за Рубежа.
– Монгол здесь? – спросил гость, едва заметно заикаясь.
Послали за Хусаиновым, и тот, заспанный, с гноящимся шрамом через всё лицо, вышел к прибывшим.
– Здравствуй, старик! – поприветствовал гость.
Монгол бросился навстречу давнему знакомцу, писателю Женьке, они обнялись. Потом они долго сидели в баре «Рентген», Женька рассказывал про свою новую книгу о Зоне.
– Представляешь… – говорил он. – По всем магазинам книга этого Шарова «Зона, как она есть». Замануха такая, что страшно читать. Молодые ребята сотнями в Зону рвутся Я одному психологу этот томик дал почитать, так он говорит, что это чуть ли не программирование нейролингвистическое.
– Ты в это веришь?
– Не верю, но молодняк лезет за Рубеж… Когда я свою книгу написал, у нее тираж был в восемь раз меньше, чем у шаровской…
– И как успехи?
– Ну, как тебе сказать, старик… Либералы клюются, мол, «продолжает тему Новороссии», «русский Крым, русская Зона».
Он вдруг достал из рюкзака потрёпанный номер воронежского журнала «Подъём», пролистал до середины, где между страницами виднелась закладка – конфетный фантик «Коровка», свёрнутый вчетверо.
– Вот, послушай, это Поляков написал. Новое… Анка-пулемётчица отправила в журнал, опубликовали. Конечно, наш великий критик был против того, чтобы стихи с матом публиковали, но…
И принялся читать:
Город Надеждинск, в котором надежды нет.
Грязные улицы. Стаи собак бродячих.
Зона рычит в километре, а на стене,
У пулемёта, дозорный всю ночь маячит.
Вот и слоняюсь, окраину разбудив.
Скалятся псы. Я курю и гляжу на стену.
Кто-то, в хламину, играет блатной мотив.
Кто-то иглой в отупении ищет вену.
Город Надеждинск, в котором надежды – ноль.
Пристань истерзанных, битых, судьбой гонимых.
В стены домов въелась чёрная быль и боль.
«Э, ну-ка, стой, мля!» Иду без ответа мимо.
В правой руке, что в кармане, таится нож —
Лучшее средство от «местных» любого сорта.
Сколько я встретил сегодня испитых рож…
Больше пугают лишь хитрые, злые морды.
Город расплёсканной пены, кровавый срез
Мира, в котором за деньги – хоть в ад готовы.
Вот и торговец, что мне продавал обрез,
«Завтра, – сказал, – подходи, побазарим снова».
Утром отдам, что имею, на блокпосту
И без проблем посайгачу, куда мне нужно.
В спину вояка крикнет: «Пошел в звезду!
Сдохни там, сталкер!» Блокпост захохочет дружно.
Город нелепых мечтаний и громких слов,
Сказанных кем-то в запале (не очень умным).
«Деньги нужны… ради них я на всё готов…
В Зону… а где же ещё взять такую сумму?»
Ночь под фонарным столбом беспокойно спит.
Ждать до рассвета, пожалуй, мне нет резона.
Выпью сейчас привезённый во фляжке спирт,
И никогда… Никогда я не сунусь в Зону!
– Как тебе? – спросил он, когда Монгол довольно хмыкнул.
– Жизненно… Особенно про торговца… Это он Шляпника описал, один в один. Обрезами торгует, через Рубеж переводит за деньги. Ну, и про нож хорошо…
– Тут целая подборка. Я тебе оставлю журнал. Почитаешь потом.
– Анка там как?
– По осени едет поступать в Москву. Я договорился. А ты в Надеждинске разве не бываешь?
Монгол поморщился.
– Ясно… То-то Баклан, когда к Поляку приезжал, о тебе спросил, а он: «Пропал Монгол…» Ты с женой-то общаешься?
Хусаинов потупился.
– Что, вообще никак? Она же тебя ждёт, старик.
Монгол залпом опрокинул стопку, занюхал грязным, засаленным рукавом.
– Пока сына не верну, домой не поеду. Я ей в глаза смотреть не смогу…
– Баран упрямый! – Женька вскинулся. – Я с ней две недели назад разговаривал. Плачет. Она ждёт тебя домой. Слышишь, Азат?
