Глава 10
Видимая рука

Никогда в жизни я не был политизированным. Нет, я всегда интересовался историей государственной политики, но предпочитал оставаться свободным и не задумывался о том или ином преимуществе, зависящем от партийной принадлежности. Интерес к курсу политологии у меня был вызван тем, что он находился в тесной взаимосвязи с курсом маркетинга, по крайней мере так его нам преподавали в Уильямс-колледже. Но даже тогда мы рефлекторно ощущали, что студенты начинают делиться на два противоположных лагеря и недоверчиво воспринимать друг друга. Высказываясь о правительственном аппарате в самых резких тонах, они рассматривали его как основной источник проблем. Лично я не мог занять ни одну из двух точек зрения, потому что никогда не любил черно-белое видение, которое помогало бы победить или проиграть в споре.

Когда я слышу, как люди, принадлежащие к бизнес-сообществу, начинают говорить о политике, мне начинает казаться, будто я вернулся в прошлое. Закрыв глаза, я снова ощущаю себя в замшелом социуме, который, как и много лет назад, продолжает высказывать все те же аргументы, не учитывая коррективы, которые объективно вносятся временем.

Моя точка зрения достаточно проста: в условиях третьей волны правительство будет занимать одну из центральных позиций. Если вы не сможете выработать свой способ отношений с государством и не заставите его работать с вами, то, вероятнее всего, у вас не получится стать успешным предпринимателем.

Мне хорошо известно, что государство очень часто способно становиться проблемой для развития бизнеса – мне пришлось неоднократно испытать это на себе. К тому же я прекрасно понимаю, что сами предприниматели, как правило, не склонны сотрудничать с государством. Тем не менее следует принять тот факт, что государство станет ключевой силой в процессе формирования нашего общества и экономики в условиях третьей волны.

Дело в том, что в конечном счете правительственные органы всегда определяют действие (или бездействие) той сферы, в которой работает предприниматель. В худшем случае правительство предстает в глазах бизнес-сообщества в том самом карикатурном образе, которого так боялись мои сокурсники: в виде препятствия, доводящего предпринимателей до белого каления. В лучшем случае правительство способно создать благоприятную среду, в которой инновации и предпринимательство смогут процветать, но осуществлять это оно будет не предоставлением каких-то специальных преференций, а смягчая последствия рыночных рисков и расширяя возможности.

В конечном итоге государственная власть – это та сила, которая устанавливает и применяет определенные правила. Законодатели решают, насколько легко компании получат доступ к талантам мирового уровня и венчурному капиталу, как просто они начнут бизнес и станут его развивать, сколько федеральных денег может быть вложено в те или иные НИОКР и инновации, поддающиеся дальнейшему коммерческому использованию. Правительство определяет внешнюю экономическую политику, то есть степень той легкости, с которой рынок преодолевает государственные границы; оно законодательно регулирует налогообложение и стимулирует развитие тех или иных отраслей экономики путем инвестирования на федеральном уровне.

Легко понять, насколько любой предприниматель будет расстроен, а быть может, даже и взбешен, если Вашингтон будет бездействовать. Но было бы ошибочно полагать, что деятельность правительства с этой точки зрения бесполезна или его функции безнадежно устарели. Чем лучше мы понимаем, насколько важна роль государственного регулирования бизнеса, тем более мы четко осознаем, какие именно властные институты создают нам фундаментальные проблемы.

Я родился в 1958 году. В то время президент Дуайт Эйзенхауэр создал агентство передовых исследовательских проектов ARPA (Advanced Research Projects Agency), позже переименованное в DARPA, где буква «D» (Defense) означала его оборонную направленность. На данное агентство обрушился шквал обвинений в том, что оно рассматривало идеи, которые порой выходили за грань человеческого понимания. Ученые требовали государственного финансирования все новых и новых концепций, не имея представления об их товарной стоимости. И это было понятно, поскольку исследования подобного рода не были направлены на получение краткосрочной прибыли. Именно благодаря DARPA были внедрены такие революционные инновации, как технология летательных аппаратов-невидимок «Стелс» или, например, система навигации GPS.

