Потерявшийся человек

Меня «сделали». Рейнер меня переиграл. Несчастный, отчаявшийся отец молил о помощи и был очень убедителен. Я никогда не узнаю, ломал ли он комедию, пытаясь мной манипулировать, но в одном уверен на сто процентов: этот человек говорил со мной как с другом. Меня тронули его тоскливый взгляд и тревога за сына, сквозившая в каждом слове, и я забыл о его бессмысленном богатстве и спеси аристократа. Впрочем, сейчас, когда я лечу в Дели рейсом ВА 143, все это уже не имеет никакого значения. Я не раз оказывал людям услуги, но нынешний случай не идет с ними ни в какое сравнение.

Я согласился, чтобы покончить наконец со старой историей, которая терзала меня всю жизнь. Когда-то давно я дал себе глупую клятву – никогда не возвращаться в Индию. Нужно было преодолеть детский страх, освободиться, доказать себе, что прошлое ничем мне не угрожает. Я чувствовал достаточно сил, чтобы сразиться со старыми демонами. Лучший способ проверить это – найти Алекса, вот почему я согласился на просьбу его отца. Мне нет дела до наследника банка Рейнера: привезу его домой – тем лучше, нет – значит нет, вернусь к прежней жизни.

Мои мысли сами собой перескочили на Салли. Никому не дано знать, какая судьба уготована его ребенку, оправдает он ожидание родителей или сбудутся их худшие страхи. Мне бы хотелось знать, что рядом есть человек, способный подставить плечо, если моя дочь – не дай бог! – однажды попадет в серьезный переплет. Буду честен: Малкольм Рейнер чудовищно богат и может купить весь мир, но… не спасение сына и не душевный покой, а я, незначительная личность, окажу ему услугу за просто так, ради собственного удовольствия, чтобы сделать его своим должником.

Рейнер собрался уходить в 3:20 утра. Мы почти прикончили третью бутылку, спать не хотелось, голова кружилась, и я предложил проводить его. Малкольм искренне обрадовался. Он не понимал, как можно жить в доме без лифта, это не укладывалось у него в голове. Я бубнил: «Зато квартплата низкая, а ходьба по лестнице заменяет гимнастику…» – но Малкольм, судя по выражению лица, искренне меня жалел.

Мы вышли под мелкий дождичек. Кремовый «роллс-ройс» стоял у подъезда. Рейнер решил размять ноги, шофер выскочил и раскрыл над ним зонт, но по знаку хозяина вернулся в машину. Мы пошли к Гайд-парку, автомобиль ехал следом, метрах в десяти, мотор работал совершенно бесшумно, так что я время от времени оглядывался проверить, тут он или отстал.

– Врач все время говорит, что я мало двигаюсь, – пожаловался Рейнер. – Вы ведь спортсмен, верно?

– В моем деле нужно быть очень крепким, иногда так выматываешься, что на ногах не стоишь, но в офисе я бы работать не смог. Давайте поговорим о вашем сыне.

– С чего же начать?.. В юности Алекс был очень спортивным, какой он теперь, я не знаю. В одиннадцать лет увлекся фигурным катанием, но это требовало полной отдачи, и мой сын повесил коньки на крючок. Потом был крикет – тут ему не хватило способностей. Теннисом Алекс занимался довольно долго, попал в классификацию, ему нравилось. Был год, когда я пригласил на обед Пита Сампраса, и они с Алексом обменялись ударами на корте. Я нанял профессионального тренера, мальчик участвовал в турнирах и один раз вышел в финал, но отдал заведомо выигрышный матч своему ровеснику, который был готов умереть за победу. Вскоре Алекс бросил теннис – без всяких объяснений. Еще он участвовал в летних регатах, входил в команду, но бросил и греблю. Вот таким он был: начинал и никогда не доводил дело до конца, жаждал успеха, но не хотел прилагать усилий. Мать Алекса умерла очень рано, и это нанесло ему ужасную душевную рану. Я был плохим отцом. Он годами созерцал свой пупок, искал, на что направить энергию, и обнаружил творческое призвание – стал видеоскульптором. Полагаю, вы и слова такого никогда не слышали… Алекс устраивал перформансы в странных местах – на бойнях, заброшенных заводах, в железнодорожных депо, десятки телеэкранов транслировали фильм, собранный «на живую нитку» из кадров множества других картин. Он даже продал два своих «творения». Я был искренне изумлен, узнав, что нашлись болваны, готовые задорого купить подобные инсталляции. Следом настал черед живописи. Не подумайте, ничего художественного: он рисовал на вывернутых наизнанку, плохо очищенных шкурах животных, которые жутко воняли. Выглядели его «шедевры» чудовищно, но французам нравилось, а четыре года назад Алекс сжег свои работы, и все закончилось как обычно.

– Он употреблял?

– Немного… или много, разговаривать с ним на эту тему было совершенно невозможно. Алекс клялся, что все держит под контролем, говорил: «Без этого я не смогу творить…» Скорее всего, он нюхал кокаин – ничем иным объяснить симптомы маниакально-депрессивного расстройства невозможно. Он объявил, что хочет отправиться в долгое путешествие, и я подумал: вот и хорошо, порвет со своей средой, с богемными приятелями, авось выйдет толк. Мой сын посетил Мексику, Центральную Америку, Аргентину, Австралию, Таиланд и Индию. Мы не виделись четыре года.

– Мне нужно больше подробностей.

– Мой помощник подготовит для вас полное досье.

Рейнер остановился. Струйки дождя стекали по его лицу, но он этого как будто не замечал. Мы укрылись под козырьком обувного магазина, и Малкольм достал из бумажника три фотографии. Выцветшие, с загнутыми углами, потертые – их определенно часто вынимали и рассматривали. На одном снимке десятилетний Алекс держал за уздечку вороного жеребца, на другом – насупившийся юноша стоял на корте у сетки напротив Пита Сампраса, чемпион лучезарно улыбался, его рука лежала на плече поклонника. На последнем снимке фотограф запечатлел двадцатилетнего Алекса на вручении кубка за победу в заплыве восьмерки распашной с рулевым. Более поздних фотографий у Рейнера не было, но он сказал, что за десять лет Алекс почти не изменился, только волосы отрастил и стал носить хвостик.

– Хорошее было время… – вздохнул Рейнер.

На третьем снимке Алекс напоминал карикатуру на калифорнийского серфингиста – широкая улыбка, идеальный загар, выгоревшие под солнцем волосы, – у которого впереди не жизнь, а мечта, несколько миллиардов долларов карманных денег, друзья среди звезд и популярных певцов… И вдруг – исчезновение с радаров. Алекс был прекрасным маленьким принцем, так что же произошло, почему он сбился с пути, погрузился во тьму и не желает вылезать?

У своего особняка Рейнер снова остановился и посмотрел мне в глаза:

– Я… я не забуду того, что вы для меня делаете, мистер Ларч.

– Не питайте иллюзий, господин Рейнер, шансов привезти вашего сына домой ничтожно мало… А теперь говорите, что именно прочли в моем досье.

– Там нет ничего особенного: отчет о моральном облике, мнения соседей… Любой, желающий попасть во флот ее величества, должен быть готов к тому, что в его жизни станут копаться.

Мы смотрели друг на друга, не зная, что еще сказать. Рейнер покачал головой, печально улыбнулся, прикусил губу и сжал мне руки:

– Спасибо, Томас, спасибо.

Два дня спустя Ричардсон, помощник Рейнера, передал мне толстую картонную папку с вырезками из французских газет. Там были рецензии на художественные перформансы Алекса, его фотография перед инсталляцией, сделанная в галерее Лилля, и отчеты (конфиденциальные!), составленные четыре года назад, после его отъезда из Лондона. Отец следил за наследником, нанимая частных детективов в каждой стране, где оказывался Алекс. Два года тот метался по Латинской Америке, нигде не задерживался дольше нескольких недель, передвигался только на автобусе. Он провел пару месяцев в Рио-Гальегос, на самом краю Патагонии, следующие шестьдесят дней жил в Вальпараисо, три месяца на Гавайях, два месяца оставался на Гидре, четыре – в Аделаиде, еще два – на таиландском острове Пханган, после чего переехал в Индию и обосновался в Дели.

В отчетах детективов содержалось детальное описание действий «объекта», фамилии людей, с которыми он встречался, названия купленных им газет и книг, имена подружек на одну ночь, упоминались клубы, где он выпивал, покупал травку или кокаин. Имелись также выписки из счетов, описания маршрутов, сотни фотографий, сделанных длиннофокусным объективом, чеки из ресторанов, супермаркетов и других торговых заведений. Изучив их, можно было сделать вывод, что сын Рейнера обожал суши, пиццу «кальцоне» и клубничный мохито.

В отчете содержалась куча деталей о его повседневной жизни, но ничего о нем лично. Получался какой-то бессмысленный пазл, в котором недоставало десятков элементов. Знал ли Алекс, что за ним следят, ведут, как наркоторговца, подозревал или нет, что ни один его жест не ускользнул от внимания Большого Отца? Дважды, в том числе на нескольких снимках греческой серии, Рейнер-младший как будто специально смотрит прямо в объектив, хотя утверждать, что он заметил фотографа, нельзя. Множество снимков было сделано у банкоматов, всего я насчитал штук пятьдесят, прямо хоть выставку устраивай.

С течением времени Алекс отпустил волосы, а на последних, индийских фотографиях выглядит явно располневшим. На шести кадрах рядом с ним индианка лет двадцати-тридцати, стройная, в дымчатых очках, черной шляпе а-ля Майкл Джексон, узеньких джинсах и красных кедах. Рассмотреть ее лицо было невозможно, фамилию детективу выяснить не удалось. А потом, 28 мая, Алекс как будто растворился в воздухе. Накануне вечером он вернулся в комнату, которую снимал в Дели, а утром исчез. Хозяин дома не сообщил детективу ничего полезного, сказал только, что жилец заплатил за шесть месяцев вперед.

– Вероятно, Алекс обнаружил слежку.

– Исключено. Мы были очень осторожны.

– А что вы выяснили об индианке?

– Ничего. Случайная подружка. Есть одна загвоздка… – Ричардсон постучал пальцем по выписке из банковских операций. – Семь месяцев назад Александр Рейнер снял со своего счета семь тысяч долларов в одном из банков индийской столицы. Никогда раньше он не брал столь значительной суммы, а в тот день был один у окошка. Неизвестно, зачем ему понадобилось столько денег, он совсем не склонен к мотовству. Через неделю Алекс исчез, и мы не знаем, связаны эти факты или нет.

– Нужно было заблокировать кредитку, это вынудило бы его связаться с отцом или даже вернуться в Англию.

– Это не раз обсуждалось, но господин Рейнер решил, что могут возникнуть новые трудности, а так он хотя бы сохраняет связь с сыном.

Ричардсон отдал мне билет на самолет в бизнес-классе и три кредитки, сказав, что я могу тратить без счета и не сохранять чеки: «Мы полностью вам доверяем…» В отдельном конверте лежали пятьдесят тысяч долларов – «на первые дни».

– Давайте раз в неделю подводить промежуточные итоги, – закончил он. – Возникнут проблемы, звоните мне по этому номеру в любое время суток.

Больше всего трудностей у меня возникло с Хелен. Я понимал, что она не обрадуется моему скоропостижному отъезду, но такой бурной реакции не ожидал. Услышав, что меня не будет много месяцев, она неожиданно долго держала паузу, я даже решил, что связь прервалась.

– Алло, ты еще здесь? – тихо спросил я.

– Надеюсь, это шутка?

– Вовсе нет.

