Глава 8

И снова «Волга» летела по трассе, по обеим сторонам которой тянулись то леса, то поселки, то поля с уже поспевшей рожью. Лениво поглядывая по сторонам, Крячко жизнерадостно улыбался, словно ничего особенного с ними и не происходило, и при этом даже насвистывал что-то веселое. Лев, покосившись в его сторону, ничего не сказал, лишь чуть покрутил головой, как бы дивясь столь завидному оптимизму.

Через час они обогнули по объездной дороге Лесокамск – не очень большой, чисто промышленный город, без особых архитектурных изысков. Еще через час пути свернули с трассы влево и минут через двадцать въехали в пределы райцентра Романово, в километре от которого высилась опутанная поверху колючей проволокой колония общего режима. Проехав через весь райцентр без остановок, по основательно выщербленной дороге они добрались до КПП пенитенциарного учреждения.

Связавшись с проходной по телефону с начальником колонии, Лев и Станислав через пару минут уже входили в его кабинет, расположенный на втором этаже. Начальник колонии с погонами подполковника, чем-то очень похожий на знаменитого Антона Семеновича Макаренко, был предупрежден о визите оперативных сотрудников московского Главка. Как оказалось, в своей нынешней должности он работал лишь последние три года. А до него с две тысячи пятого года смениться успели двое начальников. Сразу после побега Сныпкина и Шпульника тогдашнего начальника сняли, не дав ему доработать последний год до пенсии.

– Мне так думается, без помощи кого-то из сотрудников колонии тот побег был невозможен, – приготовив гостям чаю, категорично рассудил подполковник. – Комиссия, проводившая расследование, просто-напросто не стала углубляться в детали. Ей нужно было сделать отчет, она его и сделала. Кстати, могу пригласить капитана Одаина. В ту пору сюда он только приехал служить, ну, а сегодня как бы уже старожил. Может, он что дельное расскажет?

Капитан – среднего роста, сухощавый и неулыбчивый, – выслушав вопросы гостей, утвердительно кивнул головой, подтвердив, что события той поры помнит неплохо. По его словам, в день побега Сныпкина и Шпульника у него был выходной. Часов около пяти дня была объявлена тревога, собрали всех, даже отпускников. Из областного центра прибыло дополнительное подразделение солдат внутренних войск, в подкрепление местной милиции прислали человек тридцать из областного УВД. В ходе поиска прочесали окрестности колонии, территорию города, и лишь когда в гаражном массиве был обнаружен старик с проломленным теменем (на следующий день он умер, не приходя в сознание), стало ясно, что беглецы скрылись на его автомобиле.

По всем дорогам области был объявлен план «Перехват», однако эти двое словно сквозь землю провалились. Лишь на следующее утро нашлась свидетельница, которая рассказала, что видела, как какие-то бежевого цвета старенькие «Жигули» сворачивали с трассы в лес. Машина показалась ей знакомой, однако в кабине сидели двое каких-то чужих мужиков, только тогда она догадалась, что это и были бежавшие из колонии.

Тут же был прочесан весь лес. Машину нашли на дне речушки – крыша ее кабины была почти у самой поверхности. А потом стало известно и о происшествии в деревне Зоряновке.

…Питбуль и Шпыль долго стояли у палисадника, озираясь и присматриваясь. Поняв, что в доме людей не слишком много, бандиты перелезли через забор и направились к крыльцу. Кинувшуюся к ним с лаем набольшую лохматую собачонку Питбуль убил ударом стоявшей у забора штыковой лопаты. Подсвечивая спичками, они поняли, что входная дверь сеней закрыта на простенький крючок, что называется, «для честных людей». Просунув в щель между дверью и притолокой кусок проволоки, они сняли крючок и вошли в сени. Дверь в дом оказалась вообще не заперта.

Они вошли в переднюю, которая одновременно служила и кухней. В доме пахло вкусной домашней едой, но для двух мерзавцев еда сейчас была не самым главным. Из горницы доносился звук работающего телевизора. Видимо, из-за этого в доме и не было слышно лая и предсмертного визга собаки. Услышав шум их шагов, в прихожую из горницы выглянула пригожая девушка лет девятнадцати. Это было то самое, что и мечтали найти подонки. Хозяйка дома только и успела испуганно вскрикнуть, после чего ее рот был зажат грязной, разящей нечистотами и махоркой ладонью.

Уголовники затащили ее, отчаянно сопротивляющуюся, обратно в горницу и, нанеся за нежелание сдаваться жестокие побои, уже потерявшую сознание, бросили на старинную кровать с решетчатыми спинками. Привязав ее руки к прутьям, ублюдки поспешили занавесить окна горницы скатертью и простынями.

– Кто первый? – алчно ощерившись, спросил Шпыль, косясь на недвижимое женское тело.

– Карта решит! – объявил Питбуль и достал из кармана завернутую в полиэтиленовый пакет самодельную колоду. – Чья «дама» виней, тот ее и имеет.

– Идет! – кивнул Шпыль, наблюдая за тем, как его подельник тасует карты.