Благодаря инициативам DARPA правительство часто выступало в роли некоего источника энергии, поддерживающего зарождающиеся идеи, в дальнейшем определявшие все экономическое будущее. Это было особенно важным для поддержки исследовательских проектов, находившихся в зачаточном состоянии и не имеющих четкого представления о дальнейшем коммерческом использовании. К подобным проектам, например, можно отнести исследования полупроводников, которые в результате привели к технологической революции.

Зачастую государство было готово рискнуть в той области, куда частный сектор просто боялся вкладывать деньги. По правительственным оценкам, с начала 1980-х годов абсолютное большинство лауреатов R&D 100 Award (своеобразный ежегодный аналог «Оскара» в области разработок и исследований) на каком-то этапе развития получали федеральную поддержку.

В конечном итоге результаты НИОКР, финансируемых правительством, очень часто находили коммерческое применение. Вдумайтесь, из каких компонентов состоит ваш компьютер или смартфон. Появление многих из них стало возможным благодаря правительственному инвестированию в оборонный комплекс в годы «холодной войны». Скорее всего, в вашем автомобиле не было бы навигатора, если бы Министерство обороны не финансировало создание глобального спутникового слежения в целях ядерной безопасности. Радиолокационная система, которая всякий раз направляет гражданские самолеты при взлете и посадке, появилась благодаря разработкам в области обнаружения приближающихся морских и воздушных объектов противника. Даже лекарства в вашей аптечке, вероятнее всего, были разработаны (по крайней мере – частично) за счет федеральных грантов.

Учитывая роль, которую сыграло государство в создании Интернета, оно было крайне важно и для создания AOL. Еще в 1962 году ученые из ARPA обсуждали возможность появления сети для связи между компьютерами, находящимися в разных местах. Исследования в данной области длились четыре года, а еще через три был создан первый прообраз межкомпьютерного соединения. В 1972 году – то есть через 10 лет после концептуализации технической задачи – было отправлено первое электронное письмо, а сама система связи получила сокращенное условное название «Интернет».

Именно правительство предприняло шаги против рыночной монополизации компании Bell System (впоследствии – AT&T) и открыло путь к здоровой конкурентной борьбе на телекоммуникационном рынке. Именно FCC приняло решение о создании телекоммуникационных сетей с открытым доступом и законодательно провело его через конгресс США в 1996 году, что дало мощнейший импульс для коммерческого использования Интернета.

Безусловно, сеть Интернет можно было сохранить только для оборонных и научно-исследовательских целей, однако правительственные лидеры приняли принципиальное решение о расширении сферы использования глобальной информационной сети и о возможности ее коммерциализации. Сейчас кажется, что такой шаг очевиден, однако в то время он имел крайне дальновидное и важное значение. В 2014 году общая экономическая деятельность Интернета оценивалась в $8 трлн – это больше, чем ВВП Испании или Канады, а темпы ее роста превышают динамику развития экономики Бразилии.

Но все же роль правительства заключается не в постановке инноваций на коммерческие рельсы, а в подталкивании технического прогресса именно в тех областях, которые изначально не могут самостоятельно найти себе места на рынке. Оно должно уметь выделить идеи и инновации, способные в руках дальновидного предпринимателя превратиться в жизнеспособный бизнес-продукт. Даже малая часть правительственных органов может сыграть огромнейшую роль в этом направлении. Например, Администрация малого бизнеса (SBA), формирующая основные пути развития инноваций, обеспечила инвестирование таких компаний, как Qualcomm, Apple и Intel. Можно рассмотреть и другой показательный пример, касающийся вопроса сохранения данных и онлайновой информации. В период 1994–1999 годов по инициативе Библиотеки конгресса была профинансирована единая межведомственная программа Digital Libraries Initiative (DLI). Общий объем исследовательских грантов составил $68 млн долларов. В число победителей вошли аспиранты Стэнфордского университета, которые занимались поиском лучшего способа индексации веб-страниц, – Лари Пейдж и Сергей Брин. Работа, проделанная ими при правительственной поддержке, легла в основу алгоритма поиска Google.

Без поддержки государства мы не имели бы ни Интернета, ни первой и второй волн, сформировавших его коммерческое использование. Без этих чиновников и бюрократов, которых так любят высмеивать в Силиконовой долине, в первую очередь не существовало бы и самой долины.

