Глава 4
Человек подобен дереву. Чем настойчивее он тянется ветвями вверх – к свету, тем глубже в глубину и мрак уходят корни.
Фридрих Ёлер, «Приговор богам», Тройнхайм, 2777 год от основания Ромы
16 января, 12 ч. 45 мин. База ВМФ Конфедерации Эвери близ посёлка Малинди, бандустан Куш
Тика повалился в густую траву, и каска свалилась с его головы, но уже не было сил, чтобы подобрать её, подняться и стать в строй, где его уже поджидали шестеро товарищей по несчастью. Впрочем, несчастными они вовсе не выглядели. Они даже почти не вспотели, несмотря на жару, бронежилеты, тяжёлые штурмовые двенадцатимиллиметровые винтовки и обмундирование из плотной пятнистой ткани, что не по зубам москитам и прочим летающим кровососущим тварям. Бойцам-то что… Им не привыкать. Вон как подполковник Зекк скалится, поглядывая сверху вниз на единственного обессилевшего члена команды. Всё ему нипочём. Ему и этого мало. Давеча приезжал шеф с инспекцией, так подполковник никаких претензий ему не высказал кроме одной: не нравится нему, видите ли, что боевое подразделение находится в подчинении у гражданского лица. Знал бы он, что тут на самом деле происходит! Угораздило же занести же в такую компанию. А ведь говорили, что это высочайшая честь, служить в таком подразделении! Год за три… Мало! Если бы за десять – куда ни шло… И пенсия – почти как у сенатора. Как будто в сенаторы лезут те, кому нужна пенсия…
А ведь ещё три месяца назад казалось, что жизнь наконец-то улыбнулась ему во всю ширь, давая шанс провести оставшиеся годы в полном довольстве, ни в чём себе не отказывая. И, главное, чтоб ни одна тварь не смогла больше указывать: Така, пойди туда-то, Тика, сделай то-то. Ради такой перспективы можно вытерпеть всё что угодно. Так что надо успеть-таки подняться, прежде чем с противоположной стороны полигона подъедет доктор Айген на своём роскошном «Бой-Крузере» с целой бандой медсестричек на борту. И девицы – как на подбор. При наборе команды доктор, похоже, сначала измерял талию и бёдра, а уж потом только проверял, знают ли те, с какого боку в шприц игла вставляется. Девицы в белых бикини (а в чём ещё по такой жаре ходить) быстренько замерят пульс, кровяное давление, а потом, глядишь, доктор прикажет до жилого модуля своим ходом добираться, а это три мили, не меньше. Такое уже было, когда местный адмирал отказался автобус выделить. Видите ли, морские пехотинцы в кино отправились. В местном клубе премьера, видите ли. «Хрен с перцем» с Лизой Денди в главной роли.
Тика всё-таки дотянулся до каски, с трудом поднялся, опираясь на приклад винтовки, и, прихрамывая на обе ноги, доковылял до шеренги бойцов, заняв как самый низкорослый законное крайнее место на левом фланге.
Вообще непонятно, на кой хрен при тех задачах, что стоят перед подразделением, такая свирепая физическая подготовка, если всю эту полосу препятствий ничего не стоит снести одной только силой мысли, да так выровнять и утрамбовать, что строевой плац позавидует.
Стоп! Следует соблюдать крайнюю осторожность не только в словах, но и в мыслях. Кто этих докторов знает – может, они и мысли уже читают. А за такие мысли точно пристрелят без суда и следствия. На территории недоразвитых стран это просто делается. Был человек – и нет человека. Худшее преступление – слишком много знать. Джунгли здесь дремучие и бескрайние, искать в них кого-либо бессмысленно. Может быть, не стоило хитрить, когда вся команда проходила нейрокодирование. Всего-то и делов-то было – воткнул в уши беруши. Никто и не заметил. А ведь случайно с собой оказались. Купил в вестибюле отеля у портье в ночь перед вылетом, потому что рёв турбин взлетающих лайнеров не давал уснуть. Портье точно знал, какой товар здесь должен быть самым ходовым, и толкнул эти затычки для ушей аж за три фунта. Но, к его чести, стоит заметить: дерьмо не подсунул. Компактные, незаметные и полную тишину обеспечивают, хоть в ухо ори. Везёт, как всегда. И теперь, когда эти бравые бойцы превращаются в кукол-зомби, один только Тика ван Дебби всё слышит, всё видит и всё осознаёт. Только остекленевший взгляд изображать непросто – это требует особого мастерства, терпения и таланта. Кто другой точно спалился бы. Только не Тика. Теперь надо только придумать, как воспользоваться ситуацией к полному своему удовольствию. И тут не только пенсией пахнет, тут можно далеко пойти…А всех остальных послать ещё дальше!
– Нате-ка! – одна из медсестричек протянула ему запотевший стакан с водой и целую горсть разноцветных пилюль.
– Это зачем?
– Да не волнуйтесь вы так. – Девица нежно улыбнулась. – У вас пульс частит и давление зашкаливает. А ещё свист в лёгких.
– Это всё оттого, что ты рядом. – Тика погладил девицу по бедру и слегка притянул к себе. – Я волнуюсь.
– Открой рот, закрой глаза! – не сопротивляясь, потребовала девица, и тот послушно выполнил приказ.
Она тут же загрузила пилюли ему в рот, прижала к губам край холодного стакана и только после того, как он выпил, с легкостью выпорхнула из его объятий.
