Дороги бегства
– Вы должны как можно быстрее выехать отсюда! – громко говорит Муаид. – Не знаю, чем могу помочь вам. Я всего лишь ливиец, а за нас никто не заступится, никто не будет нас эвакуировать. Но думаю, что иностранные посольства наверняка организуют помощь своим гражданам. Туда вам и нужно добираться.
Закончив, он указывает пальцем на Дороту и Марысю, которые сидят в большом зале, словно приговоренные.
– Я дам вам водителя, поезжайте в польское посольство.
– Небольшое затруднение, – перебивает его Марыся. – У меня ливийский паспорт и ливийское гражданство, а за нас, как ты только что сказал, никто не вступится, тем более европейское посольство. Моя персона их не волнует.
– У тебя еще нет польского документа? Как это возможно? Что за нонсенс – приезжать в Ливию с ливийским паспортом в такой момент! – Он хватается за голову – Madżnuna! Ты в своем уме?
– Спокойно. – Дорота старается взять себя в руки. – Сейчас я в Интернете найду номер телефона и позвоню польскому консулу. Это люди компетентные и часто помогают соотечественникам по собственной инициативе и бесплатно. Может, сделают ей временный паспорт. Я немного об этом знаю, потому что пыталась уже отсюда выбраться.
– У нас проблемка. – Муаид сжимает губы. – Нет Интернета, и не работают стационарные телефоны.
– Как это? – восклицают женщины в один голос.
– А вот так. Выключили. Следующими будут мобильные телефоны. Нет связи – нет контактов и манифестаций, нет координации действий – нет революции и переворота. – Мужчина вкратце перечисляет пункты возможного плана правительства.
Дорота хватает свой саудовский мобильник и выбегает в сад. Марыся, чувствуя свою беспомощность, сидит в кресле и пустым взглядом смотрит перед собой.
– Лукаш?! – дрожащим голосом кричит Дорота в телефон. – Слышишь меня?
В аппарате раздается треск и свист, а слова мужчины доносятся, как с того света.
– Началось!
– Знаю, все время смотрю «Аль-Джазиру». Страшные вещи рассказывают.
– Так оно и есть. Мы попробуем отсюда эвакуироваться. Сейчас едем в польское посольство, они должны нам помочь.
– Это хорошо. Спешите, говорят, что это только начало.
– Мамуля! – не выдерживает Дарья и вырывает у отца трубку. – Я так о вас беспокоюсь. – Она взрывается плачем.
– Все будет хорошо, любимая! Вскоре… – Соединение прерывается, и наступает тишина.
– Где же водитель? – Дорота готова действовать, не мешкая ни секунды, пока еще не слишком поздно.
– А если не польское посольство, то кто нам поможет? – Марыся в ужасе хватает сумочку, надевает туфли и спешит за матерью.
– Даже не говори таких глупостей! Ведь это их обязанность!
– Мне очень жаль, пани, но мы ликвидируем отделение, – сообщает прибывшим охранник через закрывающиеся металлические ворота. – Эвакуируемся.
– Мы тоже хотели бы.
От Дороты так легко не отделаться. Она вставляет ногу в щель между дверью и рамой. – Я хочу увидеться с консулом и не уйду отсюда, пока он меня не примет! Вы хорошо слышите и понимаете, о чем я вам говорю?!
Марыся шокирована поведением матери, она впервые в жизни видит ее такой.
– Ну, ты кремень, – шепчет она в восхищении. – Так взялась за дело. Ты должна и меня научить.
– Чего вы хотите? – Мужчина лет тридцати пяти, одетый достаточно небрежно, встает у ворот, не впуская, однако, посетительниц внутрь.
– Я узнала, что посольство организует эвакуацию поляков из Ливии, – блефует Дорота. – Но поскольку у меня нет Интернета, я не могла уточнить, где и когда.
– Я вас не припоминаю, – говорит мужчина, и видно, что он явно колеблется. – Вы на нашем учете?
– Нет, мы с дочерью прибыли в Триполи в кратковременный отпуск. Много лет тому назад я жила в этой стране. Мой бывший муж – ливиец, – признается она.
– Небольшой самолет прилетает завтра.
Немного смягчившись, консул приглашает их войти внутрь.
– Я впишу вас в список, но не обещаю, что выберетесь. У меня более ста человек, а мест всего сорок восемь. Улетят те, кто раньше придет.
– Вы будете в аэропорту? – спрашивает Дорота, оглядываясь по сторонам. – Консульство выглядит так же, как и более пятнадцати лет назад, – высказывает она свои мысли вслух.
– Да уж, на комплименты рассчитывать не приходится. В течение столь долгого времени можно было бы что-нибудь сделать. Это темная нора и руины, признаю.
– Но из сентиментальных соображений для меня это чудесное место. У меня еще один вопрос.
Дорота считает, что она разговорила мужчину.
– У дочери ливийский паспорт. Может ли это вызвать проблемы в аэропорту?
– Вы надо мной смеетесь? Девушка – ливийка, значит, отец должен дать согласие на ее отъезд. Вы собираетесь выкрасть ребенка, а я потом за это получу под зад? – говорит он, не заботясь о вежливости. – Двух зайцев убить одним выстрелом! Выехать самой за чужой счет и еще забрать ливийского ребенка. Что за наглость!
– Дежавю, – шепчет Дорота, одной рукой опираясь о зарешеченное окошко, другой держась за талию. Быстро хватает ртом воздух и выглядит так, что вот-вот потеряет сознание.
– Прошу не кричать на мою мать. Она не заслуживает такого обвинения, вы не правы! – Марыся впервые после того, как переступила порог посольства, подает голос. Говорит, однако, по-английски, потому что увереннее чувствует себя в знании этого языка.
– Я взрослая женщина, хотя, возможно, молодо выгляжу, да и мой отец ничего общего со мной не имеет. Я живу постоянно в Саудовской Аравии, мой муж – саудовец…
– Еще лучше! – грубо перебивает ее консул. – Хочешь мне какого-то фундаменталиста на голову свалить?!
– Что за глупости вы тут рассказываете?! – У Марыси сдают нервы. – Пожалуйста, у меня есть все необходимые документы. Из Саудовской Аравии я выехала без мужа, но с его нотариально заверенным разрешением.
Трясущимися руками она тянется к большой сумке на плече.
– Гражданин такой консервативной, не фундаменталистской, как вы выразились, страны разрешил выехать жене одной. Вы рассуждаете примитивно, желая притянуть сюда моего папочку, чтобы он дал согласие на мой отъезд. Это какой-то парадокс!
Девушка поднимает руку вверх, цокая языком, и в конце от злости сжимает зубы.
– Даже не знаю, в Ливии ли он сейчас. Все эти годы отец жил в Канаде. Вы оплатите ему билет, чтобы он приехал из-за океана и за ручку повел меня в аэропорт?
– Ха!
Консул, просматривая ливийский паспорт Марыси, вероятно, находит в нем какую-то закавыку и выглядит очень довольным.
– Фамилия вашего мужа бен Ладен, – утверждает, а не спрашивает он, показывая при этом грязным пальцем на одну из страничек.
– Ну и что с того? – Дорота после первого шока включается в разговор.
