Глава 18
На утро Пасхи было еще темно, когда мы вышли во двор в поисках камней. Нам нужны были те, что размером с кулак, по форме как можно больше похожие на яйца.
Мать и Родитель уже нашли подходящие для мистера и миссис Белдербосс и снова занялись поисками рядом с каменной стенкой. Мисс Банс и Дэвид, не понимая смысла всего этого, удовлетворились первыми попавшимися голышами. Набрав их полные руки, они вернулись в тепло кухни, где отец Бернард, проспав подъем, торопливо надевал сапоги.
— Доброе утро, Тонто, — поздоровался он, поднимая голову и являя миру всклокоченные с одной стороны волосы и заросшее щетиной лицо. — С Пасхой тебя!
— С Пасхой, преподобный отец!
Появилась Мать:
— На вашем месте, преподобный отец, я попыталась бы поискать возле стены.
— Хорошо, — согласился отец Бернард.
Он вышел из дома и принялся рыться среди булыжников. В конце концов он извлек крупный кусок сланца и поднял его, чтобы показать мне. Я пожал плечами, и отец Бернард бросил его обратно и продолжил свое занятие.
* * *
С карманами, набитыми камнями, мы направились по дорожке к лесу. То, что мы видели там вчера вечером, по-прежнему не давало мне покоя. Мисс Банс с Дэвидом тоже не слишком стремились туда возвращаться, но небо светлело с каждой минутой, и деревья стали выступать из тени. Теперь это место казалось совсем другим.
Мать вела всех через поле и дальше, за «Якорь», беря правее к Никс-Лейн, лишенной растительности полосе, прорезанной сквозь Браунслэк-Вудс так ровно, словно кто-то прошелся бритвой через холм. Ни одно дерево не вырастало никогда здесь, и мистер Белдербосс поэтому высказал идею, что в том месте земля, по-видимому, была чем-то отравлена. Разве не использовали на полях известь? Когда ее слишком много, она убивает деревья. Родитель предположил, что по какой-то странной прихоти природы ветер продувал эту часть хребта и пригибал деревья к земле, но ни одна из этих теорий не выглядела более убедительной, чем старая легенда о дьяволе, который выжег тропу через лес, покидая Лоуни в припадке ярости той ночью, когда повесили Элизабет Перси.
Мистер и миссис Белдербосс сильно отстали, и к тому моменту, когда они догнали нас на хребте, небо на востоке стало уходить ввысь — дальние Пеннинские горы, бледного лавандового цвета, освещенные рассветом, с каждой секундой выступали все явственнее.
Мать выпустила камень из руки, и он покатился вниз по склону, сама она в это время читала молитву. Родитель сделал то же самое, затем к ним присоединились все остальные, так что сразу несколько камней покатились, подпрыгивая, через папоротник, ударяясь об известняковые террасы и пугая сонных фазанов и кроншнепов.
Хэнни тянул меня за рукав, показывая на что-то.
— Что там? — шепотом спросил я.
Брат немного спустился вниз по склону холма и махнул рукой, предлагая мне следовать за ним.
— Что такое, Хэнни? — Я посмотрел на брата.
— Что он увидел? — спросила Мать.
Хэнни шел вперед, продираясь сквозь заросли папоротники. Мать позвала его, но он не отозвался.
— Оставайтесь здесь, — предложил Родитель. — Я схожу за ним.
И он пошел за Хэнни по следу, все время окликая его. Хэнни пару раз обернулся, но продолжал идти вперед, полный решимости добраться до чего-то, что он увидел с высоты хребта.
На полпути вниз Хэнни остановился. Родитель нагнал его через минуту и увидел то, что обнаружил Хэнни. Он помахал нам рукой и позвал отца Бернарда и меня.
* * *
Когда до Родителя оставалось двадцать ярдов, он поднял руку, чтобы призвать нас к тишине. Взгляд его был прикован к тому, что находилось у его ног.
— Что это? — спросил отец Бернард.
— Смотрите, — прошептал Родитель.
Беременная овца с желтыми дикими глазами в зарослях папоротника, одержимая древними гормонами, под властью которых она вытоптала копытами гнездышко в земле и улеглась там.
— С ней все в порядке, преподобный отец?
— Да, думаю, все в порядке.
Отец Бернард опустился на колени и положил руку на брюхо овцы, шикнув на нее, когда та вдруг дернулась и забилась в грязи.