Ну и ладно. Ну и хрен с ней. Вечером Люпита придёт. Всего пять фунтов за полчаса удовольствия.
Стало легче – то ли от пилюль, то ли от воды, то ли от близости соблазнительной красотки, то ли от всего сразу.
– Оклемался? – Стоявший рядом капрал Клиренс ободряюще похлопал его по плечу. – Ничего, ещё пара месяцев, и из тебя настоящего солдата сделают. Одного только не понимаю: на кой хрен ты вообще нам сдался.
– Я тоже не понимаю, – непринуждённо соврал Тика, и тут раздалась команда подполковника:
– Направо! Правое плечо вперёд! За машиной доктора бегом марш!
Сбылись худшие предчувствия. И не похоже, что на этот раз комендант пожадничал, не дав автобус. Просто доктор сегодня прописал всему личному составу дополнительную пробежку. Что ж, ему виднее. А может, и к лучшему… Жирок никогда нелишне растрясти. За время пребывания на этой чёртовой базе уже килограммчиков шесть долой. Правда, непонятно, чьих тут заслуг больше – то ли режима тренировок, то ли Люпиты, с которой удавалось размяться в постели раза три-четыре в неделю. Помимо упругого тела, у неё есть ещё одно неоспоримое достоинство: она молчит. Молча делает своё дело, молча одевается, молча забирает купюру с тумбочки и молча уходит. С такой женщиной можно прожить долгие годы безо всякой нервотрёпки, драм и стрессов.
К счастью, машина доктора ехала медленно, так, что поспеть за ней можно было быстрым шагом, не переходя на бег, но и это после полосы препятствий давалось нелегко. Во всяком случае, когда бойцы, свалив у входа в столовую каски, подсумки, винтовки и бронежилеты, направились к столу, одна мысль о еде вызывала приступ тошноты. А вот пить снова хотелось страшно. Клюквенный морс. Два стакана. Или хотя бы бутылку минералки…
Пока остальные рассаживались за столом, Тика завернул к стойке буфета и потребовал у стоящего за ней вольнонаёмного из местных бутылку холодной минералки. Тот посмотрел сквозь него и нагло заявил:
– За столу садися, да. Она принести…
Внезапный приступ собственного гнева застал его врасплох. Тика не успел в полной мере сдержать желание раздавить мерзавца немедленно – так, чтобы мокрого места не осталось. Тот, схватившись за голову, с грохотом упал за стойку.
– Что это с ним? – спокойно поинтересовался проходящий мимо подполковник Зекк.
– Болеет, наверное, – отозвался Тика.
Опалённая шевелюра буфетчика уже показалась над стойкой, он, испуганно глянув на своего обидчика, дрожащей рукой потянулся к холодильнику.
Так… До поры следует быть осторожнее. Ещё не время. Ещё не время…
Тика выхватил из рук буфетчика бутылку, осушил её и швырнул в него так, что тот едва успел увернуться.
Недомогание тут же исчезло, на смену ему пришёл прилив сил и зверский аппетит. Если опять подадут печёных кузнечиков, то котёл точно полетит в сторону кухни, пробив бетонную перегородку, как крупнокалиберный снаряд. Но сегодня было рагу из спинки аллигатора с маисовым гарниром под острым арахисовым соусом. Так что можно обойтись и без разрушений…
Расправившись со своей порцией, Тика молча вышел из столовой и, прихватив своё снаряжение, двинулся к спальному корпусу, стандартной модульной конструкции с тесными, но отельными боксами для каждого обитателя. До вечернего блока занятий оставалось два часа, и надо было провести их с максимальной пользой – принять душ и поваляться на лежанке под потолочным вентилятором.
Когда он открыл дверь, оказалось, что внутри кто-то есть. В душевой кабинке шумела вода, из щёлочки под пластиковой задвижкой выбивался пар. Свалив в тесной прихожей амуницию, он снял винтовку с предохранителя и передёрнул затвор. Но, вспомнив недавний эпизод с буфетчиком, сообразил, что огнестрельное оружие ему не потребуется – кто бы там ни скрывался. Ему даже стало смешно и немного досадно оттого, что он только что испытал внезапный испуг. Пора привыкать к могуществу, привыкать к мысли, что рано или поздно из многочисленных обязанностей останется только одна – повелевать. Ну, ещё – карать тех, кто откажется подчиниться.
Однако испуг прошёл, а беспокойство осталось. Врождённое чутьё бессчётное количество раз помогало ему избежать угроз, которых, казалось, ничто не предвещало. Они возникали из ничего, на ровном месте, но он их всегда чуял заранее и успевал отреагировать единственно верным образом. Потому и жив до сих пор в отличие от многих товарищей по службе. И сейчас… Казалось бы, чего бояться на территории базы, которая окружена со всех сторон стенами, проволочным ограждением, системами слежения, минными полями, сторожевыми вышками и огневыми точками. Но неясная тревога не ослабевала, а Тика привык верить внутреннему голосу. Для страха не было ни малейшего повода, но ощущение угрозы нарастало с каждой долей секунды. Было совершенно ясно: если какая-то опасность действительно существует, то от неё просто так не убежишь, что неведомый ужас, который притаился за стенкой душевой кабины, настигнет его где угодно.
Он распахнул дверцу и обнаружил едва заметный в клубах густого пара смуглый силуэт. Люпита! Но как она здесь оказалась в такое время? Обычно они встречались через час после ужина, когда солнце опускалось за горизонт, когда спадала жара.