Питбуль сноровисто раскидывал замусоленные картонные прямоугольнички на две стопки, бормоча про себя:

– Тебе, мне, тебе, мне, тебе, мне…

Кинув в свою стопу карт прямоугольник с грубо намалеванным женским силуэтом и знаком масти «пик», он торжествующе загоготал:

– Ага! Моя взяла! – и оглянулся.

Девушка в этот момент пришла в себя и попробовала встать. Поняв, что сделать этого ей не удастся, она с укором слабым, срывающимся голосом спросила:

– Зачем вы так? Что я вам плохого сделала? Если вам что-то нужно – деньги, еда, вещи, – все берите и уйдите, прошу вас, как людей. Ну, будьте же людьми!!!

– Ща, возьмем! Ща такое возьмем! – со звериным ликованием оскалился Питбуль, направляясь к ней и расстегиваясь на ходу.

Поняв, что ей уготовано, девушка забилась, пытаясь оторваться от пут, стягивающих руки.

– Не надо, прошу вас! – торопливо заговорила она. – Я беременна, я жду ребенка. Через месяц у нас свадьба… Ну, зачем вы губите мою жизнь?!! Неужели вы – звери и в вас не осталось ничего человеческого? Ну богом прошу – перестаньте!..

– Заткнись, телка, хорош мычать! – сдавив ей горло, пренебрежительно процедил Питбуль. – А будешь дергаться – глотку перережу!

Однако пленница сдаваться и не думала. Извернувшись, она собралась со всеми силами, сжалась в комок, после чего, пружинисто распрямившись, отбросила его от себя ногами. Осатаневший от злобы Питбуль, вновь подскочив к ней, явил то, за что и получил свою кличку, в самой полной мере. На беззащитное тело пленницы посыпались безжалостные жестокие удары. Он бил ее, бил и бил, даже когда она вновь потеряла сознание. Опасаясь, что девушка не выдержит побоев и умрет раньше, чем они смогут насытить свою похоть, Шпыль остановил подельника:

– Хорош, хорош! А то ни тебе, ни мне не достанется!

– У-у, с-сука! – в последний раз замахнулся тот.

Питбуль вдруг понял, что и в самом деле перестарался. Он с треском разодрал платье несчастной пленницы, и… Подонки, сменяя друг друга, долго терзали ее недвижимое тело.

Вскоре, утомившись и почуяв голод, два нелюдя обшарили кастрюли и холодильник, найдя там, кроме продуктов, бутылку вина. Нажравшись, сыто икая и отрыгивая, оба двуногих зверя вернулись в горницу. Девушка вновь пришла в себя и, едва двигая разбитыми губами, обессиленно прошептала:

– Ненавижу! Подлые, грязные уроды! Будьте вы прокляты!

– Что-о-о?!! – заорал Питбуль, снова сжимая кулаки.

На сей раз Шпыль, вновь попытавшийся его остановить, опоздал – один из ударов его подельника попал девушке в висок, и она, в последний раз дрогнув всем телом, затихла.

– Ты чего наделал-то?! – пытаясь найти у нее пульс, Шпыль оглянулся на кривящегося Питбуля. – Бля-я-я… Кончилась! А я еще на один заход рассчитывал. Что ж мне теперь, покойницу, что ль, чалить?

– Да хорош, хорош ныть! Мало, что ли, баб? Малость голодуху сбили – и то в кайф. Слушай, надо себе барахло подыскать, бабок найти да сваливать отсюда.

– Ну, давай, позырим… – согласился Шпыль. – Ее-то куда? Закопаем, может?

– На хера тебе этот геморрой?! – открывая шифоньер и вываливая на пол все его содержимое, пренебрежительно гыгыкнул Питбуль. – Прихватим все, что нам надо, спичку в тряпки, и – ходу. Огонь и без нас все, что положено, похоронит.

Они нашли в платяном отделе шкафа два мужских костюма, рубашки, туфли. Скорее всего, это была одежда отца девушки – ее фасон смотрелся старомодным, образца годов шестидесятых-семидесятых. Сбросив с себя зэковские робы и одевшись более-менее прилично – благо костюмы оказались пусть и не идеально, но хотя бы приблизительно впору, бандиты обшарили все остальные отделения шифоньера и нашли под стопкой простыней простой, безмарочный почтовый конверт, в котором лежало почти десять тысяч рублей.

Собрав в карманы и сумку все самое ценное, что удалось найти в доме, подельники решили, что пора бы уже и сваливать. Достав из кармана спички, Питбуль протянул коробок Шпылю и коротко распорядился:

– Поджигай!

Тот замешкался, морщась и неуверенно ворочая коробок в руках.

– Ты че?! – взъярился Питбуль, поняв, что Шпыль внезапно струсил. – А ну давай делай, что тебе сказано! Че, хочешь чистеньким остаться, чтобы при случае поплакаться перед «кумом», типа, я не при делах, это все Питбуль виноват? А ну, живо пали, а то…

Что означает «то» – Шпыль понимал и без намеков. Он быстро сбросил на пол со стола какие-то учебники и толстые тетради с конспектами – видимо, девушка была студенткой какого-то вуза – и, выдрав из них несколько листов, поджег, после чего поднес горящую бумагу к груде белья и одежды, а затем сунул под книги и тетради, глядя, как они занимаются пламенем.

