Книга: Нить неизбежности
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5

Глава 4

3 октября, 15 ч. 22 мин., о. Сето-Мегеро.
— А если всё-таки окажется, что нам с тобой совсем не по пути? — спросил Онисим, когда Лида уже вошла по колено в голубое сияние, разлившееся по дну Чаши.
— А тебя никто и не спрашивает, куда тебе приспичило, — холодно отрезала Лида, оглянувшись. — Ты пока здесь никто. Я тебе уже говорила. Забыл? — Она помолчала, ожидая, что Онисим последует-таки за ней. — Ну хорошо. Ладно. Давай сначала мои дела сделаем, а потом твоими займёмся. Я помогу. Хочешь?
— Мои дела тебе могут не понравиться. Очень… — Онисим не успел закончить фразы, как почувствовал лёгкое головокружение и замер в ожидании очередного глюка — то ли сосна на болоте вырастет, то ли брат Ипат привет с Того Света передаст…
Но ничего подобного не произошло — только немного усилился шум в голове, но это могли быть и отголоски водопада, который остался позади два часа назад. А потом возникло ощущение полной беззащитности и бессилия. Как-то раз, пару лет назад, ещё в Пантике, он спрыгнул с волнолома в штормящее море — просто так, потому что был волнолом и было море… А может быть, он тогда старался пробудить в себе хоть какое-то чувство — пусть даже страх? Сначала волны отнесли его от берега, а потом, протащив мимо прибрежных скал, выбросили на дикий пляж, верстах в десяти от города. Тогда пенный гребень, прежде чем обрушиться на берег, сжал его тело тугими струями так, что Онисим не мог пошевелиться. Теперь же было ощущение, что сила, сравнимая с той по мощи и непреклонности, попыталась осторожно проникнуть в его сознание, при этом стремясь остаться незамеченной.
— Что это? — он задал Лиде этот вопрос, вовсе не надеясь на внятный ответ.
— Это Тлаа приветствует тебя. — Она усмехнулась, стоя уже по пояс в голубоватом мареве. — Знаешь — как собачка принюхивается к незнакомому человеку… Не бойся — не тронет. Фу! Он со мной.
Ощущение чужого присутствия внутри тут же пропало, но Онисим не почувствовал облегчения — уверенности в себе почему-то не прибавилось. Что-то заставляло его идти за этой девчонкой, которая, похоже, сама толком не знает, чего хочет — то ли крови, то ли мести, то ли всенародной признательности за расправу над «злобными угнетателями»… А ведь без очков видно, что ни первое, ни второе, ни третье ей не светит — сколько бы она ни хорохорилась, а убить ей под силу разве что таракана тапочкой. И всё-таки он шёл за ней — может быть, лишь потому, что она была именно такой — беспомощной, нахальной и красивой. Он вдруг поймал себя на том, что думает об этой маленькой разбойнице с теплотой, которая все последние годы в нём ни разу не пробуждалась, даже в тот день, когда он испытал беспредельный покой, лёжа на жёсткой скамейке в келье слепого настоятеля.
Лида исчезла из поля зрения — только что её спина маячила впереди, и вдруг её не стало, а из глубины синего тумана раздались булькающие звуки, а мгновением позже — приглушённый хриплый окрик по-эверийски и едва различимый треск выстрелов. Оставалось только нырять в эту густеющую на глазах синеву и искать невидимую брешь в пространстве, куда провалилась девчонка. Правда, для этого нужно поверить или хотя бы допустить, что всё происходящее вокруг — не бред, не фантазия, не ночной кошмар. В конце концов, было бы просто обидно однажды проснуться всё на том же частном пляже в Пантике, услышать бессмысленный щебет пляжных девиц и вопли придурковатых чаек. Наверное, после подобных кошмаров голова раскалывается…
Она вновь стояла перед ним, на этот раз лицом, а не спиной, и по серому комбинезону от плеча растекалось кровавое пятно.
— Ерунда, сейчас пройдёт, — сообщила она, видимо, заметив признаки беспокойства на лице своего подневольного спутника. — Тут всё проходит, тут ничего ни у кого не болит. — Что бы она ни говорила, а боль отпечаталась на её побледневшем лице, и было видно, что она едва держится на ногах. — Не подходи ко мне! — крикнула Лида, когда Онисим попытался подхватить её. — Без придурков обойдёмся.
Кровь на ткани начала таять, словно на неё брызнули пятновыводителем, и пулевое отверстие затянулось на ткани комбинезона. Она ткнула пальцем туда, где только что была рана, смахнула невидимую пылинку и тут же снова погрузилась в туман. На этот раз её не было не больше пары секунд, и обошлось без перестрелки. Теперь она с трудом вытягивала из тумана крупнокалиберный ручной пулемёт — эверийский SZ-17 весом пуда в полтора, а на плече её змеёй лежала пулемётная лента.
— Держи, что ли! Тяжело ведь.
— Это ещё зачем? — поинтересовался он, едва успев подхватить протянутое ему оружие.
— Узнаешь. — Она явно не была расположена что-либо объяснять. — Пошли. И не вздумай снова в обморок брякнуться, вояка.
Значит, кто-то её крепко обидел там, в прошлой жизни, на большой земле, если она решила оснастить своего мстителя такой вот трещоткой. Пулемёт был новенький, в смазке, и, скорее всего, из него ещё ни разу не стреляли.