– Ты как здесь? – спросил Тика, старательно делая вид, что он нисколько не удивлён и не напуган.
Но все надежды на благополучный исход рухнули буквально через мгновение. Люпита повернулась к нему лицом, и только теперь он разглядел, что её смуглая кожа покрыта множеством пузырьков от ожогов, что она стоит под струями кипятка и, кажется, вовсе не чувствует боли. И глаза! Раньше они были чёрными, а теперь в них блестела холодная сталь, а во взгляде читалась бездна, в которую можно провалиться навсегда, если немедленно не отвести взгляда. Тика не в силах был пошевелиться, мысли и чувства буквально заледенели.
Люпита сделала шаг в его сторону, выходя из-под раскалённых струй, обняла его за шею руками, покрытыми ожогами, и пузыри варёной кожи начали лопаться, издавая неестественно звонкие хлопки. А потом и ноги её обвились вокруг его талии. Всё это время она неотрывно смотрела ему в глаза, и бездна, что в них таилась, разверзлась. Падение казалось бесконечным, а снизу их подхватывали то ледяные, то раскалённые воздушные потоки. Постепенно они разорвали в клочья униформу, что была на Тике, и теперь он кожей чувствовал, как скользят по его телу на смазке из крови и пота её обожженные руки. Всё кончилось также внезапно, как и началось. Падение остановилось, хотя никакой опоры под ногами Тика так и не почувствовал. Люпита исчезла. Вокруг была непроглядная тьма, от которой внутри всё холодело, которая нагнетала ощущение небытия. Может быть, это смерть? Как не вовремя…
И вдруг во тьме сверкнули глаза. Её глаза. Те самые – со стальным блеском, И было непонятно – то ли радоваться, что в этом мире ещё хоть кто-то существует, то ли трепетать от опасного соседства. Конечно, можно было ещё надеяться на то, что это просто бред, дурной сон, который вот-вот схлынет – и перед глазами возникнет потолочный вентилятор, висящий над его кроватью.
Но вместо этого из темноты выползла огромная змея со стальными глазами и смуглой шкурой, покрытой множеством светящихся волдырей. Впрочем, она тут же начала вылезать из обожжённой кожи и обвивать его обнажённое тело. И когда её голова оказалась напротив его лица, змея раскрыла пасть и прошептала: «Теперь ты мой…»
Всё исчезло мгновенно, но очнулся Тика не на своей кровати под желанным вентилятором, а на полу возле распахнуто дверцы душевой кабины, из которой валил пар и вылетали горячие брызги. Он лежал в луже и, попытавшись подняться, обнаружил рядом обожжённое тело Люпиты. Она явно была мертва.
16 января, 22 ч. 45 мин. Пустыня Го-Мака, 1640 ли на юго-запад от г. Дуньхуан
Копи в глубине пустыни Го-Макан только казались заброшенными. На самом деле под барханами возле гряды скал, пересекающих пустыню с севера на юг, кипела жизнь и работа.
И найти эти копи оказалось не так просто. Три недели они метались над барханами, и лишь твёрдость духа не позволила никому из них предаться отчаянью. Они, возможно, в ночи пролетели бы мимо, и поиски могли затянуться ещё не на одни сутки, но глазастая Цзян Синь заметила, как внизу ненадолго вспыхнул едва теплящийся огонёк. Как потом оказалось, на единственном наблюдательном посту, что находился на поверхности, как раз происходила смена караула и офицеру надо было расписаться в ведомости сдачи-приёмки объекта под охрану. Завидев людей, будто свалившихся с неба, рядовые стрелки охраны были настолько ошеломлены, что, побросав оружие, попытались разбежаться в разные стороны, и только два пэйчанга попытались оказать сопротивление. Один из них даже успел выстрелить, прежде чем автоматическая винтовка расплавилась в его руках. На второго это произвело такое впечатление, что тот начал отвечать на вопросы, прежде чем Чжоу Хун, бывший сотник хунбаторов, начал их задавать. Оказалось, что добыча «металла богов» здесь не прекращалась ни на минуту. Раз в году сюда прилетал на личном дирижабле высочайший сяйго Чан Бойши, который, видимо, и забирал всё, что удавалось добыть. И сейчас его ждали со дня на день, однако высший сановник Империи почему-то задерживался, и несколько унций «металла богов» лежало в сейфе управляющего копями. Едва прозвучало это признание, как, подняв песчаный смерч, исчезла Чань Хэ, чтобы буквально через несколько секунд таким же образом появиться снова, но уже со стальным ларцом в руках. Она торопила. Она хотела, чтобы все семеро наконец-то занялись единственным, что было, по её мнению, действительно важно, – спасением её детей.
Но только теперь, когда у них было уже достаточно «металла богов», можно было считать, что Дракон наконец-то вылупился из яйца. Понадобилось лишь мгновение, чтобы перенестись на узкую улочку, застроенную трёхэтажными хибарами из необожжённого кирпича на окраине Дуньхуана. Несмотря на поздний час, город ещё не спал. У подъездов горели редкие фонари, по булыжной мостовой разгуливали припозднившиеся парочки, большинство торговых лавок и чайных заведений было ещё открыто. Внезапное появление среди улицы семерых незнакомцев, казалось, никого не удивило и не напугало. Так уж воспитаны подданные Солнца Поднебесной, проживающие в глухой провинции: здесь было не принято чему-либо удивляться или чего-либо страшиться, поскольку на всё есть воля императора. Если что-то случилось, значит, это было неизбежно. Так же большинство подданных Солнца Поднебесной относилось к любым несчастьям, будь то голод, стихийные бедствия или смерть близких людей.
