Мария Престон картинным жестом откинула назад гриву каштановых волос и залюбовалась своим отражением в зеркале. Кожа у нее была как у двадцатилетней, и сегодня она порозовела и положительно светилась: верный знак того, что последние три часа Мария провела в постели с любовником. Какая это радость – быть с мужчиной, который ценит ее по достоинству.

Мария переспала с десятками мужчин, многие из которых были куда более искусными и энергичными в постельных играх, чем ее нынешнее увлечение. Почти все были гораздо привлекательнее внешне. Но женщине не всегда этого достаточно. В ее жизни наступил момент, когда она начала нуждаться в большем. Власть – вот что влекло Марию Престон. Ее любовник был человеком влиятельным. Могущественным. Не чета Эндрю.

Бедный Энди. Он оказался неплохим мужем. Последние два года даже стал делать деньги, способные обеспечить Марии тот образ жизни, которого она заслуживала. Все это время она считала, что ей необходимо только богатство. Но теперь, получив его, она заскучала. И Энди ей наскучил – как муж, как любовник, как человек. Теперь она осознала: сколько бы денег ни получал Энди, по сути он всегда останется простым бухгалтером. И пока она с ним, всегда будет только женой бухгалтера. Мария Кармин! Жена бухгалтера!

Бред какой-то! Да еще оскорбительный! Удивительно только, что она так долго этого не замечала! Такую свободную натуру, как Мария, нельзя сковать узами брака подобно остальным простым смертным! Все равно что заморозить вулкан или затопить пустыню!

Накладывая новый слой ярко-красной помады от Диора, Мария раздумывала о своей судьбе.

«Я рождена, чтобы быть женой великого человека. Его музой».

Теперь наконец ее мечта сбудется.

Она сообразила, как сделать, чтобы любовник бросил жену, освободился от груза прежней семьи и уехал с ней. Мария, с ее блестящим умом, решила все проблемы. Она бросит Эндрю и начнет все заново. Когда она на прошлой неделе изложила свой план, любовник пришел в восторг. И все еще возбужденно толковал о нем во время последней встречи, занимаясь любовью со страстным пылом, неожиданным даже для него.

Мария снова улыбнулась собственному отражению в зеркале заднего обзора и рассмеялась.

– Ты не просто хорошенькое личико!

Она возвращалась в город из Сэг-Харбора. Выбраться оттуда было нелегко: дорога занимала два часа в обычное время, три – в час пик. Но любовник Марии не мог рисковать, появляясь с ней на Манхэттене, и, кроме того, отель «Американ» на Мейн-стрит, с его белым портиком и жизнерадостными полосатыми маркизами, был таким элегантным, очаровательным, что поездка того стоила.

Свернув на Скатл-Хоул-роуд, Мария заметила впереди кондитерскую «Нэнси», одно из своих любимых заведений, в витрине которого соблазнительно теснились кексы в гофрированных формочках. После секса у нее всегда хороший аппетит. Почему бы нет?

Подкатив к обочине, она выключила зажигание и, весело напевая, открыла дверцу машины.

Нэнси Робертсон была на кухне, когда раздался взрыв. Женщина с заколотившимся сердцем вбежала в кондитерскую. Слава Богу, там никого не было! Помещение было разрушено, витринные стекла разбиты, острые осколки стекла, измазанные кремом, прилипли к стенам.

На улице горело то, что осталось от «бентли» Марии Престон: груда исковерканного металла.

Митч Коннорс играл с дочерью на детской площадке. Его первый выходной за много месяцев. Правда, Хелен не слишком хотела отпускать с ним дочь:

– Ты не имеешь права появляться в ее жизни и исчезать, когда тебе заблагорассудится! Ты хоть представляешь, как она расстроилась, когда ты не пришел на школьный спектакль? Даже не потрудился позвонить и извиниться!

Чувство собственной вины заставило Митча огрызнуться:

– Объяснить? Что именно? Я работаю, Хелен. И плачу за крыши над нашими головами. Кроме того, я не спрашивал у тебя разрешения повидаться с дочерью! Это мой выходной.

Теперь, наблюдая, как Селеста болтает худенькими ножками, раскачиваясь на качелях, Митч сожалел о том, что вышел из себя. Он больше не любил Хелен, но не мог отрицать, что мать она прекрасная. А вот из него вышел дерьмовый отец. Он привык говорить, что занимается дочерью, но все это было чистым враньем! Митч любил Селесту, но, по правде говоря, едва ее знал. Даже не видя дочку неделями, он не мог лишний раз отпроситься с работы.