– А имя Усама? Что-то не могу прочесть… – Консул шутливо приглушает голос, то удаляя, то приближая документ к глазам.
– Если вы смогли прочитать фамилию, то имя не чересчур трудное. Хамид, просто Хамид.
– Неплохая семейка…
– Семья насчитывает несколько сот человек, и большая часть из них Усаму в жизни не видела. Бен Ладен – это такой саудовский Новак.
– Ага.
– Скажите же наконец, вы сделаете девушке временный паспорт на мою фамилию или она войдет в самолет со своим? – Дорота хочет как можно быстрее отсюда уйти, потому что у нее нет настроения для словесных игр. Она должна четко представлять, как обстоят дела.
– А кто должен его делать? – нагло спрашивает консул.
– Вы, кто же еще? – Женщина разволновалась не на шутку и выглядит так, словно вот-вот бросится на мужчину с кулаками.
Марыся стоит рядом и презрительно кривит губы.
– Это спасение жизни! Эвакуация! Страна в состоянии войны! – Чеканя каждое слово, Дорота ударяет указательным пальцем правой руки о край письменного стола.
– Какое спасение жизни, не преувеличивайте! Буря в стакане воды, – консул словно цитирует легкомысленные слова Баськи, которая позже в уличных беспорядках потеряла сына.
– Жаль, что вы не видели всех тех раненых и убитых в мирных демонстрациях семнадцатого февраля!
Вспыльчивая Марыся подскакивает и хватает консула за плечо, вонзая в него длинные ногти.
– Может, изменили бы свое мнение, – наклонившись, шипит она ему прямо в ухо.
– Я – представитель общественной и дипломатической службы, – говорит консул и беспардонно отталкивает Марысю.
– Ну конечно. – Мать становится рядом с дочерью.
– Я сейчас вызову охрану, а они ливийские служащие. Они охотно арестуют двух бунтовщиц, которые принимали участие в антиправительственных митингах.
– Не пытайтесь нас запугать, мы таких ничтожных доносчиков, как вы, не боимся! – Не желая продолжать пререкания, Дорота переходит к делу: – Так что, вы внесете нас в список? Сделаете паспорт? Вы дадите нам какой-нибудь билет? Все. Прошу дать нам ответ. – Дорота набирает в грудь побольше воздуха, чтобы сказать напоследок несколько слов и тем самым выразить еще одно мнение. – А доносы на собственных граждан были в моде во времена коммунистов, интересно, из какой вы политической партии?
– Паспорт не сделаю, потому что мы уже ликвидированы, – заявляет чиновник, меняя тон.
– Что? – Дорота таращит глаза.
– Посольство ликвидировано, потому что все отделения – на основе унии. Поэтому все документы и печать строго уничтожаются или являются недействительными. До выяснения. В список я вписываю плюс один, а билетов я не выдаю. Сам буду ждать вылета в зале аэропорта. Все.
Он берет польский паспорт из рук Дороты, списывает данные и выпихивает женщин из консульства.
– Привет, Дорота, – раздается в телефоне мертвый голос Баськи.
– Родная моя! – Подруга сдерживает дыхание, потому что не знает, как выразить соболезнования. – Мне так жаль… Так жаль…
– Я не по этому делу. Звоню, потому что мне досадно, что ты снова застряла в Ливии и, пожалуй, в еще худшей ситуации, чем много лет назад.
– Я записалась на завтрашний польский правительственный самолет, но проблемы с Марысей. У нее по-прежнему ливийский паспорт.
– Черт возьми!
– А консул не хочет сделать временный паспорт, потому что все уже ликвидировано…
– Это вранье! – убедительно заявляет Баська. – Я за свой заплатила пять тысяч долларов. Если бы ты ему положила в карман, то наверняка какой-нибудь еще нашел.
– Не сообразила… У меня ведь есть деньги. – Дорота расстроена из-за своей наивности и глупости.
– Сейчас это уже как горчица после обеда. Я тебе только хочу сказать, что поляки, как всегда, чересчур умно придумали с этой эвакуацией своих граждан. – В голосе Баськи слышна ирония. – Свидание в зале вылета, дебилы! Никто туда сам не доедет, моя милая. Через каждые пару сотен метров стоят полицейские шорты, службы безопасности, гвардия или наемники.
– Откуда ты все это знаешь? – спрашивает Дорота, и по ее спине от ужаса идет дрожь.
– Собственно, сейчас еду в одном из двух больших автобусов, которые эвакуируют немцев из посольства в Триполи. У нас эскорт из бронированного транспорта и четырех мотоциклов.
– Так вот откуда этот звук!
– Ага. И сделали раньше все необходимые бумаги и разрешения, так что никто индивидуально не предъявляет документы, только показывают официальную ноту – и едем дальше. Ordnung muss sein или нет?
– Да, что правда, то правда. Но что же в таком случае делать?
– Попробуй выехать намного раньше и добраться до аэропорта какими-нибудь окольными дорогами. Кроме того, приготовь доллары, потому что, к сожалению, должна будешь платить, и немало.
– Заплатим, только бы отсюда выбраться. – Марыся слышит весь разговор, ведь мать включила громкую связь.
– О господи, девушка! Мы только что подъехали к зданию. Дикая толпа, бьют пассажиров палками… Я не могу! Для нас делают коридор… Я должна уже лететь… Держись! – Связь прерывается, а мать с дочерью сидят, словно окаменевшие, во мраке комнаты, не говоря друг другу ни слова.
– Может, я поеду с вами? – Рашид не поддается на уговоры и не хочет остаться дома. – У вас будет самая хорошая охрана.
– Успокойся! – возражает Муаид. – Со стороны будет выглядеть лучше, если две белокожие женщины будут ехать только с водителем. Они имеют право на официальную эвакуацию.
– Кроме того, ты очень вспыльчивый, – выражает свое мнение Дорота. – Еще дойдет дело до чего-нибудь плохого. А так мы, две блондинки, начнем плакать, может, смилуются.
– Кто? Черные наемники? Ты шутишь?
– А может, не выезжать из Триполи, а переждать? – говорит Марыся. Она, конечно, боится, но у нее есть и другая причина, из-за которой ей хочется остаться. – Если будем сидеть дома, как Хадиджа, Аббас и твои подруги, мама, то ничего с нами не случится. Ведь это через минуту закончится.
– Я тоже так думаю, хорошая мысль. – У Рашида блестят глаза.
– С ума сошли! – Дорота нервничает, хватает чемодан и направляется к двери. – Господь Бог вас оставил?! Тут льется кровь! Чего ждать, дочка?! Ведь мы в списке! Сегодня отсюда выедем, но если захочешь, то еще вернемся. В лучшие времена, когда здесь будет безопасно. Ну, думай!
– Мы уже должны выходить. – Муаид помогает Дороте, и они выходят из дома, направляясь к машине.
– Я точно сюда приеду. – Марыся обнимает за шею молодого мужчину, становится на цыпочки и нежно целует его в губы. – Не забывай обо мне.
– Никогда, Блонди. – Рашид ласково называет Марысю старым прозвищем ее матери. – Буду ждать.
Триполи словно вымер. Не видно пешеходов на улицах, играющих в скверах детей и подростков, возвращающихся из школы. Иногда промелькнет какой-нибудь человек, неся сетку, наполненную печеньем и самыми необходимыми продуктами и вещами.