В условиях третьей волны правительство выступит сразу в двух ключевых ипостасях. Во-первых, оно сыграет роль регулятора, а во-вторых – непосредственно потребителя. Регулятивный аспект будет особенно сложным, поскольку чиновникам придется оценивать важность проблем, появляющихся в геометрической прогрессии. Интернет как датчик отслеживания новых технологий дает компаниям беспрецедентный доступ к высочайшему уровню детализации нашей повседневной жизни. Например, он будет отслеживать не только то, какие продукты питания вы покупаете, но и ваши привычки в еде; или, скажем, с помощью новых технологий можно будет не только рассчитать количество затрачиваемой вами энергии, но и определить, насколько прохладно должно быть в вашей спальне для обеспечения комфортного сна. Безусловно, полезно и выгодно, когда та или иная образовательная платформа ежедневно собирает и обрабатывает данные об успехах учащегося. Но что происходит с этими данными после окончания им учебного заведения? Насколько полезными оказались полученные знания? Как использовать их в дальнейшем? Возможно ли с помощью интернет-приложения осуществить оптимальное применение этих знаний для анализа психологической совместимости? Такие, казалось бы, мелкие вопросы по своей сути оказываются не маленькими шажками, а гигантскими скачками в сфере развития новых технологий. Они несут за собой массу новых вопросов для государственных структур, выступающих в качестве регулятора. Каким образом компаниям можно использовать персональные данные? Что нужно знать клиенту о том, как эти данные будут использоваться? Какую роль будет играть само правительство при решении подобных вопросов?

Неправильное решение подобных вопросов может повлечь неприятности в виде хакерских взломов, новых, более ухищренных способов мошенничества, краж личных данных и других проблем, приводящих к еще более худшим последствиям. Под самыми худшими последствиями я подразумеваю хакерский контроль над устройствами, зависящими от Интернета. Представьте, например, что будет, если каждый кардиостимулятор в стране окажется в руках взломщиков, а не под контролем государственной структуры. «Если вы полагаете, что живете в кибербезопасном пространстве, – сказал глава Центра конфиденциальности электронной информации EPIC Марк Ротенберг, – ждите холодного зимнего дня, когда половина хакеров в мире сможет повернуть автоматический терморегулятор в 100 000 домах Вашингтона».

Где находится оптимальная грань между государственным регулированием и частной жизнью? Каким образом найти идеальный баланс между безопасностью и конфиденциальностью огромного экономического потенциала, который несет в себе третья волна? Этот вопрос чрезвычайно сложен и важен, а думающие иначе либо просто наивны, либо нечестны сами перед собой.

В условиях третьей волны не следует рассматривать правительственные органы только как источник нормативно-правовых актов. Они являются и важнейшими потенциальными клиентами. Я ожидаю, что в ближайшие десятилетия мы увидим множество компаний, которые получат статус продавца программных продуктов для правительственных нужд по всему миру. Например, Агентство по охране окружающей среды может использовать Интернет для необычайно точного контроля за состоянием воды и воздуха. То же Министерство транспорта будет способно поставить в любой транспортной инфраструктуре датчики, отслеживающие состояние дорожного покрытия. Министерство обороны уже сейчас разрабатывает мобильные интернет-устройства для военнослужащих. Технологические новшества третьей волны позволяют ежедневно применять Интернет в самых широких областях, начиная с эффективного управления светофорами и использования энергетических ресурсов и заканчивая контролем состояния канализации и статистики преступлений.

Федеральное правительство уже предпринимает шаги, чтобы переделать ряд государственных сервисов под потребности цифровой эпохи. В 2014 году Белый дом создал специальную службу US Digital Service, вобравшую лучшие мировые технологии, которые помогают в решении государственных задач в самых разных областях. Журнал Fast Company назвал ее «Хитрый стартап Обамы». DS краткосрочно нанимает программистов на 1–4 года в рамках разработки проектов, связанных с ключевыми направлениями государственной деятельности. В основе работы этой службы лежит привлечение наиболее успешных и эффективных компаний Силиконовой долины для нужд Вашингтона. Подобные усилия могли бы стать началом столь необходимой реконструкции устарелых бюрократических процедур. Сама же DS была бы неплохим трамплином для восходящих звезд, как это уже делается по другим направлениям, например в рамках федеральных программ Peace Corps и White House Fellows, стажирующих новых молодых лидеров страны.