– Куда идти? – поинтересовался Яо Вай, заметив, что молодая вдова тёмника ВДВ растерянно озирается по сторонам.
– Мы… – Чань Хэ явно была чем-то встревожена. – Мы опоздали. Они уже там.
– Откуда тебе знать, женщина?! – воскликнул Чжоу Хун, бывший сотник хунбаторов.
– Я чувствую. Они уже там.
– Это ещё не значит, что мы опоздали, – попыталась ободрить её Цзян Синь.
– Давай перенесёмся прямо туда! Прямо сейчас! – предложила Лянь Джебе, для которой риск был привычным делом.
– Вы не поняли. Они нас ждут. Стоит нам появиться, и они убьют моих мальчиков.
– Они – это кто? – спросил Лао Дун.
– Сами посмотрите.
И тут Яо Вай ощутил присутствие иной силы, готовой противостоять беглому Дракону. Это было совершенно новое удивительное чувство, как будто само мироздание отзывается на возникающие у него вопросы, извлекая из своих глубин видения, звуки и запахи. Пахло подгоревшей картошкой, которую престарелая нянька готовила на газовой плите, когда в квартиру на шестнадцатом этаже прямо сквозь стены ворвались неизвестные личности в чёрных мантиях и матерчатых масках с прорезями для глаз. Нянька, которую кто-то из незваных гостей оттащил в угол соседней комнаты, лежала без чувств, но о том, чтобы выключить плиту, никто не позаботился. Для них, казалось, вообще унизительно было находиться в этом помещении – стандартной квартире в монолитной высотке, какие милостью Солнца Поднебесной выдавались ветеранам армии и прочих силовых ведомств, а также семьям героев, павших при исполнении служебного долга. Дети сидели на полу, забившись в угол гостиной, и рядом с ними, обнажив короткие мечи, стояли двое бойцов. Ещё один сидел в кресле, и Яо только по глазам узнал в нём Мо Джучи, своего первого учителя Пути, который, видимо, счёл своего ученика недостаточно стойким, слишком своенравным, а значит – нарушающим внутреннюю гармонию Дракона. Возможно, он был прав. Едва ли им удалось бы найти общий язык. Брать в заложники детей – величайшая низость, достойная лишь презрения.
– Если мы не придём, они всё равно их убьют, чтобы доставить тебе боль, чтобы сделать нас всех слабее, – обратился к Чань Хэ бывший старший писарь канцелярии верховного наместника провинции Фэй. Лао Дун и раньше не раз демонстрировал прозорливость и здравомыслие.
И тут Яо понял, в чём состоит план Мо Джучи! Он жаждет встречи в открытом бою, а значит, сейчас сделает то, после чего битва на уничтожение станет неизбежной. Он уверен в своём превосходстве, и от принятия рокового решения его отделяет только одно: он не пока не уверен, что противник уже видит и слышит, что происходит в захваченной квартире. Как только это произойдёт, у мальчиков не останется ни единого шанса выжить. И ещё так Мо Джучи намерен расколоть единую волю беглого Дракона. Нетрудно понять, кого Чань Хэ будет винить в гибели своих детей.
Шанс спасти их ещё есть, но он ничтожен. И скоро его не будет совсем. Но раньше, чем Яо успел поделиться своим открытием с товарищами, Чжоу Хун тоже понял всё и, не раздумывая, бросился в атаку – так, что на месте, где он только что стоял, поднялся огненный смерч. Даже Чань Хэ, стартовавшая долей мгновения позже, не смогла его опередить. Едва бывший сотник хунбаторов, пробив бетонную стену, ворвался в квартиру, вспыхнули обои, задымился линолеум и разлетелось в щепы кресло, в котором восседал Мо Джучи. И всё-таки было поздно. Пока он и два бойца, что находились рядом с детьми, свернулись в огненный волчок, Мо Джучи бросил на мальчишек испепеляющий взгляд, и их охватило пламя. Ему тут же пришлось испытать на себе ярость матери, потерявшей детей. Чань Хэ буквально разорвала в клочья голову Красного Дракона. Кровавые ошмётки ударили в стены с такой силой, что те покрылись паутиной трещин, а потом начали рушиться – всё быстрее и быстрее, погребая поле битвы под тяжестью бетонных перекрытий. «Свечка» из монолитного железобетона начала заваливаться набок, и в тот же миг исчезли и дом, и город, и земля, и небо. Нагромождение огромных валунов протянулось от горизонта до горизонта, и над ним навис бескрайний каменный свод, под которым кружил Дракон, озарённый алым пламенем, постепенно сужая круги, явно готовясь отправиться в пике на кучку оборванцев, возомнивших, что они в силах противостоять истинному могуществу.
Яо Вай расправил крылья, почувствовав, что всё тело Жёлтого Дракона подвластно его воле, что сознание шестерых его товарищей слилось с его собственным. Он ощутил трепетную и веру Цзян Синь, и спокойное бесстрашие Чжоу Хуна, и трезвый расчёт Лянь Джебе, и преданность общему делу Ван Буна, и разумную осторожность Лао Дуна, и неукротимую ярость Чань Хе, безбрежное горе которой в одно мгновение стало общим для всех семерых.
