– Гнусная ложь, друг мой! – сдвинул густые брови Ржевский. – Кто же на такое пойдет?! Чтоб так вот кувалдой – и за рубль… Ясное дело – за червонец! И ведь какая верткая тварь попалась, насилу загнал.

– Нешто такое возможно?!

Корнет остановил коня. Конная прогулка по угодьям, принадлежащим славному ветерану, перемежалась с лихими гусарскими песнями, которые воспроизвести здесь нет никакой возможности в связи с их лихостью и гусарскостью. Ухоженная лесная тропинка, по которой они скакали, вывела на опушку, за которой простирался широкий луг, видимо, и навеявший юному офицеру этот вопрос.

– Сам-то как думаешь? – ухмыльнулся полковник. И вдруг, рассмеявшись, хлопнул Платона по плечу. – Ладно, не морщи лоб, шучу, конечно. А ты зачем бессмыслицу спрашиваешь, когда сам все понимаешь?

– Так ведь дыма без огня не бывает! У вас так уж точно.

– Да уж, и дыма, и пламени в жизни моей хватало. Не зря ж цвета их в ленте ордена Святого Георгия запечатлены. Того самого, который уж сколько лет ношу, не снимая.

С мухой и кувалдой, понятное дело, небывальщина. Но с червонцем и впрямь как-то случилась у меня забавная история. Вскоре после того, как супостаты вошли в Москву, поспорили мы на оный червонец с моим другом Денисом Давыдовым, что я в древнюю нашу столицу проберусь да с кем-нибудь из старших командиров французских за одним столом отобедаю!

Ржевский подкрутил ус.

– Сказано – сделано. Город я знал недурно, прежде всякий год по нескольку месяцев в первопрестольной живал. Благо, имение дяди моего, бригадира, неподалеку располагалось. Там коня в лесочке припрятал, а сам пробрался на окраину, притаился в саду на дереве, смотрю во все глаза да слушаю в оба уха. Рядом дом господский, у крыльца шум, суета: адъютанты бегают, усиленный караул ходит – явно не фуражиры-обозники в нем стоят. И точно, как в воду глядел. Оказалось, квартирует в этом особняке сам маршал Даву, при Бородинской сече изрядно подраненный! Чую, удача на моей стороне!

Послушал я, разузнал, что к чему, тихо спустился наземь из своего укрытия и стрелой метнулся в один знакомый мещанский дом поблизости. В прежние времена там хозяин зеленым вином приторговывал. На мою удачу жив он оказался и без дела не сидел. Купил я у него за пятак штоф отменного первача, завернул для сохранности в овчину и, совершенно не скрываясь, в лоб, в пики зашагал к тому особняку.

Само собой, патруль французский меня останавливает, смотрит с недоумением и интересуется, что это я здесь делаю и куда направляюсь. Я глаза со значением пучу и на их вопросы отвечаю, дескать, по поручению фельдмаршала Кутузова лично доблестному Луи Николя Даву привез отменное русское лекарство! И кулем своим перед глазами патрульных трясу. Как я и полагал, те рыцарству такому подивились и к маршалу меня провели. Я вошел, во фрунт вытянулся, отрапортовал, как положено, и, протянув бутыль, внятно и подробно объяснил, как сие чудодейственное снадобье употреблять. Даву, уж на что суровый человек был, расчувствовался, поблагодарил, за стол усадил, а в доказательство того, что я не в кустах отсиживался и посылку, как положено, по адресу доставил, вытащил из кармана банкноту в двести пятьдесят франков, широко на ней расписался, мол, дана поручику Дмитрию Ржевскому в Москве такого-то сентября тысяча восемьсот двенадцатого года, и мне протянул. С тем я тут же в обратный путь и отправился. А ну как командование хватится?! Еще надумают чего-нибудь непотребного. Еду и то ли от жары, то ли от волнения чувствую, взмок, будто в баньке попарился. Вижу – речушка. Вода журчит, плещется, так и зовет окунуться. Спешился я, мундир скинул и – бултых в воду! Поплескался чуток, плыву к берегу, вдруг глядь – а там над пожитками моими стоят этак дюжина французских драгун и с интересом за мной наблюдают. Пытаться уплыть? Смысла нет: только начну грести, враги переполошатся, а пуля всяко быстрее летает. Да и в полк этаким болваном, голышом, без коня, без сабли, без формы, возвращаться – позора не оберешься! Денис – тот просто своими шутками изведет, для всей армии посмешищем станешь.