— Ну, чего ты его рассматриваешь? — нетерпеливо спросила Лида. — Новьё — со склада взяла. Только ты, как доберёмся, сразу не стреляй. Я сначала речь скажу, чтоб знали, гниды, за что страдают.
Последнюю фразу она произнесла несколько неуверенно, и Онисим решился задать вопрос:
— Ну и в кого же мы будем стрелять? — Не то чтобы его это сильно интересовало, но если уж он вообще пошёл за ней, надо было знать, какая роль ему уготована — пугала, убийцы или жертвы.
— Во всех, кого увидишь, но только потом…
Онисим воткнул конец ленты в патронник и краем глаза заметил, как вздрогнула Лида, когда он передёрнул затвор. Видимо, ей и самой было уже не по себе от собственной затеи.
Тем временем голубой туман подступил к подбородку, снизу донёсся неразборчивый гул, и поверхность чаши под ногами начала мелко вибрировать.
— Руку дай. — Лида схватила его за запястье и потянула за собой — вглубь тумана, и сразу же вслед за этим ступни перестали чувствовать опору.
Странно, но знакомого пьянящего чувства полёта, как при затяжных прыжках с парашютом, не возникло, может быть, потому, что не было видно того места, куда падаешь.
— Держись! — Её голос дрогнул, и хватка на его запястье ослабла.
Онисим левой рукой стиснул покрепче пулемёт, а правой нащупал её талию и прижал к себе.
— Не лапай! — тут же отреагировала Лида, но в тот же миг они выпали из тумана, который теперь превратился в клубящиеся облака, висящие над головой.
Внизу, словно на географической карте, расположилась береговая полоса Внутреннего моря — полуостров Лацо, похожий на огромный ботинок, почти упирался полуоторванным каблуком в Северную Ливию, а справа яркой зеленью сверкал бисер беспорядочно разбросанных островов Великой Ахайи.
— Нам туда. — Лида ткнула пальцем в сторону Вечного Города, рассыпавшегося множеством огней почти на четверть полуострова. — Ты только не потеряйся раньше времени.
Видение погасло, и они погрузились в темноту. Невидимый вихрь подхватил их и понёс куда-то мимо обрывков слабого рассыпчатого свечения, которые постепенно скручивались в воронку, в горло которой их затягивало всё стремительней с каждым мгновением.
— Не думай ни о чём — мешаешь. — Лида обхватила его шею, и чем стремительнее становилось падение, тем сильнее сжимались её руки.
— А если задохнусь? — терпеливо поинтересовался Онисим, не делая, впрочем, попыток освободиться.
— Не успеешь, — отозвалась Лида, и в этот момент лопнула, словно стенка мыльного пузыря, тонкая перегородка, отделявшая их от цели.
Над ними куполом возвышался свод, освещённый несколькими тусклыми синими фонарями. Ряды глубоких мягких кресел поднимались вверх амфитеатром, а к высокой мраморной трибуне, украшенной золотым орлом, вела широкая мраморная лестница, вдоль которой, словно стражи, стояли статуи суровых мужей в тогах. Мраморный зал Ромейского Сената встретил их полумраком и безмолвием — эти стены не пропускали даже слабых отголосков гула Вечного Города, а стрелка на огромном циферблате, висящем под самым куполом, уже приближалась к горящей старинным золотом цифре XII.
— Дура… Ну почему я такая дура… — Лида повалилась на нижнюю ступень лестницы, и плечи её начали вздрагивать от частых всхлипов. — А ты! — Она повернула к нему заплаканное лицо. — А ты не мог подсказать? Тоже мне десантник! Трепло. Восемь часов разницы. Эти сволочи сейчас по кабакам сидят или сучек своих трахают, а я тут, как дура последняя… — Она говорила негромко, но, повинуясь проверенной веками акустике, её голос заполнял всё помещение, отражаясь от массивного купола, лежащего на плечах атлантов.
— Успокойся, детка. — Онисим положил пулемёт на невысокий парапет из яшмы, отделяющий полторы сотни сенаторских кресел от мест для приглашённых, прицелился и нажал на спуск. Потребовалось не более секунды, чтобы изваяние цезаря Конста, завоевателя Галлии, рассыпалось в мраморную крошку. — А теперь нацарапай здесь что-нибудь гвоздиком по-галльски и давай до дому, а то и вправду придётся в кого-нибудь стрелять. Ты же этого не хочешь.
— Сейчас… Я сейчас. — Лида едва заметно кивнула, вытирая слёзы рукавом. — Только у меня гвоздика нет. Вот. — Она достала из нагрудного кармана губную помаду. — Сейчас.
Она подошла к массивному постаменту, над которым возвышалась трибуна, и старательно вывела несколько знаков древнего рунического письма.
— И что это значит? — поинтересовался Онисим, разглядывая надпись — при синих лампах дежурного освещения она казалась начертанной кровью и выглядела довольно зловеще.
— Не знаю. — Лида вырисовывала последний знак, втирая в камень остатки помады, и казалось, что сейчас она от усердия высунет язык. — Ромен всегда оставлял такую надпись.
Где-то в глубине здания завыли запоздалые сирены, и топот многочисленных сапог донёсся со стороны запасного выхода. Преторианская гвардия спешила немедленно покарать неизвестных преступников, каким-то образом проникших в святая святых Ромейского Союза. Здание Сената считалось здесь чуть ли не храмом власти, порядка и законности.