– И как, скажи на милость, я должна управляться с Салли?

– Бери ее с собой.

– Я ведь предупредила, что еду на неделю в отпуск, с другом, ты не имеешь права подставлять меня в последний момент. Напоминаю: ты берешь Салли на уикэнд раз в две недели. Я заказала билеты и гостиницу, так что отложи отъезд и не забывай, что отсутствовать ты можешь не дольше недели.

– Тебе придется найти другое решение, Хелен. Я лечу в Дели второго января, и моя… командировка может затянуться.

Следующие пять минут я только слушал, она не давала мне вставить ни слова, и тон становился все более неприятным, даже угрожающим. Наконец Хелен за-молчала и попыталась перевести дыхание, уверенная, что переубедила меня.

– Так мы договорились, Том, ты полетишь позже?

– Это невозможно, Хелен.

– Предупреждаю: если не согласишься, я обращусь к своему адвокату, и мало тебе не покажется.

– Поступай как знаешь. Я дал слово Рейнеру и…

– Рейнеру?! Малкольму Рейнеру?

– Ему.

– Ты знаком с Малкольмом Рейнером?

– Мы встречались несколько раз, я был у него на Кенсингтон-Палас-Гарденз, а он приезжал ко мне.

– К тебе? В твою шикарную квартиру на пятом этаже? Ха-ха-ха! Издеваешься?

– Он поручил мне дело. Очень для него важное. Поэтому я уезжаю.

Хелен молчала целых десять секунд.

– Что за дело?

– Это конфиденциальная информация.

Последовала новая пауза, такая же длинная, как предыдущая, потом Хелен сказала:

– Слушай, насчет Салли… Я попробую договориться со Сьюзан – она остается в Лондоне на выходные, но услуга за услугу: я хочу интервью с Рейнером!

Я позвонил моему нанимателю, уверенный, что он поднимет меня на смех или просто повесит трубку, но все получилось иначе.

– Я могу оказать вам эту услугу, пусть Хелен позвонит мне, пусть задаст свои вопросы, но ни слова о нашем деле.

Вечером я сходил попрощаться с Салли, пообещал звонить как минимум раз в неделю и писать открытки и сказал, что следующим летом мы снова поедем на Мон-Сен-Мишель. Хелен была в восторге, когда я продиктовал ей телефон Рейнера (мои акции резко подскочили!). Она заполучила свою сенсацию, ведь Малкольм двадцать пять лет хранил молчание, но не успокоилась и попыталась выведать у меня суть поручения. Напрасно я повторял, что поклялся хранить тайну, Хелен настаивала и была ужасно возбуждена.

– Обещаю все тебе рассказать – когда-нибудь, если он позволит, – сказал я, зная, что этого никогда не будет.

Все восемь часов полета я изучал досье, но не обнаружил ни одной полезной детали, и чем внимательнее читал, тем хуже понимал, что буду делать в Индии. Лучшие специалисты, оснащенные навороченной спецтехникой, располагавшие неограниченными средствами, ничего не добились, как же я продвину расследование? Томас Ларч – худший частный сыщик на свете: он не только ничего не добьется – это уж как пить дать! – он даже не имеет представления, с чего начинать. Хорошо, что я предупредил Рейнера, теперь пусть пеняет на себя.

В иллюминатор ярко светило солнце, пухлые облака величественно колыхались под крылом самолета. Я прочел пять страниц «Путешествий Гулливера», но не смог сосредоточиться. Решительно, чтение – не моя стихия. Я смотрел на небо в оранжево-голубых полутонах и предавался раздумьям.

Второго января 2014 года «боинг» нес меня на родину, покинутую тридцать четыре года назад, и я не ведал, что меня там ждет.

Мы приземлились в ультрасовременном аэропорту, ни в чем не уступавшем Хитроу. Я был разочарован: в памяти сохранилось воспоминание об аэровокзале, где царил живописный беспорядок. В зале ожидания и многочисленных магазинчиках почти не было людей. Я прошел таможенный досмотр, оказался в огромном гулком помещении. Повсюду стояли солдаты с автоматами, покинуть здание можно было через единственную дверь, которую охраняли шестеро военных. За порогом находились три или четыре сотни встречающих, почти все держали в руках таблички с фамилиями. Я поискал глазами и заметил пухлотелого индуса лет пятидесяти, одетого в белую тунику, он махал бумажкой с моей фамилией. Мы поприветствовали друг друга на индийский манер, и он отрекомендовался Виджеем Банерджи.

– Для меня большая честь встречать знаменитого героя Обмани-Смерть! – торжественным тоном провозгласил он и снова поклонился.

Я решил, что Банерджи издевается, но его глаза светились подобострастным уважением. Он рассказал, что две недели назад документальный фильм Хелен снова с успехом прошел по экранам и вызвал жаркую дискуссию, как и после премьеры. Мой новый знакомец посмотрел картину вместе с зятем, тот был уверен, что вся эта история – фальшивка и реального человека не существует. Теперь Виджей сможет доказать обратное.

Толстяк говорил на отточенном, элегантном английском, он прослушал двухгодичный курс общей филологии в Лондонском университете, а теперь возглавил детективное агентство. Ему поручили следить за Алексом, как только тот пересек границу. Виджей сообщил, что армия взяла аэропорт под контроль сразу после недавних терактов, и никто не мог попасть внутрь, не имея на руках билета на ближайший рейс. Аккуратно подстриженные усики придавали Банерджи сходство с киношным соблазнителем восьмидесятых годов. Мне еще не приходилось встречать такого жизнерадостного человека. Говорил Виджей или молчал, что случалось крайне редко, его прищуренные глаза сияли, задавая вопрос, он улыбался, а услышав ответ, радостно скалился идеальными зубами. Его двойной подбородок и дородный живот тряслись, когда он хохотал над собственными шутками. Я никак не мог понять, насколько искренен этот человек, но склонялся к мысли о профессиональной привычке всегда быть любезным с клиентами.

Белоснежный «лендкрузер» Банерджи был припаркован поблизости, толстяк отобрал у меня чемодан и сам погрузил его в багажник. Виджей рассказал, что ездит только на машинах этой марки и каждый год меняет модель. Я открывал для себя новый город, высотные офисные здания, корпуса гостиниц вдоль дороги, цветы, экзотические растения – Майами, да и только! Банерджи ехал медленно и то и дело указывал пальцем на вывески предприятий, которые прибегали к его услугам, называл детали успешно закрытых дел.

– Полиция участвовала в поисках Алекса? – спросил я. – В досье об этом ни слова.

– Полиция? Шутить изволите? Вы же видели, как они ведут себя в аэропорту. После событий две тысячи восьмого года стражи порядка занимаются только и исключительно борьбой с терроризмом. Исчезнувший европеец – самая маленькая ее забота. Каждый год в Индии исчезают сотни тысяч человек. Некоторые утверждают, что миллион, но здесь никому до этого нет дела. Отец Александра очень влиятельный человек, английский посол поговорил с министром иностранных дел, тот шепнул словечко коллеге из министерства внутренних дел, он открыл дело, которое… легло на полку. К счастью для меня, розыск пропавших – весьма доходный бизнес в этой части света.

Мы миновали перекресток, Индия кинулась мне навстречу, и я окунулся в давно забытый ужас повседневной жизни Дели. Тысячи нищих оккупировали бульвары и тротуары, обосновались в импровизированных, вросших в землю и асфальт, жилищах. Каждая семья отгораживалась от соседей веревками, на которых сушилось белье, мужчины сидели на корточках, чего-то ждали или дремали, а женщины готовили еду на самодельных жаровнях. Одежду люди хранили в пластиковых мешках, от дождя их защищал навес из брезента, а совсем рядом по мостовой неслись машины и мотоциклы, в обе стороны везли пассажиров рикши и велорикши. За стеклом «лендкрузера» я был в безопасности и чувствовал себя кинозрителем. Повсюду высились кучи отбросов, бродячие псы сбивались в стаи, коровы лениво переступали ногами, обезьяны скакали по электрическим проводам, ватаги босоногих ребятишек играли или клянчили милостыню, врезаясь в густую толпу; какой-то старик испражнялся посреди пустыря, засыпанного отбросами, а прохожие как будто не замечали его. Курьеры перевозили на велосипедах объемные грузы, некоторые выпендривались, подражая гонщикам, другие брели нога за ногу; носильщики тащили товары в темные лавочки, громко пыхтя и отдуваясь. Индианки в ярких сари шли за покупками, невозмутимо и изящно преодолевая уличный хаос.

– Эй, вы что, оглохли? – крикнул Банерджи.

– Что… О чем вы?

– Где вы работаете?

– В Лондоне.

– В каком агентстве? Возможно, мне оно известно…

– Я не детектив.

– Не детектив?!

– Нет.

– Так зачем же Ричардсон прислал вас?

Я промолчал, потому что не знал ответа. Я забыл обо всем на свете, кроме ужасающей нищеты. Между тем мир сегодня не стал хуже, изменился мой взгляд на него. Я был белым мальчиком, привычным ко всему и равнодушным, как любой индиец. Я сохранил в памяти открытки с изображением выезда вице-короля на пышном празднестве; махараджей, осыпанных драгоценностями, сидящих на разукрашенных слонах; не забыл и насквозь фальшивые, «сладенькие» кадры из болливудских фильмов, не имеющие ничего общего с адом реальной жизни.

Мы тащились в потоке машин, а я мечтал немедленно вернуться в аэропорт и улететь домой, но молчал, завороженный этими черными тощими грязными кривобокими существами с потухшими глазами, которые без ненависти и злобы принимали свою судьбу.

– Вы что, не слышите, когда я к вам обращаюсь?

– У меня проблема со слухом, а кроме того, голова занята другим.

– Наверное, устали. Если хотите, отложим поездку по городу до завтра.

– Я не турист, многоуважаемый Банерджи.

Мы вернулись в Нью-Дели, к широким авеню, викторианским особнякам и цветущим бугенвиллеям. Когда-то я жил неподалеку и до сих пор мысленно представлял себе дом во всех деталях. Виджей Банерджи остановился у ограды, за которой стояли два охранника в тюрбанах. Они вышли, обследовали днище машины с помощью зеркала на колесиках, изучили наши документы, и шлагбаум наконец поднялся, пропуская нас в великолепный парк, посреди которого стоял сумасшедшей красоты белый особняк в колониальном стиле.

– Ну вот, – торжественно произнес Виджей. – Перед вами самый красивый отель индийской столицы.

– Вы шутите?

– Гостиница класса люкс.

– И речи быть не может.

– Но Ричардсон все оплачивает!

– Мне нужен номер в обычном отеле, самом что ни на есть простецком, ясно? Я приехал работать, а не тянуть деньги из работодателя.

Улыбка слетела с лица Виджея Банерджи. Он смотрел на меня разинув рот и не понимал. Спрашивал себя, не сумасшедший ли этот англичанин, или у него есть какой-то секретный мотив, непонятный для посторонних.

– Есть одна гостиница, где останавливаются мои сотрудники, когда приезжают в Дели.

– Идеальный вариант!

– Не хотите стать моим гостем? – счел нужным предложить Виджей. – У меня дом со всеми удобствами в пятнадцать комнат.

Я поблагодарил и отправился в отель «Селект» поблизости от Коннот-Плейс, где находились офисы Банерджи. Сам Виджей никогда не был в унылом месте, где селил своих командированных. Обстановка в «Селекте» была спартанская, что очень мне подходило: достаточно было не обращать внимания на грязь в коридоре, вонь в «удобствах» и прожженные сигаретами шторы.

– Вы не голодны? Приглашаю вас поужинать. Могу подождать, пока вы освежитесь и отдохнете.

