На следующий день женщины уже не так переживают по поводу вечерней встречи. Они не знают реалий, царящих в этой стране, и того, как эти реалии повлияли на отношения между людьми. Может, сейчас все ссорятся из-за того, что не могут решить: оставаться ли им в известном болоте без шансов на лучшее будущее или рискнуть и постараться что-то изменить. Дорота и Марыся отдают себе отчет, что это чужая проблема, чужая страна, чужой цирк и чужие обезьяны, а потому стараются не обращать внимания на происходящее вокруг. Но им все же неприятно видеть, как знакомые им люди мечутся из угла в угол. Женщины радуются, что приехали сюда, что встретились с Муаидом, Самирой и Хадиджой, но сейчас уже осознали, что выбрали неподходящий момент.

Они выезжают из дома в три. Потеплело настолько, что они решают заехать еще на пляж в Сурман, около Эз-Завии. В большой «Тойоте-Камри» много места, хватает для всей семьи Муаида, состоящей из трех человек, и двух гостей – худеньких женщин.

– Я буду плавать, тетя, смотри, у меня все готово! – Невин, маленькая и худощавая, как и родители, очень взволнована тем, что побывает на пляже и откроет плавательный сезон. – У меня есть круг, шлепанцы, а папа купил мне еще трубку, больши-и-и-е очки и ласты. Видишь, видишь! – Худышка даже подскакивает в своем автомобильном креслице.

– Аббас приехал за Самирой в десять утра, – говорит Наджля. – Я не знаю, хорошая ли это идея, чтобы она провела столько часов на свежем, но прохладном воздухе, особенно на пляже, а тем более купалась в море. Ведь вода еще не очень согрелась, да и ветер холодный! Уже само пребывание на улице для нее риск, а в большом скоплении людей он намного увеличивается. Отдает ли себе кто-то отчет, что любая инфекция в ее случае является угрозой жизни?! – Доктор нервничает и опасается за свою самую близкую сердцу пациентку.

– Не преувеличивай, – спокойно возражает муж. – Ведь она не тяжело больная, двигается, и все у нее функционирует нормально. У нее здоровое и сильное тело. Она попросту в состоянии невесомости, как если бы была немного обкуренная. А так она, слава Богу, лучше выглядит, чем некоторые наркоманы, которых привозили в центр на ферме. В ее случае достаточно только проснуться, а весь организм работает нормально.

Наджля пренебрежительно машет рукой, а девушки на заднем сиденье понимающе смотрят друг на друга. «Снова начинается, – думают они. – Небольшая семейная ссора. А может, вступление к большой буре».

Пляж около Эз-Завии по-прежнему девственный. Не в смысле пустыни, дикого пространства, но с точки зрения инфраструктуры и туристической базы. Там стоит только один рассыпающийся от старости сарайчик, который служит рестораном. Подают в нем в грязных кружках кофе и капучино и в липких стаканах чай и холодные напитки. Тот, кто захочет быстро заиметь амеб, может попробовать гамбургеры или хот-доги. В ведре с застоявшейся и неизвестно как часто меняющейся водой моют овощи, а руки кухарок и кельнеров не моются вообще. Никто и не подумал подвести канализацию к этому месту, значит, о туалете или душе не стоить и мечтать. Светлый мельчайший песок во многих местах покрыт сгнившими остатками еды, памперсами, ржавыми банками и завалами пластиковых бутылок из-под напитков. Мусор высыпается из немногочисленных баков или собирается в большие горы под дюнами на берегу.

– Когда-то мне здесь так нравилось, – грустно говорит Марыся. – Тогда я еще не знала, как должен и может выглядеть пляж. А сейчас это, – она обводит рукой вокруг, – просто меня шокирует и разочаровывает.

– Я говорил, что перемены в нашей красивой, но запущенной и уничтоженной стране окончательны, – кивая, с горечью произносит Муаид.

– Но, по крайней мере, вода прекрасная, чистая и… холодная. – Дорота чуть-чуть касается пальцами ног воды и с визгом подскакивает.