Яо Вай стремительно взмыл ввысь, навстречу врагу, не сомневаясь, что единственный точный удар может и должен решить исход битвы. Неминуемая гибель ждёт того, кто уклонится от лобовой атаки, кто подставит под удар брюхо, хвост или крыло. Но глупо рассчитывать на малодушие врага, а значит, столкновения не избежать. Победит тот, чьё стремление к победе неукротимее, чьи помыслы чище, чья вера сильнее, кто яснее осознаёт, что Истина на его стороне!
Грохот удара потряс огромный каменный мешок, ставший полем битвы, и тот начал рассыпаться, как тот дом, в котором началось это сражение. Во всём теле появилась необычайная лёгкость. Яо ощутил себя пёрышком, медленно планирующим вниз с небывалой высоты, а потом обнаружил, что сидит на обломке бетонной плиты, а сквозь пролом в стене виден пылающий город, наполовину лежащий в руинах. Где-то выли пожарные сирены, снизу слышался топот разбегающихся в панике людей и встревоженные крики. Но, похоже, в этом месиве, уцелеть удалось немногим.
Чжоу Хун стирал со лба пот и кровь белоснежным носовым платком. Чань Хэ во весь рост неподвижно стояла на самом граю пролома, смотрела на пылающий город, но мысли её были далеки от несчастий выживших горожан, поскольку ею безраздельно владело собственное горе. Лянь Джебе попыталась обнять её за плечи, но та молча отстранилась от её объятий. Ван Бун и Лао Дун, постанывая, лежали на обломке стены. Между ними тикали чудом уцелевшие настенные часы.
– Неужели это всё мы… Неужели это всё натворили мы?! – Цзян Синь сидела рядом, и глаза её были полны слёз.
17 января, 08 ч. 45 мин. Офисной здание корпорации «Гуппи», Рома
– Пошли все к чёртовой матери! Работать! – рявкнул Орсино да Гуппи, сенатор Ромейского Союза от провинции Иберия, владелец золотых приисков Пуэрто-Дорадо и четверти всех нефтяных месторождений Северной Ливии.
Членов совета директоров принадлежащего ему картеля, которые давно привыкли к резким переменам настроения босса, как ветром сдуло. И в тот же миг раздался телефонный звонок. Он приподнял трубку, тут же бросил её на рычаги и крикнул так, чтобы было слышно сквозь двойную дубовую дверь: – Памела, я же запретил соединять!
Дверь открылась, на пороге появилась длинноногая грудастая секретарша в короткой синей юбочке, жёлтой футболке с изображением Лизы Денди и чёрных колготках.
– Орсинчик, я и не соединяла, – сообщила она, не прекращая жевать жвачку и неторопливо орудовать пилочкой для ногтей. – Это твои друзья по прямой линии. Давай отрубим прямую линию, а то ты меня всё время ругаешь и ругаешь…
– Пошла вон!
Памела хмыкнула и исчезла. В тот же миг телефон зазвонил снова.
– Что надо?!
– Не хами! – На проводе, как и следовало ожидать, была Атина Мегара. – Можешь спуститься?
– Куда?
– Туда, где нас никто не подслушает.
– Я занят! – несколько неуверенно ответил Иштаран. На самом деле ему вовсе не улыбалось тащиться в то место, которое имела в виду Скилла. От посторонних глаз и ушей надёжно защищало только пустующее Пекло Нудиса, единственного из Падших, которого торжествующий победу Враг развоплотил после битвы при Мегиддо. Никакие сущности, кроме Равных, не могли проникнуть в это холодное мрачное пустое пространство, напоминающее о том, что всему в этом мире рано или поздно приходит конец.
– Заткнись, идиот! Не тот случай, чтобы препираться! – взвизгнула Скилла так, что телефонная трубка взорвалась в руке Иштарана, поранив его ладонь и щёку осколками пластмассы.
Едва глубокие порезы затянулись, он вновь вызвал секретаршу и, едва та возникла в дверном проёме, начал ровным и спокойным голосом давать распоряжения:
– В течение ближайших двух часов я буду занят. И чтоб ни одна живая душа не смела сюда ломиться. Отключи все каналы связи, в том числе закрытые.
– Через час у вас назначена встреча с министром торговли, – напомнила Памела. Когда Орсино переходил на такой тон, фамильярничать с дорогим боссом было себе дороже.
– Либо отмени, либо перенеси на 15-00. Всё…
Секретарша исчезла, бесшумно закрыв за собой дверь.
Спускаться в давно остывшее Пекло Нудиса не хотелось. Всякий раз, когда ему приходилось там бывать, окружающие тлен и запустение напоминали о том, что когда-нибудь – либо завтра, либо через миллионы веков – и в его собственных владениях погаснет яростное пламя, испепеляющее души, а плоть и кровь убийц, насильников, финансистов, политиков и военных перестанет подниматься над кипящей в котлах жижей облаками сладкой боли, вдохновляющей ненависти и возбуждающего страха. Но Скилла и сама едва ли с большой охотой назначила встречу в месте, где поселилась сама безысходность, само небытие. Значит, дело действительно серьёзное. Всё-таки обычные земные дела засасывают. Финансовые махинации, подкуп политиков, присвоение активов, расширение сфер влияния – дело, конечно, увлекательное, но не надо забывать и о главном! О предназначении…
Всё-таки, Пекло Нудиса напоминало не только о позоре поражения, но и о былой славе и величии, о временах, когда не только Пекло, но и весь этот мир был вотчиной Падших, и не только мёртвые, но и всякая живая тварь находилась в полной власти Гордых Духов, бросивших вызов Небесному Тирану. Тогда казалось, что это продлится вечность…
Он посмотрел на входную дверь кабинета, и тут же, повинуясь его взгляду, сработали все запоры. Теперь сюда никто не сможет вломиться, даже если посмеет сделать такую попытку. Ни к чему сейчас слухи о том, что один из богатейших людей мира куда-то бесследно исчезает из собственной резиденции.