И постоянно думал о Грейс Брукштайн: где ее держат, и как, во имя всего святого, он собирается сдержать данное ей обещание? Никто не хотел слушать его версий о том, что в действительности случилось с Ленни Брукштайном. Два дня назад Дюбре прямо сказал:

– Оставьте это, Митч. Вы хороший детектив, но слишком близко принимаете это дело к сердцу. У меня для вас новое дело. Убийство подростка. Бродяги. Никаких улик. Прямо для вас создано.

– Не могли бы вы дать его кому-то еще? Мне нужно еще немного времени, чтобы во всем разобраться. Максимум пара недель.

– Нет, я не могу дать его кому-то еще. Вам пока еще не позволено самому выбирать задания, Митч. Прямо сейчас вы приступаете к работе по раскрытию убийства Брейди. И если я узнаю, что вы потратили хотя бы минуту служебного времени на это брукштайновское дерьмо, поверьте: вышвырну вас так быстро, что опомниться не успеете. И повторять не буду. Бросьте это дело!

«Бросьте это дело.

Забудьте обо мне».

Еще чуть-чуть, и кто-нибудь запретит ему выдыхать углекислый газ или спать с закрытыми глазами!

Зазвонил сотовый. Карл, коллега и приятель.

– Там где ты сейчас, есть телевизор?

– Нет, а что?

– На Лонг-Айленде взорвали машину. Похоже, работа мафии. Жертва – жена одного парня из «Кворума», о котором ты все время говоришь. Престон.

Митч перестал толкать качели.

– Мария Престон?

– Папочка! Выше! – пискнула Селеста.

– Она мертва?

– Еще как! От нее вообще ничего не осталось.

– Пааааапочка!

– Найди телевизор, старина. По всем каналам передают только это.

Митч повесил трубку и припустился к машине. Нужно добраться до ближайшего бара, где есть телевизор.

– Сэр! – окликнула его какая-то женщина. – Извините, сэр!

Митч обернулся.

Женщина показала на Селесту, одиноко сидевшую на качелях. Митч совершенно забыл о дочери.

Джон Мерривейл опаздывал. Он ненавидел опаздывать. Вбежав в офис, уселся и принялся открывать ящики письменного стола в ожидании, пока загрузится компьютер.

– Вы в порядке, Джон? – спросил Гарри Бейн, просунув голову в дверь.

– В п-полном, спасибо. Простите, что опоздал. Но реп-портеры гоняются за мной, требуя заявления н-насчет Марии Престон.

– Бедная женщина. Ужасный конец. Полагаю, можно было бы ожидать взрывов в Бейруте или секторе Газа. Не в Сэг-Харборе. Она была вашей приятельницей, не так ли?

– Не совсем, – с раздражением бросил Джон. – Ее муж был м-моим коллегой. Но стоит папарацци услышать слово «Кворум», и они тут же бегут ко мне. Я желаю одного: чтобы меня оставили в покое.

Бейн нахмурился. Непонятна отстраненная, равнодушная реакция на такую трагедию. Но разве можно понять, что творится на душе у Мерривейла?

Бейн предпочел не углубляться.

– Собираетесь на Мюстик?

– Разумеется.

Следователи обнаружили, что один из семейных трастовых фондов Брукштайна сделал несколько выплат некоему финансисту по имени Джейкоб Рис. ФБР интересовало, что сталось с этими деньгами. Но до сих пор нью-йоркские бизнес-менеджеры мистера Риса наотрез отказывались сотрудничать. Мерривейл собирался нанести неожиданный визит на Мюстик, поместье великого человека. Особняк находился меньше чем в миле от реквизированного дома Ленни, и эти двое однажды отдыхали вместе.

– Полагаю, если тратишь годы, гоняясь за пропавшими деньгами, приходится бывать и в местечках похуже.

– Уж это точно, – вымучил улыбку Джон.

– Как по-вашему, сколько времени придется там пробыть?

– Надеюсь, день-другой, не больше. Но если Джейк откажется сразу меня принять…

– Если понадобится помощь, вы знаете, где меня найти, – кивнул Бейн и направился к своему кабинету. Мерривейл облегченно вздохнул.

«Теперь ты обеими ногами стоишь на твердой почве, Джон. Худшее позади».

Наконец-то все улаживается. Грейс снова за решеткой. Уже пошли слухи, что Бюро надоело выбрасывать честные деньги, чтобы найти ворованные, и что подразделение Гарри Бейна, занимающееся «Кворумом», скоро будет распущено. На прошлой неделе Джон пережил ужасные минуты паники, когда перспектива разоблачения вдруг замаячила с совершенно неожиданной стороны. Но теперь и этому был положен конец.

Через несколько дней он сядет в самолет.

Наконец-то.

Дело об убийстве Марии Престон отдали старому сопернику Митча, работавшему в том же участке, грузному многодетному Доналду Фоку. Из-за лысины в венчике белых волос, огромного брюха и густой седеющей бороды его прозвали Санта. Впрочем, дела, которыми занимался Дон, веселыми не назовешь. Он специализировался на мафиозно-гангстерских убийствах.