Данная служба в условиях третьей волны также может вдохновить и начинающих предпринимателей. В число первых сотрудников DS входило много специалистов из Facebook, Google, Amazon и Twitter. Ее соучредитель Тод Парк, прежде чем перейти на работу в правительство, был весьма успешным бизнесменом. Однако он крайне заинтересовался идеей решения одной из самых больших задач, стоящих перед страной: как адаптировать функционирование правительственных структур под контекст XXI века? Я нисколько не удивлюсь, если ветераны DS снова вернутся к предпринимательству после завершения своей работы в Вашингтоне. Увидев некоторые проблемы изнутри, они, стремясь разрешить их, будут обладать великолепными возможностями для запуска новых стартапов.

Бизнесмены третьей волны должны быть готовыми к взаимодействию с государством. Никто не будет призывать вас спорить с политикой, которая проводится на государственном уровне, а уж тем более пожинать возможные последствия этого. С другой стороны, игнорируя эту политику, вы можете быть уверены, что она будет осуществляться и без вашего участия. Построение успешного взаимодействия является достаточно сложной задачей, поскольку оно требует терпения, умения выслушивать точку зрения оппонентов и выказать им явное уважение. То, что такой подход срабатывает, я знаю по собственному опыту.

Провал отношений AOL и TW произошел прежде всего из-за отсутствия культуры взаимопонимания. Мы хорошо знали вектор своего развития, но не имели никакого права ущемлять сложившиеся внутрикорпоративные отношения ради собственных возможностей. Отсутствие доверия стало нашим камнем преткновения для дальнейшего успешного развития.

Только начиная работать на правительственные структуры, я извлек из своего сердца весь предыдущий опыт. Все свое внимание я сосредоточил не только вокруг новых идей, но и на людях, которые смогли бы помочь мне в их осуществлении. Я намеренно всегда оставался вне политики, в классическом понимании этого слова, и не занимался благотворительной поддержкой того или иного партийного кандидата. С этой позиции я всегда проявлял полную независимость, являясь сторонником обеих главных партий, поэтому в 2009 году мне пришлось пройти своего рода экзамен.

Тогда мне было предложено стать сопредседателем вновь сформированного Национального консультативного Совета по инновациям и предпринимательству (NACIE), в состав которого входило более десятка членов, представляющих различные отрасли и регионы. NACIE выдвинул ряд политических рекомендаций, получивших свое воплощение в Белом доме. Несколько позже Обама санкционировал запуск проекта Startup America, который я, по его просьбе, и возглавил. Для его осуществления мы собрали светил современного предпринимательства, включая Рида Хэстингса (Netflix), Кельвина Планка (Under Armour), Фреда Смита (FedEx), Майкла Делла и Тори Барча (Dell). Вскоре после того, как я встал во главе Совета NACIE, мне пришлось возглавить и отдельный подкомитет, ориентированный только на предпринимательство, и там я работал вместе с Шерил Сэндберг из Facebook и Джоном Дерром из Kleiner Perkins Caufield & Byers.

Обе эти роли позволили мне сотрудничать с чиновниками из Белого дома и конгресса. Для начала мы заказали консалтинговое исследование независимой компании McKinsey и попросили перечислить в отчете принятые на протяжении многих лет законы, касающиеся инноваций, а потом ранжировать их с точки зрения положительного влияния на стимулирование предпринимательства и создание новых рабочих мест. Полученные данные позволили нам выявить законодательные акты, требовавшие обязательного обновления. Некоторые из наших рекомендаций касались поправок к законам об иммиграции, улучшающих процесс глобального поиска новых талантов. Другие затронули снижение определенных регулятивных норм, затруднявших запуск новых проектов. Кроме того, NACIE был сориентирован на формирование программ развития предпринимательства и создание необходимых для этого инфраструктур в отдаленных от технологических центров регионах. Вскоре нам стало очевидно, что стоит сосредоточиться на обеспечении условий, которые облегчают создание начального капитала, необходимого для открытия или развития бизнеса.