Возможно, мой отказ разочаровал индийца, но мне не хотелось объяснять, почему я хотел этим вечером остаться один.

Я отправился на поиски дома моего детства, не думая, зачем это делаю, просто хотел увидеть место, где вырос, с посольством через улицу и белым зданием справа. Ближе к вечеру я вышел из гостиницы на ледяной холод и попробовал найти чертову двойную площадь больше лондонской Трафальгарской, с улицами, лучами расходящимися в разные стороны. Я чувствовал себя первооткрывателем.

Можно было справиться у прохожих, но мне хотелось отыскать дорогу самостоятельно. Человек, родившийся в этом городе, должен разобраться. Сначала я решил идти к центру Нью-Дели – рано или поздно покажется купол Парламента – и направился по бульвару на запад. Вдалеке, под облаками, мерцал ореол, творимый отблесками с земли, небо и все вокруг скрывал серый туман, поглощавший адский шум дорожного движения. Я миновал торговый квартал весьма низкого пошиба, мимо, едва не задев меня, проехал и исчез в тумане рикша, другой отчаянно засигналил и ринулся наперерез. Я счел за лучшее вернуться на тротуар, что не гарантировало полной безопасности: красный свет не зажигался, и людям при переходе улицы оставалось уповать на свою счастливую звезду.

Проспект закончился, дома стали ниже, но поворачивать назад было глупо, и я пошел дальше. Сотни бездомных устраивались на ночлег на пыльных тротуарах, среди отбросов. Между людьми бродили собаки, горели жаровни. Я был единственным белым в этом индийском мире, и на меня все смотрели, но беспокойства это не вызывало. Я свернул на торговую улицу, где вкусно пахло едой. Тысячи электрических проводов переплетались с ветками деревьев, образуя навес, по которому прыгали обезьяны.

Я остановился у ресторанчика с четырьмя деревянными столиками и кухней под открытым небом. Миски с едой стояли на земле, пожилой индиец помешивал деревянной лопаткой красное рагу. Он поднял голову, улыбнулся, что-то сказал мне на хинди, и я… понял! Понял, хотя тридцать лет не говорил на этом языке. Навык вернулся, и я ответил, немало удивив повара: «Конечно хочу попробовать». Он кивнул, взял разливную ложку и положил мне порцию желтого риса. Я взял тарелку и сел на освободившееся место. Приборов на столе не было – посетители ели руками, – я сделал знак хозяину. Он достал из ящика ложку, протер ее жирной тряпкой и протянул мне.

Я положил в рот первую ложку и ровно через пять секунд едва не умер от удушья, забыв, как сильно в Индии перчат еду, как много пряностей добавляют в блюда. Клиенты с любопытством смотрели на мое лицо, ожидая, когда «этот белый сплюнет», но я решил держаться и сделал вид, что все в порядке. Съев следующую ложку, я вообще ничего не почувствовал, рот и глотка горели, из глаз текли слезы. Я доел все, до последней рисинки, встал, заплатил пятьдесят рупий и ушел. Внутри полыхал огонь, дышать было трудно, но я остался жив.

Виджей Банерджи оставлял для меня сообщения, но я ни разу не перезвонил, потому что уходил рано, возвращался и снова уходил, отправлялся на поиски, но сам не знал, что ищу. Я брел по улицам, наугад выбирая направление, не имея никакого плана. Мне хотелось обойти Дели, понять, как организована столица. Немыслимый, безумный замысел: этот город намного больше Лондона, а живет в нем около семнадцати миллионов человек. Найти дорогу назад, к отелю, мне не удалось ни разу – приходилось брать рикшу. За неделю я привык к ватному смогу, оглушающему шуму дорожного движения, не подчиняющегося никаким законам, и к вездесущей нищете.

В досье Ричардсона имелся короткий отчет Виджея Банерджи о последнем известном адресе проживания Алекса в районе Трилокпури, в восточной части города. В походах по Дели я никогда не выбирал это направление. Ямуна служит своего рода барьером, границей «на замке». Река здесь являет собой гигантскую клоаку, где бедняки стирают белье и купают детей. На этом берегу живет и дышит иная вселенная, где нет указателей, табличек с названиями улиц, на зданиях отсутствуют номера, а те, что есть, идут не по порядку.

Выяснилось, что фамилии владельца дома, где жил Рейнер-младший, никто даже не слышал. Я оказался в призрачном месте, заполненном безобразными лачугами, нищие рылись в мусорных баках, дети и собаки ковырялись в грудах нечистот, женщины в ярких сари собирали коровьи лепешки, разминали их, формировали кругляши и раскладывали их сушиться, чтобы потом использовать как топливо для жаровен. Продавец подержанных шин сказал мне, что в квартале совсем не осталось сикхов: «От них удалось избавиться…» Это прозвучало обескураживающе.

Я потратил весь день на поиски мифического домовладельца Алекса, а вечером вернулся к Ямуне, зашел в кафе под открытым небом и наудачу, без всякой надежды, спросил хозяина, не знаком ли ему этот человек. О счастье! Один из посетителей объяснил мне, как его найти, а потом просто взял и проводил до самой двери.

Абхинав Сингх жил в желтом трехэтажном доме у реки. Я разулся и вошел. Статный пожилой индус в темно-синем, надвинутом на лоб тюрбане, с висячими усами в форме велосипедного руля, был одним из последних местных сикхов. Его единоверцы сбежали в Пенджаб после кровавых событий 1984 года. Сингху в тот момент вырезали аппендицит в больнице, что и спасло ему жизнь. Трое детей Абхинава получили хорошее образование, жили в современных кварталах Дели и делали карьеру. Он сдавал третий этаж дома, что обеспечивало вполне приличную прибавку к скромной учительской пенсии. Алекс заплатил за год вперед, а прожил шесть месяцев. Сингх сразу согласился показать мне его квартиру. Я надеялся, что произойдет чудо, найдется полезная информация, и она наведет меня на след Алекса. Хозяин дома сказал, что сложил все вещи в коробки: вдруг парень или его подруга вернутся за своим имуществом.

– Вы с ней знакомы?

– Едва, но она, скорее всего, живет неподалеку, я встречал ее на улице, эту девушку в черной шляпе. Она знала, что я сдаю комнаты, привела Алекса и каждый день его навещала.

– Они не жили вместе?

– Девушка являлась утром, оба уходили, а возвращался он один. Она никогда здесь не ночевала.

– То есть не была его… подружкой?

– Как-то раз я решился спросить Алекса, какие у них отношения. Он ответил: «Это вас не касается». Алекс мне нравился, и в этом доме он мог жить как хотел. Дина была его другом, и только.

– Дина? Она индианка?

– Конечно. Это очень распространенное в Индии имя.

– А фамилия девушки вам известна?

– Нет. Кажется, Дина актриса, снимается в кино. Молодая. Хотите чаю?

Мы устроились в гостиной, где стены были завешаны цветными постерами религиозного содержания: сикхский пантеон, белобородые гуру с нимбами над тюрбанами, золотой храм, воители, грозно потрясающие мечами. Абхинав Сингх любил черный чай без молока, очень горячий и немыслимо сладкий. Пить его было невозможно, но я пил и нахваливал, чем очень потрафил хозяину, и он налил мне вторую чашку.

– Алекс рассказал, куда собирается?

– Май в Дели всегда жаркий, а этот выдался просто непереносимым. Я отправился с дочерью и внуками в горы, а когда приехал назад, его уже не было. Вещи остались, поэтому я и решил, что он вернется.

– А перед вашим расставанием он не выглядел встревоженным? Не чувствовал угрозы?

– Алекс – самый спокойный парень из всех, кого я знаю. Он читал духовные книги. Очень любил обсуждать их содержание, интересовался сикхской верой и вообще всеми религиями. Мой сосед – джайн, Алекс задал каждому из нас тысячи вопросов, сопровождал нас в храмы, но склонялся к индуизму и поиску мудрости. Найти свой путь нелегко, и он пытался понять, как приблизиться к внутренней истине и достичь отрешения, расспрашивая священников.

Я поблагодарил Абхинава за радушный прием, обулся и покинул его дом.

На улице мне в голову неожиданно пришла глупейшая мысль, и я снова постучал в дверь.

– Господин Сингх, вы по-прежнему сдаете квартиру на третьем этаже?

– Сейчас нелегко найти желающих.

– Если я вам подхожу, считайте меня новым жильцом.

Мое предложение его явно удивило, он покачал головой, и я было подумал, что получил отказ, забыв, что в Индии это означает «да». Плату Абхинав назначил такую же, как Алексу, – пятьдесят долларов. Не за неделю – за месяц! Деньги были настолько смешные, что я заплатил вперед за десять месяцев.

В тот же вечер я поселился в своем новом жилище. Ключ от этажа Абхинав мне не дал, сказав, что нужно починить замок, а входную дверь он никогда не закрывает. Беспокоиться не о чем.

Ни мой хозяин, ни предыдущий жилец не утруждали себя уборкой: густой слой пыли покрывал старомодную мебель, по углам висела паутина. Передние окна выходили на узенькую террасу с видом на улицу, застроенную магазинчиками. С тыльной стороны открывался панорамный вид на трущобы Трилокпури. Четыре белые коровы, козы и собаки мирно паслись на поле отбросов.

Как рассказал Абхинав Сингх, современные удобства в его доме появились сорок лет назад, когда он провел воду на третий, детский этаж, а вот туалетом придется пользоваться на первом этаже. Кхата – традиционная индийская веревочная кровать под кисейным накомарником – жесткостью напомнила мне времена Лимпстона. Хозяин поинтересовался, не мерзну ли я, и обрадовался, услышав отрицательный ответ, после чего показал древний электрообогреватель: «Если вдруг замерзнете, попробуйте включить, авось заработает!»

Абхинав призвал меня к бдительности: холодает неожиданно, так что служащие мэрии каждое утро подбирают на улицах десятки замерзших насмерть бездомных бедолаг.

Сингх сказал, что у него в телевизоре больше ста каналов, и пригласил меня присоединиться, но я поблагодарил и отказался. Он сообщил, что уходит в храм в шесть утра, так что, если я захочу завтракать вместе с ним, придется вставать очень рано.

– За яйца будете платить отдельно… – добавил он и спросил, явно испытывая неловкость: – Алекс ваш друг?

– Я бы так не сказал.

– Но вы хотя бы не враги?

– Я с ним не знаком. Семья тревожится за Алекса, они давно не имели от него известий.

– Понимаю…

– Если вспомните хоть одну деталь, которая могла бы объяснить его исчезновение, расскажите, очень вас прошу.

Старик ушел к себе, и я услышал, как включился телевизор. Шли то ли новости, то ли какой-то музыкальный фильм.

Я растянулся на спартанском ложе, удовлетворенно вздохнул и похвалил себя за то, что поселился в этом доме, пойдя по стопам Алекса.

На следующее утро я вскочил, едва заслышав звуки, доносившиеся с первого этажа. Абхинав Сингх подумал, что я проголодался, но дело было не в еде. Я попросил свести меня со священниками, которых посещал Алекс. Сначала Сингх наотрез отказался, потом согласился – «но только после чая». Пришлось выпить чашку. Мы отправились в храм, находившийся в километре от дома. Обогнули трущобы Трилокпури, где пыльная улица была завалена мусором, а голодные коровы и свиньи рылись в отбросах. Абхинав шагал стремительно, не обращая внимания на бездомных. Од ни грелись у жаровен, другие мылись в пластиковых тазах, а некоторые, нимало не смущаясь, справляли нужду. В храм мой провожатый не вошел – сказал, что сикху там не место. Он сделал крюк ради меня и теперь должен был спешить, чтобы присоединиться к своим.