Орсино заставил себя подняться из кресла, одёрнул пиджак, поправил галстук, стряхнул с лацкана невидимую пылинку и шагнул в сторону занимающего полстены бесценного полотна Леонардо да Коленцано «Битва титанов». Он шагнул в картину, ловко увернулся от брошенного в него кем-то из участников баталии огненного шара, отшвырнул оказавшегося на пути всадника вместе с ящером, на загривке которого тот восседал, и нырнул в бездонный колодец, служивший центром композиции. У каждого из Равных был свой проход в Пекло Нудиса, о котором не знал никто другой. Во всяком случае, никто не должен был знать. Особенно Враг. Самое мрачное и безысходное место во вселенной могло стать и самым надёжным убежищем, если вдруг рухнет устоявшийся миропорядок и Враг решит, что настала пора установить на земле Царствие Своё… Но до этого едва ли скоро дойдёт. Если дойдёт вообще… Нынешние тенденции обнадёживают. Человечество всё активнее возвращается к естественным ценностям – жажде власти, богатства и удовольствий. Так что хрен Ему!
Он мягко приземлился, подняв лишь небольшие облачка пыли и не выдав себя ни единым звуком. Всегда лучше первым обнаружить заклятых друзей, не дожидаясь, пока те устроят какую-нибудь мелкую или крупную пакость. Вполне могло оказаться, что Скилла просто подшутила над ним, а он даже не удосужился проверить по другим источникам, не произошло ли в мире что-либо такое, из-за чего стоило отправляться в это крайне неприятное местечко.
Громогласный многоголосый лай, раскатившийся многократным эхом, раздался прямо над ухом, и от скалы, подпирающей где-то в невообразимой вышине холодный каменный свод, отделился силуэт чудовища. На дюжине лап вместо когтей сверкали белозубыми оскалами хищные пасти с частоколами клыков. Шесть голов на длинных извивающихся шеях от лап отличались лишь наличием пар крохотных глаз, светящихся во мраке алыми огоньками.
Затем впереди буквально взорвалось нагромождение камней. Иштарану даже пришлось отбить головой прилетевший прямо в лоб булыжник, прежде чем он заметил, что из-под груды обломков поднимается здоровенный ящер, покрытый крупной чешуёй, но с меховым, как у льва, загривком. Стоя в клубах поднятой пыли, рептилия чихнула, забрызгав густой вонючей слюной серый деловой костюм сенатора, который, между прочим, был шит на заказ в лучшем салоне на Виа дель Корсо и обошёлся в сотню с лишним тысяч сестерций.
– Не смешно, твари! – Иштаран дал принципиальную оценку поведению товарищей и уже готов был повернуться к ним спиной и покинуть место встречи.
– Обиделся что ли? – поинтересовался Самаэль. – Но мы же в Пекле, и надо пользоваться случаем, чтобы побыть в истинном обличии. Здесь это естественно и вполне прилично.
– А в рожу плевать прилично? – отозвался Иштаран, не оглядываясь.
На его пути возникла Скилла, успевшая сбросить с себя личину кровожадного чудовища.
– Зря обижаешься, – заявила она, изобразив обворожительную улыбку. – Ну хочешь, я твой костюм языком вылижу. Как новенький будет…
– Ты за этим меня сюда затащила? Чтобы прикалываться?!
– Есть разговор. Серьёзный, – обратился к нему Самаэль. – Думаешь, мне тут очень приятно торчать?
Иштаран оглянулся и обнаружил, что площадка уже расчищена от каменных обломков, посреди неё стоит круглый стол, окружённый тремя креслами, а над ним висит бледная луна с картины покойного живописца Патрика Бру, прославившегося жуткими пейзажами потустороннего мира. Через долю мгновения Скилла и Самаэль уже сидели на своих местах и выжидательно смотрели на Иштарана. Пришлось присесть.
– Ну, что там у вас?
– А у нас… – Скилла посмотрела на Самаэля. – Лучше ты расскажи.
– С радостью! – Самаэль облокотился на стол и обвёл собеседников многозначительным взглядом. – Так уж сложилось, господа, что мы трое в крайней игре сделали ставку на представителей одной команды, и в наших интересах отсечь конкурентов на стадии… Э-э-э… Как это лучше-то назвать? На предварительном этапе. Это втройне актуально в связи с тем, что наши соперники уже приняли определённые и весьма действенные меры, направленные на то, чтобы дать преимущества своим фишкам. И события последних часов явственно показали, что мы недооценили потенциал соперников, особенно команды из Эвери, которая хоть и сколочена одним из самых примитивных способов, но показывает наиболее впечатляющие результаты. И к этому наверняка Тойфа приложила своё щупальце. Однако не это самое главное. Опасность в том, что среди фишек наших соперников обнаружились две, которые по своему нравственному потенциалу и уровню амбиций в принципе готовы занять пустующее Пекло и стать Равным среди Равных. А нам это надо? Проблема в том, что весьма уважаемые нами Тойфа и Баал слишком тупы, чтобы с полной ясностью осознать, к каким последствиям может привести пришествие Седьмого Равного. Да, я готов повторить: отнюдь не преданность идеалам свободы, равенства и братства движет нашими товарищами, а именно беспросветная тупость. Они не понимают, что этот мир и так медленно, но верно приходит к тому, чтобы вновь, как в былые времена, стать нашей вотчиной – и на этот раз навсегда! Нужны только терпение и многовековая кропотливая работа с каждой душой, необходимо постепенно корректировать нравственные ориентиры и принципы общественной морали. И мир сам отдастся нам. И Враг ничего не сможет нам противопоставить, поскольку мы ни на йоту не отступили и не отступим от заключённого с Ним договора. Но Тойфа и Баал находятся в плену представлений, которые безнадёжно устарели не одно столетие назад, над которыми сейчас даже люди смеются! Итак, я предлагаю объединить усилия, всемерно поддержать команду Гардарики, а всем остальным создать препятствия непреодолимой силы. А Скилла сообщит нам последние сводки с фронтов, если, конечно, никто против этого не возражает. Я кончил!