Они выезжают на автостраду, ведущую в аэропорт. Движение начинает постепенно увеличиваться. Буквально через пару километров они останавливаются в первой пробке.
– Что происходит? – Дорота сидит на сиденье пассажира возле Муаида и нервно вытирает пот со лба. – Как думаешь?
– Может, это первый пост. Он всегда тут был.
Через минуту они подъезжают к будке, в которой как минимум двадцать полицейских и солдат. Все с оружием, которое направлено на проезжающие автомобили.
– Куда едете? – смуглый молокосос в мундире задает глупый вопрос, так как дорога ведет только в одном направлении.
– В аэропорт, – спокойно отвечает водитель, хотя солдат всовывает снятый с предохранителя автомат Калашникова в машину.
– Ну хорошо. – Парень, окинув взглядом Марысю, машет рукой, что можно ехать.
– Первые сливки – червивки, – говорит мать по-польски, обращаясь к дочери, сидящей сзади, и крепко сжимает ее вспотевшую руку.
Марыся непривычно скована, но сейчас вздыхает с облегчением.
После первого поста они достаточно спокойно преодолевают около двадцати километров.
– Эта Баська, как всегда, преувеличивала, – говорит Дорота и уже в следующую секунду понимает, что ее слова прозвучали совершенно некстати.
Едущий за ними автомобиль делает знаки включенными фарами, сигналит и спихивает их на полосу медленного движения. За ним едет кавалькада из пяти больших черных машин.
– Дипломаты или члены правительства, – угрюмо произносит Муаид.
После того как они съехали на боковую полосу, водителям уже очень тяжело вернуться на полосу быстрого движения. На дороге начинается толчея.
– Ты смотри, он в него въедет! – кричит Марыся, показывая пальцем на большой пикап, который, пробивая себе дорогу, таранит частную «короллу» перед собой. – Пихает его!
Машины стараются смять друг друга. Все вокруг трещит и скрежещет.
– Через минуту спровоцируют крушение. Разобьются, дебилы! – Муаид не выдерживает, вначале резко тормозит, а потом прибавляет газу, въезжая между двумя уже недвижимыми машинами. Мчится как бешеный по гравийной обочине, а из-под колес вылетают мелкие камешки и пыль. Резко минует растущий у дороги высохший куст, удаляясь еще больше от главной дороги.
– Святая Мария, Муаид! – Дорота одной рукой хватается за поручень над головой, а другой – за сиденье. Марыся упирается ногами в днище.
– Insz Allach, это была хорошая мысль. – Мужчина сосредоточен и не реагирует на сильный испуг женщин.
Через пару километров он видит брешь между едущим транспортом и на всей скорости влетает в нее, продираясь на полосу быстрого движения. Слышны только визг колес и гудки клаксонов.
– У нас еще два часа, – довольно усмехается он. – Sza’а Allach, нам удалось.
– Хотя бы, этим пробкам нет конца. – Дорота предпочитает не хвалить день до вечера. Перед ними стоит колонна автомобилей, которые не двигаются. – Как всегда, из четырех полос сделали семь, едут плечо к плечу. Я уже хочу отсюда выбраться. Боже, помоги нам!
– Не знал, что ты такая религиозная. – Муаид удивляется, что женщина постоянно взывает к Богу. – Раньше, кажется, не была.
– Люди меняются. Если прошла через пекло и из него вышла, так нужно кому-то за это сказать спасибо. Кроме того, мой муж из очень верующей семьи. Это никому еще не навредило, правда, Марыся?
– Ага. – Дочь, похоже, не интересуется ни тем, что происходит вокруг, ни их разговором. Она размышляет над своей судьбой, страдает от мысли, что оставила Рашида и, возможно, уже никогда его не увидит. Ей хочется плакать, но она вынуждена глотать слезы, потому что ей нельзя выказывать это грешное чувство. Она замужем. Это еще больше ее мучит, а может, то, что Хамид не позвонил, хотя наверняка у него есть сотовая связь.
Через час они доезжают до поста национальной гвардии. Здесь охраняют порядок уже отборные солдаты. Все в чистых, выглаженных мундирах. Их обувь и броня блестят, а на головах – конфедератки. Очень тщательно обыскивают каждый автомобиль, как будто надеются найти бомбу или антиправительственные брошюры. А ведь все проезжающие хотят всего лишь добраться до аэропорта и сбежать отсюда. Дорота, нервничая, покрывается испариной, Муаид глубоко вздыхает.
– Отвожу двоюродную сестру и ее мать в аэропорт, – вежливо поясняет он молодому сержанту. – У них забронированы билеты на самолет в Польшу.
– Какой? Все рейсы отменены. Тысячи людей не должны кочевать и ждать здесь неизвестно чего! Запрещены собрания и скопления людей! Нельзя! – Военный заученно повторяет слова, которые, наверное, произносит в тысячный раз.
– Они не хотят здесь жить, только улететь. Через час должен отправляться правительственный самолет в Польшу. – Муаид говорит медленно, цедя каждое слово.
– М-м-м, правительственный, говоришь? Покажите паспорта.
Дорота молниеносно вручает свой, который уже долго сжимает в руке. Другой военный протягивает ладонь к Марысе.
– Ливийский? А что ты забыла в Польше? – Он морщит лоб, напряженно думая о чем-то, потом изучает документы от корки до корки и наконец сжимает губы. – Задержитесь там, на обочине, – решает он.
– Но почему, господин полковник? – вежливо спрашивает Дорота.
– Потому что я так решил! – вопит военный. – Давай, jalla!
Они съезжают на край дороги, где стоят уже пятнадцать таких же точно подозрительных типов, как эти. Никто даже не выходит из машин, потому что боится получить пулю. Неизвестно, чего можно от них ожидать.
– Забрал документы, – шепчет Дорота.
– Все? Мое свидетельство тоже? – Испуганная Марыся наклоняется вперед.
– Все.
– И что теперь будет?
– Не знаю.
Сержант возвращается через полтора часа, после того как женщины уже увидели в небе исчезающий в облаках самолет с польским флагом на хвосте.
– Welcome home, – приветствует Рашид вернувшихся в три часа утра родственников. Он стоит на пороге дома и вовсе не выглядит расстроенным, наоборот, лицо его излучает радость. Когда же он смотрит на измученных и расстроенных женщин, то едва сдерживает радость.
– Идем спать, – говорит Дорота, медленно поднимаясь по ступенькам, и направляется в спальню. – Утром что-нибудь придумаем.
Марыся не отвечает и стыдливо смотрит в пол, размышляя над тем, как она могла дать волю эмоциям и на прощание поцеловать двоюродного брата в губы.
– Чуть свет поеду в Эз-Завию проведать мать и при случае исследовать пути к бегству, – старается реабилитироваться Рашид. – В конце концов, до границы с Тунисом только триста пятьдесят километров, может, там удастся выехать.
– Спасибо тебе, милый, – на ходу говорит Дорота слабым голосом.