Жителей окрестных деревушек и даже Триполи понаехало сюда целое множество. Конечно, больше всего детей, и они самые шумные. В сравнении с другими малыши Хадиджи и дочка Муаида тихие, как зайцы. Ливийцы проводят уик-энды у моря тем же способом из поколения в поколение. Женщины следят за малышами и готовят холодную еду, а мужчины разжигают небольшой мангал или костер, на котором обычно запекают куски мяса, а иногда овощи. Девочки-подростки, держась за руки и отступая подальше от мальчиков, с визгом вскакивают в воду. Дорота замечает, что на этом общественном деревенском пляже по-прежнему нет ливийских девушек или женщин в сплошных купальниках, не говоря уже о раздельном. Молодые девушки преимущественно в черных леггинсах и широких футболках. После того как они входят в воду, им сразу можно участвовать в конкурсе «Мисс Мокрая Майка». Почти у всех арабок достаточно пышные груди. Парни и молодые мужчины плавают в широких шортах, длинных, до колен, но не видно ни одного в плавках. Неизвестно, может, это самореклама: мол, у них такое большое хозяйство, что не помещается в обычные трусы? Одни девочки в возрасте Навин и немного постарше одеты в смешные разноцветные костюмчики и чувствуют себя свободно. Остальные пловцы достаточно скованны, поэтому в основном тоже только плещутся.

Женщины семьи Салими ведут себя так же, как все другие дамы на пляже. Готовят стол с холодными закусками и фруктами. Основательные мясные блюда они будут есть на ферме у Хадиджи. Женщины достали пластиковые бутылки и бутылочки из огромного переносного холодильника и принялись распаковывать кружки, тарелочки и разные штучки, которые они вытащили из плетеных соломенных кошелок. Еще салфетки, бумажные полотенца, в том числе влажные антибактериальные, – и через минуту два складывающихся столика уже полным-полны. Мужчины тем временем ставят стулья, вбивают в песок разноцветные солнцезащитные зонтики. Теперь можно радоваться пикнику у моря. Все со вздохом облегчения удобно рассаживаются и смотрят на лазурное море, которое на горизонте сливается с голубизной безоблачного неба. Но шум на пляже и окружающая их толпа поминутно отвлекают их внимание.

Инвалидное кресло с Самирой они поставили на соломенную циновку, по которой то и дело кто-то пробегает. Когда без извинений какая-то упитанная девушка своим бедром сильно задевает находящуюся в коме женщину, так что та чуть не падает на землю, все члены семьи подскакивают и просто готовы ее линчевать.

– Что ты вытворяешь, madżnuna! Ты дочь осла или верблюда? – Хадиджа, которая не может сдержать себя, охотно оттаскала бы наглую девчонку за патлы.

– Если ты какая-то важная госпожа, то нужно было ехать на частный пляж или в отель! – выкрикивает хамка, а со стороны входа сразу направляется пара членов семьи и несколько любопытных. – Это пляж для всех!

– Для всех таких хамок, как ты! – Почти пятидесятилетняя женщина не выдерживает дерзости простолюдинки. Перебранка грозит перейти в драку. Обе ее участницы делают пару шагов друг к другу.

– Но, но, но… – Беспечно улыбающийся Аббас встает между женой и деревенской скандалисткой. – Могла бы извиниться, молодая дама, за то, что ударила недееспособного человека, – говорит он, стараясь уладить ситуацию.

– Такие пусть лежат в больнице, а не путаются под ногами у нормальных и здоровых людей!

– Это ты залезла на нашу циновку, кобыла! И ты не совсем здорова, потому что дебилов таковыми не считают! – Обычно спокойный мужчина все же не выдерживает и тоже повышает голос.

Марыся с Доротой стоят сбоку, и им хочется смеяться. С Самирой вообще ничего не случилось, может, выпал локон волос из-под заколки и она немного утратила равновесие. Но она по-прежнему сидит очень спокойная и невозмутимая, смотрит своими пустыми миндалевидными глазами в синюю даль, а над ее головой проносятся хлесткие ругательства. Внезапно среди членов семьи появляется молодой, возможно, двадцатидвухлетний красивый мужчина, хлопает Муаида по плечу. Они вдвоем хватаются за кресло, переносят его на деревянный помост, и Наджля толкает его к машине. Еще один только что прибывший гость пытается поправить циновку, отодвигает в сторону вспотевшую от возбуждения Хадиджу и поддерживающего ее мужа. Чужая деваха раскорячилась, давая понять, что не двинется с места.

– Imszi barra, ты, глупая коза! – парень кричит ей просто в ухо. – Barra hnek!

– Szinu?