Мы были крайне удивлены, обнаружив, что некоторые законы о ценных бумагах, регулирующие привлечение частного капитала, не обновлялись с 1933 года. В них не учитывались, например, такая реальность, как венчурное инвестирование, и, само собой, имеющиеся для этого интернет-возможности. Такие законы крайне затрудняли привлечение акционерного капитала к развитию инноваций. Между тем современное законодательство лишь только подняло и без того высокие барьеры. Закон Додда-Фрэнка и Закон о защите потребительских прав (2010) усложнили порядок получения банковских кредитов, а закон Сарбейнса-Оксли (2002) затруднил (и сделал дороже для предпринимателей) выход на потребительский рынок. Наша команда занималась разработкой рекомендаций, которые ускоряли порядок предоставления капитала и увеличивали число рабочих мест в более короткие сроки.

Прежде всего эти рекомендации касались увеличения числа IPO, облегчающих бизнесменам поиск новых инвесторов. Один из важнейших вариантов данного направления заключался в возможности привлечения инвестиций через Интернет с помощью краудфандинга. Такие компании, как, например, Kickstarter и Indiegogo, позволили собирать деньги на новые проекты. Наша задача заключалась в том, чтобы максимально облегчить доступ предпринимателей к уже существующим краудфандинговым платформам для формирования акционерного или заемного капиталов, направленных на создание новых стартапов и их дальнейшее развитие. Некоторые скептики утверждали, что мы зря теряем время и все наши усилия будут проигнорированы, а если несколько конгрессменов все же обратят на нас внимание, то в любом случае поправки к законам не будут приняты, особенно в предвыборный год. Однако и я, и остальные члены NACIE были убеждены, что мы способны были прийти к некому консенсусу и начинать нам следовало с создания доверительных отношений. Именно поэтому мы вступили в тесное взаимодействие с государственными деятелями, имеющими влияние на Белый дом и конгресс. Мы хотели выстроить систему поддержки наших рекомендаций так, чтобы их заметили и приняли к рассмотрению.

За несколько недель до официального выхода в свет отчета NACIE мы активизировали политику этой «тихой дипломатии». Наш план заключался в предоставлении отчета Обаме на заседании президентского Совета 17 января 2012 года. В преддверии выборов политический климат был напряженней, чем обычно, и мы прекрасно понимали, что наш отчет должен выглядеть предельно нейтральным. Если бы возникло подозрение, будто наши рекомендации специально лоббируются представителями одной из двух правящих партий, они бы никогда не продвинулись дальше. Начальный импульс для предоставления отчета на президентском Совете дал генеральный директор General Electric, республиканец Джеффри Иммельт. Однако NACIE тем не менее хотел избежать даже малейшего намека на политизацию и сосредоточил все усилия на преимуществах конкретных рекомендаций в сфере государственного управления. Мы провели несколько десятков небольших предварительных встреч и посетили десятки кабинетов, стремясь заручиться поддержкой и одобрением наших предложений не только в Белом доме, но и в двухпартийном конгрессе.

За неделю до проведения Совета я обратился к Эрику Кантору, лидеру республиканского большинства в палате представителей. Я попросил его о встрече накануне заседания, и он дал согласие. Цель моего с ним разговора была довольно проста: я объяснил ему, что изложенные в отчете рекомендации направлены на развитие предпринимательства, создание новых рабочих мест и не содержат никаких политических аспектов. Я закончил встречу с Кантором просьбой заранее прочесть наш отчет, прежде чем комментировать его на Совете.

На следующий день отчет NACIE, как и планировалось, был представлен на заседании. Президент публично поддержал наши рекомендации, отметив, что в период высокого уровня безработицы обе партии должны работать вместе и поставить вопрос о создании новых рабочих мест во главу повестки дня.

Вскоре после этого я снова встретился с Кантором, чтобы обсудить наши предложения более конкретно. Несколькими из них он явно заинтересовался, и, казалось, мы были в состоянии построить двухпартийную коалицию с целью провести их законодательно через конгресс. Все это выглядело очень обнадеживающе.