Храм был посвящен Ганеше, богу с головой слона с одним бивнем; его многоцветная статуя стояла у стены, рядом находился алтарь. Вокруг горели масляные лампы и свечи, в изножье лежали приношения. Люди ходили туда-сюда, разговаривали тихими голосами, человек двадцать мужчин молились. В правой части храма один служитель культа звенел колокольчиками, другой с силой ударял в гонг через равные промежутки времени – наверное, хотел разбудить прихожан или привлекал внимание божества. Я присел на корточки в углу. Человек в белых одеждах и желтом тюрбане выразительно читал молитву, время от времени поливая Ганешу водой, кланялся и бросал в огонь рисовые зерна. Стоявший рядом худющий старик лил на статую молоко, украшал желтыми цветами, складывал к ее ногам кусочки кокосового ореха и апельсиновые сласти.

Я дождался окончания первой молитвы, подошел к священнику, поздоровался, сложив ладони, и представился. Он пробормотал несколько слов по-английски, я ответил на хинди, объяснил, что ищу пропавшего человека, и показал фотографию Алекса. Он его узнал:

– Достойный молодой человек. Искал свой путь, спрашивал о смысле жизни. Я воистину наслаждался нашими беседами.

– На каком языке вы общались?

– На хинди, но он говорит на нашем языке хуже вас.

– На хинди? Алекс? Вы уверены?

– У него бедный словарный запас и грамматика страдает, но наши беседы были очень увлекательными.

– Он что-нибудь говорил о том, чем намерен заняться?

– Во время последней встречи мы беседовали о путях, ведущих к мудрости.

Четырнадцатого января, ближе к вечеру, я направился к Центральному вокзалу, решив наконец заглянуть к Виджею Банерджи и поделиться с ним соображениями по делу. У дверей здания я почему-то поднял глаза к небу и испытал немыслимое изумление. Мне показалось, что я увидел одного из стервятников, которые вечно парят в стоячем тумане Дели. На самом деле начинался ежегодный праздник солнцестояния. Десятки воздушных змеев взмывали в воздух, нетерпеливо пританцовывали, рвались на волю. Потом, как по волшебству, со всех сторон появились сотни новых змеев, которыми управляли молодые и взрослые горожане. Все радостно смеялись, служащие выбегали из зданий и присоединялись к общему веселью. Торговцы выставляли на тротуары коробки с воздушными змеями, к ним тут же выстраивались очереди, из громкоговорителей гремела музыка, заполняя окружающее пространство.

Один из продавцов предложил мне разноцветный ромб, я знаком отказался, мгновенно забыл о своих планах и влился в толпу. Она понесла меня по улицам, и я очутился в толчее Чаври-Базара, старейшего в Дели рынка. На открытом воздухе в больших котлах варили рис с чечевицей, трехполосный проспект Чандни-Чоук – знаменитая улица-базар – был забит машинами и скутерами, истерическое гудение и кряканье клаксонов сливалось с музыкой. Толпа, собравшаяся на тротуаре, смотрела на зеленое здание, над которым разыгрывались битвы воздушных змеев. Запущенный с крыши синий красавец с тряпичными лентами храбро сражался с соперниками, они кружились вокруг него, сталкивались, терлись друг о друга. Синий побеждал – он перерезал нить противника, тот медленно улетал вверх, и облака поглощали его. Зрители бурно аплодировали. На меня накатила волна давно забытых эмоций.

– Потрясающе! – сказал я знатоку, комментировавшему битву. – У меня была кормилица… она…

– Синего змея построила женщина, – ответил он. – Она знает секрет, как сделать веревку острее ножа. Так говорят, сам я никогда ее не видел.

Из глубин памяти всплыло имя, забытое десятки лет назад.

– Дханья!

Синий змей одержал очередную победу, какой-то здоровяк запустил красивейшего зелено-желтого змея, привязанного к катушке.

– Как подняться на эту крышу? – спросил я у торговца.

Он кивнул на здание напротив:

– Оттуда…

Я с трудом пробрался через толпу, вошел в дом с облупившимся фасадом и начал взбираться по лестнице, перешагивая через несколько ступенек сразу. На площадке оказалось две двери. Я постучал в одну из них, мне открыл мужчина и объяснил, что попасть на террасу можно только через дом по соседству. Я кинулся вниз и рванул к подъезду, расталкивая зевак. На четвертом этаже снова две закрытые двери, я опять стучу и кричу, но никто не открывает… На террасу я вышел только с пятой попытки, совершенно без сил, и увидел человек двадцать индийцев, игравших со змеями, но женщины среди них не оказалось, а синий змей исчез. Никто не знал и не видел Дханью. Я настаивал, но мне не хватало слов, мы не понимали друг друга, и какой-то мужчина, решив, что я хочу сразиться, протянул мне веревку своего змея.

Я медленно спустился и снова окунулся в радостную атмосферу праздника. Люди перекликались, возбужденно хохотали. Я не нашел Дханью и чувствовал горечь и обиду, словно кто-то украл ее у меня. Я знал, что не ошибся: на крыше была моя Дханья и она держала за леер синего змея.

Виджей Банерджи не донес до рта вилку с куском баклажанной оладьи. Он явно принимал меня за сумасшедшего. Я понял это по его кривоватой участливой улыбке, с какой обычно смотрят на душевнобольных. «Главное – не противоречить ему! И зачем только Ричардсон нанял этого клоуна? Не уверен, что мне продолжат платить, если мы схлестнемся…»

– Это неудачная мысль! – воскликнул он, отбросив вилку.

Часом раньше я явился к нему в офис, находившийся в одном из старых домов на Коннот-Плейс. Это воплощение циркулярного градостроительства создал жалкий последователь Ле Корбюзье, сегодня дом больше всего напоминал архитектурный нарост, но Виджей Банерджи очень гордился тем, что владеет тремя этажами в одном из самых высоких зданий столицы. Он был богат и жаждал это продемонстрировать, утверждал, что его агентство – крупнейшее в стране, имеет филиалы в десяти главных городах и представителей по всему миру, а штат составляет восемьсот человек. (Эта цифра варьировалась.)

Виджей весьма оригинально рекламировал себя: «Я – лучший!» Кто бы мог в этом усомниться? Конкуренты наступали ему на пятки, но Банерджи оставался самым известным и талантливым. Богатейшие семьи прибегали к услугам Виджея, самые крупные предприятия доверяли ему проверку анкет сотрудников, которых собирались нанять. Слава Банерджи бежала впереди него и давно вышла за границы Индии. Доказательство? Когда мистеру Ричардсону понадобился лучший индийский детектив, к кому его направили? А ведь начинал Виджей в весьма скромной конторе и даже секретаршу не мог себе позволить!

– Знаете, как я добился столь завидного положения?

Мы сидели в кабинете, достойном махараджи: повсюду ковры, персидские миниатюры, роскошные шахматы с фигурами из слоновой кости, слоновьи бивни над креслом, декорированным золотой фольгой. Я вынужден был признаться в неведении. Виджей на полном серьезе – вылитый главный исполнительный директор, комментирующий акционерам результаты финансового года! – объяснил, что по традиции в Индии девяносто пять процентов браков устраивают родители, семьи в гигантских мегаполисах чаще всего незнакомы, но все хотят «разведать» ситуацию. Убедиться, что избранник принадлежит к той же касте, исповедует ту же религию, что он холост, что у него действительно есть образование и работа по специальности, что его репутация безупречна и он морально чист, ну и еще пара-тройка деталей, гарантирующих супружеское счастье. Клиентов было так много, что Банерджи практиковал безжалостный отбор и запрашивал умопомрачительные гонорары. Главной проблемой были компетентные, честные служащие, Виджей открыл собственные курсы подготовки работников, и у него не было отбоя от претендентов.

Банерджи гордился тем, что поднял профессию частного детектива до уровня «почтенного занятия». Благодаря связям в разных министерствах он имел доступ к официальным базам данных, что позволяло ему моментально изобличать лжецов и притворщиков, мелких хитрецов, надеявшихся перейти в другую касту, сменив имя, удачно жениться и взять хорошее приданое. О, он разоблачил множество краснобаев с бархатными глазами, которые могли обмануть осторожных деловых людей – но не знаменитого сыщика. «С Виджеем Банерджи такие номера не проходят! – важно заявил он, вращая глазами. – Я расстроил не одну пышную свадьбу!»

Виджей разбогател, построил роскошный, отделанный мрамором пятнадцатикомнатный дом в лучшем районе Дели и купил три этажа в офисном здании под свое бюро.

– Знаете, сколько стоит квадратный метр в этой башне?

Я покачал головой.

– Дороже, чем в Лондоне и Токио! Коннот-Плейс – третий по дороговизне адрес в мире.

– Не может быть!

Банерджи расплылся в довольной улыбке – он сумел произвести впечатление.

– Вам известно, какую головоломку мы долго пытались решить?

Этот человек умел задавать трудные вопросы… Я вынужден был снова сказать «нет».

– Система записи актов гражданского состояния у нас пока окончательно не сформировалась, – продолжил он. – Удостоверение личности имеет хорошо если половина граждан. Достаточно чисто одеться, уверенно держаться, назваться другим именем – и сможешь сменить касту. Сотни тысяч неприкасаемых и представителей низших каст, а возможно, и миллионы фактически совершили подлог и мечтают жениться на девушке из хорошей семьи, чтобы узаконить свой статус и преуспеть в жизни, но… Но бдительный Виджей Банерджи стоит на страже. Вам это кажется анахронизмом?

– Честно говоря, все эти истории о кастах и договорных браках выглядят, по меньшей мере, странными.

– Вы впервые в Индии, мистер Ларч?

Я онемел: судя по всему, Ричардсон ничего не рассказал ему о моем прошлом.

– Западному человеку непросто понять реалии индийского общества, – с важным видом изрек детектив и добавил: – Давайте поужинаем – я приглашаю.

Служащие покидали кабинеты – рабочий день закончился. Мы вышли из здания и направились в сторону ресторана. Я обернулся, услышав за спиной характерное «рычание», и увидел синий, сверкающий хромом мотоцикл. Виджей спросил: «Любите мотоциклы?» – и, не дожидаясь ответа, сообщил, что коллекционирует «роял-энфилды», у него их восемнадцать на ходу и три в разобранном виде. Все двухколесные любимцы живут в гараже под домом, и за ними присматривает механик. Дальше последовало приглашение «прокатиться как-нибудь на днях».

У Виджея был годовой абонемент на столик в «Могол-клубе», тихом уголке в индийском стиле, в обвитой зеленью беседке рядом с фонтаном. Банерджи раскланялся с половиной посетителей, обменялся любезностями с нашими соседями и пообещал мне лучший обед в городе. Метрдотель принес меню, и Виджей сказал, что сделает заказ за нас обоих.

– Вы пропали, и меня это очень удивило. Нужно было проинформировать меня.

– Я должен был кое-что проверить.

– Мистер Ричардсон пытался с вами связаться, не смог и оставил несколько сообщений.

Виджей достал из кармана смартфон и протянул мне:

– С местной симкой. Облегчит нам общение. Я ввел несколько полезных номеров. Где вы поселились, господин Ларч?

– Вы искали меня или Александра Рейнера?

– Господин Ричардсон был недоволен вашим поведением.

– Я все ему объясню.

– Разве вы работаете не на него?

– Меня нанял его босс.

– Вы знакомы с Малкольмом Рейнером?!

– Он знает меня лучше, чем я его.

