Слепящий белый свет окружил ее.

Раздражал.

Резал глаза.

Проникал в самые темные уголки памяти.

Не давал спрятаться.

Она слышала голоса.

Фрэнк Хэммонд:

– Кто-то подставил Ленни. Тот, кто был в курсе дел «Кворума».

Джон Мерривейл:

– Доверься Фрэнку. Д-делай, как он велит, и все будет хорошо. Не волнуйся насчет ФБР – я с ними разберусь.

Свет померк.

Начальник тюрьмы Джеймс Макинтош чувствовал, как по спине ползут капли пота.

Он не сводил глаз с прямой зеленой линии на кардиомониторе.

«Господи, не дай ей умереть!»

Если Грейс Брукштайн умрет, его карьера будет кончена. Прощай, пенсия, мирный уход на покой – все, ради чего он так упорно трудился эти восемь лет.

Никакие его достижения, добрые намерения ни черта не будут стоить.

В этот момент Макинтош ненавидел Грейс, как никого на свете.

Доктора приложили к сердцу Грейс дефибриллятор. Маленькое тельце подскочило, едва не свалившись с кровати. Зеленая линия дрогнула и стала пульсировать в медленном, но равномерном ритме.

– Она вернулась.

Звонок застал главу департамента пенитенциарных учреждений штата Нью-Йорк в гольф-клубе.

– Мне следовало бы уволить вас, Джеймс, – бросил он в трубку. – Не задавая вопросов. Надеюсь, вы это понимаете?

– Да, сэр.

– Если пойдут слухи, что Грейс Брукштайн по нашей вине сумела пронести в камеру острый предмет…

– Знаю, сэр. Больше такого не случится, сэр.

– Чертовски верно, не случится! И объясните, что она делает в крыле А? Мы послали ее в Бедфорд-Хиллз, чтобы защитить от возможных покушений!

Макинтош с трудом сдержал раздражение. Грейс Брукштайн не заслуживала никакой защиты. Подумать только, даже те, кто упек ее в тюрьму, требуют деликатного с ней обращения! Как же его это бесит!

– Когда она поправится, я желаю, чтобы за ней наблюдали двадцать четыре часа в сутки, чтобы не повторилась попытка самоубийства. Все возможное: психотерапия, приличная еда… кстати, где она работает?

Макинтош приготовился выдержать бурю.

– На ферме, сэр. Первая смена.

– Где?!! Вы окончательно потеряли свой гребаный рассудок, Джеймс? Немедленно перевести ее в детский центр, к монахиням! Понятно?! Какие бы чувства вы лично ни питали к ней, отныне в присутствии леди Брукштайн будете ходить на цыпочках. Я достаточно ясно выразился?

– Да, сэр. Предельно ясно.

Грейс проснулась. Боль накатывала волнами.

Первая волна была чисто физической: горячая пульсация в запястьях, сожженное жаждой горло, тупая боль в руке. Тот, кто вставлял иглу в вену, очевидно, делал это в спешке. Грейс не могла пошевелиться, чтобы не ощутить укола. Вокруг расплылся огромный синяк.

Вторая волна была эмоциональной: она пыталась покончить с собой, и, видимо, неудачно. Она не на небесах, со своим дорогим Ленни. Она здесь, в Бедфорд-Хиллз. Вернулась в тот же кошмар.

Депрессия накрыла ее душным облаком.

Именно третья волна тоски и душевной муки заставила Грейс вскочить и рвать на себе волосы, пока вбежавший доктор не ввел ей успокоительное.

И где-то глубоко в отключившемся разуме, между жизнью и смертью, тьмой и рассветом, выплывшая правда схватила ее за горло.

Потому что до нее донесся злобный, самодовольный голос Кэролайн: «Никакой апелляции не будет. Джон не хочет иметь с тобой ничего общего».

Тогда Грейс подумала: «Дело не в Джоне. В тебе. Это ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Ты настроила его против меня».

Теперь она наконец поняла. Кэролайн была всего лишь посланцем.

Джон! Это с самого начала был Джон!

Именно Джон предал Ленни. Предал их обоих. Чем больше Грейс размышляла, тем очевиднее становилось: Джон – единственный человек, близкий к Ленни настолько, чтобы суметь украсть деньги. Когда Комиссия по ценным бумагам и биржам начала проверять «Кворум», Джон, должно быть, запаниковал. Каким-то образом убедил Ленни исключить его из числа партнеров, чтобы ни за что не отвечать, когда обнаружат пропажу. Внезапная гибель Ленни, должно быть, чересчур высоко подняла ставки. Джону всегда грозило разоблачение, но после исчезновения Ленни оно стало неизбежным. Инвесторы «Кворума» потребовали деньги назад, и мошенничество выплыло наружу. Джону было легче легкого переложить вину на Грейс. Она была партнером Ленни. Не Джон. Мало того, безоговорочно доверяла Мерривейлу. Он сделал для этого все. Когда остальные отреклись от нее, Джон остался.