Ну, я, не будь дураком, соображаю быстро, что к чему! Плыву, стало быть, к берегу, выхожу и нагишом, как есть, направляюсь прямо к сержанту, который разъездом тем командовал. Тот даже смешался, оторопел от удивления: отчего это я так смело на него вышагиваю? Стоит, за палаш держится, глазами лупает, и драгуны его тоже не знают, что и предпринять. Ну, оно-то и понятно: есть чему удивляться или уж там завидовать, коли ты не дама. Я замешательство это заметил и говорю, что, мол, за вопросы. Я адъютант самого Кутузова, по его приказу отвозил маршалу Даву послание и теперь возвращаюсь в расположение войск русской армии. А в доказательство сказанного достаю из гусарской ташки подписанную Даву банкноту и сержанту в нос тычу. Тот сразу закивал, дал мне одеться и отрядил пару своих бойцов, чтобы проводили к переднему краю французских позиций.

С тем я, назло врагам и на радость собратьям по оружию, в полк и вернулся, жизнь сохранив и спор выиграв. Правда, червонец свой я не сразу получил: Давыдов как раз партизанить отправился, пришлось его по лесам догонять. Ну да я-то своего не упущу, это уж как бог свят!

Так-то вот, друг мой, помогла мне наполеоновская банк нота и жизнь спасти, и червонец получить! Купюра та и сейчас у меня хранится. Непременно тебе покажу!

А то еще случай был…

– Вот ведь, а еще говорят, что лейб-гусары денег не берут. Выходит, что очень даже берут! – многозначительно изрек корнет Синичкин.

– Э-э-э, брат, подловить меня вздумал? Как сказывал военный наш гений, Александр Васильевич Суворов: «На посту брать нельзя!» А так, отчего же нет? Что ж нам, вовсе, по-твоему, их не касаться? Да и что там деньги! Разве они дождь златой, в лоно Данаи обращенный? Разве в них суть? Как по мне, деньги – все равно что пули. Ежели для поражения цели достаточно одной пули, то сот ню тратить глупо, а ежели нужно сотню потратить – то жалеть пули, или уж рубли, ежели пожелаешь, грех! Тут главное, соображать, как лучше своими боевыми припасами распорядиться. Так ведь и в бою так же.

К примеру, известный тебе романтический поэт, лорд Байрон, не только стихи писал ловко, как никто другой, но и замечательно придумывал, как лучше всего «патроны» в дело употребить. Вот, скажем, история с его учебой в Кембридже…

– Неужели он купил весь колледж?

– Ну это, брат, нет. На такое сумасбродство у него, пожалуй, денег бы не хватило: не шибко богат сей лорд был. Но вот какая история, сказывают, там приключилась…

– …Такие вот дела, друг мой. И я скажу: им еще повезло, учитывая бурную фантазию молодого лорда. Мог бы и тигра приобрести. Или же притащить на кафедру юриспруденции полную шляпу ядовитых змей.

Вот это, братец, высокий стиль! Ни единого лишнего выстрела! Каждая монета – в цель! Многим такому следовало бы поучиться.

– Но ведь это все лишь потому, что англичане привыкли играть по правилам! – вступился за жителей Туманного Альбиона несколько опешивший корнет.

– Да ну? – широко улыбнулся Ржевский, лукаво глядя на собеседника. – Впрочем, англичане и вправду всегда играют по правилам, только частенько меняют правила во время игры. Вспомнилась мне тут одна история о британском короле по прозвищу Генрих Медный Нос. Слышал про такого?

– Не доводилось.

– А зря! Ведь это же знаменитый Генрих Восьмой! Тот самый, у которого треть жен безо всяких фигур речи голову потеряли. Но не о том речь. Всякому благонамеренному человеку известно, что если государь чеканит монету, то эта монета есть единственно верная в стране. Так ведь?

– Как же иначе? – удивился корнет Синичкин.

– А если кто другой или же из другого металла государевы монеты делает, то, стало быть, он фальшивомонетчик и место ему на каторге, а то и на эшафоте.

– Так и есть, – подтвердил Платон.