— Пошли! — Как только дверь распахнулась, Лида бросила на пол помаду и прижалась к Онисиму. — Да брось ты свою бандуру.
Бывший поручик без малейшего сожаления отбросил пулемёт, и сразу же купол над головой распахнулся навстречу звёздному небу. Они летели над городом, раскинувшим свои огни от горизонта до горизонта, и Лида смеялась во весь голос, как настоящая ведьма, Святая Маргарита, ещё не приобщившаяся к свету раскаянья.
— Тут подожди, — сказала она как бы вскользь и исчезла.
Онисиму тут же показалось, что он вот-вот свалится на древнюю булыжную мостовую, устилавшую площадь перед Пантеоном. Рука сама по себе дёрнулась туда, где должно было бы находиться кольцо от парашюта. Кольца не оказалось, но и падения не последовало — наоборот, невидимые воздушные потоки потащили его вверх, и вскоре огромная площадь стала казаться тёмным пятнышком, утонувшим в море огней.
— Я же говорила — подожди! — Рядом возникла Лида, и обе её руки были заняты большими, туго набитыми пакетами, на каждом из которых было изображено лицо с куцей бородёнкой под лихо заломленным беретом, то же, что красовалось на её футболках и зажигалках. — Я в магазин заскочила. Или ты поголодать решил? На вот — помоги. — Она сунула ему один из пакетов, освободившейся рукой ухватила Онисима за ремень, и город внизу исчез, растворившись в лоскутах постепенно светлеющего голубого тумана.
Когда он решился открыть глаза, оказалось, что Лида стоит рядом, стряхивая с себя песок. Изумрудные волны лениво набегали на тот же пляж, на который он ещё вчера свалился с неба, и та же горластая компания продолжала развлекаться неподалёку. От моментально притихшей группы пляжников отделилась загорелая фигура и торопливо направилась к ним.
— Привет, Лида. — Слегка полноватая, но довольно миловидная дама лет тридцати или около того кивнула и Онисиму, понимающе улыбнувшись. — Звала на кофе, а тебя и нет. Ну, понимаю, понимаю. Может, познакомишь?
— Хочешь — сама знакомься. — Лида, не глядя на неё, вытащила из пакета пачку сигарет.
— А ты меня не превратишь в лягушку за то, что я с твоим кавалером прогуляюсь?
— В крокодила я тебя превращу! — Лида присела на свой плед, который так и пролежал здесь всё время, пока они отсутствовали.
4 октября, 14 ч. 30 мин., Р. Сиар, Лос-Гальмаро, Гуманитарный университет.
— На самом деле в том, что там сейчас происходит, нет ничего удивительного. Нет — удивительное, конечно, есть, но вы уж поверьте — ничего необычного. Просто Господь наш сдал этот мир с недоделками, а может быть, его подмастерья где-то схалтурили.
— Извините, дон Карлос, а за подобные слова вас от Церкви не отлучат? — перебила Дина не на шутку разошедшегося старичка, старшего эксперта фольклорного отдела Коллегии Национальной Безопасности Республики Сиар. — Насколько я знаю, безбожников здесь не очень-то жалуют.
— О, дона Дина, не беспокойтесь. Моя должность и моя повседневная работа на благо Свободы и Процветания дают мне возможность позволять себе некоторые вольности. Но вернёмся к нашим баранам. — Дон Карлос снял с полки толстый фолиант, от которого за версту несло древностью, и аккуратно вытер пыль с корешка. — Вот это — один из ранних списков дневников Виттора да Сиара, который, как вам, надеюсь, известно, первым ступил на эту благословенную землю. К слову сказать, он был не просто беспощадным завоевателем и разбойником, но и весьма образованным для своего времени человеком. И его дневники позволяют нам судить о многом, чего после его появления здесь просто не стало. Так вот… О чём это я?
— О Витторе да Сиаре, — напомнила Дина.
— Да, да… Он, несомненно, был великим человеком и бесстрашным воином. Имея всего полторы тысячи солдат… Так, — дон Карлос на некоторое время умолк, а потом звонко хлопнул себя по лбу. — Вы знаете, дона Дина, кажется, я временами начинаю впадать в маразм, но всё равно — едва ли в Сиаре найдётся хоть один специалист, который был бы сведущ более меня в вопросе, который вас так интересует. Так вот — после частичного истребления вабассо-урду, населявших территорию нынешней провинции Вальпо… Нет, кажется, я захожу слишком издалека. С вашего позволения, я вам зачитаю одну запись.