Не потому, что заботился о ней. Потому что хотел утопить ее! И сам контролировать процесс. Наблюдать за расследованием ФБР.

Именно Джон имел дело с полицией, «защищая» Грейс от их вопросов. Именно Джон настоял, чтобы она отказала Кевину Макгуайру и наняла Фрэнка Хэммонда, который настроил всех против нее!

Теперь, когда Грейс надежно упрятали за решетку, Джон умыл руки.

«Даже не хватило храбрости прийти самому. Послал Кэролайн делать за него грязную работу».

Оглядываясь назад, Грейс поражалась собственной наивности. Как униженно она умоляла Джона поверить, что не имела никакого отношения к смене партнеров! Что ничего не знала о том, как Ленни вычеркнул Джона и передал его долю Грейс!

«Как могла я быть такой глупой? Не в его интересах было и дальше оставаться партнером! Иначе его привлекли бы к суду за все, что случилось в «Кворуме». И сейчас Джон сидел бы в тюрьме. Не я».

Но откуда Грейс было знать, что именно Мерривейл виновен во всем. Непонятно, каким образом, но она была уверена – деньги похитил он. И Грейс Брукштайн разоблачит негодяя, даже если на это уйдет остаток ее жизни.

«Я докопаюсь до правды. Клянусь. Расскажу всему миру. Верну честное имя Ленни и себе. Я выберусь из этого ада».

С этой мыслью Грейс заснула.

Гэвин Уильямс чувствовал себя так, словно с головы до ног вывалялся в грязи.

От сознания того, что он находится здесь, в тюрьме, окруженный преступницами, его передергивало. Тот факт, что здесь одни женщины, вызывал еще большее омерзение. Извращение какое-то! Женщины должны быть целомудренными, опрятными и послушными. Порядочными и любящими.

Как его мать.

Мать Гэвина обожала сына. «Ты такой красивый, – твердила она. – Самый умный. Сможешь достигнуть всего, чего захочешь».

Гэвин бросился в туалет и в третий раз вымыл руки почти кипятком, держа их под обжигающей струей, пока не покраснела кожа.

Все женщины должны походить на его мать. Но к сожалению, в реальном мире они были алчными, грязными сучками, шлюхами, желавшими спать только с богатыми и сильными мира сего. Типами из страховых фондов, миллиардерами вроде Ленни Брукштайна, всю жизнь буквально утопавшими в «кисках».

Как же страстно Гэвин Уильямс ненавидел этих людей с их дорогими машинами, любовницами-моделями, пляжными домиками и личными самолетами! Он, Гэвин Уильямс, лучше, чем все Ленни Брукштайны этого мира. Он, неподкупный патриот, Робеспьер наших дней! Революционер, принесший в Америку правосудие!

«Я – меч закона.

Господь всемогущий говорит: “Я накажу их. Молодые умрут, их сыновья и дочери будут голодать. Никто из заговорщиков не выживет, ибо я принесу им несчастье…”»

– Мистер Уильямс?

Гэвин стоял в коридоре тюремного лазарета. Хорошенькая молодая сестра смотрела на него как-то странно.

– Да, в чем дело?

– Миссис Брукштайн очнулась. Можете с ней поговорить.

Уильямс был уверен, что Грейс Брукштайн держит ключ к тайне украденных из «Кворума» денег. Остальные члены команды уже не надеялись на нее как на потенциального свидетеля.

«Забудь о Грейс, Гэвин, – советовал Гарри Бейн. – Это тупик. Будь у нее что сказать, давно бы призналась».

Но Гэвин не мог забыть о Грейс. Лицо грязной шлюхи преследовало его в снах. Голос издевательски звучал в ушах долгими днями, проводимыми над запутанными документами: бумажным следом, оставленным Ленни.

«Я знаю, – смеялась она, – знаю, где деньги. А ты – нет!»

Пресса постоянно сравнивала аферу «Кворума» с делом Мэдоффа, хотя сходства не было ни малейшего. Всякий, у кого в голове была хоть капля мозгов, сразу мог понять, что Мэдофф – выстроивший «пирамиду» мошенник. У него было только две модели обогащения: втереться в коммерческие банки либо схема Понзи. Учитывая тот факт, что ни один банк не хотел иметь дела с Мэдоффом, оставалась схема Понзи.

С «Кворумом» дело обстояло иначе. Люди хотели иметь дело с Ленни Брукштайном. На Уолл-стрит не было фирмы, которая раскусила бы парня. Его никогда не коснулась и тень скандала.