Рашид добирается до Эз-Завии, которая находится в шестидесяти километрах от Триполи. Это занимает почти два часа. Уже один выезд из столицы убийственный, хотя сейчас семь утра и обычно ни один араб в эту пору не спешит выйти из дома. «Что творится? – думает парень. – Почему сегодня такое движение?» Он заглядывает в проезжающие мимо автомобили и видит в них целые семьи с веселыми детьми на задних сиденьях и с чемоданами и коробками на крышах. «Что ж, ливийцы тоже бегут, – приходит он к выводу, с грустью наблюдая за происходящим. – Кто же останется, чтобы бороться?» Он минует поселок Регату, который охраняют военные. Перед выездом стоит бронетранспортер с автоматами наверху. Ранее спокойный Джанзур, спальный район столицы. Мужчина отдыхает, усаживаясь удобнее и расправляя плечи, и довольно вздыхает, надеясь, что выбрался из самой большой толпы. По дороге уже нет никаких больших населенных пунктов, значит, у него будет возможность разогнаться на автостраде. Но движение, вместо того чтобы стать меньше, увеличивается. «Все валят в Тунис, – убеждается Рашид, – а оттуда наверняка с международного аэродрома на перекладных в Европу и другие стороны света. Это, может быть, хорошее, но скоропалительное решение». Практически каждую минуту, хоть и ненадолго, Рашида останавливают на пунктах полиции быстрого реагирования. На более долгое время на полпути в Эз-Завию его останавливает военный патруль. Тут создалась двухкилометровая пробка. Каждая машина тщательно осматривается. Некоторым даже приказывают снять с крыши чемоданы и коробки и показать их содержимое. Дети от скуки дерутся или плачут, матери на них кричат, мужчины же с неземным спокойствием курят сигарету за сигаретой.
– Выйти, открыть багажник, – приказывает солдат, у которого еще молоко на губах не обсохло, но он чувствует власть, потому что держит в руке автомат, который бездумно направляет на ни в чем не повинного Рашида.
– Опусти дуло, парень, еще застрелишь меня. – Рашид двумя пальцами старается отодвинуть прицел вбок.
– Не трогать оружие!
Вояка, наверное призванный только сегодня, пытается изучить документы Рашида, но при этом не знает, что должен делать с оружием. В конце концов он вешает его себе на шею дулом вверх. «Он еще сам застрелится, – думает развеселившийся Рашид, наблюдая за молокососом, но затем закрывает глаза, не желая показывать, что ему смешно.
– Позже все прошло уже вполне гладко, – отчитывается он перед заинтересованными женщинами, вернувшись в Триполи. – Но ближе к Зуаре и перед самой границей, в Рас-Джадир, снова много военных, но они особенно не придираются. Медленно проверяют документы и автомобили, и все. Ловкости и быстроте в один день трудно научиться.
– Думаешь, это безопасно? – Дорота хочет быть уверенной.
– А я знаю? В людей не стреляют, уже хорошо.
– Я бы не перлась так далеко, – включается в дискуссию Марыся. – Там безлюдно, пустынно, неизвестно, что может случиться. Нет никого вокруг: ни поселков, ни магазинов, ни больниц. Будет ехать какой-нибудь военный патруль и в целях развлечения или тренировки может сделать с тобой все, что захочет.
– Это правда. – Муаид, который только что вернулся из больницы, подтверждает факт. – Я слышал, что в ливийской армии в два раза больше наемников, чем наших солдат. А такие способны на все. Если что-то натворит, то сбросит мундирчик и сделает ноги в пустыню. А потом ищи ветра в поле: ни приезжего, ни виноватого.
– Все вы говорите каждый раз другое и поминутно меняете мнение, – нервничает Дорота. – Нечего вас слушать. Я сама должна принять решение и подумать, как можно быстрее добраться до Туниса.
– Милая, я сейчас не могу оставить больницу, – оправдывается Муаид.
– Это понятно.
– Я могу вас отвезти, но сейчас тоже начал бояться. – Рашид потирает лоб и глубоко задумывается. – Кроме того, я не знаю, впустят меня назад, а я хотел бы находиться в это тяжелое и опасное время рядом с матерью и семьей. Может, подождем, bukra insz Allah будет лучше.
– IBM. – Дорота не выдерживает, встает, берет портмоне и направляется к выходу.
– А ты куда собралась? – Марыся бежит за матерью и хватает ее за руку. – Сейчас рискованно шататься одной по городу!
– Я иду всего лишь в магазин на другой стороне улицы за сигаретами. Увидела в окно, что он открыт.
– И я с тобой, – заявляет Марыся. Она не хочет выпускать мать из виду. Бабушка Надя погибла в магазине в пятидесяти метрах от дома. – Не ходи никуда без меня!
Она берет Дороту под локоть, и они выходят в сад.
– Когда-то тут было красиво, но сейчас все страшно запущено.
Марыся подходит к вьющимся по забору бугенвиллеям и дотрагивается до засохших листьев.
– Не хватает женской руки.
– Скорее, садовника, – возражает Дорота. – Если Наджля работала в больнице, занималась дочкой и содержала в порядке такой большой дом, то на сад у нее не хватало времени.
– Для этого нужна бабушка, но ее уже нет.
– Может, позагораем, когда вернемся? – Дорота хочет отвлечь дочку от грустных мыслей о прошлом. – Смотри, какая чудесная погода! Используем как-то время, которое мы вынуждены провести здесь. Ведь мы не будем постоянно сидеть в доме! Этот дом всегда был как мертвый, а сейчас особенно. Только души снуют по углам.
– Только бы не съели непрошеных гостей, – смеется Марыся над страхами матери.
Улочка у виллы, как всегда, спокойна. Не видно ни одной живой души, только в магазинчике по левой стороне можно заметить какое-то движение.
– Видишь, открыт. – Дорота берет взрослую дочь за руку, и они идут, размахивая руками, взятыми в замок. – Не брошу здесь курить, хоть у меня и был такой план. Даже больше стала дымить.
– Я тоже немного покуривала, – признается Марыся. – Но в экстремальных и опасных ситуациях не хочу возвращаться к плохой привычке, – объясняет она матери.
Пошли только за сигаретами, но из магазина выходят нагруженные торчащими упаковками. Они нашли свои любимые ливийские деликатесы, которые до сих пор во время отпуска еще не имели случая попробовать.
– Знаешь, что такой тунисской хариссы нигде – ни в Польше, ни в Саудовской Аравии – не достанешь? – говорит Дорота с полным сладостей ртом, потому что не смогла дождаться возвращения домой и начала есть, сразу же выйдя из магазина.
– Если уж вырвались, то, может, посмотрим на дом тетки Мириам? – несмело спрашивает Дорота. – Наш ли? Сама уже не знаю. Твой отец должен был его продать, но кто его знает. Взглянем только через ограду.
– Тебе хочется? У тебя какие-то хорошие воспоминания с ним связаны?
– Одно самое плохое, поэтому нужно пересилить себя, чтобы пойти туда, посмотреть, три раза сплюнуть и оставить кошмары прошлого в шкафу.
– Только не забудь потом закрыть его и выбросить ключ.
Дочка вздыхает, но идет за матерью. Может, она тоже избавится от досадных смутных воспоминаний? Ведь сейчас они вместе, и все плохое осталось позади. От войны они изолируются, она их не касается. Посидят неделю или две дома, а потом выедут, не оглядываясь. «А с глупыми романами нужно покончить», – решает Марыся. Через решетку высокой ограды они заглядывают в сад. Все выглядит точно так же, как и раньше, но двор ухожен и полон цветов. Фонтан в центре действует, его реставрировали, поэтому он ослепляет белизной свежей краски.