Хусаинов молчал.
– Баран, мля… – зло процедил Женька, – взрослый мужик, а ведёшь себя, как пацан… Вот всё и прояснилось. Каков отец, твердолобый и упёртый, таков и сын… Позвони ей… – Женя положил на стол свою книгу, на обложке которой был изображен покосившийся деревянный крест с респираторной маской на гнилой поперечине и надпись «В ад и обратно», Захар Причастный, – я тебе тут прямо в книге написал номера: свой, твой домашний, Дениса номер, Поляка… На всякий случай…
– Без Ромки никуда! – рявкнул Азат.
Друг пожал плечами, положил на стол, стопкой, журналы и книги и вышел из бара.
Монгол рассеянно взял верхний том – это оказался журнал «Подъём», принялся листать, ища знакомое имя: Мирошниченко, Перминов, Лютый… А, вот и он. Открылась страница с закладкой, с фотографии на Монгола глядел улыбчивый мужичок в пиджаке, при галстуке. Поляка было не узнать.
Ниже значилось: Поляков Валерий Егорович. Родился в городе Воронеже, до выхода на пенсию служил в специальных подразделениях Республики Беларусь. В настоящее время проживает в городе Надеждинске. Пишет стихи и прозу о Зоне отчуждения…
Монгол подтянул к себе рюмку Женьки, которую товарищ так и не пригубил, выдохнул, выпил. Только после этого принялся читать первое же стихотворение:
Точка «А» становится точкой «Б»,
Если долго идти по болотной жиже,
Через мрачный лес, по худой тропе.
Точка «Б» всегда означает – выжить.
В опустевшем баре подсев к тебе,
Полоумный сталкер взмахнёт руками.
Он расскажет: якобы в точке «Б»
Главный куш всей жизни – «Скорбящий Камень».
У Кричащей Топи – дурман-трава
И гнилой туман, «как живой», по факту.
Точка «А» становится точкой «А-а-а…»
Для пришедших в поисках артефактов.
Но бывает – точка горит на лбу,
А спустя мгновенье ты слышишь выстрел…
Правда, эта тема у нас – табу.
Болтунов судьба прибирает быстро.
Ставишь точку «Б» на излёте дня,
Рвёшься прочь, надежду спастись питая.
Ты бежишь, но Зона даёт понять,
Что не точка поставлена – запятая.
Как же ты прав, Поляк… Нельзя поставить точку. Зона держит. И самого Монгола, и его непутёвого сына.
Жене Хусаинов позвонил через неделю. Номер он помнил наизусть, зря Женя записывал его, портя страницы своей книги. Потянулись гудки, за ними всхлипнуло, и послышался знакомый голос:
– Да, слушаю…
– Здравствуй… – проговорил Монгол и понял, что голосовые связки закаменели, слова выходят тихо и сипло.
– Азат?
– Да, это я.
В трубке молчание, затем горькое рыдание…
– Я вернусь… Обязательно вернусь, только найду сына – и сразу же обратно.
И положил трубку.
Потом, двумя месяцами позже, звонил ещё пару раз. В первый никто не ответил, во второй раз в трубке послышался незнакомый голос:
– Квартира Хусаиновых…
– Это Азат…
– Здравствуйте, дядя Азат, – холодно и грустно отозвался незнакомый голос. – Это Рафик…
Монгол узнал голос племянника, и внутри всё похолодело.
– Тётя Лия умерла…
Долгие гудки, долгие паузы между ударами сердца.