Пропавшие миллиарды «Кворума» не были плодом воображения некоего изобретательного бухгалтера. Деньги были вполне реальными. Но Брукштайн держал в тайне свои сделки, уничтожал свидетельства перевода денег на Бермуды и Каймановы острова, и было практически невозможно проследить их путь, особенно если вы не были «своим».

Услышав о том, что Грейс Брукштайн пыталась покончить с собой, Гэвин понял, что такую возможность упустить нельзя. Сейчас, как и во время последнего допроса в морге, женщина слаба и уязвима. Но на сей раз рядом не будет адвоката, чтобы ее защитить. Никаких телефонных звонков. Никаких средств уклониться.

На этот раз он выдавит из нее правду. Даже если ее этой правдой вырвет.

Для сегодняшнего допроса Гэвин оделся как обычно: черный костюм и галстук, короткие седые волосы аккуратно зачесаны на пробор, черные ботинки начищены так, что в них можно смотреться как в зеркало.

Дисциплина – вот главный в жизни принцип. Дисциплина и власть. Гэвин Уильямс заставит Грейс Брукштайн уважать закон. Он должен подчинить заблудшую своей воле и показать Гарри Бейну, своему так называемому боссу, что тот – близорукий болван.

При виде Уильямса зрачки Грейс расширились от страха.

Тот улыбнулся.

Ее ужас возбуждал его.

«И снова здравствуйте, дорогая моя».

Она действительно казалась обессиленной, особенно в широкой ночной сорочке, где терялось ее маленькое тело. Сейчас преступница походила на призрак или струйку дыма.

– Что вы хотите?

– Я пришел, чтобы заключить с вами сделку.

– Сделку?

«Да, сделку, алчная ты сука! И не притворяйся, будто не поняла! Ты продажна, как ад. И в один прекрасный день сгоришь в аду».

– От этой сделки вы не откажетесь. Процедура проста. Вы называете мне три банковских счета. Все банки находятся в Швейцарии. И вам известны.

Грейс покачала головой – она не знала никаких счетов. Разве они не выяснили все в последний раз?

– А за это я позабочусь, чтобы вас перевели в психиатрическую лечебницу.

– Психиатрическую? Но я не сумасшедшая!

– Уверяю вас, отбывать срок в тюремных лечебницах значительно легче, чем в таких заведениях, как это. Номера счетов, пожалуйста.

Он протянул Грейс листок бумаги с логотипом «Креди Сюисс». Грейс взглянула на чиновника, вздохнула и закрыла глаза. Ей дали снотворное, и лекарство начало действовать. Как бы она ни боялась этого человека, приходилось прилагать все усилия, чтобы не заснуть.

– Джон Мерривейл, – прохрипела она. – Это Джон Мерривейл! Он взял деньги! И знает, где они. Спросите у него.

Гэвин прищурился.

Типично женское поведение – пытаться свалить вину на другого. В точности как Ева винила змея, когда загрязнила мир своим грехом! Каким же глупцом она его считает! Или думает, что ФБР не проверило Мерривейла вместе с остальными служащими «Кворума»?

– Со мной эти игры не проходят, миссис Брукштайн. Мне нужны номера счетов.

Грейс уже хотела объясниться, но вдруг подумала: «Какой смысл? Он не станет слушать, этот безумец. Если кто-то и нуждается в лечении, так это он».

– Хотите заполучить еще больше? – Гэвина буквально трясло от ярости. – Так вот, вы ничего не получите. Ясно? Ничего!

Грейс поискала глазами сестру, но той не было в палате.

«Мы одни с этим психом».

– Никакой апелляции. Никакой амнистии. Либо лечебница, либо вы умрете в этой тюрьме. Умрете! Немедленно назовите номера счетов.

– Я уже говорила. Я ничего не знаю.

Измученная Грейс упала на подушки. Сознание медленно уплывало. Сон окутывал ее.

Гэвин увидел, как ее глаза коротко блеснули, прежде чем закрыться.

«Какая тонкая шея! Такая хрупкая! Как ивовая веточка! Я мог бы протянуть руки и сломать ее. Так просто. Сжать лживое горло и раздавить спрятавшегося там дьявола».

В палате не было других пациентов. Сестра вышла. Он и Грейс остались наедине.

«Никто не узнает. Я могу сделать это за одно мгновение. Уничтожить порок. Очистить преступницу от греха». Уильямс словно в трансе вытянул руку, сжимая и разжимая длинные костлявые пальцы. Воображая, как горло Грейси сминается под его пальцами. И почувствовал, как растет возбуждение.

– Я знаю, о чем вы думаете.

Голос сестры заставил его подскочить на стуле.

– Ваши пальцы. Я знаю, о чем вы думаете.

Гэвин молчал.