– Все же продал, – грустно констатирует Дорота. – Может, это и хорошо, не будет погублена такая красивая недвижимость.
В эту минуту металлическая калитка открывается и перед ними появляется не кто иной, как Ахмед Салими. У женщин перехватывает дыхание, потому что нет возможности сдать назад или сделать вид, что они его не знают. Они стоят буквально в двух шагах перед мужчиной из своих кошмаров.
– Ahlan wa sahlan! – Ливиец тоже захвачен врасплох, но выглядит обрадованным. – Что за встреча! – выкрикивает он. Лицо его светится радостью. Он широко разводит руки, желая обнять своих бывших жертв, застывших в неподвижности.
– Hi! – Марыся первой возвращается на землю и быстро отодвигается, а ее мать оказывается в руках бывшего мужа-садиста.
Ахмед выпускает из объятий по-прежнему каменную Дороту, становится напротив и сладко улыбается. «Он очень красиво постарел, – проносится в голове у Дороты. – Отпустил волосы, и над ушами они ложатся у него красивой волной. Лишь на висках немного поседели, но они не старят его, а только добавляют красоты. Лицо у него, как всегда, безупречно выбрито. Он одет в костюм, наверняка итальянский, жилет и белую рубашку. Туфли тоже как из журнала, кожаные и самого модного фасона. Должно быть, ему очень повезло, – делает вывод Дорота. – В конце концов, вор обобрал всю свою богатую семью».
– Что вы здесь делаете? – спрашивает он жену и дочку. – Кто-то нашел себе ливийского мужа?
– Только поэтому можно находиться в этой стране? – резко спрашивает Марыся, не скрывая отрицательного отношения к отцу.
– А ты, как всегда, строптивая и невоспитанная. Ничуть не изменилась. Тебя и так никто не захотел, разве что какой-нибудь сумасшедший, – смеется он, шутя.
– Мама, пойдем домой, – говорит Марыся по-польски. – Жаль времени.
– Проше, проше, даже научилась говорить, как майский жук.
– Мы приехали, чтобы навестить старые пенаты, – включается в разговор Дорота. – А ты? Тут живешь?
– Ни за какие сокровища! – Они идут втроем вдоль улицы. – Иногда только заглядываю. Но в нынешней ситуации собираюсь как можно скорее сесть в машину и смотаться из этого дерьма, – говорит он со злостью и неодобрением в голосе.
– Выезжаешь? Как? Когда? – спрашивает с надеждой в голосе женщина, и дочка смотрит на нее с изумлением.
– К Джербе, – говорит красавец, как будто это само собой разумеется. – Помнишь, когда-то мы туда вместе ездили.
Он приглушает голос и обнимает бывшую жену за талию.
– Думаешь, что удастся туда добраться? – Дорота изгибает тело и освобождается от объятий. – Сейчас везде посты полиции и военных.
– Места нужно знать. – Ахмед гордо поднимает голову и с улыбкой смотрит на бывшую супругу. – Достаточно съехать с дороги немножко в пустыню и сделать небольшую дыру, чтобы преодолеть заграждение. У меня есть необходимая информация, поэтому я не боюсь.
Он потирает руки от удовольствия.
– А вы что? Хотите здесь остаться?
– Хотим не хотим, мы застряли, – признается Дорота, а Марыся молчит, только смотрит исподлобья на родителей. – Нас так долго проверяли перед аэропортом, что улетел наш самолет.
– Если хотите, могу забрать вас с собой, – говорит после паузы Ахмед. – Я еду один, мне будет даже веселее.
– Что?! – не выдерживает Марыся. – Делай что хочешь, но я к нему в машину не сяду! – кричит она, тряся мать.
– Дашь нам время подумать? – Дорота берет за руку вспыльчивую дочь. – Когда едешь?
– Должен был сейчас, но могу отложить… – он смотрит на часы, – на два часа.
– Подъедь к нам, – просит Дорота, задерживаясь у семейного дома, который Ахмед продал за бесценок.
Марыся всовывает ключ в замок.
– Вы здесь живете?! – Мужчина не может скрыть изумления.
– Будь через два часа.
Оставив его без ответа, две взволнованные женщины входят внутрь.
– Ты что, ошалела, мама?! – Марыся тут же за оградой кричит на мать. – Хочешь ему довериться? Ему? Мало он тебя обижал? И меня тоже!
– Дитя мое, люди меняются, – говорит Дорота, пытаясь успокоить дочь. – Выглядит вполне прилично, уверенный в себе и достойный, – произносит она сдавленным голосом.
– Как только ты его видишь, у тебя сразу становится мокро в трусах! – выкрикивает Марыся, качая от удивления головой. Затем она изо всех сил хватается за волосы, как будто желая их вырвать. – Ты по-прежнему его любишь? Какая ты глупая и наивная!
– Веди себя повежливее, моя панночка. – Мать входит в дом, задерживается, становится лицом к лицу с Марысей, и кажется, что она хочет ее ударить. – Я только стараюсь вытащить нас отсюда, из этой чертовой черной дыры.
– Из черной жопы!
– Кто тебя научил таким словам по-польски? – в бешенстве говорит Дорота и проходит вперед.
– Моя прекрасная сестра Дарья. И хорошо, потому что сейчас я могу высказать свою досаду. Может, благодаря этому поймешь: ты в очередной раз намереваешься принять неверное решение.
– Я старше и более опытна, чем ты, и знаю, что делаю!
– Это главный и окончательный аргумент всех взрослых. Не будь жалкой, мама!
– Эх! Ты не знаешь жизни! Иногда нужно идти на компромисс, и только.
Дорота пренебрежительно машет рукой.
– Я не знаю жизни?! Хотела бы, но благодаря тому, что мой отец – паршивый арабский шовинист, я узнала жизнь слишком хорошо. И с наихудшей стороны.
– У тебя по-прежнему отец-араб, он еще жив и выглядит сильно изменившимся. Даже самый отчаянный преступник после перевоспитания становится ягненком.
– Мели, Емеля, настала твоя неделя! Мама, ты не разбираешься в людях! Вообще!
– А как ты собираешься сбежать отсюда? А?
– Позвоню Рашиду. Он отвезет нас, я ему полностью доверяю.
– А у тебя, как только ты видишь Рашида, мокро в трусах! Ха! – Мать тоже шутит над дочерью, потому что ее грубые слова в этом случае идеально подходят.
– Я с ума сойду! – восклицает Марыся, и обе, упав на большое супружеское ложе в апартаментах на первом этаже, смеются до слез.
– Ну, мы договорились. Две идиотки!
Марыся старается дозвониться, но через минуту отводит телефон от уха и смотрит на экран.
– Какая-то баба говорит мне, что он недоступен. – Она снова пробует дозвониться и слушает информацию, которую сообщают по-арабски. – Сейчас говорит, что он вне зоны досягаемости.