– Вот это – в кон… – одобрил Питбуль. – Ну, все. Пора! Бери сумку, и делаем ноги.

Они покинули дом, который изнутри озарило разгорающееся пламя, и быстрым шагом поспешили к невидимому в темноте отдаленному шоссе, со стороны которого доносился шум автомобильных моторов и отблески фар. Менее чем через час они вышли к трассе, то и дело оглядываясь на багровое зарево вовсю разошедшегося пожара.

– Нормалек! – удовлетворенно ухмыляясь, самодовольно резюмировал Питбуль. – Теперь концов ни одной ищейке не сыскать!

Увидев невдалеке от большого перекрестка фирменную АЗС, в эту глухую ночную пору совершенно пустую, они подобрались к ней поближе, прикидывая – а не взять ли им и этот объект? Но, подумав, решили не рисковать.

– На таких АЗСках обычно есть охрана, – вглядываясь в непроницаемо-темные стекла операторской кабины, пробормотал Шпыль. – Да и кнопка вызова ОВОшников запросто может быть. Проще дождаться какого-нибудь лоха, и, когда он заправится, отключить его и смыться на тачке.

– Рубишь! – одобрительно кивнул Питбуль. – Ну, давай, вон за теми кустами схоронимся, а там если что – возьмем на гоп-стоп…

Бандиты, пригнувшись, прошмыгнули к декоративной поросли туи и кипариса. Ждать пришлось около получаса. В четвертом часу ночи у ближней от уголовников колонки притормозил «Опель» с тонированными окнами. Водитель, мужчина лет сорока, неспешно зашагал к операторской кабине.

– Быстро к машине! – скомандовал Питбуль и оба сообщника поспешили к авто.

Забравшись на задние пассажирские места, они пригнулись и затаились. Достав из сумки кусок бельевого шнура, Питбуль сунул Шпылю молоток.

– Хорошо, никого больше тут не оказалось… Слышь, я ему на шею удавку накину, а ты – в висок молотком саданешь. Понял? – хрипло прошептал он.

– Да… – зябко поеживаясь, согласился тот.

Вскоре снаружи донесся стук крышки бензобака, шум льющегося в бензобак горючего. Снова послышался стук крышки, заглушаемый звонком мобильного. До бандитов донесся голос хозяина машины:

– Да нет, все у меня нормально! Нин, все я помню. Взять надо апельсинов, сливочного масла и картошки. Ну да, а Витьку – велосипедные камеры. Возьму-возьму! Пока! Я тебя тоже! Целую!..

Открылась дверца кабины, мужчина сел за руль и дисциплинированно привычным движением защелкнул ремень безопасности. Когда он, повернув торчавший в замке ключ зажигания, запустил двигатель, поднявшийся сзади Питбуль проворно накинул ему на шею удавку. Ошеломленный этим неожиданным нападением мужчина захрипел, но мгновение спустя смог продеть пальцы под шнур, чтобы освободиться от петли.

– Бей! – зло прокряхтел Питбуль, изо всех сил натягивая концы шнура.

Размахнувшись в тесном пространстве кабины, к тому же ограниченном подголовниками кресел, Шпыль ударил мужчину в висок. Потом еще и еще, хотя тот обвис и после самого первого удара…

– Хорош! Готов он уже! – остановил его Питбуль. – А то кровью и машину, и себя изгваздаем.

Они вышли наружу и перетащили убитого хозяина машины на переднее пассажирское кресло. Оглядевшись, Питбуль сел на водительское место и включил передачу. С пронзительной пробуксовкой «Опель» сорвался с места и скрылся в ночи. Питбуль, когда-то имевший пристрастие «гарцевать» на иномарках, «Опелем» рулил уверенно, как будто и не было перерыва в несколько лет. Автомобиль, шелестя шинами, стремительно летел по шоссе. Выжимая газ до полутора сотен километров в час, бандит всматривался вперед, надеясь, что до самого Лесокамска им не встретится ни одного поста ДПС.

Однако его надежды не оправдались. Километрах в десяти от места назначения он увидел красный огонек светящегося жезла, который предписывал немедленно остановиться. Проворчав: «Да, хрен вот вам!» – Питбуль прибавил газу, и машина полетела на пределе своих возможностей, ежеминутно рискуя «сыграть» колесами на выбоинах в асфальте и улететь в кювет.

Следом за «Опелем», мигая маячками, тут же рванула в погоню «десятка» гаишников. Но тягаться в скорости с иномаркой ей было не под силу. Питбуль, пригнувшись к рулю и оскалив зубы, держал педаль акселератора прижатой к полу кабины, и иномарка мчалась испуганной птицей с головокружительной скоростью. После очередного поворота, где скорость пришлось немного снизить, он снова притопил до предела, глядя на приближающиеся городские огни.