Молодой человек улыбается краем губ, спокойно наклоняется, хватает за один угол циновки. Аббас, догадавшись о его замысле, – за второй, и они медленно тянут ее к себе. Удивленная грубиянка вначале переступает с ноги на ногу, но через минуту утрачивает равновесие и с криками и причитаниями приземляется на песок. К семье молодой грубиянки, которая грозно хмурится и начинает выкрикивать проклятия, потрясая при этом кулаками, подключилась группа из десяти несимпатичного вида подростков. Они бегут к ним, размахивая бейсбольными битами и поднимая по дороге камни. Это хулиганье только ищет предлог для ссоры, чтобы не было скучно на пляже. Приезжим не до смеха.

– Я Рашид, младший сын твоей тети. – Молодой человек отряхивает руку, представляясь Марысе. – Лучше отсюда смыться. Эз-Завия и окрестности всегда были опасны, я не знаю, что мать находит в этом месте.

Муаид возвращается с парковки и, видя, насколько опасна ситуация, кричит оставшимся на пляже членам семьи:

– В машину, скорее!

– Невин, убегай! Быстро! – подгоняет он дочку.

Худой и невысокий двоюродный брат несет в руке небольшую дорожную сумку. Не ожидая, пока хулиганы, которые только и ждут случая, чтобы кого-то избить, приступят к делу, он одним движением вытаскивает небольшой удобный автомат Калашникова и выпускает очередь в воздух. Все на пляже задерживают дыхание.

– Извинимся, да? – спрашивает он, наклоняясь над остолбеневшей девахой, осевшей на песок, как мешок с картошкой.

Сейчас у нахалки глаза вылезают из орбит.

– Ну? – торопит он, пиная ее туфлей в толстый зад.

– Afłan, ja ustaz, ja’ani afłan? – едва выдавливает из себя грубиянка, писая при этом от страха в трусы.

– Муаид, я не буду любопытствовать по поводу того, откуда у тебя такие красивые игрушки, но разве это разрешено и безопасно? – спрашивает Аббас с издевкой, когда они, удобно развалившись в плетеных креслах, наслаждались тишиной и спокойствием их с Хадиджой сада. – А если бы у кого-нибудь из них тоже было оружие? Разгорелась бы война, – добавил он с осуждением.

– Поспешили, – признается Хадиджа. – Дали волю нервам из-за какой-то глупой гусыни. – Ваш выпад был чрезвычайно глупым!

Наджля осуждающе смотрит на семью мужа и нежно обнимает маленькую дочь, которая сидит у нее на коленях, измученная днем, проведенным на свежем воздухе.

– С нами были маленькие дети, больная женщина и две иностранки, а вы рисковали их безопасностью из-за глупой ссоры с деревенщиной. Эх вы, ливийцы! – с презрением произносит Наджля.

– У нас нельзя даже немного поссориться: это сразу может грозить смертью или травмой, – шутит Муаид. – Ты права, мы, ливийцы, неисправимы.

По-прежнему веселый, он не относится серьезно к словам женщины.

– Такая вы нация! Живете себе тут в постоянной смертельной опасности. Даже выезд на пляж, который должен быть приятным и расслабляющим, у вас рискованный.

Наджля встает и идет к машине, а все опускают глаза, не желая вмешиваться в ссору с женой родственника.

– Если у вас вспыхнет революция, то камня на камне не останется! Вырежете друг друга, как баранов!

– Ты считаешь, что мы такие примитивные?! – Муаид выпрямляется, разнервничавшись. – Так зачем ты за меня вышла замуж, а? Я – сын этого дикого народа!

– Каждый может совершить ошибку, правда, Дорота? – обращается вдруг Наджля к блондинке, вспоминая ее тяжелую жизнь с членом семьи Салими.

Но Дорота не отвечает, ей очень хочется вернуться домой. Марыся, поджав губы, смотрит на мать.

– Послушайте, давайте успокоимся, а то полностью испортим день.

Рашид подходит к смущенным хозяевам и неловко чувствующим себя гостям.

– Я хочу поездить на лошадках, кто со мной?

Вся детвора вместе с Навин двинулась за родственником.

– Идете со мной? Вы еще ничего не видели, – обращается он к Марысе и Дороте.

– Я присоединюсь к вам. – Хадиджа еще что-то поправила на столе, переложила салаты и пошла за ними.

– Неприятная ситуация и неудачная вылазка, извините, – грустно говорит она женщинам. – А могло бы быть так красиво… Мы не всегда грыземся, как какие-то дикари.