– Значит, отключили мобильную связь. – Дорота садится, сжимает губы и тяжело вздыхает. – Я еду с ним и надеюсь, что ты тоже. Вряд ли он побьет, убьет или изнасилует нас двоих…
– Я не знаю… Я ненавижу и боюсь его, – признается Марыся, прижимаясь к матери. – Вся моя жизнь могла сложиться совершенно иначе. Если бы не он, не было бы скитаний и ада в Йемене и тысячи других ужасных вещей.
– До сих пор ты ничего об этом не говорила. Надеюсь, что когда-нибудь вернемся к этому.
– Только если этот тип куда-нибудь нас не вывезет и не укокошит тупым ножом.
– Это высказывание – тоже школа Дарьи? – Лицо матери кривится в недовольной гримасе. – Я с ней поговорю, когда вернусь.
– Я не доверяю ему, – продолжает Марыся, возвращаясь к своим опасениям. – Не дала бы за его элегантность и улыбку и пяти грошей.
– О’кей, я тоже не доверяю. Поэтому упакуем все в маленький удобный чемоданчик и твой рюкзак. Пару самых нужных вещей. Остальное нам или вышлют, или черт с ними.
– Ну, не знаю… – Марыся постепенно смягчается, потому что не видит другого выхода. Однако ей не хочется расставаться с матерью, которая так же упряма, как и она, и уже приняла решение.
– Поспешим, нужно еще принять душ, что-то перекусить, выкурить сигарету, купить две бутылки воды… У нас мало времени.
Обе женщины, как по команде, идут готовиться к отъезду.
– Привет! – Ахмед в назначенное время подъезжает к дому на большой черной «Тойоте-Камри». – Все удобно поместимся. Бросайте сумки в багажник. Что так мало? В отпуск приехали с сумочкой через плечо?
Он мило улыбается. Но Марыся видит какой-то странный блеск в его глазах. «Это обман, – распознает она, и ее бросает в пот. – Он хитрит, что-то планирует», – думает она в панике, отыскивая какую-то гарантию безопасности.
– Вуаля. – Мужчина галантно открывает дверь и усаживает бывшую жену на сиденье рядом с водительским.
– Я перезвоню Муаиду, – блефует взволнованная Марыся. – Расскажу ему, что мы едем с тобой.
– Этому наркоману? – Отец иронично смеется. – Думаешь, что он поймет, о чем речь?
– Уже много лет он не употребляет, – возражает Дорота.
– Мириам, не темни! – Отец нетерпеливо смотрит на часы. – Ведь нет никакой телефонной связи, тем более мобильной. Отключили, и ты прекрасно об этом знаешь. Можешь только голубя послать. Садись.
– Мы оставили письмо, – холодно сообщает Ахмеду Дорота. – Ну, Марыся, что с тобой, девочка моя? – подгоняет она дочь, хоть сама не уверена в верности принятого решения.
– Рашид! – радостно восклицает Марыся, видя приближающегося мужчину: появляется решение проблемы.
– Он поедет с нами до самой границы, – говорит она быстро, как заведенная. – При случае покажешь ему дорогу, может, позже другие ей воспользуются.
Она направляется к парню и машет над головой руками.
– Как приятно тебя видеть! – кричит она. – Где твоя машина?
Краем глаза Марыся замечает бешенство на лице отца, который хлопает дверью со стороны сидящей матери, обходит машину, садится на водительское место и молниеносно отъезжает.
– Мама-а-а-а! – Марыся не знает, что ей делать. Она бросается бегом за «тойотой» отца, но, видя безнадежность ситуации, поворачивается к Рашиду: – Куда ты поставил машину, парень, куда?!
– За углом, у главной дороги, – удивившись, отвечает он и показывает на дорогу пальцем. – Что происходит?
– Мать похитили! Лети за машиной, мы должны его сцапать!
– Но кто? Наемники, убийцы, кто?
– Мой чертов папашка! – выкрикивает она в бешенстве и с безумием в глазах мчится в указанном Рашидом направлении.
– Что ты вытворяешь, Ахмед?! – Дорота не догадывается, что происходит, но сердце подскакивает у нее к горлу. – Где Марыся? Подождем Марысю! – выкрикивает она, оборачивается и видит дочь, бегущую по улице и машущую руками.
– Чертова строптивая соплячка! – Мужчина нервно покусывает верхнюю губу. – Нужно было с ней смолоду иначе поступать. Сейчас выросла чересчур упрямая и мерзкая бабища.
– Что ты такое говоришь! Боже, она, однако, лучше знает тебя. – Женщина в панике задыхается, и у нее перед глазами мелькают разноцветные круги. – Какая же я глупая идиотка!
Она тянется рукой к двери, чтобы открыть ее на ходу. Но на секунду раньше до ее ушей доносится звук автоматически закрывающегося замка.
– Сиди там, где сидишь, и не дури! А глупая ты всегда была, Блонди. – Ахмед противно смеется.
– Да, а все потому, что снова тебе поверила, хотя прожила с тобой столько времени и знаю тебя как облупленного!
Дорота в приступе отчаяния бросается на мужчину и, приподнявшись со своего сиденья, колотит его по голове кулаками.
– Ты подлец! Однажды ты лишил меня детей! Сейчас тебе это не удастся! Я не позволю, чтобы ты снова разлучил нас с дочерью!
– Порешь чушь, женщина! – Ахмед отмахивается от нее, как от назойливой мухи, но удары становятся все более чувствительными.
Мужчина резко тормозит. Дорота ударяется в переднее стекло машины и сползает на коробку скоростей.
– Аллах меня услышал, и ты наконец-то попала в мои руки, – цедит он сквозь стиснутые зубы. – Смогу смыть позор, которым ты меня покрыла, шармута! – Ливиец тянется к бардачку в дверях водителя и молниеносно вытягивает мешочек с маленькой бутылочкой и носовым платком. Потом усаживает бывшую жену на сиденье, прислоняет ее разбитую голову к боковому стеклу и прижимает снотворное к ее носу. После, спокойный и довольный, глубоко вздыхает, набрасывает на спящую женщину плед и снова трогается с места.
– Добрых снов, Блонди, – насмешливо улыбнувшись, произносит он себе под нос.
Марыся и Рашид въезжают на ближайшую площадь, которую нужно проехать, если хочешь добраться до автострады, ведущей в Тунис. В отдалении они видят большую черную «тойоту» Ахмеда. Девушка сидит как на иголках, но не смеет подгонять парня. Тот давит на газ до предела, мотор ревет, но машина едва движется.
– Где ты взял такой хлам?! – не выдерживает Марыся. – Она же вообще не едет! Wallahi!
– Откуда же я знал, что буду участвовать в преследовании? Эту колымагу мы держим для клиентов.
– Видишь его, видишь?! – Почти приклеившись носом к стеклу, Марыся старается высмотреть автомобиль отца. – Исчез… Если едешь на такой развалюхе, нет никаких шансов… – Она закрывает глаза и тихо всхлипывает.
– Извини, Мириам. Не знаю, что можно сделать. – Рашид сжимает губы и чешет затылок. – Даже позвонить нельзя.
– Мамуля, моя мамуля! – Марыся начинает рыдать, заливаясь слезами. – Я хочу к маме-е-е-е…
Слезы потоком бегут по щекам молодой женщины.