– Пресса вовсю кричит о терроризме, подстегивая интерес публики, – сказал он Митчу. – Чушь собачья. Если это терроризм, то я Долли Партон. Это не «Аль-Каида». Это Аль Капоне. На всем этом деле крупными буквами написано «МАФИЯ».

– Почему ты так уверен?

Дон задумчиво прищурился:

– Опыт. А почему ты интересуешься? Это не твое расследование, Коннорс.

– А если это не мафия? Вдруг Мария Престон что-то знала? Возможно, что-то о «Кворуме». Достаточно важное, чтобы ее убрали.

– Мы проверили, – отмахнулся Дон. – Ее убийство не имеет ничего общего с «Кворумом». Определенно. Орудие убийства – взрывное устройство. Не нож и не пистолет. Классический стиль мафии.

– Знаешь, кто изобрел автомобильные взрывные устройства, Дон?

Фок закатил глаза.

– У меня нет времени для уроков истории. Мне нужно раскрыть убийство. Прошу извинить…

– Это был парень по имени Буда. Марио Буда. Итальянский анархист. В тысяча девятьсот двадцатом.

– Что я тебе говорил? Итальянец!

– Был жаркий день сентября…

– Иисусе, Митч!

– …этот парень, Буда, поставил лошадь с фургоном на углу Уолл-стрит и Бродвея, напротив офиса Джей-Пи Моргана. Сам смешался с толпой. В двенадцать часов все банкиры идут на ленч, верно? И слышно, как звонят колокола Тринити-Черч.

– Оочень поэтично.

– И тут бумммм! – лошадь вместе с фургоном разрывает на части. Кошмар, ужас, хаос, повсюду мертвые тела, осколки, обломки. Прямо на Уолл-стрит. Тысяча девятьсот двадцатый. Сорок убитых, двести раненых. За исключением самого старика Джей-Пи. Собственно говоря, покушались на него, но он в то время был в Шотландии.

Дон Фок терпел достаточно долго.

– И к чему ты клонишь, Митч?

– Автомобильное взрывное устройство было изобретено невежественным иммигрантом-одиночкой, ненавидевшим богатых банкиров с Уолл-стрит.

– И?..

– Все произошло около ста лет назад, но принцип тот же самый. Почему это обязательно должна быть мафия? Любой идиот, затаивший зло, мог подсунуть бомбу в эту машину. Какой-нибудь псих в своем воспаленном мозгу ассоциировал Марию с «Кворумом» или Ленни Брукштайном.

– Дюбре прав, – рассмеялся Дон. – Ты действительно одержим. Это не имеет ни малейшего отношения к Ленни Брукштайну. Думаю, тебе нужно прилечь и вызвать врача.

– Я хочу допросить Эндрю Престона.

Доналд наконец вышел из себя.

– Только через мой труп. А теперь послушай, Коннорс, мать твою… держись подальше от моего дела. Я вполне серьезно.

– Но почему, Дон? Боишься, что я могу наткнуться на что-то неподходящее?

– Если подойдешь к Престону ближе чем на десять миль, я поговорю с Дюбре, и тот выбросит твою задницу на холод! Забудь.

«Забудь…»

Митч чувствовал себя непослушным лабрадором, схватившим чужую кость.

Выйдя от Фока, он прямиком направился к машине.

Прошел месяц с тех пор, как Митч в последний раз был в квартире Престонов – огромных апартаментах с пятью спальнями, в стильном, ухоженном здании. Его самого удивило то, как мало поразил его вид этой роскоши. Все здесь было каким-то безликим, от невыразительной улицы до традиционно-элегантного кремового с коричневым дизайна интерьера. Странно, что, имея кучу денег, люди тратят их на нечто столь… благополучно-заурядное.

Мария Престон раздражала его. Митч ненавидел особ с повадками звезд. Никакой естественности. Сплошь театральные жесты!

Но по крайней мере в ней была энергия. Индивидуальность. Была жизнь. Должно быть, она чувствовала себя погребенной в этой квартире, словно была вырезана из какого-то каталога, заламинирована, на целую вечность прикреплена к кремовому итальянскому дивану и оставлена так гнить…

Дойдя до квартала Престонов, Митч замедлил шаг. Отряд полицейских оттеснял прохожих в сторону, образуя кордон. Митч подъехал одновременно с двумя машинами «скорой» и процессией полицейских машин.

– Что это за цирк? Что происходит? – спросил он, помахав жетоном.

– Муж Марии Престон, сэр.

– А что с ним?

– Похоже, повесился, сэр. Около часа назад. Сейчас его снимают.