Когда до городской окраины осталось совсем чуть-чуть, предполагая там засаду, Питбуль круто свернул на боковую дорогу, и вскоре они были за придорожными зарослями. Погасив фары, бандиты дождались, когда мимо них по дороге, мигая маячками, со звуками сирены, пролетят гаишники. После этого, обыскав убитого и его машину – поживиться удалось лишь обручальным кольцом и всего тысячей рублей – сообщники подожгли бензобак и двинулись к городу лесными дорогами.

Когда уже почти рассвело, они шагали по одноэтажным пригородам Лесокамска, всматриваясь в названия улиц. Обоим подельникам здесь бывать еще не доводилось, поэтому они высматривали, у кого бы спросить дорогу в микрорайон Тумановка. Наконец, увидев какую-то женщину, которая явно еще с ночи была под градусом, они подошли и спросили, в какой стороне Тумановка. Та, оценивающе посмотрев на незнакомцев, неожиданно попросила:

– А не соблаговолят ли мушчины дать бедной даме на бутылочку пива, подлечиться? А? Дорогу покажу – лучше меня никто не знает.

– Держи! – Питбуль сунул «даме» сторублевку.

– Пр-ремного благодарна! – расшаркалась та. – Вот, как сейчас идете, так и идите. Увидите магазин «Визит», от него сворачивайте вправо и шуруйте до самого конца. Как пятиэтажки закончатся, так сразу и начнется Тумановка.

«Дама», покачиваясь, побрела дальше, а беглецы зашагали в указанном ею направлении. Через полчаса они в самом деле увидели большой магазин со светящейся вывеской «Визит», который был как раз напротив начинающейся от этого места примыкающей улицы. Свернув вправо, бандиты шли еще не меньше получаса по просторной улице, застроенной многоэтажными домами, пока, наконец, не оказались у небольшого сквера, за которым виднелись крыши одноэтажных домов. Спросив у деда, катившего куда-то тележку с мешком муки, не Тумановка ли это, и получив утвердительный ответ, они зашагали в глубь поселка, высматривая улицу Казенную.

Здесь они уже никого не стали расспрашивать – их визит к тайному казначею общака должен был остаться незамеченным. Пройдя почти до конца поселка, беглецы, наконец-то, увидели уходящую влево улочку, обозначенную ржавой табличкой как «Казенная». Теперь им оставалось найти дом под номером восемь. Таковой оказался почти в самом ее начале – третий или четвертый по счету. Нажав у дряхленькой калитки кнопку звонка, визитеры вскоре услышали чьи-то шаги, и к калитке подошел крепкий еще дед лет семидесяти с шевелюрой, лишь слегка усеянной сединой.

– Кого? – подозрительно вглядываясь в незнакомцев, коротко и весьма неприязненно спросил он.

– Павел Нифонтович?

– Не исключено… – не дрогнув ни единым мускулом лица, лаконично уведомил дед.

– У меня малява от Васьки-Шведа. – Питбуль достал из кармана полиэтиленовый пакет с картами и извлек сложенный вчетверо листок бумаги, в котором было всего несколько строк и длинный ряд цифр – «код подлинности» малявы.

– Настоящая фамилия Шведа? – спрятав бумажку в карман и не спеша открывать калитку, поинтересовался старик.

– Шевардин. Сидит по сто пятьдесят девятой, часть четвертая, срок – восемь лет колонии, родом из Воронежа, имеет две ходки, эта – третья, – как прилежный ученик на уроке географии, назвавший нужные города и реки, перечислил Питбуль.

– Ну, и последнее… А с чего это вдруг вы ко мне-то пришли? – Дед вновь окинул незваных гостей недружелюбным взглядом. – У меня не гостиница, не ночлежка…

– Нам только до вечера перекантоваться, а в ночь мы уйдем, – задушевно уведомил Питбуль. – Мы с зоны сорвались! Нам сейчас – куда сунуться-то? Все малины менты прометут – хрен где схоронишься.

– Вот, свалились вы на мою голову! – Все еще не решаясь открыть калитку, старик достал из кармана сотовый: – Ща уточню… – Отойдя шагов на пять, он набрал чей-то номер и вполголоса сказал: – Тит, это Куркуль. Ко мне тут двое с малявой от Шведа пришли, Питбуль и Шпыль, просятся до вечера. Как с ними? Говорят, в бега сорвались…

Выслушав своего собеседника, старик вернулся к калитке и, клацнув запором, без тени радушия объявил:

– Заходите. До вечера побыть здесь можете. Стемнеет – свободны. Глупостей делать не вздумайте. Люди о вас знают, если что – пожалеете, что вообще родились…

Заперев калитку, он пошел к дому, а его гости зашагали следом.

Обсудив с начальником колонии все интересовавшие их вопросы, вместе с капитаном Одаиным опера прошли по территории ИТК. Тот колодец, через который семь лет назад произошел побег, еще тогда был наглухо забетонирован. На все прочие люки поставлены дополнительные замки с сигнализацией, канализационная труба внутри была оборудована мощной решеткой из толстой арматуры.