– Ну конечно, не волнуйся, – утешает ее Дорота. – Так получается, когда слишком стараешься.

– Видели, какой красивый сын у меня вырос? – Гордая мать показывает на красавца, который быстро подводит к дощатому забору небольшую лошадку. – И хочет поддерживать со мной отношения, как и его брат Мохамед. Отец не может уже заморочить им голову. Самый младший, Ибрагим, к сожалению, вылитый папочка. Появляется у нас эпизодически и под нажимом. Еще маленьким мальчиком, когда мы развелись, он верил каждому слову моего бывшего и ложь в мой адрес принимал за чистую монету. Что ж, жаль. Но нужно радоваться тому, что имеем, а у меня и в самом деле много всего. Признаться, я уже и не надеялась, что Аллах даст мне столько счастья.

Верующая Хадиджа кладет руку на сердце.

– Сейчас мой первенец должен приехать с женой, им нужно только заскочить к теще, чтобы оставить у нее своего маленького наследника. Тоже хотят побыть хоть минутку в покое. Знаете, что я уже бабушка?! – говорит она радостно.

– Ummi, ummi, szuf! – кричит восьмилетний сынок Хадиджи Асир, усевшись на собственную лошадку.

– У меня такие бутузы, – вздыхает она, – Бог смотрит на меня ласково и награждает за ад, который я пережила в молодости.

– У меня тоже иногда создается такое же впечатление. – Дорота обнимает бывшую невестку и кладет голову ей на плечо. – У меня сейчас чудесная семья, а для полноты счастья Бог помог мне найти Марысю.

– Где так хорошо выучила арабский? Ты никогда бегло не разговаривала.

– В Саудовской Аравии ходила на курсы литературного языка, но основы получила, будучи почти два года в Ал-Авайнат, в Сахаре. Я говорила только по-ливийски. Ахмед устроил мне эту ссылку.

– Какой ужасный тип мой братишка! Малика тоже приложила к этому руку, пытаясь замять это дело.

– Что ж, нетрудно предположить, что так все и было. Пусть хотя бы сейчас пребывает в покое. Она не виновата, просто хотела помочь брату, – оправдывает пострадавшая умершую.

– У тебя доброе сердце, Дот. Не держишь обиду. Мы, арабы, не такие. Нам тяжело прощать.

– Мириам, хочешь попробовать? – Рашид подъезжает к балюстраде и ссаживает счастливую Навин, которая бежит к матери отчитаться. – Иди, не бойся.

Он протягивает руку.

– Это старая надежная лошадка, она привыкла к начинающим ездокам.

– Спасибо, но мне боязно. – Молодая женщина прячется за мать, а все взрываются беззаботным смехом.

– Тетя – трусиха, тетя боится! – Четверо малышей Хадиджи прыгают вокруг Марыси, а она их отгоняет.

Ей удается поймать маленькую пятилетнюю Муниру. Она кружит ее, как на карусели. Через минуту они с визгом подбегают к группе людей, которые о чем-то серьезно спорят. Пока они разговаривали, подъехали старший сын Хадиджи, Мохамед, с женой Зейнаб и Хасан с Адамом, но без Баськи.

Хадиджа любой ценой хочет спасти сегодняшнюю встречу.

– Почему вы все такие грустные? Хватит уже разговоров о политике и других глупостях. Эти темы вам вредны, – смеется она.

– Ты права, любимая. – Аббас подходит к жене и нежно гладит ее по щеке. – Так, может, подсластишь нам жизнь, а?

– Как раз время пирожных! – Хозяйка направляется к дому, а остальные женщины к ней присоединяются.

– Красиво живете, – говорит Дорота, осматриваясь вокруг. – Огромная вилла.

– У нас много детей, поэтому должно быть просторно. Все это благодаря помощи Муаида. И муж у меня работящий.

– Не нужно было трогать эти грязные деньги, – включается в разговор хмурая Наджля. – Пусть бы себе сгнили в банке.

– Ты что, сдурела? – возмущается Хадиджа. – Неужели было бы лучше, если бы их забрал назад этот кровопийца Муаммар? Или если бы за пятьдесят лет их съел банк? Нашей семье положено было какое-то возмещение. В конце концов, он пользовался Маликой десять лет, сделал ей ребенка. Эти доллары – его алименты, которые он не платил. Она знала, что на счету есть солидная сумма, и все по закону оформила, чтобы ее бедный сын справедливо получил наследство.