– Вы – заядлый курильщик, верно? Со мной было то же самое, когда я бросила. Никогда не перестаешь думать об этом, верно? Ни на минуту.

До Гэвина не сразу дошел смысл ее слов.

«Она считает, что я держу воображаемую сигарету!»

Словно он, Гэвин Уильямс, так слаб, чтобы поддаться низменному пристрастию!

– Вы совершенно правы – никогда, – с улыбкой ответил он.

– Поверьте, я так вас понимаю! – чирикала сестра. – Все равно как не можешь почесать там, где чешется. Если вам невмоготу, можете выйти во двор.

Уильямс осторожно вытащил из пальцев Грейс листок с логотипом швейцарского банка.

– Спасибо. Я потерплю.

Но он солгал. Терпеть не было сил. Мало того, он был в отчаянии.

Через две недели Грейс возвратили в ту же камеру. Макинтош намеревался перевести ее на менее строгий режим, в крыло С и ту первую камеру, где сидели латиноамериканки, но Грейс так разволновалась, что психиатр порекомендовал не перечить заключенной. Начальник тюрьмы озадаченно нахмурился:

– Кора Баддс напала на нее. Она одна из самых буйных заключенных! С какой стати Грейс понадобилось вернуться туда же?

Психиатр пожал плечами:

– Знакомое окружение?

Джеймс Макинтош в который раз убедился, что женская логика ему недоступна.

Остальные заключенные рассудили проще:

– Неудивительно, что Кора и Карен так возбудились! Слышали? Грейс возвращается! Похоже, леди, устричный бар вновь открывается!

На самом деле Кора встретила Грейс на удивление равнодушно. Потому что в Грейс кое-что изменилось. Исчезли страх и настороженность. Их место заняли спокойствие и уверенность в себе.

– Значит, выкарабкалась?

– Выкарабкалась, – коротко отозвалась Грейс.

Карен была радушнее. Порывисто обняла сокамерницу, прижала к себе:

– Почему ты не поговорила со мной, если уж все было так плохо? Рассказала бы. Я бы сумела помочь.

Карен не знала, что влекло ее к Грейс Брукштайн. Возможно, некое внутреннее упрямство. Грейс была козлом отпущения, парией, изгоем, ненавидимой равно как тюремщиками, так и заключенными. Карен бесил стадный инстинкт. Кроме того, она по себе знала, что это такое – быть отверженной, преданной друзьями и родными.

Пристрелив любовника сестры, громилу и насильника, терроризировавшего Лайзу шесть мучительных лет, Карен ожидала, что та ее поддержит. Но вместо этого все набросились на нее, как стая гиен. Лайза разыгрывала скорбящую вдову.

«У нас были проблемы, но я любила Билли, – твердила она. И даже свидетельствовала против Карен на суде. Утверждала, что сестра – особа буйная, несдержанная, объявившая вендетту мужчинам. Намекнула, что Карен действовала не из сестринского сострадания, а из-за того, что Билли ее отверг. – Карен всегда хотела Билла. Я это видела. Но Билли она не интересовала».

Прокурор изменил статью с неумышленного убийства на убийство при отягчающих обстоятельствах.

Карен не пожелала больше видеть родных.

Но ее привязанность к Грейс Брукштайн имела более глубокие корни, чем общее несчастье.

Лайза была права в одном: Карен не слишком жаловала мужчин. Коротышки с мерзкими мордами хорьков, вроде Билли, никогда ее не привлекали. А вот невинные хрупкие блондинки, как Грейс Брукштайн, с широко поставленными глазами, тонкими гибкими руками, стройными ножками гимнастки, нежной кожей и россыпью золотистых веснушек на переносице – совсем другое дело!

Карен Уиллис была далека от стереотипных тюремных активных лесбиянок как небо от земли. От шуточек типа «устричного бара» ее тошнило. Она не собиралась ни к чему принуждать Грейс. Очевидно, Грейс не имела подобных пристрастий и погружена в свою скорбь.

К сожалению, это не меняло того факта, что Карен Уиллис влюбилась в Грейс. Услышав, что сокамерница попыталась покончить с собой, Карен едва не потеряла рассудок. Когда ей сказали, что Грейс выживет, разразилась слезами облегчения.

Грейс тоже обняла подругу.

– Ты ничем не смогла бы помочь, Карен. Тогда – нет. Но возможно, сейчас сумеешь.

– Как? Только скажи, Грейс. Я все для тебя сделаю.

– Я знаю, кто подставил меня и мужа. Не знаю только, каким образом он это сделал. Мне нужны улики. Доказательства. И я понятия не имею, откуда начать.

Лицо Карен озарилось улыбкой.

Что, если она действительно сумеет помочь Грейс?

– У меня идея.

Дэйви Баккола взглянул на часы и потопал ногами, стараясь согреться.