– Ты всегда кончаешь не вовремя, – заметила Скилла, откидываясь на спинку кресла и складывая ноги на стол. – Итак, вчера второй хуннский Дракон врезал первому так, что мама не горюй. Я всегда говорила, что излишняя жестокость до добра не доводит. Мо Джучи прикончил детишек одной из вражеских тёток, и это вызвало столь сильную ненависть со стороны противника, что его уверенности в своих силах не хватило для достойного отпора. А «Великолепная семёрка» из Эвери готовится к рейду на территорию Гардарики. Поскольку с интеллектом и воображением у них так себе, им нужен визуальный контакт с объектом атаки, так что их отправят под видом туристов в Восточную Тайгу. Но хрен чего из этого выйдет, потому что я уже нашептала кому следует и поездку, как минимум, придётся отложить. Но что там Тойфа затевает один Нудис знает, а он уже никогда ничего никому не скажет. Всё.
– Кому ты чего нашептала? – поинтересовался Иштаран. – Может, от меня что надо? У меня в штате пара сотен наёмников. Кстати, завтра флот Ромейского Союза проводит манёвры у берегов Северной Ливии. Могу устроить, чтобы они ракету с ядерной боеголовкой не туда уронили.
– Грубо, – заявила Скилла. – Лишний шум нам пока ни к чему. Если мой фокус не прокатит, можно самолёт сбить, на котором они в Гардарику попрутся. Устроишь?
– Легко! – пообещал Иштаран.
– Как я понял, договор о временном союзе мы заключили, – констатировал Самаэль.
– Именно! – уточнил Иштаран. – О временном…
Свидетельство четырнадцатое
В Личную канцелярию Его Преосвященства Патриарха Единоверной Соборной Церкви Гардарики Саввы Молота
Аналитическая грамота
В последние несколько лет среди слушателей младших курсов духовных академий и светских университетов неуклонно нарастает интерес к чтению апокрифической литературы. Конечно, с одной стороны, весьма похвально, когда учащаяся молодёжь проявляет повышенный интерес к вопросам богословия, священной истории и метафизики бытия, пользуясь для его удовлетворения всеми возможными источниками. Однако в этой тенденции можно усмотреть и негативную сторону – такую как распространение сомнительной информации, основанной на неподтверждённых фактах, домыслах и мифах, что в свою очередь влечёт искажённое понимание картины мироздания, а также увеличивает вероятность распространения в общественном сознании откровенно еретических фантазий.
Как известно, апокрифы делятся на две категории. К первой относятся книги, которые признаны Отцами Церкви явными подделками. Среди них были выявлены те, что были призваны злонамеренно исказить Священную историю, дабы ослабить влияние Церкви в угоду светской власти, еретически настроенным кругам из влиятельных слоёв общества, язычникам и правителям иностранных держав, вынашивающих агрессивные планы. Однако к числу апокрифов такого рода относятся также, в принципе, невинные фантазии различных авторов, использовавших Священную историю как основу для литературных произведений.
Ко второй категории относятся книги, не признанные Отцами Церкви каноническими, а потому не включённые в свод «Нерукотворного Писания». С другой стороны, нет каких-либо данных, опровергающих то, что в их основе лежит вдохновение, ниспосланное Господом. Более того, ряд авторов подобного рода апокрифов был канонизирован в качестве Святых.
Что же явилось поводом для того, что не определён статус целого пласта духовной литературы? Рассмотрим этот вопрос на примере трудов Огиеса Блаженного, известного также как Огиес-Пустынник.
О личности и житии этого автора практически ничего не известно. До нашего времени дошли полные тексты двух его произведений – «Скрижали забытых пророчеств» и «Двенадцатый апокриф». Однако написано им, несомненно, было куда больше книг, поскольку на данного автора нередко ссылались в своих трудах различные богословы IV – I веков до основания Ромы, причём многие цитаты не относятся ни к одному из сохранившихся произведений. Жил он, скорее всего, в V веке до основания Ромы, поскольку в «Скрижалях» он нередко ссылается на Фоку Кносского и Диона из Архосса, живших веком ранее.