— Я, собственно, и сама…
— Нет-нет, здесь несколько архаичная орфография, и без соответствующих навыков… — Дон Карлос снял очки с толстыми выпуклыми линзами и начал бережно перелистывать страницы. — К тому же, дона Дина, сиарский язык на тот момент ещё не сформировался, и рукопись, знаете ли, вообще на древнеромейском. А, вот! «Лета 2154-го от основания Вечного Города месяца Блаженного Августа числа 22-го мой отряд удалился от крепости Вальпо на тысячу семьсот стадий. Наше движение вперёд было замедлено не столько сопротивлением дикарей, сколько необходимостью расчистить торную дорогу через труднопроходимые участки зарослей, которые язык не поворачивается назвать лесом…» Так — это ещё не совсем то… Вот. «…помня о своей задаче установить временную западную границу имперских владений, я считал необходимым либо заставить дикие племена присягнуть императору Терцию, либо истребить их. Поскольку ни малейшего понятия о верности и чести эти полузвери иметь не могли по природе своей, мы обычно прибегали ко второму средству как более действенному, делая исключение лишь для тех, кто называет себя маси-урду…» Впрочем, дона Дина, я не буду утомлять вас чрезмерно длинными цитатами, лучше уж положусь на собственную память. Итак, маси-урду поразили предводителя конкистерос тем, что никто из них не носил оружия, никто не пытался оказать сопротивления, а некоторые довольно легко и быстро освоили язык бледнолицых пришельцев, в известных пределах, конечно. Кстати, ещё при жизни адмирала некоторые маси уже служили во вспомогательных подразделениях колониальной гвардии. И вот, если я не ошибаюсь, это произошло 30-го сентября того же года, адмирал направил отряд капитан-командора Сильвио да Баллисто на северо-запад от форта Удоросо, в район компактного проживания ватаху-урду, людей Красного Беркута. Накануне к дону Виттору явилась депутация жрецов Мудрого Енота, и один из них пытался предупредить завоевателей о том, что поход на ватаху-урду может быть опасен не только для ромеев, но и для всех обитаемых миров. Представьте себе, дона Дина, у дикого, казалось бы, народа были более ясные и масштабные космологические представления, они уже тогда оперировали такими понятиями, как «вселенная», «мироздание», «множественность миров» и так далее… К слову сказать, в Старом Свете даже большинство священников, наиболее образованных в тот период людей, весьма примитивно толковали Писание, а сфера духовного представлялась ими предельно материальными образами. Многие так и представляли себе Бога седобородым дедушкой, а ангелов — младенцами с крылышками. Святой Батист однажды данной ему властью принудительно расстриг двести священнослужителей в Иверии, как он сам выразился, за дремучую тупость.
— Дон Карлос, мы, кажется, отвлеклись, — решилась Дина прервать собеседника.
— Да, да… Со мной это бывает. Увлекающаяся натура, знаете ли. С тех пор, как я перестал читать лекции в университете, чего-то в жизни не хватает. — Лицо старика приняло печальное и одновременно виноватое выражение. — Так вот — о Тлаа… Жрецы сказали нашему славному адмиралу, что ватахи грозились разбудить спящего Тлаа, и тогда тот, кто первым войдёт в святилище, не только сокрушит врагов и уничтожит память о них, но и станет вечным владыкой вселенной, и всё, до чего дотянется его взор, будет подвластно ему. Должен заметить, что Тлаа — это не имя собственное. На языке большинства местных урду это слово означает — зерно, зародыш, посев, засада, яма-ловушка и даже спящий вулкан. Кстати, не знаю, пригодится ли вам для дела подобная информация, но гора Скво-Куксо, которая находится на интересующем вас острове, — вулканического происхождения, и у тех же маси есть легенда о том, что Великая Скво сотворила многие земли из своего огненного молока. Так, кажется, меня опять не туда понесло. Вы, дона Дина, не стесняйтесь — временами напоминайте, о чём у нас разговор. Так вот — о Тлаа… То, что сейчас творится на Сето-Мегеро, — это вовсе не единичный случай. Кстати, тогда, как и следовало ожидать, Виттор да Сиар, что вполне естественно, не принял всерьёз предупреждение, и отряд Сильвио да Баллисто был почти полностью уничтожен, а тех, кто чудом уцелел, сам адмирал приказал повесить, не желая, видимо, чтобы кто-то узнал, как это произошло. Так что ватаху-урду исполнили свою угрозу, и, в конце концов, ничего катастрофического не произошло. Поверьте, дона Дина, мне понятно ваше беспокойство, и, конечно, раз на раз не приходится, но не стоит пытаться вмешиваться туда, где мы ничего не смыслим — это иная культура, иная логика. Мы, с нашим пониманием сути вещей и явлений, не в состоянии предугадать последствий нашего вмешательства. Может быть, оно и станет причиной катастрофы, которой мы все так опасаемся. Извините, я должен принять лекарство. — Дон Карлос выдвинул ящик стола и достал оттуда фарфоровую ступку с жёлтым порошком и бутыль зелёного стекла с тёмной густой жидкостью. — Сам не знаю, что это такое, но способствует. У местных знахарей фантастическое чувство ответственности. — Он положил в стакан пару крохотных мерных ложечек снадобья, капнул туда же из бутылки, разбавил смесь минеральной водой и выпил всё это мелкими глотками. Казалось, что морщины на его лице слегка разгладились, а устало набрякшие веки взлетели вверх. — Если бы не это, от меня сейчас была бы только одна польза — чучело набить. Так вот — по обрывкам разнообразных свидетельств об этом эпизоде, и сопоставив несколько легенд разных племён, мне удалось понять, что случилось там, в землях ватаху-урду, восемьсот лет назад. Возможно, я и не стал бы вам этого говорить, но сам команданте приказал мне быть с вами откровенным.
— Вы меня в чём-то подозреваете? — Дина даже не стала делать вида, что удивлена.