– Теперь этот вариант побега исключен абсолютно, как и любой другой, – добавил капитан, показывая на системы видеонаблюдения, охватывающие всю без исключения территорию колонии.

Кроме того, Одаин пригласил для беседы троих заключенных, кто мог помнить Питбуля и Шпыля. Первым в кабинет, выделенный для этой цели, был доставлен некий Митя-Облом, еще крепкий мужчина в годах, полжизни проведший в тюрьмах за патологическую страсть к квартирным кражам. В это ИТК он попал в две тысячи четвертом, а его срок истекал через полтора года. С Питбулем он пересекался на тернистых тюремных дорожках и в один из своих предыдущих сроков. Будучи не очень словоохотливым, тем более с «ментами», он о Сныпкине все же кое-что рассказал. По его словам, Питбуль – человек без каких бы то ни было принципов. Если это выходило за рамки его интересов, он мог пойти на нарушение не только официальных законов и каких-то норм обычного общества, но и на нарушение неписаных законов тюремной среды.

– …Открыто он не крысятничал, – хмуро припоминал Митя-Облом, – но втихаря мог любую подлянку замастрячить. Тут его многие не любили. Так что замочить могли и деловые – я бы этому не удивился.

Другой собеседник оперов – приземистый, широченный Гриша-Одессит, автоугонщик, – тоже не слишком ударяясь в откровенность, припомнил случай, как с подачи Питбуля совершенно не по делу в производственной зоне опустили парня, который как-то «не так» на него посмотрел. Парень и попал-то на зону, по сути, ни за что – под его машину бросилась сбрендившая алкашка, и он получил три года только потому, что, как объявил судья, «кто-то же должен ответить за смерть человека»?! Освободился он за месяц до побега Питбуля и Шпыля. Покидая территорию, передал, что Питбулю его «доброты» никогда не забудет и обязательно постарается его найти и расквитаться.

– А в числе «опускальщиков» Шпыль тоже был? – уточнил Крячко.

– Был… Он при Питбуле все время как шавка при хозяине отирался. Его самого чуть было за долги не опустили. Питбуль не позволил. Он тут был в большом авторитете.

Третий из приглашенных – длинный, как соломина, Костя-Телепат, отбывавший срок за поджог богатой виллы нового русского, который совратил его несовершеннолетнюю дочь и ухитрился отвертеться от суда, знал о Питбуле немногое, а Шпыля даже не припомнил. Но Питбуль, по его словам, всегда очень боялся какого-то Джима. Кто-то из заключенных рассказывал, что в середине девяностых Питбуль убил его отца только из-за того, что тот не захотел расстаться с антикварной вещью – подарком покойной жены. И поэтому, когда Сныпкина замели на зону, он в чем-то этим даже был доволен – теперь он стал для Джима недосягаемым.

Закончив дела в колонии, Гуров и Крячко отправились в романовский райотдел. Их интересовали криминальные происшествия того дня две тысячи пятого, когда из ИТК бежали Питбуль и Шпыль. Недовольно бурчащие штабисты разыскали в архиве требуемый журнал дежурной части. Открыв журнал на нужной странице, среди сообщений участковых, заявлений граждан и прочей информации, зафиксированной дежуркой, они нашли сообщение о происшествии в деревне Зоряновке. До этого немного о тамошней драме им рассказали начальник колонии и капитан Одаин.

Как явствовало из сообщения участкового, в зону ответственности которого входила и Зоряновка, примерно во втором часу ночи житель этого села Александр Миличев, возвращаясь ночью с рыбалки, заметил в доме, где проживала семья Иванцовых, признаки разгорающегося пожара. Вбежав в дом, дверь которого была не заперта, в условиях плотного задымления и отсутствия видимости он на ощупь обнаружил дочь хозяев – студентку Лесокамского университета Людмилу Иванцову, которая лежала привязанная к кровати на уже загоревшейся постели. В полной темноте, в сплошном дыму, Миличев освободил руки Людмилы и вынес ее на улицу.

Со своего сотового Александр вызвал пожарных, милицию и «скорую», а также разбудил соседей, дома которых тоже могли пострадать от огня. Как установили медики, девушка была жестоко избита и изнасилована. От побоев она впала в глубокую кому. Скорее всего, дом был подожжен подонками, которые таким образом намеревались замести следы своего преступления. Алиби самого Александра Миличева подтверждено несколькими свидетелями, с которыми он был на рыбалке.