«Должно быть, я спятил, если ищу ветра в поле в таком Богом забытом месте. Не нужно было слушать Карен!»

Дэйви был высоким, смуглым, и если его нельзя было назвать красивым, то, несомненно, выглядел он лучше, чем большинство людей его профессии. Оливковая кожа с легкими следами юношеских угрей, умные зеленовато-карие глаза и мужественные черты лица, на котором доминировал орлиный нос, придававший мачо хищный вид. Женщины липли к нему, как мухи на мед. Вернее, липли, пока он не приводил их домой в убогую квартирку в Такахо, которую все еще делил с матерью, или заезжал за ними в двенадцатилетней «хонде-аккорд», той самой машине, которую водил еще в школе.

Частный сыск был интересной работой. Опасной и волнующей. Но никого еще не обогатившей. Не то что в сериале «Частный детектив».

Дэйви едва ли не с детства был по уши влюблен в Карен Уиллис. Как же он горевал, когда ее посадили, а семья от нее отвернулась! То дерьмо, которое она прикончила, само напрашивалось на такой конец. Но Дэйви подписался на это дело не ради Карен. Ради себя. Он хотел денег, вот что. А у Грейс Брукштайн деньги были.

Наконец тюремные ворота открылись, и охрана начала проверку посетителей. Дэйви посещал бесчисленное количество подобных учреждений, и знал порядки. Пальто и туфли – прочь, драгоценности сдать. Сканер, детектор металлов. Собаки. Все как в аэропорту, только без багажа и магазинов дьюти-фри. Зато здесь интереснее наблюдать за людьми. Сразу можно было узнать мамаш по устало опущенным плечам, выражению обреченности и лицам, состарившимся от многих лет боли и безысходности. Мужья все обрюзгшие, длинноволосые: явные признаки наркомании. Но мужчин в очереди было очень мало. В основном женщины и дети, преодолевшие холод долгого путешествия в Бедфорд-Хиллз в надежде сохранить семью.

«Женщины менее эгоистичны, чем мужчины, – подумал Дэйви. – Но и куда более хитры. Мужчины лгут, когда не могут иначе. Женщины – ради развлечения».

Он выслушает Грейс Брукштайн. Но ни одно слово не примет на веру.

Дэйви вошел в комнату для посетителей и уселся за деревянный стол. Напротив примостилась тощая девчонка.

– Думаю, вы ошиблись комнатой, – вежливо заметил Дэйви. – Я жду миссис Брукштайн.

Девчонка улыбнулась:

– Я Грейс Брукштайн. Как поживаете, мистер Баккола?

Дэйви пожал ей руку, стараясь скрыть, как шокирован.

– Спасибо, хорошо.

«Иисусе милостивый! Что с ней стряслось? Она ведь пробыла здесь не больше месяца!»

Грейс Брукштайн, которую он ожидал увидеть, была укутанной в меха стервочкой из зала суда, гламурной, ухоженной, увешанной бриллиантами, с презрением смотревшей на окружающих. Этой же девчонке на вид было лет четырнадцать: коротко стриженные волосы и бледное лицо уличного мальчишки, сломанный нос, черные тени под глазами. Судя по виду, она все это время ничего не ела. Крошечная фигурка утопала в оранжевом спортивном костюме не по росту. Пожимая руку, Дэйви заметил, что у нее почти прозрачная кожа.

– Карен сказала, что вы нуждаетесь в помощи.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне доказать, что Джон Мерривейл подставил меня и моего мужа. – Грейс начала с главного.

А вот об этом Карен ничего не говорила.

«Она просит, чтобы ты кое-что для нее накопал» – вот ее точные слова. И ничего о том, что Грейс Брукштайн – гребаная дура с тараканами в башке, убедившая себя, что ее старика подставили. Каждая собака в стране знала, что Ленни Брукштайн – такая же фальшивка, как трехдолларовая банкнота.

«Джон Мерривейл? Второй человек в «Кворуме»? Тот парень, который согласился сотрудничать с ФБР?»

Грейс, похоже, прочитала мысли частного сыщика.

– Понимаю ваш скептицизм, – кивнула она, – и не жду, что вы мне поверите. Я всего лишь прошу вас разобраться кое в чем. Сама я часами просиживаю в библиотеке, пытаясь хотя бы до чего-то докопаться, но, как вы понимаете, мои возможности сильно ограничены.

– Послушайте, миссис Брукштайн…

– Грейс.

– Послушайте, Грейс, я и рад бы вам помочь, но, откровенно говоря, ФБР прочесало финансовые документы «Кворума» частым гребнем. Если и были какие-то доказательства того, что Мерривейл подставил вашего мужа, неужели воображаете, будто их бы не нашли?