– А-а-а! – Она хватает растопыренными пальцами свои длинные вьющиеся волосы и тянет без памяти, бьется при этом головой о панель перед сиденьем пассажира. – Мам-а-а-а-а…
Дорота медленно поднимает веки и чувствует, как страшно жжет в глазах. Во рту и носу ощущается сухость, а еще какой-то странный привкус и запах. Она осторожно отклоняет край пледа, накрывающего ее с головой. Женщина сидит в кресле пассажира и благодарит Бога, что на этот раз ее не вбросили в багажник. Уже сереет, через несколько минут станет темно. Она узнает безлюдную дорогу в Тунис. Прищуривает глаза, чтобы рассмотреть арабский указатель. «Зуара – десять километров». В эту минуту Ахмед резко поворачивает влево, пересекает две полосы почти пустой автострады и съезжает на каменистую дорогу.
«Я очнулась в последний момент, – решила слабая еще Дорота. – Интересно, какой конец мне уготован. Только бы долго не мучиться», – думает она и закрывает глаза. Из-под век тонкими струйками начинают течь теплые слезы. Она чувствует успокоение. Ей уже не хочется бороться, она слишком измучена.
– Что ж, моя маленькая Блонди, ты неплохо сохранилась, – говорит Ахмед спутнице, не догадываясь, что та уже не спит и в сознании. – Для своего возраста ты еще ого-го. – Он беспардонно дотрагивается до ее бедра, а Дорота задерживает дыхание.
– Прежде чем с тобой покончить, надо… а то, пожалуй, не прощу себе. – И он сладострастно смеется.
Через минуту машина останавливается под развесистой пальмой, окруженной низкорослыми, может, с метр высотой, кустами. Тут же рядом виден маленький квадратный сарайчик из пустотелого кирпича.
– И местечко есть. – Мужчина открывает дверь, выходит и потягивается. Потом идет за пальму и долго мочится.
Внутрь машины врывается резкий пустынный воздух, овевает лицо похищенной женщины и гладит ей волосы. Дорота чувствует, как к ней возвращается жизнь. Она глубоко вздыхает. Осторожно убеждается, что ее руки и ноги не связаны: скорее всего у ее палача не было на это времени. Кроме отступающей одури от снотворного и боли в виске, ее ничто не беспокоит. Так, по крайней мере, кажется. Ахмед резко открывает дверь со стороны пассажира, и ничего не подозревающая Дорота вываливается из машины, как мешок картошки. Она лежит на боку на мелких камешках, которые ранят ей руки и щеку. Ее мышцы после наркотического средства настолько вялые, что ей даже трудно двинуть рукой.
– Соберись, шармута! – кричит Ахмед, наклонившись к ней. – Тебя ждет еще одно удовольствие в жизни.
Он хватает ее за воротник рубашки и тянет, как щенка, к смердящему сараю.
Домик маленький, грязный, неоштукатуренный, снаружи его украшают многочисленные граффити. В нем один проем, в который никогда не вставлялось окно. Вход – большая дыра без двери. Внутри почти совсем темно. Мужчина бросает свою жертву в центр и недовольно оглядывается вокруг.
– Нужно быстро закончить развлечение. И где-нибудь ее здесь придушить.
Он презрительно кривит губы и цокает языком о нёбо. Медленно расстегивает пояс на брюках, пуговицу и молнию.
Дорота лежит на земле и в панике осматривается по сторонам. Она видит кострище с остатками еды, ржавые банки из-под тунца и человеческие экскременты. Под одной из стен лежит свернутая циновка, заплесневелая и дырявая.
Женщина старается подняться, опирается руками о землю и, двигая пальцами, чувствует возвращающуюся силу в мышцах. Она на ощупь находит приличных размеров камень с острыми как нож краями. «Это не песчаник, – радуется она в душе, – и идеально помещается у меня в руке». Мужчина с опущенными до половины бедра брюками наклоняется над ней и притягивает к себе. Дорота чувствует, как сильно он возбужден, и ей кажется, что ее вот-вот вырвет. Но вместо этого она старается устойчивее держаться на ногах и закусывает губы.
– Ах ты, потаскуха! Однако хочется тебе еще развлечься с законным мужем! – довольно восклицает Ахмед. – Тот блондин наверняка так хорошо не драл тебя, как я.
Уверенный в себе и в том, что ему все позволено, он набрасывается на женщину, рвет на ней одежду.
Этого Дорота больше не может перенести. Она корчится и выскальзывает из потных лап насильника. Падает на колени, но удерживает равновесие, упираясь ладонями в землю. Молниеносно поворачивается к палачу и размахивается. Приличных размеров камень попадает в срамное место бывшего мужа. Он издает рык, который переходит в завывание. Сгибается пополам, а потом, словно в замедленной съемке, становится на колени и падает на бок, по-прежнему согнувшись и не убирая рук с кровоточащей раны. Женщина сразу же поправляет на себе одежду и склоняется над человеком, который был причиной всех ее несчастий и мучений.
«С этим необходимо покончить, – решает она. – Раз и навсегда, нечего раздумывать, иначе он придет в себя и мои дети больше не увидят меня живой».
Она сжимает в ладони твердый камень. Делает глубокий вдох.
– Прощай! Ты больше никогда не причинишь зла ни мне, ни моей дочери – никому другому. Добрых снов.
Ахмед с изумлением смотрит на бывшую жену. Медленно выравнивает дыхание и собирается с силами. Но в этот момент на него обрушивается первый удар, а за ним второй, третий… Мужчина беспомощно валится на грязный песок и разбросанный пепел кострища.
– Здесь твое место! – Дорота с ненавистью и отвращением наклоняется над искалеченным телом. – Исчезни навеки.
Говоря это, она наносит еще один удар.
Женщина бросает камень в угол душного сарая и выходит наружу. Ее окружает темная ливийская ночь. Снаружи – кристально чистый воздух, вокруг поют цикады и жужжат майские жуки, живущие рядом с пальмой и кустами. Небо над головой усыпано миллиардами звезд и находится на расстоянии вытянутой руки. В отдалении видна автострада. «Как-нибудь доберусь», – решает Дорота.
Она подходит к машине, открывает багажник, вынимает из него две бутылки воды и старается смыть липкую, свернувшуюся уже кровь. Женщина смотрит на себя в зеркальце. Ее лицо опухло от эфира и разбито в нескольких местах. Она вынимает из сумочки тональный крем и скрывает синяки и царапины. Затем она переодевается в свежую одежду, садится на место водителя, делает большой глоток воды и закуривает сигарету. «До Триполи я не доеду, нет шансов», – трезво размышляет Дорота и пытается спланировать свои дальнейшие действия. «Учитывая многочисленные посты полиции и военных и то, что я не настолько хорошо вожу машину, чтобы после таких экстремальных переживаний преодолеть триста километров, вряд ли я смогу самостоятельно вернуться в столицу. Черт, у меня также нет ни ливийских, ни международных водительских прав, – вспоминает она. – А без них вообще крышка. Может, как-то доберусь до Зуары и там найду водителя, который привезет меня в Триполи… В конце концов, у меня есть деньги, могу даже подарить кому-нибудь эту большую эксклюзивную машину. Это, пожалуй, наилучшее решение, – приходит она к выводу. – И, по всей вероятности, единственное в этой ситуации». Она вздыхает с облегчением, оценивая свой план как вполне хороший.