Монгол отшвырнул телефон, побежал на улицу, чтобы кричать в ясное, звёздное небо о том, как он ненавидит Зону, войну, как боится оружия. Ему хотелось, подобно Григорию Мелехову, найти лужу поглубже и бросить в неё автомат, а потом – домой. Но оставался сын. Где-то на просторах Зоны они должны были встретиться. Ещё три месяца прошло, прежде чем случилась страшная встреча…
– Вот ты и вспомнил… – тон псионика приобрёл знакомые нотки. Сначала это был голос Рафика, потом Лии. – Расскажи, что ты сделал с нашим сыном…
Рамиль к тому времени стал одним из людей Хозяев. Подлые чудовища подчинили разум парня своей воле, сделав из него послушную марионетку. Азат шел за сыном, отставая на один-единственный шаг. Порой казалось, что вот сейчас он схватит Рамиля за ворот штормовки, потянет назад, к себе… Но тот всё время ускользал. Сначала они едва разминулись в двухэтажном панельном здании у Озера. Там погиб Лич, когда внезапно за спинами идущих к зданию сталкеров загудел аномальный вихрь, сжигая всё живое и мёртвое. Они забежали внутрь – Монгол, Шприц, Спрут и Медведь. Тощий Лич не успел, его слизнуло пламенем – лишь повеяло палёной плотью. Был человек – и нет. В подвале Монгол обнаружил легендарный «Скорбящий Камень». Даже если бы захотел, не вспомнил бы, как они бегали по этажам, попав под воздействие то ли жуткой аномалии, то ли артефакта. Всюду чудились монстры, кровожадные мутанты. Блуждая по подвалам, отперли дверь, ведущую наружу, и вдруг увидели вбегающего оттуда, извне, человека в армейском камуфляже.
– Тут опасно… – крикнул Монгол, предостерегая незнакомца. – Не надо!
«Армада-ада-ада…» – переиначило его слова подлое эхо, а человек в армейском вдруг растворился в воздухе, словно его и не было.
Не было и Рамиля, лишь на стене подвала, возле «Скорбящего Камня», обломком кирпича было нацарапано: «Уходи, отец».
Монгол и ушел. Лишь взял с собой небольшой артефакт, с ноготь размером, который многим позже спрятал в корпусе массивных наручных часов. По артефакту взяли себе Шприц, чтобы изучить, Спрут – для продажи и Медведь со странной присказкой «Вдруг это лекарство Машутке поможет».
А потом за сталкерами развернулась настоящая охота. Люди Хозяев настигали спутников Монгола по одному, убивали и забирали себе камни. Эти маленькие тёплые артефакты они намеревались использовать для прохода через аномальные поля к «Скорбящему Камню». Но «ключи» не подходили к «двери». Нужен был артефакт покрупнее… Такой оказался у безумца-каннибала Максима Зверева. Но позже, многим позже… тогда же Хозяева стремились заполучить все «слёзы камня». Один артефакт им принёс послушный Рамиль, сменивший прозвище Моро на Адепта. Вторым камнем был трофей Спрута. Сталкера ранили, отобрали камень. Шприцу и Медведю повезло меньше. Их обоих зарезали в подворотне города Надеждинска, забрав артефакты. Когда спустя многие месяцы Монгол читал в баре стихи Поляка про нож и местных, он вспоминал эти страшные события и готов был заплакать. Его команда, друзья были убиты ради безделушек. Свой же артефакт Монгол, смалодушничав, передал спасённому от мутантов новичку – сталкеру Спаму, вручив тому часы. Ничего не подозревающий паренёк, немногим старше Рамиля, принял подарок, и лишь год спустя понял, какой ценностью обладает.
Потом была Проклятая Топь… Впрочем, события в построенном Хозяевами лагере гладиаторов Монгола мало волновали теперь, когда он сидел в сыром подвале и готовился принять смерть от мутанта-псионика.
– Ты боишься умереть? – спросил мутант, не скрывая своего удивления.
При следующей встрече его сын уже не был прежним, словно из тела вынули душу Рамиля, а вместо неё вставили нечто чудовищное. Вот чего боялся Монгол – что его Рамиль стал мутантом. Он и для себя такую участь видел как худший итог жизни.
– Ты не станешь мутантом, – успокоил его псионик, – всё не так просто… А вот Рамиль… Он мутировал дважды. В первый раз – когда взял артефакт «слёзы камня». В его теле начались изменения… Как и в теле Максима Зверева…
– У Спама тоже был артефакт…
– Значит, Зона выбрала его… Рамиля.
– Для чего?
– Ты знаешь, – промурлыкал мутант, – чтобы дойти до «Скорбящего Камня» и управлять им… Но там, у Озера, вы со Спамом остановили его… Убили его! Превратили в мутанта!