Интерес именно к трудам этого автора продиктован тем, что они являются единственным источником, где идёт речь о так называемых Тёмных Тысячелетиях, периоду в истории рода людского, о котором нет никаких иных свидетельств – ни письменных, ни археологических, ли фольклорных. В «Скрижалях» Огиес цитирует Фоку Кносского, который после того, как провёл дюжину лет в пещере, не видя света, изрёк: «В год от Начала Времён, равный числу Зверя, духи, взлелеявшие в себе гордыню, восстали против Господа, желая низвергнуть мир в хаос, чтобы взрастить из него иное бытие. И пламя великой битвы охватило твердь земную и свод Высокого Неба». Однако данное изречение Фоки автор приводит лишь для того, чтобы уличить Кносского отшельника в неточности. По его утверждению, 666 годом от Начала времён можно датировать лишь начало мятежа Гордых Духов, а сражение, положившее ему конец, после которого Шестеро Равных были низвергнуты в Пекло (легендарная битва при Мегиддо), произошло лишь через десять с лишним тысяч лет. Получается, что всё это время мир находился во власти сил Тьмы. То, что не сохранилось никаких свидетельств об этом периоде, продолжавшемся большую часть истории человечества, неудивительно. Вероятно, все первые века, прошедшие после битвы при Мегиддо, уничтожение всякой памяти о Тёмных Тысячелетиях люди считали своим священным долгом, продиктованным стремлением расчистить потомкам путь к светлой эпохе Разума, Веры, Любви и Праведности, именуемой также Царствием Господа.
Никаких подробностей или фактов, касающихся Тёмных Тысячелетий, нет и в «Двенадцатом апокрифе», однако там присутствуют некоторые характеристики указанного периода. Приведу лишь несколько цитат:
«Всяким [человеком] владел неодолимый страх перед собственной болью и небрежение к боли, которую испытывают другие [люди]».
«Корысть ценилась безмерно выше, чем любовь и сострадание. Даже близких своих каждый готов был продать, если это сулило выгоду».
«Выше всего ценилось плотское наслаждение. Во множестве расплодились [люди], коим вид разорванной плоти будоражил чресла».
«Добро и зло, правда и ложь, вера и безверие, любовь и похоть, самоотверженность и корысть в [человеческом] сознании поменялись местами».
«Мудрецы не решались говорить, и глупцы вершили судьбы мира».
«Ценилось не то, что было воистину ценным, а то, что лишь считалось таковым».
«Убить одряхлевших [родителей], дабы овладеть их скарбом, для детей не считалось зазорным, как и сильному отнять у слабого добро его».
О том, какие именно события привели к тому, что Тёмным Тысячелетиям пришёл конец, в данном апокрифе также нет ни слова, зато изложены причины того, почему этот период не мог далее продолжаться: «Среди людей не стало ни хлебопашцев, ни скотоводов, ни ткачей, ни зодчих. Одни разбойники и торговцы населили мир, но и тех становилось всё меньше, [поскольку] женщины перестали заботиться о потомстве, и дети погибали ранее, чем обретали силы, [чтобы] защитить себя. Разбойникам стало некого грабить, а торговцам – не с кем торговать. Тлен и разрушение царствовали повсюду, и мир [вплотную] подошёл к грани небытия».
Итак, в чём же опасность растущего интереса к апокрифам? Прежде всего, вероятной причиной смятения умов могут быть самый поверхностный, самый примитивный, а потому, казалось бы, самый очевидный вывод: Господь однажды потерял интерес к своим созданиям, поскольку счёл их недостойными милости своей, отдал род людской под управление самым презренным элоимам, которых вскоре развратила беспредельная власть и полная безнаказанность.
В трудах некоторых западных «богословов» всерьёз обсуждается версия, что Господь, утомлённый актом творения, проспал эти десять тысяч лет, прежде чем стоны страдающих стариков и младенцев заставили Его проснуться.
Мы, конечно, не можем допустить, чтобы подобные еретические мысли овладевали умами нашей молодёжи. Но и наложить цензурный запрет на чтение и распространение трудов Огиеса-Пустынника было бы стратегически неверным шагом. Это спровоцировало бы распространение как за рубежом, так и внутри страны мнения, что в Соборном Отечестве отсутствует свободомыслие, а наша официальная идеология столь слаба и неубедительна, что открытое соперничество с иными точками зрения для неё гибельно.
В связи со всем вышеизложенным, предлагаю:
– включить труды Огиеса в обязательную учебную программу духовных академий и светских университетов в качестве спецкурса, что, несомненно, снизит уровень интереса к данным апокрифам, ибо сладок лишь запретный плод;
– поручить Учёному совету Научно-духовной Академии подготовить и издать несколько монографий и статей в научных и духовных журналах, посвященных проблеме Тёмных Тысячелетий с изложением приемлемой для Церкви и Соборного Отечества концепции;
– основной версией прихода Тёмных Тысячелетий предлагаю считать стремление Господа показать юному человечеству все возможные формы общественного устройства, дать возможность заглянуть в глаза Злу, затем, чтобы люди смогли сделать сознательный выбор собственного будущего и сформировать нравственные ориентиры, отринув зло, ложь и насилие;
– распространить вышеуказанную точку зрения через подконтрольные нам студенческие тайные общества.
Кроме всего прочего, хочу подчеркнуть возрастающую актуальность всего вышесказанного. Только слепой и глухой, лишённый разума и совести может не замечать, что за последние десятилетия многие люди, целые сообщества и даже властные структуры многих государств мира всё чаще и чаще проявляют тот образ мышления и предпринимают те действия, что скорее были характерны для Тёмных Тысячелетий, чем те, что приличествуют добропорядочным гражданам и примерным прихожанам храмов Церкви Господа Единого.
Председатель Секретариата Духовной Консистории архидиакон Никола Чуб, доктор богословия