— Помилуйте… Заподозрить вас можно только в одном, и то — это не подозрение, а твёрдая уверенность. Если бледнолицые интересуется магией аборигенов, значит, последует неуклюжее, нелепое вмешательство в сферу духовных сил, которая формировалась здесь тысячелетиями. Местные маги посвящают учению всю жизнь, и нелепо думать, что, просто нахватавшись информации, можно рассчитывать на какой-либо успех.
— Но ведь вы тоже…
— Моя прабабка была маси, кстати, как и у нашего уважаемого команданте.
— Итак, у вас приказ, — безжалостно заявила Дина после короткого напряжённого молчания.
— Ну что ж… — Дон Карлос тяжело вздохнул. — Мне придётся начать издалека. И учтите, я не могу ничего знать наверняка, и всё, что я скажу, — лишь гипотезы, предположения и домыслы. Вам наверняка известна популярная история о том, как несколько подмастерьев имели несчастье взбунтоваться против Творца, желая заняться самостоятельным творчеством, не оглядываясь, так сказать, на проект.
— Да, не слишком ли издалека вы начинаете?
— Нет, не слишком. — На этот раз дон Карлос даже слегка улыбнулся, заметив на лице собеседницы скептическое выражение. — Некоторым из мятежников пришлось не сладко — их низвергли в Пекло, где они, кстати, неплохо устроились, заставляя страдать заблудшие души до полного и безоговорочного раскаянья. Но среди бунтарей нашлись существа более дальновидные и тщеславные, которые ради своей цели, ради призрачной свободы, решили пожертвовать всем. Они отреклись от своих имён, от личности, от воли, оставив себе лишь энергию Творения, силу, которая непостижимым нам способом способна сдвигать горы, поворачивать реки вспять, превращать воду в вино и так далее… Они стали частью дикой природы, они стали незаметны и никому не подвластны до той поры, пока продолжался их сон. А спать они собирались долго — пока там, — дон Карлос ткнул пальцем в потолок, — не забудут о том, что они когда-то были.
— А вот об этом в Писании, насколько я помню…
— …ничего не написано, — закончил фразу дон Карлос. — И это естественно. Я, хоть и позволяю себе порой крамольные мысли, добропорядочный прихожанин, исповедуюсь регулярно у самого кардинала де Стефано.
— Отвлекаетесь, дон Карлос, — торопливо заметила Дина.
— Да, пожалуй… — Старик налил себе минералки, но пить не стал. Теперь он говорил, не глядя на Дину, а наблюдая, как со дна стакана поднимаются пузырьки. — Писание, как известно, записано боговдохновенными пророками — это как бы отчёт Господа нашего о проделанной работе. Те элоимы, что так ловко уклонились от выполнения своих прямых обязанностей, стали невидимой брешью в этом мире, который когда-то казался прекрасным и, можно сказать, совершенным. Кто же признается, что допустил такое… А теперь вернёмся к экспедиции Сильвио да Баллисто. Их осталось семеро, семеро из восьмиста. И источником тех крамольных мыслей, что я вам сейчас изложил, являлись протоколы их допросов и вот эта книга. — Дон Карлос дрожащей рукой погладил фолиант. — Их казнили за ересь. Адмирал впоследствии неоднократно ставил себе в заслугу, что он на корню пресёк распространение ереси неслыханной, а потому особо опасной. И чтобы подчеркнуть свои заслуги, он подробно изложил суть этой ереси в своих дневниках. Забавно, не правда ли?
Дина промолчала, понимая, что старика-профессора не очень-то интересует её мнение, да и сам разговор ему всё больше становится в тягость.
— Ну а теперь о Сквосархотитантхе…
— О чём?
— Не о чём, а о ком. Вообще-то, в моей версии произошедшего масса неясностей и белых пятен, но, кроме меня, никто не пытался разгадать эту головоломку. На самом деле ватахи не решились выполнить свою угрозу, никто из них не смог бы нарушить табу. Они принесли жертву Катлеоцептантхагани, Создателю Всего Сущего, Властителю Судеб, и им был дан знак, не знаю, какой именно, но они обратились за помощью к людям Мудрого Енота, которые были не столь воинственны. Не знаю уж почему, но выбор их пал на юную жрицу Сквосархотитантху, которой были внятны голоса предков. К тому же она была хранительницей некоего талисмана, который, по мнению жрецов Красного Беркута, мог подчинить Тлаа воле своего владельца и позволял ей бывать сразу в нескольких местах. В данном случае я передаю лишь буквальный смысл имеющихся у меня свидетельств, не пытаясь их толковать. Так вот — эта самая Сквосархотитантха сначала сама вошла в Тлаа, а потом приказала ему войти в неё. И новая вселенная возникла не за пределами нашего мира, а внутри этой юной жрицы, даровав ей силы, которые действуют вопреки законам, данным нам Творцом. Камни, брошенные ею вверх, не возвращались на землю, одной лишь силой желания она могла воздвигать храмы и подчинять своей воле духов. Она встретила жестоких завоевателей и просто приказала им умереть, а тех немногих, кто нашёл в себе силы не подчиниться безмолвному приказу, сочла достойными знания тайн, которые в ней были отныне заключены. Маси, кстати, считают, что она до сих пор жива, что она сохранила молодость и не может позволить себе умереть, поскольку внутри её — целый мир, который бесконечен, как и наша вселенная. Когда я думаю об этом, дона Дина, меня переполняет ужас, восхищение и сострадание. Как можно жить вечно, храня в себе это сокровище, эти звёзды и планеты, судьбы мириадов живых существ, веру, любовь, надежду, страхи и сомнения… Если она позволит себе умереть, всё это тоже погибнет. Погибнет или вырвется на волю, и это будет означать Конец Света, потому что два мира не смогут ужиться в одной скорлупе мироздания. Дона Дина, мне плохо, простите… — Он потянулся к стакану с минералкой, но старческая рука безвольно упала на стол.