Официант принес полдюжины блюд, поставил их на стол и обслужил нас.

– Это кухня северо-западной Индии, я считаю ее лучшей… Ну что, вкусно?.. Итак, вы расскажете, что намерены делать?

– Сын Рейнера «растворился в пейзаже», неизвестно, в Индии он или в другой стране, жив или потерял память. Необходимо собрать максимум информации о том, что с ним случилось или могло случиться. Сделать это можно единственным способом – дать объявление.

Виджей Банерджи окаменел. Он спрашивал себя, хорошо ли расслышал мой ответ, или это слуховая галлюцинация, и так и сидел с вилкой у рта.

– Предать дело огласке?!

– В центральных газетах страны. А если это ничего не даст, попытаем счастья в провинциальной прессе. Средства есть, так ведь? Материал на целую полосу – последние фотографии Алекса плюс фраза типа: «Вы видели этого человека? Семья его ищет». И главное – пообещать вознаграждение за полезные сведения.

– Это плохая идея!

Рука Виджея тяжело упала на стол.

– У нас нет выбора. Следует искать новые формы работы. Мы наверняка получим море информации.

– Такое может пройти в Англии, а здесь вас завалят нелепыми россказнями, люди будут клясться, что накануне видели Алекса. Проверить их слова мы не сумеем и сдохнем от усталости.

– Ничего, не пропадем. В вашей детективной школе много шустрых молодых ребят, поручим им практическую работу, пусть отделяют глупых шутников от тех, у кого есть полезная информация.

– Безумие какое-то!

– А вы что предлагаете? Тянуть резину? Топтаться на месте? Нужен прорыв, значит сумма вознаграждения должна поражать воображение. Сколько пообещать? Тысячу долларов? Больше? Меньше? Как думаете?

– Вы не отдаете себе отчета в том, что миллионы индийцев продадут родную мать за десятую часть этой суммы. Вам ни за что не удастся отделить правду от лжи, они будут говорить все, что вы хотите услышать, чтобы получить деньги, и ничего не выйдет.

– У нас не осталось времени. Я дам объявление – поддержите вы меня или нет… Вы были правы, тандури просто изумительное.

Виджей Банерджи сделал все, чтобы переубедить меня, но не преуспел. Он перечислил тысячу осложнений, которые непременно воспоследуют, если я буду упорствовать. «Ничего, я готов рискнуть…» В конце концов Виджей согласился помочь, но только потому, что боялся потерять клиента, а заодно и репутацию, не желал он лишиться и феноменального гонорара. Все оставшееся время я пытался поднять ему настроение и даже сказал, что, если Рейнер-младший найдется, все лавры достанутся Виджею и его агентству.

Покинув ресторан, мы вернулись в офис. Я хотел поработать с рисовальщиком, выбрать самые удачные фотографии, составить текст объявления, определиться с вознаграждением и натаскать учащихся школы детективов.

– Давайте вначале получим согласие господина Ричардсона, – как бы между прочим заметил Виджей. – Счет будет внушительный.

– Он сделает все, что я сочту нужным.

На перекрестке нас окружили оборванные грязные ребятишки, они протягивали руки и клянчили милостыню. Виджей начал гнать детей, но их было слишком много.

Я обратил внимание на худенького смуглого подростка с тонкими чертами лица и черными растрепанными волосами. Несмотря на холод, одет он был в синие шорты и желтую футболку не первой свежести. Он улыбнулся и поднял руку в приветственном жесте.

– Money, sir, money, – молящим тоном произнес он, улыбаясь, как друг. Я сунул руку в карман, но тут вмешался запыхавшийся Банерджи.

– Главное – не давайте им денег! – закричал он и махнул рукой, как будто хотел отогнать назойливую муху, но мальчишка и не подумал убежать.

– Не трогайте его, – прикрикнул я на Виджея, вынул из бумажника пятьдесят долларов, протянул маленькому попрошайке, и он схватил купюру, еще не понимая, какое богатство ему досталось.

– Вы совсем рехнулись! – Голос Виджея сорвался от возмущения. – Никто не дает столько денег нищему!

Он попытался отобрать банкноту, но парень растворился в толпе, как ловкий воришка.

– Милостыня сослужит им дурную службу, – укорил меня детектив. – Это неправильно!

– Кто знает… Нужно же бедолагам как-то выбираться из нищеты.

– Он отдаст деньги своему эксплуататору. Матери продают детей бандам, и те обязаны каждый день приносить главарю выручку, иначе их ждут побои. Лучше научить их зарабатывать на жизнь и уважать себя, а не клянчить.

– Я впервые услышал такие же рассуждения много лет назад. С тех пор ничего не изменилось. Главное – помочь здесь и сейчас, согласны?

– Вы не облагодетельствуете тысячи несчастных. Почему именно этот парень, а не другие?

– Возможно, один из тысячи сумеет вырваться из этого ужаса, остальных будут эксплуатировать до самой смерти. Я способен помочь только деньгами, пусть этот мальчишка поест досыта или купит что-нибудь нужное. Он ведь наверняка неграмотный, ему трудно, да что там – невозможно! – найти свое место. С десяток ребятишек стояли поодаль, не решаясь подойти.

– Многие ли сумеют выкарабкаться, господин Банерджи? Шансов у них ноль. Вы о них позаботитесь? Ах да, я забыл, они же неприкасаемые!

– Ну так отдайте все, что у вас есть, но помните: их так много, что деньги очень скоро кончатся, а когда это случится, не рассчитывайте, что они придут к вам на помощь!

Я открыл бумажник, достал еще пятьдесят долларов и знаком подозвал детей. Они смотрели недоверчиво, потом самый отчаянный – лет семи-восьми, не больше – опасливо приблизился, схватил деньги и убежал.

Остальным я раздал деньги по очереди, и они мгновенно улетучились.

Из окна кабинета Банерджи был виден купол Парламента, он вырисовывался в тумане, как далекая гора. Я отправился на поиски дома моего детства в квартал министерств и посольств, надеясь, что не ошибся направлением, прошел по горделивым проспектам, где не было толп народа, где шум и грохот уличного движения не бил по ушам, и передо мной возник старый город. Потрепанные рикши, бездомные, коровы, собаки, безумные скутеристы, тяжело груженные тележки… Из Старого Дели я вернулся в новый город, выстроенный в шахматном порядке, где надеялся найти следы своего прошлого.

Я обследовал ось восток – запад, но дома не нашел. Память наотрез отказывалась выдать подсказку, и я позвал рикшу. Несмотря на поздний час, движение было плотным, магазины и лавки работали, из переполненных ресторанов неслась громкая музыка. Воистину этот город никогда не спит…

Вернувшись в Индию, я чувствовал себя пленником заколоченного наглухо ящика, мне не хватало физической активности, поэтому каждый вечер совершал долгие пешие прогулки. Бороздил Нью-Дели во всех направлениях, расширив зону действий на много кило мет ров вокруг Парламента, но ничего не добился. Ход моих рассуждений был следующим: даже если дом снес ли, я наверняка узнаю проспект, где он стоял. Я ошибся, но не отчаялся, перенес поиски на примыкающие улицы, но опять потерпел неудачу.

Я надеялся, что Абхинав Сингх сообщит мне полезную информацию об Алексе, но ничего нового не узнал. Спал он всегда вполглаза, вскакивал, когда я возвращался, и предлагал мне стакан своего жуткого чая. Я соглашался, и мы засиживались за беседой до утра. Абхинав разочаровался, узнав, что я не исповедую ни одну из религий. Это казалось ему абсурдом. Он находил сему факту единственное объяснение: религию англичанам принес не святой, а сексуально озабоченный монарх. Сингх хотел, чтобы я пошел вместе с ним в сикхский храм и попробовал проникнуться его духовностью, как сделал Алекс. Возможно, там на меня снизойдет божественная благодать, и я обрету мудрость и душевный покой.

Наступило утро. Погода обещала быть великолепной, и я чувствовал возбуждение, предвещавшее важные события. Газеты напечатали объявление. Я был убежден, что это разблокирует ситуацию и мы получим информацию о том, что случилось с Александром Рейнером. Выйдя из дома, я не стал брать такси: водитель притормозил, увидев пешехода в нищем квартале. Я бодро шагал по улице, и тут кто-то дернул меня за рубаху. Я обернулся и увидел улыбающееся лицо парнишки-индуса в белой рубашке, джинсах и бледно-розовых кедах. Я смотрел на него, силясь узнать, и не узнавал.

– Здравствуйте, сэр.

И тут я наконец вспомнил подростка, которому неделю назад дал пятьдесят долларов. В новой одежде, с вымытой, хорошо подстриженной головой, он был неузнаваем и выглядел моложе. На руке у него красовались водонепроницаемые часы. Я поинтересовался, как он меня разыскал, в ответ получил насмешливую улыбку и повторил свой вопрос на хинди. Парень очень удивился:

– Вы говорите на нашем языке?

– Как тебя зовут?

– Дарпан. А вас?

– Я Том. Фамилия у тебя есть?

– Не знаю… Наверно, нет.

– Где твои родители?

– У меня их никогда не было.

– Ты следил за мной?

– Хотел узнать, кто вы и где живете.

– Чем еще занимался?

– Купил одежду, часы и нашел работу.

– Какую?

– Мою машины в гараже.

– Сколько тебе лет, Дарпан?

– Тринадцать. А может, больше.

– У тебя сегодня выходной?

– Я бросил. Хозяин не хочет платить. Он меня кормит, разрешает ночевать в гараже и говорит: «Зачем тебе деньги?» Вот я и ушел.

– Можешь ночевать у меня.

– Мне нужно работать.

– Ладно, я тебя нанимаю.

– Зачем?

– Станешь моим помощником.

– И платить будете?

– Сколько просишь?

Дарпан смотрел недоверчиво, как будто сомневался в серьезности моего предложения и честности намерений.

– Пятьдесят долларов в месяц.

– Договорились. Читать умеешь?

– В школу я не ходил.

– Тебе обязательно нужно учиться.

– Я уже взрослый, и не чтению должен обучаться, а деньги зарабатывать.

– Начнешь учиться читать, будешь и за это деньги получать.

– В школу не пойду, я уже слишком старый.

– Мой помощник обязательно должен уметь читать.

Я познакомил Дарпана с Абхинавом Сингхом в надежде, что старый учитель согласится поработать над мальчишкой. Совершенно неожиданно для меня Абхинав отказался. Я отвел его в сторону и попросил объяснений.

– Все уличные дети – воришки. Они похожи на голодных скворцов. Не знают, что такое почтение. Стоит отвернуться, как они тут же что-нибудь стащат. Только это и умеют делать. И ваш парень так же поступит со мной. Или наведет своих дружков. Я человек небогатый и не хочу, чтобы у меня забрали последнее.

– Дарпан так не поступит, господин Сингх, я в этом уверен. А если, не дай бог, что-нибудь случится, я все возмещу. И буду платить за уроки. Нужно дать человеку шанс. Вы ведь были учителем… Пятьдесят долларов в месяц?