– Это вовсе не обязательно, тем более что они ему доверяют. Джон сотрудничает с ФБР, мистер Баккола. Член команды, ведущей расследование. Неужели не понимаете? Он убедил ФБР, что стал одним из них. Поверьте, Джон Мерривейл умеет внушить доверие!

– Внушить доверие – дело одно. А вот спереть семьдесят пять миллиардов долларов и упрятать туда, где никто, ни комиссия, ни самые сообразительные умы в Бюро, не может их разыскать… многие посчитали бы это невозможным.

Грейс улыбнулась:

– По-моему, именно так мой адвокат и сказал присяжным. И вот я здесь.

Дэйви улыбнулся в ответ. «Туше!»

– Я в жизни не читала банковских документов. Мистер Мерривейл – финансовый гений. Если я могла украсть деньги, то это и ему под силу. Не так ли?

«Черт, я недооценил ее. Девочка не рехнулась, нет. Возможно, просто ошибается? Но дурой ее не назовешь».

– Хорошо, миссис Брукштайн. Попробую что-нибудь накопать. Но предупреждаю, что не верю в преждевременные выводы. Это противоречит моим убеждениям.

– Понимаю.

– Если я берусь за дело, то стараюсь быть непредубежденным. Я ищу правду, и то, что найду, может вам не понравиться.

– Я готова рискнуть.

– И вам нужно знать еще вот что: все это требует времени. Дело сложное. Информацией владеют сразу три источника: ФБР, полиция и Комиссия по ценным бумагам и биржам. Везде имеются люди, которые согласятся со мной поговорить, но не ждите быстрых результатов.

Грейс, горько усмехнувшись, оглядела стены клетушки.

– Время – единственное, что у меня осталось, мистер Баккола. Я никуда не тороплюсь.

– Куда ты, милый? Вернись в постель!

Гарри Бейн жадно оглядел распростертое на простынях роскошное обнаженное тело жены и перевел глаза на часы.

«Шесть утра. Гребаный «Кворум»!»

– Не могу. В семь совещание бригады.

– Скажи, что заболел…

– Невозможно. Это я всех собираю.

Вся Америка ненавидела Ленни Брукштайна. Но в этот момент Гарри Бейн готов был его разорвать… если бы тот не был уже мертв.

Приняв дело, Бейн рассудил, что сумеет перехитрить такого уличного драчуна, как Брукштайн. Скрыть семьдесят пять миллиардов невероятно сложно. Все равно что запрятать целую страну. «Простите, вы не видели Гватемалу? В июне прошлого года какой-то еврей из Куинса – он уже погиб – сунул ее незнамо куда…»

Конечно, он найдет деньги. Разве можно не найти?

И вот прошел почти год – и ничего! Бригада Гарри Бейна на время расследования обосновалась в старом офисе «Кворума». С помощью Джона Мерривейла следователи потратили миллионы долларов, выискивая следы по всему миру от Нью-Йорка до Большого Каймана, от Парижа до Сингапура. Вместе они налетали больше воздушных миль, чем стая канадских гусей, проводя тысячи допросов и изымая бесчисленные банковские отчеты. Похоже, были учтены даже походы Брукштайна в туалет.

И ни чертова цента пропавших миллиардов…

Неудачи не были следствием бездействия ФБР. Пусть у Гэвина явно поехала крыша, но нельзя было не заметить, что парень предан делу. Насколько было известно Бейну, у Гэвина вообще не было личной жизни – ни друзей, ни семьи. Он жил и дышал делом «Кворума», с рвением гончей скрупулезно шел по оставленному Ленни бесконечному бумажному следу, скорее походившему на замкнутый круг.

Был еще и Джон Мерривейл. Бесценное приобретение ФБР. Инсайдер, согласившийся сотрудничать… Джон тоже был странной птицей. Застенчивый, немногословный, замкнутый до такой степени, что напоминал аутиста, этот парень до сих пор едва не рыдал при упоминании имени Ленни. Сначала Гарри считал, что Джон сам мог совершать хищения, но чем больше узнавал о деловых методах Ленни, тем меньше подозревал Мерривейла, Престона, любого из служащих. Ленни был настолько скрытным, что в этом мог дать ЦРУ сто очков вперед. Подумать только, вечно окруженный людьми Брукштайн никому не доверял. Никому, кроме жены.

Ходили слухи, что Мерривейл несчастлив в семейной жизни. Гарри Бейн встречался с Кэролайн, и поэтому ничуть не удивился. Эта стерва, должно быть, надевала в постель туфли на шпильках и брала с собой хлыст. Не говоря уже о мундире гестапо. Неудивительно, что Джон часами пропадал на работе. Гарри на его месте сделал бы то же самое… будь он женат на мадам Девятихвостой Плетке.

– О’кей, парни. Что у нас есть?