В тот же миг входная дверь распахнулась, и в кабинет ввалился подполковник Муар в сопровождении бригады врачей, которые тут же пристроили старику капельницу. Моложавый седой доктор глянул на стол, где продолжала стоять ступка с зельем, и коротким взмахом руки столкнул её на пол.
— Опять он этой мерзости нажрался, — констатировал врач, искоса посмотрев на Дину.
— Кажется, вы утомили нашего дорогого профессора, — заметил подполковник, помогая ей подняться из кресла. — Вы знаете, доктор Кастандо — национальное достояние свободного Сиара, и забота о его здоровье — вопрос национальной безопасности.
— Я понимаю, — отозвалась Дина. — Надеюсь, с ним ничего страшного.
— Я тоже на это надеюсь. — Вид у начальника личной охраны команданте был более чем озабоченный. — Кстати, должен вам сообщить, что на протяжении всей вашей беседы велась аудиозапись. Каждое слово, сказанное доном Карлосом, представляет для нас величайшую ценность. Это может показаться странным, но он и с нами не всегда бывает достаточно откровенен.
ПАПКА № 4
Документ 1
Командующему Спецкорпусом Тайной Канцелярии генерал-аншефу Снопу, лично, секретно.
Считаю необходимым продлить срок моего пребывания в Сиаре на две недели. Все связанные с этим вопросы согласую с сиарской стороной самостоятельно. Подробный отчёт о проделанной работе и план дальнейших действий будет передан в наше консульство в Лос-Гальмаро, хотя я полагаю, что ни выводы, ни планы не приведут Вас в восторг, но смею напомнить, что вся ответственность за успех операции возложена на меня.
Резидент Спецкорпуса по Юго-Западному региону полковник Кедрач.
Документ 2
Главе Высокого Конклава
Вселенской Церкви Господа Единого, святейшему кардиналу Адриану Луцию.
Монсеньор, к сожалению, из семнадцати священников, которых нам выделил епископат Равенни, только двое способны прочесть толковую проповедь, а трое уже и вовсе скончались от лихорадки. Остальные только и могут кадилом махать и кое-как бубнить службу. Вероятно, поэтому страх заставил нескольких солдат Галльского легиона, оставшихся в живых после жестокого нападения дикарей из засады, нести богопротивную чушь, содержание которой я излагал Вашему Святейшеству в своём прошлом письме. Чтобы закрепиться на этих благодатных и обширных землях, столь необходимых Империи, нельзя опираться только на силу оружия. Вчера из Нового Карфагена прибыла очередная флотилия, доставившая в Вальпо 3000 солдат. Чтобы держать в покорности дикарей, мне хватило бы и половины. Монсеньор, вы как человек, имеющий военный опыт, должны понимать, что одними бананами армию не прокормишь! Три тысячи солдат и ни одного мастерового, ни одного землепашца, ни одного вышколенного лакея или толкового повара, ни одной женщины, в конце концов! Зная, с каким уважением относится к Вам Их Боголюбивое Величество, цезарь Терций, я прошу при случае найти возможность убедить его в необходимости увеличить вдвое количество судов, направляемых в Западные Провинции, и, кроме новых когорт и военных припасов, прислать сюда с семьями добропорядочных мирных граждан Империи. Я приму всех — разорившихся торговцев, безземельных крестьян, нищих, каторжников, срамных девок — любая сволочь здесь придётся к месту, с ними, по крайней мере, ясно, что надо делать.
На удивление, оказалось, что некоторые из местных дикарей оказались восприимчивы к Слову Божьему, и уже дюжины три краснокожих посещают освящённую прошлым летом церковь Святого Диметрия. Но честно говоря, меня это скорее настораживает, чем радует, хотя я прекрасно понимаю, что без истинной веры никто не в состоянии служить с должным рвением Империи и Святейшему Престолу.
Если Вы получили это послание, значит, в гавани Равенни уже стоит каравелла «Благодарение», в трюмах которой находится 1000 талантов пряностей, 200 талантов серебра и 12 талантов золота, предназначенных для Святейшего Престола. Капитан Гай де Брюссо, если Вы милостиво пригласите его на аудиенцию, передаст лично Вам лично от меня 9 великолепных рубинов. Если Ваше ходатайство перед цезарем возымеет должный успех, то я получу возможность направлять Вам столь же ценный груз трижды в год. Но прошу учесть, что из четырёх судов, выходящих из Вальпо, обычно только три достигают метрополии.
Адмирал флота Их Боголюбивого Величества цезаря Терция, Виттор да Сиар. Лета 2156-го от основания Вечного Города месяца Доблестного Юния числа 6-го.
Документ 3
Магистру Ордена Святого Причастия, срочно, секретно.