Через пару недель Кантор вынес на обсуждение законодательный акт, направленный на поддержку бизнес-стартапов, получивший название JOBS (Jumpstart Our Business Startups Act). Основная часть этого закона базировалась на рекомендациях, которые мы представили на заседании президентского Совета. В своем выступлении Кантор настоятельно призывал поддержать его принятие обеими политическими партиями. Представитель Белого дома также выступил в конгрессе с заявлением о поддержке. Я сотрудничал с Белым домом, находясь в тесном контакте с советниками президента Джином Спеллингом, Джеффри Зинтцем и Валери Джаррет. Мне уже доводилось работать с Джином, когда AOL тесно взаимодействовала с администрацией Клинтона в рамках законодательных вопросов, касающихся использования Интернета (кстати, Клинтон стал первым президентом, использующим в своей работе электронную почту). Я был в хороших отношениях и с Джеффри, поскольку до его прихода в правительственные структуры он занимался бизнесом в Вашингтоне: мы совместно вкладывались в развитие AOL, а наши дети ходили в одну школу. С Валери до того, как Обама был избран президентом, я не встречался, но и с ней у меня сложились доверительные отношения, которые позволяли всем участникам работы в этом направлении осознать то, чего я пытался добиться.

Но кроме поддержки в самом Вашингтоне, нам требовалась поддержка и за его пределами. Нэйвл Равикант, соучредитель краутфандингового веб-сайта AngelList’s, и его венчурный капиталист Кейт Митчелл с энтузиазмом взялись за работу в этом направлении. Закон JOBS получил широкую поддержку со стороны обеих партий и был одобрен сенатом. На церемонии его подписания 5 апреля 2012 года в вашингтонском Rose Garden я стоял рядом с Обамой, Кантором и другими участниками со стороны обеих партий.

NACIE получил весьма достойный и успешный опыт. Находясь в тисках малопродуктивных законодательных актов, нашей команде удалось собрать вместе заинтересованных людей, выработать законопроект и довести его до подписания. Это лишний раз подтвердило мою уверенность в том, что мы способны выработать доверительные отношения между воюющими сторонами. Другими словами, мы создали такое политическое пространство, внутри которого представители обеих партий пошли на взаимный компромисс, забыв о политических амбициях. Безусловно, сам закон был далеко не идеален, он не смог удовлетворить предпринимательские нужды в полном объеме, но с его помощью открывались новые пути к созданию бизнеса и рабочих мест, а сам факт принятия JOBS привел к общему пониманию приоритетности проблемы. Ну и, возможно, самое главное заключалось в том, что его принятие лишний раз доказало возможность компромиссных решений, о чем, к сожалению, часто забывают наши политики.

Когда я разговариваю с людьми о третьей волне и о возрастающей потребности взаимодействия частных компаний с государством, почти всегда кто-то вспоминает о мобильном приложении поиска такси UBER. Действительно, эта компания-разработчик никогда не сотрудничала с правительством и, более того, обладает неким «внегосударственным» статусом. Ее стратегия выхода на рынок строилась не по принципу «разрешите войти», а по принципу «просим прощения, что мы уже здесь» (хотя я не уверен, что они вообще просили у кого-то прощения). И это сработало. Что я могу сказать? Весьма зрелищно. Без каких-либо партнерских взаимодействий и согласия других участников рынка была создана платформа, наняты водители по всему миру, и через короткий срок сервис успешно заработал. Естественно, возникает вопрос: если подобное получилось у UBER, то почему же другие стартапы не могут пойти той же дорогой?

Я бы назвал сразу несколько причин. Во-первых, UBER вступала в контакт с местными органами власти в десятках, а потом и в сотнях населенных пунктов, каждый из которых отличался своими правилами и нормами, обладал разными властными возможностями с различными степенями влияния. Использование стратегии «разделяй и властвуй» на мелкопоместном уровне привело к успеху в этом рыночном секторе. Никто не спорит, что подобный принцип будет работать именно в нижнем эшелоне. Но как только экспансия UBER стала подниматься выше, компания столкнулась с проблемами. Начались судебные разбирательства и возникли вопросы регулятивного характера почти в десятке государств. UBER попала под запрет в Германии, Нидерландах, Бельгии, Таиланде, Австралии, Индии и ЮАР. Под непрерывным общественным давлением ей пришлось отступиться в Испании и Южной Корее. Ее руководители были задержаны во Франции, поскольку их деятельность посчитали попыткой организации нелегальных частных перевозок. Все это привело к резкому падению спроса на услуги компании, несмотря на их низкую стоимость.