– Это их рук дело, это – они! – уверенно констатировал Гуров, закончив читать это сообщение. – Питбуль и Шпыль. «Копейку», на которой они скрылись из Романово, нашли в речке на полпути между райцентром и Зоряновкой. Они доехали до речки, утопили в ней машину, перебрались на другую сторону и ночью случайно наткнулись на лесную деревеньку… Надо поработать с материалами здешнего угрозыска и районной прокуратуры. Чую, тут может быть что-то очень интересное…

Распределив, кому и где заниматься, приятели договорились встретиться через час в столовой, располагающейся в пяти минутах ходьбы от полиции. Стас, поднявшись на второй этаж, занялся архивами угрозыска, а Гуров поехал в прокуратуру. Их появление и там и там особых восторгов не вызвало. В самом деле! Люди и так заняты выше крыши, а тут еще московские чины прикатили отрывать от работы…

Через час, как и было условлено, Гуров и Крячко встретились в не очень дорогой (по московским меркам – копеечной!) столовке, куда бегали обедать сотрудники РОВД и студенты местного лесного техникума. Употребляя блюда романовской кухни, опера делились тем, что им удалось выяснить.

В общем и целом картина вырисовывалась следующая. Семья Иванцовых в Зоряновке проживала уже много лет и была на хорошем счету. Каких-либо пьяных кильдимов в своем доме не допускала. Иванцовы-старшие в те дни, когда произошел пожар, ездили на похороны родственницы главы семьи. Их дочь Людмила, студентка журфака университета, которая сдавала летнюю сессию, находилась дома одна. Около двенадцати ночи в ее дом непонятным образом пробрались двое неизвестных, которые, избив девушку и покуражившись над ней, подожгли дом и скрылись. Сам этот момент Людмила не помнит, поскольку в результате избиения впала в кому. Очнулась спустя неделю уже в реанимации областной больницы. После того как врачи допустили к ней прокурорских работников и сотрудников угрозыска, она описала нападавших и опознала в предъявленных ей фотографиях бежавших из ИТК Юрия Сныпкина и Бориса Шпульника.

По свидетельству врачей, девушка была на третьем месяце беременности и с отцом ребенка в конце лета они собирались узаконить свои отношения. В результате избиения и изнасилования ее беременность прервалась, и, по заключению специалистов, в дальнейшем детей она иметь уже не сможет.

– Скорее всего, вот она и «дама пик»… – категорично определил Гуров.

– Ну и куда мы теперь? – не проявив никаких восторгов по поводу сделанных им выводов, поинтересовался Крячко.

– В Зоряновку – куда же еще? – пожал плечами Лев. – Потом в Лесокамск. Посмотрим, что там можно найти.

Примерно через час они ехали по улице деревеньки из полусотни домов, часть из которых была заколочена. Увидев женщину, идущую по улице с хозяйственной сумкой, опера спросили, как найти семью Иванцовых. Та, удивленно пожав плечами, ответила, что семьи как таковой, в общем-то, и нет.

– …Алексей-то Иванцов помер еще годов пять назад, а Людочка ихняя тоже погибла года три назад. Ехала на автобусе, а какой-то пьяный буржуй на своей машиняре в него врезался. Ему-то, свинье бесстыжей, хоть бы хны, а половина пассажиров покалечилась и сгорела… И Людочка тоже. А уж какая была и умница, и красавица! И что уж ей так в жизни не повезло? То побили ее какие-то варнаки до полусмерти и надругались над нею, а то вот – авария… Ох, судьба-а-а!..

Слушая сельчанку, Стас беззвучно присвистнул – вот это поворот! Положение дел складывалось так, что это направление поиска по понятным причинам определенно заканчивалось глухим тупиком. Вопросительно посмотрев на Льва, он вполголоса поинтересовался:

– Ну, и что же дальше? Едем назад?

– Нет, едем вперед, и только вперед! – твердо проговорил Гуров и спросил у женщины, где сейчас может быть мать Людмилы.

Та, закивав в ответ, указала на небольшой побеленный кирпичный домик за яблонями и кустами сирени, зеленеющими в палисаднике.

– Антонина Матвеевна проживает в доме Саши Миличева. Он ей его отдал, а сам из села уехал насовсем. Где он сейчас – даже и не знаю…

Сев в машину, Гуров задумчиво потер лоб. Крячко, хлопнув дверцей «Волги» и устраиваясь поудобнее, не мог не сострить:

– Что, умная мысля образовалась?

– Даже не знаю, как ее и сформулировать. В голове – рой впечатлений, соображений, догадок, все какое-то хаотичное, неупорядоченное… Думаю, эту ситуацию надо будет еще раз хорошенько обдумать в более спокойной обстановке.

…На их стук из дома вышла женщина, по лицу вроде бы еще и не древняя старуха, но голова ее была совершенно белой. Узнав, кто и зачем к ней приехал, она молча кивнула в ответ и движением руки пригласила в дом. В сугубо деревенской избе-пятистенке обстановка была соответствующая – недорогая, старенькая мебель, на стенах – рамки с фотографиями, в углу – несколько икон. Отдельно висела большая фотография молодой красивой девушки. Она жизнерадостно улыбалась, но отчего-то казалось, что в этой жизнерадостности скрыта затаенная грустинка. Заметив взгляды гостей, направленные на снимок, хозяйка дома пояснила:

– Это Людочка моя, покойная. Похоронена рядом с отцом…

Гуров попросил ее рассказать о том, что она знает о нападении уголовников на ее дочь и про гибель Людмилы в автокатастрофе. Повторив в основном то, что операм уже было известно, Антонина Матвеевна добавила:

– Если бы не те похороны… В Омской области умерла тетка моего покойного мужа. Я так не хотела ехать на похороны! Во-первых, ее я не знала вообще, да еще туда на самолете нужно было добираться… Но муж многим ей был обязан и поэтому настоял, чтобы поехала и я. А туда приехали, покойницу-то почти никто провожать и не пошел. Тамошние женщины мне шепотком поведали, что среди местных тетка Алексея считалась колдуньей. Говорят: вот вы приехали, как бы у вас дома чего не случилось. И надо же такому быть! Вернулись, а вместо дома – пепелище, Люда лежит в Лесокамске без сознания и выживет ли – неизвестно… Я на землю села и встать не могу. Спасибо Саше – золотой он человек! Он и Людочку нашу спас из огня – чуть сам не погиб, и в больницу к ней то и дело ездил, и нас, как только мы приехали, у себя приютил…

– Об этом Саше… Как его? Миличев? – спросил Станислав. – О нем можно подробнее?

– Наш он, деревенский… – с какой-то даже гордостью произнесла хозяйка дома.

По ее словам, Миличевы – одни из самых коренных зоряновских, от дедов и прадедов. Александр еще со школы считался парнем серьезным и ответственным. Правда, по своей натуре был молчун. Учился хорошо, но вот в вуз на агронома пройти так и не смог – у родителей не было денег, а в эпоху «победившей демократии» именно они, а не знания были залогом поступления в лесокамский сельхозинститут. Его двоим старшим братьям повезло больше – они выучились на военных и служили далеко от этих мест. У обоих уже семьи.

А вот у Александра с этим не заладилось. Ни у себя в деревне, ни в соседних селах невесты себе он так и не нашел, хотя за него любая пошла бы без разговоров. Женщины перешептывались, уверяя друг друга в том, что «Сашка по Кристинке кручинится», имея в виду главную школьную симпатяшку фотомодельной внешности Кристину Бараеву, которая сразу после одиннадцатого выскочила замуж за какого-то нового русского кавказских кровей.

А Александр, отслужив в армии на Северном флоте и закончив местный лесотехникум, устроился работать прямо при Зоряновском лесничестве. К порубщикам был весьма непримирим, из-за чего некоторые его очень недолюбливали. Бывали и такие, что даже пытались его поколотить. Но флотская закалка и выучка, полученная в бригаде морской пехоты, не подвели ни разу.

– Мы когда со своим у пепелища горевали, – роняя слезы, рассказывала Антонина Матвеевна, – подошел Саша. Я к нему, благодарить за Люду, а он отмахивается и говорит: «Теть Тоня, дядь Леш, берите вещи и идите ко мне. Куда вам теперь? А я живу один, места хватит. За постой брать с вас ничего не собираюсь – с погорельцев брать грешно…»

– А его родители где? – спросил Гуров.

– Отец, когда он еще в армии служил, разбился на мотоцикле. Правда, говорили, что его сбил какой-то пьяный из районной блатоты. Ну… Как докажешь? А Мария, его мать, за год до того, как у нас эта беда случилась, уехала к своему старшему сыну в Новороссийск. Он военный моряк, без конца в море, а жену частично парализовало. Двое детей – как ей управиться? Вот теперь Мария там и живет… А Саша к Людочке нашей, когда она еще была в коме, часто ездил. Когда меня возил с отцом, а когда и сам. Мне так думается, это он ее не только из огня вынес, но и с того света вытащил. Жаль только, что смерть ее все равно потом догнала… – горестно вздохнула женщина.

– Похоже, Александр к Людмиле был неравнодушен… – задумчиво заметил Стас.

– Да бог его знает? Нам он говорил, что считает ее как бы сестренкой. А уж так это было или нет – не ведаю. Как говорится, чужая душа – потемки. При нас он просто стоял в палате и смотрел на нее. А без нас – это медсестра рассказывала – сидел рядом, гладил ее руку и что-то шептал. А как пришла она в себя – все, заходить совсем перестал. Через месяц ее должны были выписывать, а он объявил, что уезжает в Лесокамск. Дом оставил на нас, уволился и уехал.

– Да, необычная история… – Лев с некоторым недоумением повел головой. – Ну, а что же дальше было?

– Люда снова поехала учиться. Она же еще с первого курса с одним там парнем дружила, ждала от него ребенка, собирались пожениться. А он… Как все это с ней случилось, сразу о ней как будто забыл. Даже перевелся в другой институт. Через три года Люда университет окончила. Отца к той поре не стало – не выдержало сердце, не смог пережить всех наших горестей… Но я так думаю, это его тетка к себе забрала. Прямо уверена в этом. Получив диплом, Люда с подругой на автобусе поехала к ней в гости, в Пермь. Ее подружка – сирота, у нее только бабушка там одна живет, совсем старенькая. И вот в дороге…

Антонина Матвеевна, низко свесив голову, ненадолго замолчала, после чего, собравшись, продолжила. По ее словам, уже почти у Перми в автобус на полном ходу влетел какой-то «сарай на колесах». Автобус, потеряв управление, покатился под откос. Водитель джипа, пребывавший под кайфом от косячка с анашой, не пострадал – спасли подушки безопасности. Юлю, подружку Людмилы, выкинуло в окно. А она сама вместе со многими другими сгорела в автобусе.