Высокий Брат! От братьев из Сиарского Дома поступают тревожные сообщения. Есть все основания полагать, что миссия полковника Кедрач носит вовсе не ознакомительный характер, в чём нас пыталось убедить командование Спецкорпуса. Можно считать абсолютно достоверным тот факт, что, посетив святилище Мудрого Енота, она встречалась лично с Сквосархотитантхой. К сожалению, братья из Сиарского Дома не имеют прямого доступа именно в это святилище Мудрого Енота, и нам не удалось узнать о содержании их беседы. Внушает серьёзные опасения не столько сам факт указанной встречи, сколько нежелание командования Спецкорпуса уведомить о ней Орден, а это — прямое нарушение договорённости о согласованных действиях в рамках совместной операции. Вывод из этого можно сделать лишь один, и он крайне неутешителен: Спецкорпус, вероятно, ставит перед собой цели, отличные от тех, о которых заявлял генерал Сноп. Видимо, Тайная Канцелярия, помимо согласованного плана, прорабатывает возможности использования так называемого Тлаа в качестве средства для достижения каких-либо политических целей. Не исключено также, что полковник Кедрач действует по собственной инициативе, и командование Спецкорпуса не поставлено в известность о её планах. В любом случае было бы в интересах нашего общего дела дать указание братьям из Сиарского Дома нейтрализовать полковника Кедрач всеми доступными им средствами. Но, насколько мне известно, она пользуется личным покровительством Сиарского диктатора, и, возможно, достать её обычными средствами не представится возможным. В этом случае можно пойти даже на то, чтобы призвать для исполнения этой миссии кого-либо из рыцарей Третьего Омовения.
Высокий Брат, я понимаю, что это — крайняя мера, на которую Орден идёт лишь в исключительных случаях, но Вы более, чем кто-либо другой, представляете себе последствия того, что упомянутая Дина станет второй Сквосархотитантхой, оставшись при этом на государственной службе.
Посланник Ордена Святого Причастия при Малом Соборе Единоверной Церкви, рыцарь Второго Омовения Семеон Пахарь.
Документ 4
«Уже целый день граждан всего Ромейского Союза будоражат сообщения о странном инциденте, произошедшем прошлой ночью в здании Сената Ромейского Союза. Но до сих пор ни пресс-центр преторианской гвардии, ни соответствующая сенатская комиссия, ни следственные органы не дали исчерпывающего объяснения того, каким именно образом злоумышленники проникли в одно из самых охраняемых в мире зданий, какова была их цель, были ли они задержаны или убиты на месте преступления, а также — какой ущерб был нанесён залу заседаний и были ли человеческие жертвы? Но, к счастью, помимо официальных источников, существуют и неофициальные, а популярность нашей газеты даёт нам возможность изыскивать средства для получения информации из неофициальных источников, близких к официальным кругам.
К сожалению, ответы, которые мы получили у отдельных рядовых преторианцев и гражданских служащих, с одной стороны, совершенно не внесли ясности в суть происшествия, а с другой — в какой-то мере объяснили столь долгое и упорное нежелание кого-либо из сенаторов сделать сколько-нибудь внятное заявление.
Итак, факты:
— злоумышленников было двое — мужчина в камуфляже, предположительно эверийского покроя, с крупнокалиберным ручным пулемётом и девушка в гражданской одежде без оружия;
— каким образом они оказались в зале заседаний — до сих пор не выяснено, поскольку они не были зафиксированы ни средствами наружного наблюдения, ни внутренними видеокамерами в помещениях, прилегающих к залу заседаний, ни караульной сменой;
— при проверке вентиляционной системы не было обнаружено каких-либо следов или повреждений;
— злоумышленником была расстреляна статуя цезаря Конста работы великого Фабия (рыночная стоимость — не менее 65 000 000 сестерций);
— на трибуну губной помадой нанесена надпись галльским руническим письмом, которая переводится как «улыбнись своей смерти», подобные надписи (разумеется, не помадой) обычно оставлял на месте преступления известный галльский террорист Ромен Карис;
— злоумышленники скрылись в неизвестном направлении необъяснимым образом;
— от беспорядочной стрельбы преторианцев значительно пострадал интерьер зала заседаний, в том числе древний барельеф «Цезарь Ромул сажает оливковое дерево», который, по оценкам экспертов, почти ровесник Вечного Города;
— префект преторианской гвардии и центурион, командовавший караулом в ту ночь, сняты с должностей и взяты под арест, им предъявлено обвинение в преступной халатности.
Всё произошедшее было бы уместнее считать скорее злостным хулиганством, чем попыткой террористического акта, если бы не ряд совершенно мистических подробностей. Например, один из высокопоставленных гражданских чинов после просмотра видеозаписи камер слежения во всеуслышание заявил, что узнал Ромена Кариса, хотя его могила на кладбище в Руа уже год как стала местом паломничества подогретых националистической пропагандой юнцов и экзальтированных девиц…»
Газета «Трибун», печатный орган общественной организации «Единое Отечество», Рома — 29 сентября 2985 г.
Документ 5
«Всё, что произошло за последние дни, наверное, станет моим вечным кошмаром, который мне придётся пронести через весь остаток жизни. Френс Дерни действительно не бросал слов на ветер, и его проклятие не выдохлось даже через века.