И все-таки сама ситуация интересна своей необычностью. Изначально руководство UBER столкнулось с серией мелких законодательных противоречий на уровне местной власти. Оно не могло позволить себе потерять эти малые пункты, поскольку именно они и расширяли диапазон услуги «по горизонтали». По мере увеличения рынка число подобных «баталий» также росло, но накопленного капитала хватало на то, чтобы участвовать в судебных разбирательствах по всему миру. При этом UBER оказывала свои услуги, не опираясь на государственную поддержку, и никогда не обращалась за ней. Компания предпочитала держаться подальше от любых институтов федеральной власти и в большей степени апеллировала к общественному мнению. Вместо того чтобы в первую очередь опираться на законодательные акты, защищающие права потребителей, UBER взяла на вооружение законы, защищающие права автоперевозчиков. При этом ее руководство утверждало, что стоит на стороне клиентов, но это всякий раз легко опровергалось оппонентами.

Для подавляющего числа стартаперов третьей волны такая стратегическая позиция окажется неприемлемой. Компания, которая хочет улучшить транспортное обеспечение горожан, – это одно дело. Но когда речь идет о революционных способах кредитования тех или иных услуг, о внедрении новых государственных сервисов, когда деятельность организации ориентирована на использование принципиально новых видов энергоресурсов, когда компанию заботит, чем кормят в школах наших детей, то дезинтеграционные методы UBER окажутся неуместны. Работая с государством, в нем нужно видеть не противника, а партнера.

Двигаясь в третьей волне, мне очень хочется стать свидетелем того, как атмосфера враждебности между Силиконовой долиной и Вашингтоном рассеивается. Некоторые представители «кремниевой» элиты заняли позицию гипертрофированных либертаристов, убежденных, что любое правительство тормозит прогресс, является главным врагом свободного предпринимательства и всеми силами сопротивляется внедрению инноваций. Один из самых известных приверженцев данной теории – это венчурный капиталист Питер Тиль, резюмирующий свое мировоззрение так: «Я считаю, что налоги носят конфискационный характер, всякий коллектив тоталитарен, и я не воспринимаю идеологии, утверждающей, что смерть человека неизбежна». Ни больше ни меньше. Понимайте как хотите.

Но в одном люди, подобные Тилю, безусловно, правы: правительство – слишком медлительная структура. Данный факт неприятно осознавать. Оно малофункционально, процесс принятия законов идет с постоянными нарушениями, а нормативная база давно устарела. И с этим не поспоришь. А ведь медлительность административных органов негативно влияет на развитие бизнеса. Но все же нельзя рассматривать правительство как врага, чем так любят заниматься в Долине. Совершенно неверно подгонять его и бизнес под одну мерку, поскольку они существуют в принципиально разных сферах, работают по разным правилам и выполняют различные миссии. Конечная цель любого правительства (по крайней мере, в США и в большинстве других цивилизованных стран) всегда благородна. Когда оно может помочь людям в том или ином направлении, оно это делает в таком масштабе, о котором ни одна частная компания или некоммерческая организация не могут и помыслить.

Элита Силиконовой долины совершенно неверно полагает, что чиновники наивны в вопросах потребностей современного бизнеса. Конечно, среди государственных служащих есть и те, кто не разбирается во всех нюансах предпринимательства и, более того, даже испытывает к нему недоверие. Да, я согласен с тем, что хотелось бы иметь в правительстве людей, которые обладают опытом работы в бизнесе. Но называть этих людей наивными нельзя. У разных выборных чиновников разный электорат и соответственно разные мотивации. Их задача заключается в том, чтобы найти оптимальный баланс между потребностями бизнеса и граждан.

Управленческая деятельность вообще представляет собой сложный процесс, особенно в государственных масштабах. Я рассматриваю ее как инструмент, предназначенный для совместного использования, но при этом обладающий значительными ограничениями. Бизнес и государственное управление неразделимы. Генеральный директор компании может принять какое-либо решение (по сути – заставить команду исполнять данные установки), а президент страны, формально принимающий решения, такими возможностями не обладает, поскольку не имеет права открывать новую статью бюджетных расходов. В результате большинство крупных стратегических решений проводится только с одобрения конгресса. При столкновении интересов совета директоров и генерального директора последний может быть переизбран. А конгресс не способен назначить на должность нового президента страны, как и сам президент не может собрать новый состав конгресса.