На подходе к Коннот-Плейс я услышал яростное гудение машин, потом увидел рикш, которые тянули шеи, выглядывая, что там впереди, почему застопорилось движение. Правой рукой они жали на клаксоны, как водители легковушек и автобусов, заблокированных на площади демонстрацией. Вернее, своего рода демонстрацией – без транспарантов и знамен, лидеров и лозунгов. У собравшейся толпы была одна-единственная цель – попасть в здание, где находился офис Банерджи. Сотни индийцев занимали весь тротуар и мостовую перед входом. «Мне снится кошмар… Сейчас я проснусь…»

Виджей Банерджи был прав: я не представлял, какую бурю посеял. Мы неделю готовились к публикации, открыли десять дополнительных телефонных линий, но обрушившееся на нас цунами превзошло худшие ожидания. На хинди объявление появилось в четырех ежедневных газетах и в двух – на английском. Целая полоса с тремя цветными фотографиями Алекса – слегка подретушированными, бесплатный номер телефона, адрес агентства Банерджи, его мейл и обещание выплатить тысячу долларов за полезную информацию. Виджей попытался откреститься от моей затеи, сообщив о ней Ричардсону, и мне пришлось надавить на помощника Рейнера. Я сказал, что хочу получить отмашку от Малкольма, и Ричардсон успокоил сыщика, посулив существенно повысить ему гонорар. Помощь Банерджи была мне совершенно необходима, и я уступил в размере награды и количестве газет, где будет опубликовано объявление. Мы натаскали человек двадцать добровольцев из школы детективов, чтобы они сутки напролет принимали звонки, сортировали письма и сообщения, и весь этот молодняк – в отличие от Виджея – нашел идею крутой.

Деньги с карточки Алекса снимали все так же регулярно: каждую неделю, по пятьсот долларов. Некоторые банкоматы были оборудованы камерами, и нам уда лось достать снимки, сделанные в южной части Дели во время предпоследней операции. Некто в черной, надвинутой до носа шляпе и джинсах, предположительно женщина, фигурирующая на многих фотографиях рядом с Алексом.

– Что вам известно о подруге Алекса? – спросил я у Виджея.

– Ничего. Она не была его подружкой в общепринятом смысле этого слова, и мы не пытались идентифицировать ее личность.

– Почему?

– Они не жили вместе. Мы следили за Алексом, а это было нелегко, вы уж мне поверьте.

Виджей Банерджи был либо первостатейным вруном, либо полной бестолочью. Я и на секунду не был готов поверить, что детектив его уровня упустил возможность больше узнать об Алексе.

Люди в толпе размахивали газетами, и у меня внутри все оборвалось. Некоторые кричали, что хотят войти и спасти несчастного Александра. Атмосфера накалялась, собравшиеся становились все агрессивнее, они переругивались, обзывали друг друга лжецами и самозванцами. Каждый знал и общался с пропавшим, только что с ним расстался или говорил по телефону. «Александр – мой близкий друг, он доверяет только мне!»

Холодея от ужаса, я пытался пробраться сквозь толчею. Шум стоял такой, что я вытащил слуховые аппараты и спрятал их в карман. Ко мне взывали, требовали рассудить, кто честен, а кто нет. Я делал вид, что не понимаю, и они переходили с хинди на английский, вопили, что не позволят грязным обманщикам присвоить деньги, не дадут жалким жуликам из предместья обвести всех вокруг пальца. Прохожие смеялись, двое полицейских пытались навести хоть какой-то порядок, а я рвался к двери, отталкивая прочь возбужденных претендентов на награду. Виджей Банерджи и шестеро стажеров обороняли вход, сцепив локти, но людской прилив мог в любой момент снести их с пути.

– Мерзавец! – выкрикнул Виджей, заметив меня, и его усы смешно дернулись.

Я скорее угадал, чем услышал ругательство. Наверное, его вывел из себя мой жест – «Подождите, сейчас вставлю наушники!», – потому что он плюнул в меня, что было едва ли не самым худшим из оскорблений. Виджей промахнулся, плевок попал на тюрбан какого-то сикха, готового защитить свою честь даже ценой жизни. Потрясенные этим немыслимым поступком, разделявшие нас люди обернулись и, поняв, что слюна адресовалась мне, успокоились.

Я сложил руки рупором вокруг рта и крикнул по-английски:

– Дело сделано, мы нашли Алекса! Он жив! Всем спасибо, все свободны. Премия выплачена.

Первые ряды растерялись, но быстро смирились с гибелью мечты. Самые упертые требовали, чтобы я доказательно подтвердил или опроверг новость. Кое-кто утверждал, что располагает крайне важной информацией, и соглашался на меньшее вознаграждение. Я благодарил их за доброту и участие. Они настаивали, а я отвечал, что объявление утратило актуальность.

Разочарованные граждане медленно расходились, неся тем, кто стоял сзади, дурную весть: Александр обнаружен, живой и невредимый, благодарение богам. Толпа остывала и неохотно рассеивалась, люди швыряли на землю ставшие бесполезными газеты, и тысячи страниц покрыли улицу многоцветным ковром. Машины и рикши так резко рванули с места, что зазевавшиеся претенденты на награду запрыгивали на тротуар, чтобы не попасть под колеса.

– Убирайтесь! – рявкнул Банерджи. – Вон! Я не хочу вас видеть и слышать, никогда, понятно?! Будь прокляты ваши бредовые идеи! Вы разрушили репутацию, которую я зарабатывал тридцать лет. Я подам на вас в суд и потребую компенсации за моральный урон и деловой ущерб! Моя телефонная линия полетела, поч та переполнена. Я предупреждал, но вы считаете себя самым умным и ловким. И вот результат. Я найду маленького придурка – своими методами! Валите отсюда! Возвращайтесь домой!

Я хотел оправдаться, но Виджей Банерджи не дал мне и слова вставить. Он вещал, как трибун, взывал к стажерам, обличал мою дурость и слепоту. Я хотел сказать, что очень сожалею, но он был в ярости и не желал слушать.

Я смирился и пошел прочь с Коннот-Плейс, провожаемый осуждающими взглядами прохожих.

Я направился в сторону Парламента, сразу понял, что не хочу идти по следам собственного прошлого, и решил применить «подход Дэвиса». Он не раз говорил, что не способен к мыслительным действиям без двух (или трех) стаканчиков джина. Я повернул назад, намереваясь зайти в бар большой гостиницы, и в это самое мгновение заметил ее.

Моя преследовательница явно не ожидала столь резкой смены курса, но сохранила хладнокровие и с независимым видом пошла дальше. Вообще-то, мое внимание привлекла шляпа. Черная, как у Майкла Джексона. Я понял, кто это, а она, проходя мимо, не удержалась и мазнула по мне взглядом раскосых черных глаз. Я догнал ее.

Лет двадцати пять, тоненькая, легкая, она была одета в черные узкие брючки, джинсовую куртку и водолазку. Красные кеды на платформе добавляли ей роста. Очень смуглое лицо с правильными чертами и высокими скулами и короткая стрижка с закрывающей весь лоб челкой сразу привлекали внимание. Единственной индийской деталью ее облика был десяток витых разноцветных браслетов на правой руке. Метров через двадцать девушка резко остановилась и ринулась ко мне. Лицо у нее было разгневанное.

– Что вам нужно?

– Здравствуйте, Дина.

– Вы меня знаете?

– Зачем вы шли следом?

Она достала из внутреннего кармана куртки сложенную в несколько раз страницу «Дели пост».

– Ваше объявление?

– Возможно…

– Вы ищете Александра Рейнера?

– Да.

– Я тоже.

Она нахмурилась и подошла совсем близко, на расстояние, недопустимое в этой стране, так что я мог разглядеть поры у нее на лице. Дина была выше меня; она отступила на несколько шагов, протянула руку, чтобы коснуться плеча, передумала и долго разглядывала правую руку, ноги, другие части тела, как будто надеялась понять, что варится у меня в голове.

– Вы… вы… Обмани-Смерть?

– Все это сказки…

Я предложил Дине выпить в баре отеля, где мы сможем спокойно поговорить. Она сказала, что торопится, и мы медленно дошли по Панчкуан-роуд до Тикона-Парк-роуд, а потом вернулись к Коннот-Плейс. Дина кого-то мне напоминала, но, как я ни старался, не мог вспомнить кого.

– Откуда вы меня знаете?

– На то я и Обмани-Смерть. Шучу-шучу, я знаю только ваше имя. Мне сказал Абхинав Сингх, я живу у него. В бывшей квартире Алекса.

– В его квартире? Но почему?

– Отец Александра поручил мне привезти его домой – он крайне обеспокоен исчезновением сына.

– Алекс ненавидит отца, и это чувство взаимно.

– Что между ними произошло?

– Много чего… Дело в матери Алекса.

– А поконкретнее?

– Алексу вряд ли понравилось бы, что я с вами откровенничаю.

– Так зачем же вы его ищете?

– Он исчез без предупреждения, и в одном я уверена на сто процентов: Алекс не мог не попрощаться! И дал бы о себе знать. Я беспокоюсь, потому что уверена: у моего друга проблемы.

– Вы были любовниками?

Дина улыбнулась, нахмурилась, покачала головой, снова улыбнулась и сказала:

– Мы были друзьями. Настоящими. Только друзьями.

Я задал еще несколько вопросов, на которые она не соизволила ответить. Мы вернулись к Коннот-Плейс, дошли до лавки торговца коврами, где Дина оседлала свой черный скутер. Я загородил дорогу, но она повернула ключ в замке зажигания и заставила меня отступить.

– Как мне с вами связаться? – бросил я ей в спину.

– Мы больше не увидимся. Я думала, получу от вас помощь, нафантазировала себе черт знает чего, а оказалось, вы на их стороне.

– Не понимаю…

Она стала теснить меня к тротуару, готовая в любой момент сорваться с места и исчезнуть.

– А если у меня появятся новости об Алексе?

Скутер вильнул и замер, Дина задумалась, потом решилась и продиктовала мне номер мобильного, который я записал на клочке бумаги. Она вдруг коснулась моей руки:

– Знаете, кто посоветовал мне посмотреть ваш фильм?

– Нет. Просветите.

– Алекс. Он был уверен, что вы бессмертны. Что никто не выжил бы после таких передряг. Он хотел понять, почему вы? Алекс часто смотрел кассету, которую привез из Лондона. Он знал наизусть большие куски вашего интервью, говорил, что хотел бы с вами познакомиться. Вы поэтому приехали?

Я был ошарашен. Дина скупо улыбнулась и нажала на педаль. Я успел записать номер и подумал, глядя вслед скутеру: «Ездить по Дели без шлема – чистое безумие…»

Абхинав Сингх был недоволен своим новым учеником. Он не считал Дарпана глупым, но парнишка не умел концентрироваться, часто смеялся без причины, смотрел в окно, отвлекался на птиц и все время спрашивал, обязательно ему учить тот или иной урок или нет. Дарпану хотелось постичь суть грамоты, чтобы читать газетные заголовки и не позволять торговцам обсчитывать себя. А вот умение писать он считал лишним, говорил: «Мне некому, да и нечего писать, а заполнять страницы буквами – скука смертная!» От напряжения у него болела голова. Абхинаву никак не удавалось внушить мальчишке, что научиться читать, не умея писать, попросту невозможно, что эти умения неразделимы, как орел и решка у монеты.

– Я хочу читать, а на писанину мне плевать.

– Говорю тебе, Дарпан, одно похоже на другое.

– Не верю.

Абхинав не знал, что делать. Неужто все ровесники бродяжки такие же несносные и нахальные? Раньше дети слушались, не задавали идиотских вопросов и уважали решения учителя. Старик не жалел, что оставил преподавание.

Я много раз играл роль дипломата и мирил наставника с его подопечным. Один хотел все бросить, другой мечтал улизнуть. Дарпана возмущала жесткая дисциплина, навязанная Абхинавом. У него было всего два часа свободного времени – днем и вечером, но к ужину следовало вернуться и не шляться по ночам с приятелями.

Через неделю я нашел решение, заставившее подростка сдаться.

– Мы заключили договор, Дарпан, а мужчины, которые не держат данное слово, не мужчины.

– Согласен, Том.