Члены элитной группы агентов ФБР, входившие в состав следовательской бригады, уныло уставились на босса.

– Гэвин подумывает снова отправиться в Бедфорд-Хиллз, верно, Гэвин? – начал какой-то шутник. – Воспользуется своей легендарной славой дамского угодника, чтобы миссис Б. запела как птичка!

По комнате пронеслись смешки. Одержимость Уильямса идеей «расколоть» Грейс Брукштайн стала предметом подтруниваний. Либо она действительно не знала, где Ленни хранит наличные, либо знала, но решила молчать. Так или иначе, Уильямс поставил на дохлую лошадь, и все, кроме него, это понимали.

Один Гэвин не засмеялся.

– Я не намереваюсь возвращаться в Бедфорд, Стивен, – сообщил он. – Ваши сведения неверны.

– Ваши сведения неверны, – едва слышно передразнил шутник. – Выражается, как гребаный робот!

– И не говори, – согласился коллега уже громче. – Помогите мне Оби-Ван, Брукштайн. Вы моя единственная надежда.

Снова смех.

Гэвин Уильямс оглядел своих так называемых коллег. Как бы ему хотелось голыми руками вырвать сердце у каждого и запихать одно за другим в поганое горло Гарри Бейна, пока тот не задохнется! Чего, спрашивается, веселиться? Все они – часть операции, самой большой и неудачной операции в истории ФБР. Если бы шоу вел он, Гэвин Уильямс, все было бы по-другому.

– Ладно, как насчет поездки в Женеву?

Джон Мерривейл последние три недели провел, расследуя сделку гигантских масштабов, заключенную в 2006 году. След привел к счету в швейцарском банке. Но потом оборвался.

– Гэвин, на сей раз вы поедете с Джоном Мерривейлом. Одна голова хорошо, а две – лучше.

Джон не сумел скрыть удивления. Он и Уильямс обычно работали порознь. Бейн впервые попросил их отправиться в командировку вместе.

– Я в-вполне смогу сп-правиться один, Гарри.

– Знаю. Но на этот раз вы полетите в Женеву вместе.

Отношения Джона и Гэвина претерпели большие изменения, с того времени как Гарри, еще до процесса над Грейс, допрашивал Мерривейла, все больше входя в роль «злого копа». Потребовались месяцы, чтобы убедить не только Бейна, но и всю группу, что он на их стороне, что он – такая же жертва Ленни Брукштайна, как и всякий другой. И Джон медленно, с огромным терпением, благодаря которому была выстроена вся его карьера, завоевал бывших врагов. Он больше не боялся Гарри Бейна. Но в то же время не хотел его обозлить: Джон по-прежнему избегал стычек. И, понимая, что присутствие вечно угрюмого Гэвина Уильямса обязательно испортит поездку в Швейцарию, Джон не стал спорить.

– Нужно поднять дух группы! – заявил Гарри Бейн. – Вытрясайте идеи друг из друга! Мы выйдем из этого тупика!

Джон Мерривейл попытался представить ситуацию, в которой кто-то способен «вытрясти» идею из Гэвина Уильямса. Должно быть, Бейн начал приходить в отчаяние.

Полет из Нью-Йорка был крайне неприятным. Лайнер трясло, и Джон ощущал, как все внутренности переворачиваются. Он нервничал так, что даже попытался завести беседу со своим спутником.

– Конечно, официально мы не можем заставить швейцарцев сотрудничать с нами. Но я знаю кое-кого в «Банк де Женев» и смогу убедить их выйти за пределы дозволенного.

Молчание. Все равно что говорить с покойником.

Гэвин прикрыл глаза.

«Убедить? Выйти за пределы дозволенного? Они преступники, отмывавшие деньги Брукштайна! Их следовало бы растянуть на дыбе, вырвать конечности из суставов, так чтобы вопли были слышны со статуи Свободы».

– Вы бывали в Женеве, Гэвин?

– Нет.

– Прекрасный город. Г-г-горы, озеро. Мы с Ленни любили туда приезжать…

Гэвин натянул маску для сна.

– Спокойной ночи.

Полет продолжался.

Джон Мерривейл заказал номер в «Лез Амур», эксклюзивном пятизвездочном отеле в старой части Женевы. Некогда они съели немало прекрасных обедов в тамошнем знаменитом ресторане, выстроенном в тринадцатом веке и украшенном изящными фресками и шедеврами искусства. Ленни любил говорить, что это все равно как обедать в Сикстинской капелле.

Уильямс отказался присоединиться к финансисту и предпочел более скромный отель «Эден», стоявший на берегу озера. Гэвин выбрал номер, из окон которого не открывался живописный вид. Зато он был ближе к тренажерному залу и бизнес-центру.