– Это смердящие деньги, – настаивает на своем Наджля. – Может, даже запятнанные кровью, несущие проклятие. Никому они счастья не принесут.

– Не каркай, девочка! – Марыся не выдерживает и включается в спор. – Ты слишком молода для таких суеверий.

– Ну конечно! – Хадиджа бросает на племянницу благодарный взгляд за поддержку. – Эта сумма более скользкая, чем ливийская нефть, которую этот мерзавец использует только для себя, своей семьи и жополизов. Но он или ценил, или любил Малику, потому что захотел столько дать.

– Возьмем эти пирожные? – Дорота уже измучена, ведь каждая тема оказывается щекотливой. Нельзя даже ничего похвалить, чтобы не возникла очередная ссора.

– Пойдем уже, пойдем, все ждут, а дом покажем вам в другой раз. Приедете еще к нам, правда? – Хозяйка умоляюще смотрит на приезжих.

– Да, как только сможем, – отвечает Марыся. – Время летит как бешеное, а у нас только две недели.

– На когда вы забронировали билеты? – сухо интересуется Наджля, будто желая, чтобы они как можно быстрее уехали.

– На двадцать восьмое, – говорят они, следуя темным садом к освещенному бассейну и столам, стоящим около него.

– Я с Навин лечу четырнадцатого. Множество людей отсюда смывается. Может, будет лучше, если вы тоже сократите время своего пребывания? – говорит она уже при всех.

– Но мы только приехали! – удивляется Марыся. – Мы хотели бы немного побыть тут!

– Лучше ваш визит перенести на другое время. Не слышали, что местные патриоты готовят демонстрацию на семнадцатое? – раздраженно произносит Наджля.

– Не преувеличивай, это будет мирный протест. – Муаид, конечно, обо всем знает.

– А зачем же в Фейсбуке вы называете это «Днем гнева»? Гнев порождает протест, особенно здесь. Сегодня на пляже мы были тому свидетелями. Если по любому поводу доставать оружие, то ваши «мирные» выступления могут перерасти в бойню.

– Извини, но мне так не кажется, – включается в дискуссию Хасан. – В марше будут участвовать также женщины и дети, преимущественно молодые люди… – говорит он и, улыбнувшись, добавляет: – И такие юноши, как мы. Просто все, кому уже припекло. Никто не хочет войны. Только улучшения своего положения. Это общественно-экономический пикет, никаких политических интриг. В конце концов, у Каддафи не будет выбора и он отдаст этот кран с нефтью своему народу. Больше не дадим замыливать себе глаза!

– Но это значит, что он должен подать в отставку, – констатирует интеллигентная женщина. – Или ты решил, что он просто так, без борьбы отдаст власть?

– Такие же, как он, уже это сделали, – включается в разговор Рашид. – Не пугай девушек, все наверняка будет хорошо.

Он поворачивается к Дороте и Марысе, которые от таких новостей сразу посерьезнели.

– Остаетесь с нами и под нашей опекой. Ничего с вами не случится, не переживайте.

– Дай-то Бог, – не сдается Наджля. – У вас есть сообщение с Каиром?

Женщины, похолодев, кивают в ответ.

– Значит, есть шанс. Сегодня я узнала, что еще есть места, так что могли бы улететь вместе. Подумайте об этом.

На этой оптимистической ноте заканчивается день и вечер. Хасан и Муамид разговаривают уже только друг с другом. Хадиджа загоняет детей в кровати. Наджля с помощью Аббаса и Мохамеда усаживает в машину измученную Самиру и свою спящую дочурку.

– Я тебе это оставляю, может, еще сегодня захочешь пострелять, – говорит она на ходу и бросает под ноги удивленному мужу продолговатой формы сумку. – Я с этим ездить не буду, я не какая-то там исламская террористка.

– Но… – Мужчина открывает от изумления рот.

– Как закончите военный совет, попроси машину у Аббаса. У него, наверное, их много в автомобильном салоне, который ему оплатил известно кто. И вам еще хватает наглости что-то говорить на тему кумовства и непотизма вашего вождя?! Да твои благотворительные инвестиции – это только лекарство для очистки совести, если она у тебя еще осталась.

– А как же мы? – Марыся хватает возмущенную женщину за рукав свитера.

– Пожалуй, поместимся, – отрывисто отвечает египтянка, в бешенстве поворачивается и быстро идет к машине.