– Я тоже, – поддержал Абхинав.

– Я плачу тебе пятьдесят долларов в месяц, чтобы ты учился читать. Перестанешь фордыбачить, начнешь писать, будешь получать еще столько же.

– Сто долларов! – воскликнул потрясенный мальчик.

– Нет, Том, это грабеж, он не заслуживает таких денег! – вмешался Абхинав.

– Еще как заслуживаю!

– Вам, Абхинав, я предлагаю столько же – за науку и терпение. Предупреждаю, Дарпан, мне нужны результаты. Забудь о пререканиях и слушайся Абхинава, не то отошлю тебя туда, откуда ты пришел, и без единой рупии в кармане. Не можешь удержать удачу, пеняй на себя. Оставайся на всю жизнь жалким, никчемным типом.

– Я хочу научиться считать.

– Это возможно? – обратился я к Абхинаву.

– Если очень постараться, – ответил он.

– Имей в виду, Дарпан, за счет доплачивать не буду! – уточнил я, подумав, что деньги Малкольма Рейнера никогда еще не употреблялись с такой пользой. – Чем быстрее освоишь грамоту, тем скорее освободишься.

Чтобы скрепить историческое соглашение, я пригласил обоих в ресторан и очень удивился, когда Абхинав отказался: он был вегетарианцем и не хотел есть вне дома, чтобы не нарушить строгих установлений своей веры.

Я открыл было рот, чтобы возразить, но тут вмешался Дарпан:

– Мне ужасно хочется хоть раз в жизни побывать в ресторане. Я, наверное, индуист, хотя родителей не помню, так что не уверен. Я уважаю церковь, потому что священники нас подкармливают, и по правилам должен тоже быть вегетарианцем, но ем все – и курицу, и свинину, – так что принимаю приглашение.

Ко всеобщему удовольствию, Абхинав вспомнил, что на Колони-роуд есть пенджабский ресторан, где любят собираться члены его общины. «Все ритуалы там строго соблюдаются!»

Мы приехали на такси и едва не остались голодными: во всех трех залах было полно посетителей. На наше счастье, один из единоверцев, заметив Абхинава, замолвил слово перед хозяйкой, и она отдала нам освободившийся столик. Еда оказалась невероятно вкусной и была очень изящно оформлена. Ужин прошел весело, а еще мы обнаружили, что Дарпан знает некоторые цифры: цены в меню показались ему заоблачными. Мы с Абхинавом убедились: у парня появилась мотивация, и есть надежда, что он быстро выучится читать.

Я оказался в тупике. Идиотское выражение, учитывая, что речь идет о доме моего детства, который мне так и не удалось найти. Тем более идиотское, что Нью-Дели разделен величественными тенистыми проспектами, проложенными по ортоскопическому принципу – в большинстве своем они пересекаются под прямым углом. В начале двадцатого века перестроили много километров старого города – мои соотечественники хотели установить санитарный кордон и защититься от ядовитых миазмов индийских кварталов. Сегодня новый город со всех сторон окружен хаосом.

Я прочесал улицы Нью-Дели в разных направлениях и потерпел неудачу: мой дом испарился. Возможно, его снесли. А может, я был совсем рядом и не заметил его? Исключено. Напротив, окна в окна, в парке, напоминающем тропический лес, стояло здание посольства. Оставалось единственное решение – «отсмотреть» все посольства: в этой части города их было шестьдесят два, – если сгруппировать по зонам, много времени не понадобится. И дом обязательно найдется.

Где она сегодня, моя красавица Шадви? Похожа или нет на свою мать? Сколько у нее детей и сколько ресторанов?

У меня уже две недели не было известий от Виджея Банерджи. После того, что случилось в день выхода газет с объявлением, я не решался звонить детективу.

Каково же было мое удивление, когда, вернувшись вечером домой, я увидел у дверей белый «лендкрузер». Рядом стоял Виджей и расхваливал Абхинаву Сингху и его юному ученику преимущества последней модели. Дарпан подбежал ко мне:

– Том, он правда твой друг?

– Мы знакомы.

– Может, попросишь, чтобы он сделал кружок, – пусть ребята меня увидят.

Банерджи поприветствовал меня, сложив руки, поклонился и неожиданно тепло улыбнулся:

– Рад вас видеть, дорогой друг.

– Мы разве друзья?

– Каюсь, погорячился, был груб, ужасно себя вел. Примите мои извинения.

Я молчал. Пауза затянулась, вид у Банерджи сделался растерянный, и он спросил:

– Надеюсь, вы их принимаете?

– Не беспокойтесь, все в порядке.

– Я и правда беспокоился, оставил несколько сообщений, но вы не перезвонили. «Мой друг Ларч злопамятен!» – подумал я.

– Я трижды ошибся в коде доступа и…

– Вот и хорошо, мне так много нужно вам сказать!

– Как вы узнали адрес?

– Ничего сложного, вы ведь отказались от роскошного отеля в пользу трущоб. Англичанам свойственна экстравагантность. Еще раз простите. Ваша идея оказалась очень плодотворной. Я работаю в традиционной манере, но не отрицаю прогресс и быстро учусь, можете поверить. Все меня поздравляют: клиенты, конкуренты, телевизионщики и газетчики. Объявление имело колоссальный резонанс, все говорят, благодаря вам в агентство обратились новые клиенты. Я знаю, что вел себя глупо, поддался гневу, потому что ничего не понял, но это в прошлом. Моя команда ответила на тысячи телефонных звонков, приняла сотни тысяч СМС-сообщений, выслушала множество свидетельств. Титаническая работа продолжается до сих пор. Три со общения содержали конкретные факты. Мы узнали кое-что странное об Александре.

– Алекс был моим другом. Три месяца назад он сидел на вашем месте. И вот что я вам скажу: большего мерзавца земля не носила. Алекс долго изводил меня – и это еще мягко сказано! – просил свести с моими старыми… знакомыми, а когда я наконец согласился и представил его шефу бирманской сети, он повел себя как последняя сволочь! Решил вытолкнуть меня с рынка, лишить комиссионных. Согласитесь, так поступают только негодяи? Никому нельзя доверять. У него, кстати, не было ни малейших шансов, я сразу все узнал. Хотел разобраться, но он исчез.

– Не понимаю: вы сказали, прошло три месяца, а Алекс исчез полгода назад.

Сендай Сапанак закрыл глаза и задумался, вспоминая. Мы сидели в тайском ресторане на Лоди-роуд и пили синий чай. Сендай согласился свидетельствовать, если ему обеспечат полную анонимность и защиту. Он явно насмотрелся американских сериалов, так что даже обыскал нас на предмет микрофонов. Его решили выслушать после того, как он предъявил чеки, выписанные Алексом. Тот приходил в ресторан. Три раза. Больше шести месяцев назад.

– Нет, он был здесь три месяца назад. Мы стали друзьями, и я не брал с него денег за еду, потому и не обналичил чеки. А он отплатил мне черной неблагодарностью.

– Нам нужны подробности.

– Только за вознаграждение.

Мы заспорили о деньгах. Виджей Банерджи не хотел уступать, они кричали друг на друга.

– Думаешь, я такой же глупец, как он? – вопрошал на хинди сыщик. – Бери деньги, которые этот кретин готов выбросить на ветер. Выкладывай, что знаешь, и получишь тысячу долларов. Других вариантов нет.

Сендай улыбнулся и кивнул. Я отсчитал деньги, и Сапанак мигом сунул их в карман.

Я продолжил допрос по-английски:

– Никто ни разу не упомянул при нас, что Алекс торговал наркотиками.

– Может, и так, зато разбирался в химии и качестве порошка. Сначала он не вызывал доверия, но у него были деньги… Алекс хотел купить пятьдесят кило кокаина, готов был сам отправиться за ним в Чианграй, утверждал, что у него своя сеть в Европе. А потом решил меня обойти.

– С чего вы вдруг разоткровенничались?

– Много лет назад я потерял дорогого человека. Нет ничего хуже сомнений и неведения. Алекс, скорее всего, столкнулся с бирманской мафией, эти люди шутить не любят, трупы их врагов и предателей бесследно исчезают.

– Считаете, Алекса убили?

– Именно так. Когда я задал вопрос, мне ответили: «Больше с ним проблем не будет…»

– Он кого-нибудь приводил в ваш ресторан?

– Алекс всегда ужинал один.

– Можете устроить мне встречу с вашими людьми?

– С кем именно?

– С теми, что якобы убили Алекса.

– Да вы с ума сошли! Они вас уничтожат, глазом не моргнут.

– Я готов заплатить много денег за доказательство смерти Рейнера-младшего. Мне нужна эта встреча.

– Я попробую, но ничего не обещаю. Если получится, позвоню.

– Дело решенное, – вмешался Банерджи на хинди. – Скажешь дураку-англичанину, что встречи не будет. Он начал меня доставать своими выходками. Я уважаемый человек и в сомнительных комбинациях не участвую.

Когда мы вышли из ресторана, вид у Банерджи был сокрушенный. Несколько минут мы молча шли по Патель-роуд.

– Все кончено… – пробормотал сыщик. – Нужно предупредить Ричардсона.

– О чем?

– О смерти Александра.

– Не утруждайтесь. Этот тип врет. Трудно даже представить, зачем он наплел все эти небылицы. В возрасте Алекса человек не превращается в наркодилера по мановению волшебной палочки. Он никогда не был замешан в делах с дурью и не смог бы реализовать пятьдесят кило кокаина. Зачем богатейшему человеку глупо рисковать? Ему достаточно сказать слово, чтобы получить любую сумму. У Рейнера-старшего состояние в тридцать семь миллиардов, Александр – единственный наследник! Употребляет ли он? Вероятно. Торгует? Вряд ли.

– А меня бы это не удивило. У его подружки Дины есть криминальное досье. Она не святая. Привлекалась за кражу, распространение наркотиков и приставание к прохожим.

– Приставание?! Вы уверены?

– Эта девка – мошенница, каких тысячи. Такие на все готовы, чтобы по-легкому срубить денег.

– И вы только теперь ставите меня в известность? Что еще вам известно?

– Дина происходит из низшей касты. У нее дурная репутация. Пыталась сниматься в кино в Бомбее, но ничего не вышло. Не исключено, что у нее есть связи с наркоторговцами, они могли убить Александра, чтобы забрать деньги.

– Вам следовало добиться, чтобы кредитку заблокировали!

– Ричардсон не захотел – сказал, что тогда оборвется последняя связь с Алексом.

– Мы даже не уверены, что карточкой пользовался он сам. У вас есть адрес девушки?

Виджей позвонил в офис, продиктовал мне координаты Дины – она жила в Питампуре, на севере города, – и сказал, что одного меня не отпустит.

Таксист остановил машину у обветшалой гостиницы. Выяснилось, что девушка съехала больше года назад, и администратор понятия не имел, где ее можно найти.

Я отклонил предложение взять одно такси на двоих, и сыщик назначил мне встречу на утро следующего дня. Потом я позвонил Дине, оставил сообщение на автоответчике и вернулся в Нью-Дели. Обошел огромный треугольник, от торгового района Джанпас до здания Центрального секретариата, чтобы добраться до «Ворот Индии», и сбавил темп, боясь пропустить дом моего детства. Я сверялся с планом, находил глазами посольства – и ничего не узнавал. Широкие проспекты, множество магазинов и бизнес-центров… Все было чужим. Ближе к обеду я оставил Дине еще одно сообщение, прося срочно перезвонить, а к концу дня закончил обследование треугольника, не найдя ни одной зацепки. Дина не позвонила. Другого способа связаться с ней у меня не было, разве что попросить о помощи Виджея Банерджи. Зная номер скутера, сыщик мог легко найти адрес Дины, но он явно не питал к девушке теплых чувств, и я решил воздержаться.