– Мы здесь не для того, чтобы развлекаться, – сухо бросил он Джону.

«Боже упаси!»

Джон снова подумал о том, как сильно презирал бы Ленни Гэвина Уильямса. Его угрюмость. Постоянную злобу.

После обеда, гуляя в одиночестве по промерзшим средневековым улочкам Женевы, он представил, насколько веселее они могли бы провести время с Ленни.

– То есть в каком смысле – я не иду?

В это мгновение Гэвин походил на безумца, которому не помешала бы смирительная рубашка. Они с Джоном завтракали в отеле Гэвина, перед встречей со служащими «Банк де Женев».

– У м-меня хорошие отношения с б-банкирами. Он-ни легче доверятся мне, если приду один.

– Доверятся вам?

Уильямс скомкал салфетку в кулаке.

– Именно, – подтвердил Мерривейл. – Банковское дело, особенно в Швейцарии, основано на доверии.

Тут Уильямс буквально осатанел.

«Подумать только, этот тип был правой рукой величайшего вора всех времен и народов! И теперь имеет наглость рассуждать о доверии? Даже после позора «Кворума»? Он так и остался банкиром, а я тут чужой!»

– Не стоит покровительствовать мне, Джон, – отрезал он вслух. – Я писал руководства по швейцарскому банковскому делу.

– Превосходно. В таком случае вы знаете, о чем я говорю.

– Эти люди, с которыми, по вашим словам, у вас прекрасные отношения, отмывали деньги. Они подонки, их доверие ничего не стоит. Я буду присутствовать на совещании, нравится им это или нет.

Джон не смог сдержать мимолетной торжествующей улыбки:

– Боюсь, что нет, Гэвин. Видите ли, я уже все обсудил с Гарри Бейном. Я п-пойду один. Сообщу вам всю информацию, которую из них вытяну. Если вам это не нравится, обратитесь к Гарри.

– Но как я могу обратиться к Гарри? – брызнул слюной Гэвин. – В Нью-Йорке три часа ночи!

– Неужели? – снова улыбнулся Джон. – Какая жалость!

Три дня спустя они вылетели в Штаты.

Джон Мерривейл доложил Бейну: те деньги, которые Ленни перевел в Швейцарию, давно испарились. Некоторые суммы были выплачены инвесторам. Остальные ушли на покупку собственности в Южной Америке. Завтра Уильямсу предстояло вылететь в Боготу. Может, там что-то обнаружится…

Гарри Бейн сжал руками виски.

«Богота! И конца этому нет…»

– Мне очень жаль насчет Женевы, сэр. Я действительно надеялся, что это прорыв!

Гарри Бейн ненавидел это «сэр». Никто, кроме Джона, так к нему не обращался. Он много раз просил Мерривейла сменить официальный тон, но у парня на этот счет явно имелось собственное мнение. Пресмыкательство было его второй натурой. Непонятно, что привлекало такого удивительного человека, как Брукштайн, к этому ничтожеству. Бейн не видел в этом никакого смысла!

– Ничего, Джон, вы сделали все, что могли. Бюро ценит ваши усилия.

– С-спасибо, сэр. Я с-стараюсь.

«Ну да. Мы все стараемся. Только за это призы не выдают. Не в этой жизни».

– Джон, не обидитесь, если я задам нескромный вопрос?

Мерривейл явно растерялся.

– Неужели вас это не волнует?

– Что именно?

– Из-за Брукштайна вы, должно быть, потеряли миллионы, верно? Десятки миллионов?

Джон кивнул.

– Работа всей вашей жизни уничтожена, доброе имя вываляно в грязи. Разве… не знаю… это не подрывает вашу веру в человечество?

– Боюсь… я никогда не имел большой веры в человечество, – улыбнулся Мерривейл.

– Ладно. Тогда в дружбу.

Улыбка мгновенно исчезла.

– Позвольте кое-что сказать насчет дружбы, мистер Бейн. Дружба – это все. Все. Единственное, что им-меет значение в этом мире. Люди могут болтать обо мне все, что хотят. Но с-скажу вам одно: я верный друг.

Он повернулся и ушел.

Гарри Бейн смотрел вслед.

Ему почему-то было не по себе.

А тем временем в одном из отелей Боготы Гэвин Уильямс стоял под холодным душем, с остервенением надраивая себя губкой. До чего же трудно оставаться чистым в этом грязном мире! Колумбия была самым злачным местом во всем мире! Здесь все было пропитано алчностью, заражено коррупцией. Гэвина тошнило от этого.

Яростно натирая свое запачканное тело, Гэвин думал о Мерривейле. В Швейцарии тот его унизил. И конечно, посчитал, что смеется последним. Но Гэвин думал иначе.

Мерривейл унизил не того человека.

Он об этом пожалеет.