Тогда, впервые погрузившись в голубой искрящийся туман, я ещё не знал, что обратного пути для меня не будет. Нечто необъяснимое гнало меня вперёд, и когда свет небес погас над моей головой, меня обуяло ощущение всемогущества, о котором я не могу сейчас вспомнить без приступа жгучего стыда. Не знаю откуда, но я знал, знал совершенно точно, что любое желание, которое взбредёт мне в голову, немедленно исполнится, и когда в моих руках оказался какой-то предмет, которого я не смог сразу разглядеть, я бросился прочь от этого жуткого места. Я бежал, но в глубине сознания зрело понимание того, что скрыться от всемогущего призрака, Хозяина Чаши, мне уже не удастся никогда.
Потом оказалось, что я прижимаю к груди пергаментный свиток, рукопись Диона из Архосса, древнего мудреца, жившего за пять веков до основания Вечного Города. «Прежде чем открыть эту книгу, подумай, достаточно ли ты крепок сердцем и разумом, чтобы без страха и сомнений заглянуть в Бездну», — так писал об этой рукописи Корнелий Дракар в апокалиптическом трактате «Эпитафия смыслу». Я всегда мечтал о ней как коллекционер, понимая, что мечта эта несбыточна, и не относясь всерьёз к тому, что написано в ней. Боюсь, что теперь, когда она у меня есть, я не найду в себе сил прочесть её или даже показать кому-либо.
Первым моим желанием было немедленно покинуть остров и никогда более сюда не возвращаться, но когда через пару дней ноги донесли меня туда, где возле берега стояла «Принцесса Кэтлин», моей решимости явно поубавилось. Хотя я приказал капитану следовать в Сальви для пополнения припасов, чтобы потом отправиться в обратный путь, червь сомнения постепенно подтачивал мою волю. Оказавшись в сиарском порту, вдали от всего, что внушило мне такие опасения за свою бессмертную душу, я начал малодушно думать о том, что отправиться домой, не познав сути явления или хотя бы не попытавшись это сделать, — недостойно истинного исследователя. Теперь я понимаю, что во мне поднялась низменная жажда всемогущества, которую я прятал сам от себя за высокие слова.
Я отправил письмо Марии и дал указание вновь высадить меня на острове, а судну следовать обратно в Камелот, выписав капитану чек на оговорённую ранее сумму. Если бы я знал тогда, к чему приведёт моё малодушие!
Я высадился на острове, проследил, как выгружаются ящики с оружием и припасами, и сразу же двинулся в сторону двугорбой вершины. Я не оглянулся даже тогда, когда с корабля донёсся прощальный гудок. Если бы, пройдя десяток миль и взобравшись на первый из лысых холмов, я посмотрел в сторону океана, мне пришлось бы обнаружить, что «Принцесса Кэтлин» и не собирается уходить, а по моим следам уже движется отряд матросов, вооружённых карабинами и лопатами.
Путь к Чаше занял двое суток. Я не спешил, я знал, что спешить некуда и впереди у меня, возможно, вечность.
Тлаа ждал меня — я это явственно почувствовал, и по поверхности голубого тумана пробежало что-то подобное волне, и я знал, что это вздох облегчения — вечное одиночество кончилось, сливаясь с моей волей, с моим сознанием, силы Тлаа начали медленно стремиться к бесконечности. Я не сказал ни слова даже самому себе, боясь невзначай признаться в истинных причинах своего возвращения, но я чувствовал, как Тлаа, Хозяин Чаши, впитывает в себя даже тени моих мыслей, моих затаённых желаний.
На этот раз я уходил счастливым, отбросившим все сомнения и переживания. Сила Тлаа пребывала во мне, моя воля пребывала в нём. Я решил построить хижину неподалёку от Чаши и знал, что она уже стоит и ждёт своего вечного постояльца. Мне ещё предстояло научиться управлять его силой, а ему — познать мир, который внутри меня. И эта эйфория продолжалась до тех пор, пока я не дошёл до могилы несчастного Пита Мелви.
Они лежали здесь — возле вывороченной из земли надгробной плиты, все девятнадцать. Их глаза, казалось, были выжжены блеском золота, которым и вправду была наполнена вскрытая могила. Капитан был ещё жив, он погружал ладони в груду сокровищ, а из пустых глазниц, словно слёзы, сочилась кровь. Потом он умер, без стона упав на золотые монеты. Исполнилось единственное желание Френса Дерни, которое он оставил здесь на совести Тлаа. Никто не посмел забрать у Пита Мелви его золото.
Пожалуй, в тот миг мне впервые стало по-настоящему страшно. Стыдно и страшно. И тут я принял на себя ещё более тяжкий грех. Больше всего прочего я испугался, что кто-то может узнать о моём постыдном поступке. С ясного неба донёсся раскат далёкого грома. И только просидев полдня наедине со своим отчаяньем, я понял, что нет больше «Принцессы Кэтлин», стоявшей на якоре в полумиле от берега. Судно погибло, рассыпалось на куски, смешалось с океаном по воле моего желания. Три матроса, оставшихся на вахте, и кок Тим Бренди, добрейшей души человек, — они тоже погибли, но уже не по завещанию Френса Дерни, а по моей, и только моей вине. Теперь у меня нет пути назад. И пусть Мария лучше считает меня погибшим. Я не хочу и не могу делиться с ней той тяжестью, что легла отныне и навсегда на моё сердце».
Дневник профессора Криса Боолди, запись от 7 августа 2946 г. от основания Ромы.
Назад: Глава 3
Дальше: Глава 5