— Вот оно, — мягко сказал он.
— Вы держали овец, преподобный отец? На ферме? — спросил Родитель.
— Были у нас овцы, ага.
Овца несколько раз поднимала голову, потом снова опускала на землю. В холоде раннего утра ее жаркое дыхание превращалось в пар.
— Она тяжело дышит, да? — заметил Родитель.
— Да, все хорошо, — сказал отец Бернард. — Как раз время пришло.
Он переместился так, чтобы оказаться позади овцы, где уже показалось копытце, потом другое, затем появился нос ягненка. Отец Бернард придвинулся еще ближе и положил руку на бок овцы, проводя большим пальцем по мягкой шерсти.
— Уже недолго, — сказал он.
Овца смотрела на нас испуганными глазами. Ноги ее напряглись, брюхо вспучилось. Она издала громкое блеянье, тело дернулось в последних судорогах, выдавивших ягненка в дымящей слизи наружу.
Он лежал, пропитанный выделениями своей матери и покрытый, как перьями, листьями папоротника, содрогаясь в попытках начать дышать.
Отец Бернард сорвал несколько листьев и протер ими ягненка, разрывая плодную оболочку, покрывавшую его мордочку. Ягненок открыл рот, издал крик, потом попытался встать и снова улегся, тихонько блея. Отец Бернард поднял ягненка и перетащил его так, чтобы он лежал перед глазами матери. Овца подняла голову и начала облизывать его.
Мать вместе с остальными появилась как раз в этот момент, поскольку они шли по тропинке, ведущей с холма вниз, и теперь все обступили нас.
Мисс Банс зажала нос и одновременно схватила Дэвида за руку.
Мистер Белдербосс перекрестился:
— Хвала Господу! С ней все в порядке?
Отец Бернард кивнул.
Овца поднялась и побрела от нас в заросли папоротника. После нескольких попыток ягненок последовал за ней на подгибающихся ножках, и свои первые неуверенные шаги он сделал, издавая блеянье при помощи маленького красного язычка. Овца позвала его, и ягненок подошел к ней и ткнулся в вымя.
— Отец Бернард спас малышу жизнь, — улыбнулся Родитель.
— Ничего такого героического я не делал, мистер Смит, — засмеялся отец Бернард. — Его мамочка сама бы прекрасно избавила ягненка от оболочки. Я просто не хотел видеть, как бедняга барахтается.
— Сначала эти бабочки, — заметила миссис Белдербосс, — а теперь вот это. Бог не мог бы послать нам более очевидного знака. К тому же именно Эндрю нашел ее. В обители мы увидим чудеса, Эстер.
— Если бы только Уилфрид был здесь, — сказал мистер Белдербосс. — Он бы высказался по этому поводу. У него это получалось, правда ведь? Он всегда знал, что сказать.
— Да, он умел это, — отозвалась миссис Белдербосс. — Редкий дар, правда, преподобный отец?
— Точно так, — согласился отец Бернард.
— Помните прогулку в Фенс в тот уик-энд? — спросил мистер Белдербосс.
Все кивнули и обменялись понимающими улыбками. Миссис Белдербосс коснулась руки мужа:
— Тогда еще случилась эта страшная гроза, да, Рег?
— О да! Гроза была почти апокалиптическая, преподобный отец. — И мистер Белдербосс рассмеялся.
— Мы еще застряли в этом птичьем месте, — добавила миссис Белдербосс. — Помните?
— Желтые иволги, — улыбнулся мистер Белдербосс.
— Простите? — не понял отец Бернард.
— Желтые иволги… мы смотрели на птиц, которые называются «желтые иволги», — пояснил мистер Белдербосс.
— Они так красиво поют, — сказала миссис Белдербосс.
— Как будто кто-то играет на флейте, — добавил мистер Белдербосс.
— Ну, в общем, — продолжала миссис Белдербосс, — мы ни одной не видели за целый день, правда? А потом, когда началась гроза, одна птица начала изливать душу. Она все пела, не умолкая даже тогда, когда молния сверкала или ударял гром. И отец Уилфрид сказал, чтобы мы все встали на колени и молились. О чем был тот отрывок из святого Иоанна, который он читал, Рег?
— Ой, не спрашивай меня, — отозвался мистер Белдербосс. — У меня нет памяти на такие вещи.
— Глас вопиющего в пустыне? — предположил отец Бернард.