Дорота заводит мотор «тойоты», включает фары и медленно едет по короткой дороге. Через пятнадцать минут лавирования между торчащими скалами и густыми сухими зарослями, небольшими песчаными холмами и глубокими впадинами она доезжает до автострады, на которой движение усиливается. Она должна сейчас повернуть влево, перед этим пересечь три полосы, ведущие в Триполи, а потом выскочить на дорогу, которая ведет в Зуару и Тунис. После достаточно долгого ожидания, которое она использует, чтобы перевести дух после убийственной езды, ей удается включиться в движение. Чем ближе к границе, тем машин все меньше. «Куда же они подевались? – размышляет Дорота. – Может, знают какую-нибудь дорогу напрямик, может, стараются объехать пост?»
В этот момент перед ней вырастает большой контрольный пост, больше оснащенный оружием и транспортом, чем находящиеся в Триполи. Приблизившись, она видит мужчин в военной форме. «И что мне сейчас делать? – думает она в панике, а сердце едва не выскакивает из груди. – Не моя машина, у меня нет прав вождения, и в придачу еду ночью одна через безлюдное место». Она смотрит на свои руки, не отмытые до конца от крови, с ободранными запястьями. «Деньги! Я должна их подкупить! Ведь это Ливия! Только рыбы не берут. Здесь коррупция процветает. Бакшиш – это обычное дело, особенно в государственных учреждениях». Она глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. «Все будет хорошо, все будет хорошо. Думай позитивно! – приказывает она себе. – Улыбайся!»
– Salam alejkum! – традиционно здоровается она по-арабски с наклонившимся к открытому окну машины чернокожим военным.
– Salam, – отвечает тот грубовато. – Куда это вы ночью едете?
– Хочу встретиться с дочерью, которая уже на Джербе, – врет Дорота и не краснеет. – Я иностранка, adżnabija, и провожу в Ливии отпуск. Но он уже закончился.
Она улыбается одной из своих самых очаровательных улыбок и смотрит на мужчину маслеными глазами.
– Хорошо, хорошо. – Парень немного смягчается и начинает глупо переминаться с ноги на ногу. – Документы на машину, водительские права и паспорт. Съезжайте на обочину, это может подождать.
Солдат преодолел первое очарование и ворчит в обычной военной манере.
«Это не ливиец, – думает Дорота. – Вообще черный, так-сяк говорит по-английски, по-арабски же вообще не говорит. Вот беда, это, пожалуй, один из наемников, о которых столько сейчас болтают. Или из тех, кто старается выслужиться и хлопочет о ничтожной должности, ясно как день. Кроме того, получает за это много денег. Я погибла, – думает она, от ужаса едва дыша. – Он не возьмет деньги, об этом не может быть и речи». Но все же вкладывает двести долларов в документы. В конце концов, ей нечего терять. Женщина дрожит всем телом. «Сейчас не хватает только, чтобы он засадил меня в ближайшую тюрьму, например, за убийство…» На лице женщины появляется кривая усмешка. Она неуверенно осматривается по сторонам и, тяжело вздохнув, докладывает третью сотню.
– Вот нашла документик, знаете ли, у меня страшный бардак, как у всех женщин.
Дорота действует медленно, рассчитывает на «зеленые».
– Что это? – Возмущенный солдат держит двумя пальцами американскую валюту, тычет ее в открытое окно машины и машет ею у женщины перед носом. – Стараетесь меня подкупить? Что у тебя на совести, красотка?
– Ну что вы! – Дорота делает вид, что растеряна и смущена. – Я забыла об этих деньгах, полностью вылетело у меня из головы. Мой муж всегда делает мне такие сюрпризики… презентики. – Она выразительно смотрит на парня, показывая ему глазами: «Бери презентик, придурок!»
– Немедленно документы на автомобиль и водительские права, иначе увезем тебя на полицейский пост! – Уже сильно разнервничавшийся службист кричит и открывает дверь автомобиля со стороны водителя. – Подкуп и коррупция сожрут эту страну! Но я в армии Каддафи, а мы неподкупны!
Несколько других солдат отворачиваются, но при этом прислушиваются. Потом идут в их сторону.
– Давай, двигайся! – Солдат направляет на женщину автомат Калашникова, висевший до сих пор через плечо.
Дорота тянется за бутылкой, лежащей на пассажирском сиденье, и пьет воду небольшими глотками. Она понятия не имеет, с чего начать. «План был дерьмовый, – думает она. – Я сварилась, сварилась всмятку». В ту же минуту раздается первая очередь из автомата, а через секунду – следующая. Все на посту заинтересовались красивой блондинкой, и никто не заметил, как на дороге появился пикап с повстанцами. Они стреляют как попало, потому что никогда этому не учились и не упражнялись. Единственное их желание – получить контроль над своей страной. Дорота, осознав, что у нее есть шанс сбежать, выскакивает из машины, вырывает из руки одуревшего наемника свой паспорт и бросается бегом на другую сторону автострады, полностью пустой. Ее цель – добежать до обочины. Там ее скроет мрак и поглотит пустыня. Ничего больше женщина сейчас не хочет.
– Adżnabija! – слышит она голос ранее проверяющего ее наемника. – От меня не убежишь!
Дорота на секунду поворачивается и видит, что мужчина прицеливается. «Как бы его тоже не подстрелили!» – проносится у нее в голове. В эту минуту она чувствует резкую боль в икре и падает на камни и песок по другую сторону проезжей части. Из последних сил, выпуская из легких свистящий воздух, ковыляет дальше. Через минуту ее уже скрыла ночь. Она садится, подтягивая ногу с сильно кровоточащей раной, и пытается рассмотреть, что происходит на посту. Среди солдат поднялась паника, а повстанцы собирают щедрый урожай. Через минуту они отъезжают и все стихает. Дорота стягивает с себя рубашку и остается в футболке с короткими рукавами. Она рвет фланель на полосы и крепко забинтовывает огнестрельную рану. «Видимо, мне предназначено что-то другое! – Со вздохом облегчения женщина старается встать. – Не попаду в ливийскую тюрьму. По крайней мере сегодня. Нужно идти, исчезнуть с глаз», – решает она. В отдалении, в глубине пустыни, распространяющейся на юг страны, мигает какой-то свет. «А может, это усадьба добрых людей, которые мне помогут?» – подзадоривает она сама себя и медленно ковыляет вперед. На рассвете она добирается до односторонней дороги, которая ведет к вырисовывающимся на горизонте горам.
– Эй, красавица, что ты здесь делаешь? Ты кто? – Доносится до нее русская речь. Дорота даже не обратила внимания на остановившуюся машину. «Может, это мираж?» – Она еще в состоянии думать, хотя у нее шумит в голове.
– Я полька, – шепчет она, опираясь обеими руками о горячий капот машины.
– Я знаю чуть-чуть по-польски. У меня были друзья-приятели. Ну давай, садись. Ты ранена? – Пышнотелая женщина склоняется над ее ногой. – Плохо, значит, недобже. Хочешь со мной поехать? – спрашивает она доброжелательно. – Я медсестра из Центральной больницы в Налуте. Зина меня зовут, а тебя?
– Дорота, – из последних сил отвечает она на заданный вопрос и падает без сознания на сиденье автомобиля.