– Недаром говорят – от судьбы не уйдешь, – горестно рассудила хозяйка дома. – Раз тут ее от огня спасли – значит, он ее в другом месте настиг. Кто ехал мимо, кинулись на выручку. Кого успели – из салона вытащили, а пятнадцать человек погибли, обгорели до неузнаваемости. В морг я на опознание не пошла – сил на это уже не было. Сказала санитарам, что на руке моей дочери должен быть перстень из серебра, в виде розочки, а в ее центре – камешек алый. Не знаю, как называется. Они сообщили, что есть там такая. Молодая девчонка, ее рост – около ста семидесяти… Ну, я и поняла – она это, она. Так в закрытом гробу и похоронили.

– А Александр на похоронах был? – о чем-то думая, потер пальцами ухо Стас.

– Был… – кивнула Антонина Матвеевна. – Но он же – молчун. Из него ни слезы, ни слова… Только и сказал: «Теть Тоня, я вам очень сочувствую, но вы уж постарайтесь пережить все то, что вам выпало. Может быть, в вашей жизни еще и будут светлые дни». Я подумала: «Какие светлые дни? Скорее бы уж бог прибрал – зачем мне жить теперь?» А потом рассудила, что в этом я неправа. Вот Саша… Он мне уже почти как родной стал. Случается, приедет, что-нибудь чинит и, как забудется, промеж делом меня мамой окликает: «Мам, обед готов?» А я и тому рада! Вот, бог даст, все-таки женится он, внуки будут. Как будто и мои тоже…

На вопрос Гурова, видела ли она на похоронах Юлю, хозяйка дома ответила, что та ей звонила, выражала соболезнования, но приехать не смогла – заболела. По всей видимости, повлияло сильнейшее душевное потрясение, пережитое в момент автокатастрофы. Иногда Юлия звонит, но говорит, что живет далеко, где-то за границей, поэтому из-за работы приехать у нее нет никакой возможности. Впрочем, время от времени присылает довольно солидные переводы…

– Вот они с Людой на фото… – Антонина Матвеевна открыла альбом с цветными снимками. – Прямо как сестры – и на лицо похожи, и ростом одинаковые. И даже одевались почти один в один…

Распрощавшись со своей собеседницей, опера отправились в Лесокамск. Там они также планировали взять данные по нераскрытым преступлениям, которые были совершены в дни побега Питбуля и Шпыля, а заодно и попытаться разыскать Александра Миличева. Где он проживает в Лесокамске, Антонина Матвеевна не знала, да и где работает – тоже. Вроде бы специалистом в каком-то институте. А что за специалист, какого профиля – непонятно. Она при операх попыталась созвониться с ним по сотовой связи (показав гостям навороченный телефон, с гордостью сообщила: «Сашин подарок!»), но голос робота сообщил, что «данный абонент вне зоны действия сети».

Миновав Романово, «Волга» помчалась по трассе в сторону областного центра. Гуров и Крячко неспешно обсуждали увиденное и услышанное за этот день. В свете информации, полученной ими в Зоряновке, вероятность того, что смерть двух беглых бандитов могла быть следствием мести со стороны Людмилы Иванцовой, теперь, по сути, равнялась нулю. На повестке дня стоял вопрос о поиске некоего Кирилла Сальникова – того самого, кто, по словам Гриши-Одессита, Питбулем был незаслуженно подвергнут крайнему унижению, а также загадочного Джима, о котором рассказал Костя-Телепат.

– Думаю, список «славных» дел этой уголовной парочки далеко не полон, – отметил Лев, размышляя вслух. – Ведь неизвестно, что еще удастся узнать в Лесокамске. Кстати, надо бы разыскать и Юлю, подружку Людмилы. Ее фамилия, помнится, Царицына? Редкая, надо сказать. Так вот, о чем я думаю… Что, если эта Юля и Александр знакомы? Что, если расправа с беглыми бандитами – их рук дело? Он – морпех, имеет хорошую боевую подготовку… Как считаешь?

Крячко некоторое время молчал, как бы собираясь с мыслями, после чего саркастично усмехнулся.

– Лева, твоего азарта и оптимизма преследователя я не разделяю. Пусть с этими молодыми я и не знаком, но они мне куда более симпатичны, чем эти два поганых козла. Я изо всех сил надеюсь на то, что с Питбулем и Шпылем разделались их же коллеги-уголовники.

– Опять двадцать пять! – рассмеялся Гуров. – Кажется, я знаю, чем бы ты занялся, уйдя из органов. Ты бы точно стал крутейшим адвокатом на процессах по делам о превышении пределов обороны. Хотя, если по совести, я бы, наверное, тоже…