— Да, точно он, преподобный отец, — подтвердила миссис Белдербосс. — Отец Уилфрид сказал, что мы должны продолжать петь, как эта маленькая птичка, что бы ни стряслось с нами в жизни.
* * *
Рождество 1975 года наступило и прошло, и отец Уилфрид продолжал проводить службы, но, как сказал мистер Белдербосс, он, казалось, отошел от мира. Когда служба заканчивалась, он больше не читал нам наставлений. Едва ли он произносил хотя бы одно слово, перед тем как уйти к себе в дом, где он закрывался до следующего раза, когда он мог кому-нибудь понадобиться. Мисс Банс приходила, готовила ему еду и сразу же уходила. Отец Уилфрид больше не навещал больных и не причащал тех, кто не выходил из дома. Если кто-то звонил, он не отвечал. Люди снова стали беспокоиться о нем, как это было в Лоуни.
И только когда пропал его дневник, мы заметили в священнике что-то от прежнего отца Уилфрида.
В воскресенье после Рождества был День поминовения невинно убиенных. Мистер Белдербосс прочитал отрывок из Евангелия от Матфея, а отец Уилфрид произнес длинную проповедь на тему о том, почему дети, убиенные Иродом, стали мучениками, хотя временами его речь превращалась в невнятное бормотание, так что складывалось впечатление, будто священник говорит с самим собой, а не с прихожанами.
Потом мы пошли переодеться в ризницу, и именно в тот момент отец Уилфрид в крайне плохом настроении вышел из кабинета.
— Где она? — спросил он, переводя взгляд с меня на Генри и потом на Пола.
— Что где, преподобный отец? — поинтересовался Пол.
— Моя тетрадь.
— Ваша тетрадь?
— Ты начинаешь повторять как попугай, Пиви. Да, моя тетрадь. Я по ошибке оставил ее в кабинете. Куда она девалась?
— Как она выглядела, преподобный отец?
— Черная, — ответил отец Уилфрид, — тетрадь черного цвета.
— Я не знаю, преподобный отец, — сказал Пол. — Генри последним входил в кабинет.
— Маккаллоу! — громко произнес отец Уилфрид.
— Я не брал, — сказал Генри, глядя на Пола, который ухмыльнулся и повесил на место свою рясу.
— Но Пиви говорит, что ты был в кабинете!
— Я мыл раковину, как вы мне сказали.
Отец Уилфрид схватил его за локоть:
— Ты знаешь, что такое силлогизм, Маккаллоу?
— Нет, преподобный отец.
— Это форма дедуктивного анализа. Метод, с помощью которого приходят к логическому заключению по поводу чего-либо.
— Э-э…?
— Моя тетрадь исчезает из кабинета. Ты был последним, кто заходил в кабинет. Из этого следует, что тетрадь у тебя.
— Но я не брал ее. Я никогда раньше ее не видел.
— Я бы посмотрел у него в карманах, — посоветовал Пол.
— Тихо, Пиви, — сказал отец Уилфрид. — Разумеется, я поищу у него в карманах. Где твоя одежда, Маккаллоу?
Генри показал на обратную сторону двери, но его куртки там не было.
— Я повесил ее там, — сказал он, губы его задрожали. Он понял, что все это подстроил Пол.
— Но теперь ее там нет, не так ли, Маккаллоу?
— Да, преподобный отец.
— Так где же она? — Священник тряс Генри за плечо.
— Я не знаю. Это не я, преподобный отец, — сказал Генри и указал на Пола: — Это он. Он хочет втянуть меня в беду.
Отец Уилфрид неожиданно схватил Генри за воротник и повернул его лицом к себе.
— Притчи, Смит! — сказал священник, обратившись ко мне.
— Простите, преподобный отец?
— Перечисли для Маккаллоу все то, о чем говорится в притчах. То, что наш Господь ненавидит прежде всего остального.
— Гордыня.
— Да.
— Людей, которые убивают невинных.
— Да, да. Кого еще?
— Хитрецов, смутьянов.
— И?
— Лжецов, преподобный отец.
— Да. Клеветников. Тех, кто дает ложные показания. Тех, кто обвиняет других в своих собственных прегрешениях, Бог наказывает нам низвергнуть их в логово Сатаны.
Генри пытался вывернуться из-под державшей его руки отца Уилфрида, пухлое лицо его стало ярко-красным.
