Глава 30
Наверху фельдшеры наклонились над телом Эндрю Престона, делая искусственное дыхание. Митч сразу увидел, что это безнадежно: профессионалы просто делали необходимые телодвижения.
– Следственная бригада уже прибыла?
Один из медиков покачал головой:
– Вы первый. Детектив Фок едет сюда.
– Записка есть?
– Да, вон там.
Парень показал в сторону гостиной. Окно было открыто. На дубовом журнальном столике, стоявшем между двумя изящными креслами, обтянутыми бежевой замшей, трепетала на ветру записка, придавленная тяжелой стеклянной пепельницей.
Не потрудившись натянуть перчатки, Митч отодвинул пепельницу и взял записку. Аккуратным почерком, почти печатными буквами, Эндрю Престон вывел всего семь слов:
«Во всем виноват я. Прости меня, Мария».
– Какого дьявола ты вытворяешь?
Митч подскочил от неожиданности, уронив записку. Голос лейтенанта Дюбре эхом отдавался от стен комнаты.
– Совсем спятил?!
Митч открыл было рот, чтобы объясниться, но тут же снова закрыл. Что он мог сказать? Его действительно не должно было быть здесь, не говоря уже о том, что он не имел права вмешиваться в следствие, проводимое другой бригадой.
Дюбре обезумел от ярости.
– Сокрытие улик! Понимаешь, насколько это серьезно? Я могу вышвырнуть тебя из полиции! И мне бы следовало это сделать!
– Простите. Но мне нужно было поговорить с Эндрю Престоном.
– Приятель, ты немного опоздал!
– Я и сам вижу. Послушайте, сэр, я бы подождал Фока, но знал, что он будет возражать. И скорее всего он не позволил бы мне увидеть записку.
– Конечно, нет! Да и с чего? Это не твое расследование, Митч.
– Но, сэр, он не задает даже очевидных вопросов! Например, что делала Мария Престон в Сэг-Харборе в тот день? И кто знал, что она там будет?
– Дон звонил мне полчаса назад. Сказал, ты всюду суешь свой нос, несешь какой-то бред насчет гребаного Брукштайна. Он считает, что у тебя крыша поехала…
– Да бросьте, сэр! Сами знаете, Дон Фок всегда говорит про меня гадости…
– А я с ним согласен. Прости, Митч, на этот раз ты зашел слишком далеко. Отстраняю тебя от работы до дальнейших приказаний.
– Сэр!
– Считай себя в отпуске на неопределенный срок, пока я не свяжусь с тобой. И нечего изображать из себя мученика! Повезло, что я тебя не уволил. Уволил бы, но я-то знаю, как рассчитывают Хелен и Селеста на ежемесячный чек! Так что проваливай, пока я не передумал!
По пути домой Митч, проезжая мимо бара, где впервые встретился с Дэйви Бакколой, остановился, вошел внутрь и заказал скотч.
– Еще одну, – велел он бармену.
– Плохой день?
Митч пожал плечами.
Плохой год. Плохая жизнь…
Какой-то частью сознания он жалел, что встретил Дэйви Бакколу. Если бы тот не раскапывал дело Ленни, как фокстерьер – лисью нору, ничего подобного не случилось бы. Митч арестовал бы Грейс Брукштайн, и на этом все было бы кончено.
А теперь он пьет один, отстранен от работы, и все из-за досье Бакколы и обещания, данного Грейс… Где она сейчас? Никто ничего не хочет ему говорить.
Он представил, как ее допрашивают, запирают в одиночку, лишают сна. Вспомнил ее грустные глаза, подумал о мужестве, поразительном чувстве юмора даже в самой отчаянной ситуации… Он надеялся, что ее дух не сломлен.
Сквозь хмельной туман до него долетели слова Грейс: «Забудьте обо мне…»
Поздно. Слишком поздно.
Митч осознал, что за последние два месяца он почти не думал о Хелен. Ее место заняла Грейс. В подсознании. В снах.
Это Грейс он предавал. Грейс обманывал. Грейс подвел. Как когда-то подвел Хелен и Селесту. Как подвел отца.
«Я разочаровал всех, кого любил».
Пропади пропадом это отстранение от работы. Пропади пропадом соблюдение границ.
Он не сдастся.
Завтра утром Митч полетит на остров Нантакет.
Правда не может ждать.