— Скажи мне, где она, Маккаллоу, — потребовал отец Уилфрид, стараясь не давать Генри размахивать руками.
Генри неожиданно схватил отца Уилфрида за запястье и потянул его в сторону, в результате чего тот налетел на стену и упал.
— Простите, преподобный отец. — Генри протянул руку, чтобы убедиться, что со священником все в порядке.
Отец Уилфрид тяжело дышал, кожа под глазом начала опухать и краснеть. Он положил руки на колени.
— Убирайтесь, — тихо произнес он. — Все вон!
— Простите, преподобный отец, — снова начал Генри, глядя то на Пола, то на меня в надежде на помощь.
— Я сказал, вон, Маккаллоу!
— Но вы ушиблись, преподобный отец?
Отец Уилфрид взглянул на Генри, как ребенок, которого сшиб на пол школьный хулиган. Выражение лица его было испуганным, злым, но прежде всего ошарашенным.
— Зачем тебе нужно истязать меня? — спросил он, прошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
Мы втроем минуту стояли молча, не зная, должны ли мы ждать отца Уилфрида, чтобы он отпустил нас домой. Затем Пол презрительно фыркнул, покачал головой и вышел. Генри и я посмотрели друг на друга.
— Как ты думаешь, он в порядке? — спросил Генри.
— Да.
— Я не хотел его ударить.
— Я знаю.
Генри сделал шаг в сторону двери в кабинет.
— Оставь его, — сказал я.
Генри посмотрел себе под ноги и последовал за мной на улицу.
— Я думал, он прибьет тебя, Маккаллоу, — усмехнулся Пол, оглядываясь через плечо и одновременно отцепляя свой велосипед от водосточной трубы.
— Где? — спросил Генри.
Пол перекинул ногу через седло:
— Где что?
— Ты сам знаешь что.
— Твоя куртка?
— Да.
Пол посмотрел через плечо Генри и мотнул головой. Куртка была обмотана вокруг ветви одной из берез рядом с домом отца Уилфрида.
— А тетрадь? — спросил Генри.
— Не знаю, — ответил Пол. — Какая разница?
Пол попытался отъехать, но Генри держал велосипед за руль.
— Где она? — повторил Генри.
— Пусти, Маккалоу. Или ты хочешь, чтобы я позвал отца Уилфрида?
— Зависит от того, что ты скажешь. Хочешь получить в зубы?
— Не посмеешь.
— Неужели?
— Да, жирдяй, не посмеешь.
Генри посмотрел вниз:
— Скажи, что ты взял ее.
— А тебе бы хотелось этого, да?! — взвизгнул Пол. — Тут же побежишь доносить, скажешь, нет?
Генри неожиданно сорвался на крик:
— Ты думаешь, я еще сюда приду? Да никогда! Моей ноги здесь больше не будет, так что на самом деле мне плевать, что ты скажешь.
Пол был несколько озадачен, но сделал вид, что ему все до смерти надоело.
— На колокольне, — сказал он и, набычившись, посмотрел на Генри. — Остынь, Маккаллоу. Это всего лишь усрачная шутка.
Генри отпустил руль. Пол медленно тронулся с места и, взглянув на Генри, ухмыльнулся. Мы смотрели, как он уезжает, затем Генри сел на ступеньки ризницы.
— Брось ты, — сказал я. — Я скажу отцу Уилфриду.
— Скажешь? — спросил Генри.
— Да.
— Спасибо.
Я внимательно посмотрел на Генри:
— Что сделает твоя мать, когда ты скажешь ей, что хочешь все бросить?
— Велит мне вернуться, — вздохнул он.
— Ты не можешь ей объяснить, каков на самом деле отец Уилфрид?
— Нет. Она мне не поверит. Как же, ведь солнце восходит у него из задницы. Поможешь мне снять куртку?
— Ладно.
Мы обошли вокруг ствола в поисках палки, достаточно длинной, чтобы дотянуться до куртки. В конце концов с некоторыми усилиями я подсадил Генри, и он сумел дотянуться пальцами до свисавшего рукава.
Помнится, это была дорогая на вид кожаная куртка с широкими отворотами и поясом с круглой пряжкой. Генри вывернул куртку наизнанку, осматривая ее на предмет повреждений, потом поплевал на ладонь и счистил кончиками пальцев прилипший мох.
— Ты веришь в Ад? — спросил он.
— Так же, как и в Деда Мороза, — засмеялся я.
— Я серьезно. Что, если Ад действительно существует?
— Он не существует.
— Да-a, а вдруг?
— Это просто идея. И больше ничего.
— Но откуда взялась эта идея?
— Из чьего-то воображения.
— Невозможно вообразить что-то подобное. Никто не способен изобрести Ад. Это как изобрести воздух. Он всегда был.
— Слушай, не переживай по поводу отца Уилфрида. Я что-нибудь придумаю.
Генри слабо улыбнулся, надел куртку, застегнул пояс и пошел вывести свой велосипед из колючего кустарника, куда Пол, разумеется, закинул его.
— Спасибо тебе, Смит, — сказал он.
Мальчишка поставил одну ногу на педаль, оттолкнулся и, как только велосипед тронулся, перекинул другую ногу через седло и выехал за ворота. Переднее колесо у него вихлялось. Велосипед был слишком велик для него. Или он сам был слишком велик для этого велосипеда. Или одно, или другое.
Я немного помедлил, раздумывая, не пойти ли мне тоже домой. Пусть вся эта история рассосется сама собой. Но насколько я знал отца Уилфрида, он не оставит это просто так, и в любом случае мне было жаль Генри. Если его мамаша заставит его силком вернуться, в чем он был уверен, будет несправедливо, если ему придется выносить ярость отца Уилфрида, когда он не сделал ничего дурного.
Все это звучит очень благородно, но на самом деле я просто не хотел, чтобы Пол восторжествовал, оттого что ему удалось сделать из Генри мальчика для битья.
Я поднялся по ступенькам в ризницу. Отец Уилфрид в кабинете продолжал переворачивать все вверх дном в поисках дневника.
— Да? Что такое, Смит?
— Я знаю, где ваш дневник, преподобный отец.
— А, Маккаллоу сознался, что украл его, да?
— Нет, преподобный отец. Генри не брал его.
— Тогда кто же? Пиви?
— Нет, преподобный отец.
— Ты?
— Конечно нет, преподобный отец.
— Конечно же не мисс Банс, — сказал он.
— Это не мисс Банс.
— Она последние несколько недель все делает второпях. Говорит о том, что покидает Сент-Джуд. Переезжает.
— Преподобный отец, это не она.
Отец Уилфрид остановился и сел в деревянное кресло. На столе у него лежала одна из его старинных шпаг.
— Что бы я ни делал, все идет прахом, — сокрушался он, взяв в руки шпагу и осматривая лезвие. — Почему Маккаллоу не может измениться?
— Не знаю, преподобный отец, — вздохнул я.
— Я наказываю его, а он все равно грешит. Когда он поймет, что я стараюсь спасти его?
— Не знаю, преподобный отец.
— Я страшусь за его душу, как за свою собственную.
— Да, преподобный отец. Я знаю, что вы страшитесь за него.
Священник переключился на изображение Иисуса над умывальником:
— Когда он осознает, что я даю ему уроки из любви к нему? Потому что я люблю его. Если я могу кого-то спасти, пусть это будет он.
— Преподобный отец, ваш дневник.
— Да, что с ним?
— Я говорил вам, что я знаю, где он.
— Кто взял его? Маккаллоу?
— Нет, преподобный отец.
— Где же он тогда?
— На колокольне.
— На колокольне? Как он туда попал?
— Не знаю, преподобный отец. Может быть, вы забыли его там по ошибке.
— Да, возможно. Я не помню…
— Хотите, я принесу его вам, преподобный отец?
Отец Уилфрид очнулся и посмотрел на меня:
— Не знаю, что бы я делал, если бы потерял дневник, Смит. В нем все, понимаешь? Все. Именно с его помощью я сохраняю контроль над своими мыслями. Благодаря дневнику я понимаю, откуда взялась та или иная мысль. Я могу проследить ее источник. Могу определить место, откуда все пошло не так. Это карта. Понимаешь?
— С чем все пошло не так, преподобный отец?
— С Маккаллоу.
— Принести вам дневник, преподобный отец?
— Нет, нет. — Отец Уилфрид раздраженно махнул рукой. — Я сам пойду на колокольню.
Он вышел. Я последовал за ним и долго смотрел, как он идет вдоль прохода и разговаривает сам с собой. Не знаю, отдавал ли он себе отчет в том, что по-прежнему держит в руке шпагу.