Я вернулся домой угнетенный неудачами и увидел, что Абхинав с Дарпаном вместе готовят ужин. Они пригласили меня разделить с ними трапезу. Я порадовался, что старый сикх учит мальчишку не только чтению, письму, счету и истории, но и искусству приготовления пищи. Овощное карри оказалось очень вкусным, хрустящим, в меру маслянистым и ужасно ост рым – таким только покойника из могилы поднимать! Я похвалил их совместное творчество, и Дарпан объявил, что решил стать поваром.

У Парвати Шармы были седые волосы до плеч, лоб украшала ярко-красная точка – бинди. Эта семидесятипятилетняя дама в розовом сари с плавными движениями и вечной улыбкой на лице управляла амбулаторией на юге столицы. Мы сидели на ковре, во внутреннем дворике, мимо нас курсировали больные, нищие, медсестры и бродячие собаки. На коленях Парвати лежала газета с фотографией Алекса.

– Я совершенно уверена. Разве можно его забыть? Он назвался Филиппом, а мы звали его Филом. Произошел несчастный случай – он попал под рикшу, и тот доставил его к нам. Это случилось во время муссона. Филипп вымок до нитки, был в шоке, но раны, к счастью, оказались поверхностными. Мы сделали, что сумели, вот только сердечные раны залечить не могли. Он все дни напролет лежал, уставясь в пустоту, и что-то неразборчиво бормотал. Я спрашивала: «С кем ты говоришь?» – но он только плечами пожимал. Однажды Фил сказал: «Я говорю с ней, но она никогда не отвечает». Я пыталась общаться, но Фил уклонялся и часто плакал. Беззвучно, даже не всхлипывал. Он почти ничего не ел, разве что немного риса с чечевицей. Недели через две наша медсестра Суджата обнаружила Фила в бессознательном состоянии, он принял упаковку антидепрессанта. Я знала – от него самого, – что он пьет на ночь четверть таблетки, по-другому заснуть не удавалось. Мы промыли Филу желудок и неделю не знали, выживет наш пациент или нет, хотели везти его в больницу, но он закатил истерику, кричал: «Нет-нет, ни за что!» – и остался выздоравливать у нас. Фил утратил вкус к жизни, это было видно по его лицу, по тому, как он улыбался, произносил слова, пытался успокоить нас касательно своего состояния. Чувствовалось, что этот человек… уходит, он был тонким, как соломинка, которую может сломать даже слабый ветерок. Чтобы накормить Фила, требовалось на него прикрикнуть, как на ребенка. Он перестал вставать, не умывался, и никто не знал, чем ему помочь. Я много вечеров потратила на то, чтобы вытащить Фила из раковины, заставить его заговорить, брала за руку, пела колыбельные, как своим детям, когда они болели. А он шептал: «Не волнуйтесь, Парвати, мне недолго осталось…» Я отвечала: «Зачем так говорить? Вы молодой и здоровый человек. Депрессия случается у многих, но силы вернутся. Сегодня чудесная погода». Он отвечал: «Я больше не могу, Парвати, хочу умереть». Я возражала: «Жизнь прекрасна. Видите, там, на проводах, обезьяны с детенышами, невозможно забавные!» Он качал головой: «Хочу покончить с этим ужасом…» Фил не отвечал на вопросы, не реагировал, а однажды утром исчез. Санитарка прибежала, сказала мне, его долго искали. Весь квартал участвовал, но больше мы ничего о нем не слышали, правда нашли записку.

Парвати достала сложенный в несколько раз листок бумаги и протянула нам. Я прочел несколько фраз, написанных неверной рукой: «Спасибо за все, Парвати. Я должен уйти. Оставляю вам деньги – все, что у меня осталось, – в благодарность за заботу и на нужды амбулатории. Там, куда я направляюсь, они мне не понадобятся. Фил».

– Почерк как будто его, – пробормотал Виджей Банерджи.

– Там было триста двадцать долларов, одиннадцать тысяч рупий и серебряный браслет, который он всегда носил на правой руке. Я не захотела продавать это украшение.

Парвати послала медсестру за браслетом. Мы молча ждали, я оглядывал Двор Чудес, нищих, сидящих на корточках вокруг нас, угрюмых женщин с голыми детишками на руках, мужчин, терпеливо ожидавших осмотра. Обезьяны скакали по проводам, сидели на крыше, карауля момент, чтобы стащить какой-нибудь фрукт.

Вернулась медсестра с браслетом, Парвати протянула серебряный ободок Виджею, и он принялся его разглядывать, как будто надеялся выведать тайну. На одном из трех крупнозернистых снимков, напечатанных в газетном объявлении, правую руку Алекса украшал витой браслет, вроде бы тот самый.

– Вы уверены, что Фил и человек на фотографии – одно и то же лицо? – спросил Виджей.

– Можете расспросить медсестер, персонал, больных – они подтвердят.

Я продолжил допрос:

– Когда точно Фил находился в вашем заведении?

– Он появился в начале сентября, в период муссона и проливных дождей. А исчез в день праздника Дивали.

– Дивали!

– Для индийцев это…

– Я знаю…

– Третьего ноября, – сообщил Виджей, успевший «проконсультироваться» со смартфоном.

– Больше двух месяцев назад! – изумился я.

– Ничего не понимаю… – сокрушенно покачал головой Виджей.

– Извините, Парвати, еще один вопрос: Филипп говорил на хинди?

– Фил? Конечно нет, он ведь был англичанином.

Существует предел, за которым любой следующий звонок становится гротескно-нелепым. Я оставил десять сообщений, и Дина не могла их не заметить. Молчанию девушки существовало единственное объяснение: она виновата. Алекс исчез. Физически. Была ли его смерть естественной, или он покончил с собой?

Возможно, его устранили за темные делишки. Или это было банальное ограбление? В любом случае кредиткой Алекса пользовалась именно Дина, и его исчезновение было выгодно ей одной.

Упорное нежелание вступать со мной в контакт вроде бы подтверждало мои выводы, но в девушке было нечто, чего я не понимал, и потому не спешил пустить по ее следу свору гончих псов. Мне не хотелось верить в ее виновность. Нечто… Но что?

Сана Могол напоминала сказочную принцессу. У нее была кожа цвета самого дорого янтаря, гордая осанка и черные локоны до плеч. Стать манекенщицей ей мешал только маленький рост. Элегантный наряд – блузка с напуском, кашемировая пелерина цвета слоновой кости, брюки галифе из небеленого льна и ботильоны на высоких каблуках – подчеркивал достоинства фигуры. Сана назначила встречу в баре гостиницы «Рэдиссон», но опаздывала, и мы заподозрили, что так ее и не увидим.

Когда Сана появилась, обернулись все посетители, а она направилась прямиком к нам, хотя знакомы мы не были. Девушка села, отказалась от шампанского – «вера не позволяет» – и попросила фруктовый коктейль. От нее исходил пьянящий, чарующий запах. Она достала пачку легких сигарет, и Виджей Банерджи тут же кивнул на табличку с запрещающим знаком. Я пожалел о запрете, подумав, что Сана наверняка курит изящно, как киноартистка.

– У вас есть новости о любви всей моей жизни? – с искренним волнением спросила она.

После второго коктейля она рассказала о своем долгом и бурном приключении с Алексом, то есть с Эндрю. Они встретились восемь месяцев назад на факультете, где она изучала связи с общественностью. Он был вольным слушателем курса индийской сексологии. Сана увидела Эндрю у автомата с газировкой. «Это была любовь с первого взгляда!» Раньше ни один мужчина не вызывал в ней желания, ведь отец давно решил выдать ее замуж за сына известной и уважаемой семьи из Шринагара. Страсть к Эндрю заставила Сану уступить зову плоти, и она об этом не пожалела. Он был виртуозным любовником, открыл ей тайны тела, научил наслаждению, сделал сексуально зависимой от себя.

– Да, именно так, зависимой. Ужасное, но и божественное чувство.

Подруги завидовали Сане, познавшей любовный экс таз, все они смертельно скучали, пока их приятели играли в крикет. Сана разорвала помолвку, несмотря на гнев отца и угрозы братьев отомстить Эндрю, который обесчестил невинную девушку. В последний момент он сбежал в Хайдарабад. Случилось это два месяца назад, и с тех пор известий от него не было. Сана не понимала причин его молчания и опасалась худшего. Она знала, что ее злобный старший брат мог глотку перерезать безбашенному австралийцу… если нашел его.

– Алекс, то есть Эндрю, англичанин, – заметил Виджей.

– Он всем так говорит, но я знаю правду.

– Ничего не понимаю, – признался сыщик. – Где доказательства, о которых вы говорили?

Сана жестом попросила нас придвинуться, оглядела зал и достала смартфон.

– Рассчитываю на вашу сдержанность и порядочность, господа, – сказала она, потупившись.

На фотографии, сделанной перед Тадж-Махалом, стояли шесть человек, в том числе Сана и улыбающийся Алекс. Никаких сомнений, это был он. Единственный мужчина и пять индианок в блузках, футболках, джинсах и кедах. Алекс же был в традиционной индийской одежде – бежевой льняной рубашке до середины бедра, широких полотняных штанах и сандалиях.

– Единственная фотография «одетого» Эндрю. Когда у нас начался роман, мы с друзьями отправились в Агру. Он наотрез отказывался позировать для групповых снимков, зато обожал делать эротические фотосессии. Наши с ним.

Сана показала нам слайд-шоу с двумя обнаженными телами. Алекс (предположительно!) – белокожий, волосатый, в левом ухе золотая серьга, но прическа другая, без хвостика на затылке. Сану я опознал по цвету кожи, разглядеть лицо было невозможно.

– Эндрю придумал новую позу – во всяком случае, так он утверждал – и назвал моим именем. Я ее обожала!

Сана продемонстрировала нам сотни эсэмэсок от возлюбленного (некоторые были сентиментально-лиричными, другие – откровенно неприличными). Девушка, нимало не смущаясь, отвечала и на чисто порнографические тексты, от которых у любой американской домохозяйки мог бы произойти нервный срыв.

– Я шокирован вашим бесстыдством, – заявил Виджей Банерджи, глотнув апельсинового сока. – Мне жаль вашего отца и семью.

– Это любовь. Настоящая, безграничная. Умоляю, найдите Эндрю как можно скорее. Я умру, если не увижу его!

– Мне нужно все это осмыслить, – сказал Виджей Банерджи, когда мы вышли из отеля. – Вас подвезти?

Не дождавшись ответа, он остановил такси, устроился на заднем сиденье и скомандовал: «Поехали!» Я набрал номер Дины:

– Здравствуйте, это Том. Не уверен, что вы получили мои сообщения, но это важно: я узнал много любопытного об Алексе и хочу с вами поговорить. Позвоните как можно скорее.

Я решил не тратить время попусту и обследовать квартал Тин-Мурти, где еще не был, но знал, что там множество посольств: Вьетнама, Анголы, Португалии, Ирландии, Пакистана. Внезапно, на задах американского посольства, меня пробрала дрожь.

Я сразу узнал британскую школу в Чанакьяпури и мысленно назвал себя идиотом за то, что раньше о ней не подумал. У входа «дежурили» мамочки, машины выстроились в два ряда в ожидании конца уроков. Я бы не удивился, заметив среди болтающих нянек Дханью!

Представившись сторожу-индийцу, я сказал, что хотел бы поговорить с директором. Он открыл решетку и впустил меня в волшебный мир моего детства. Заранее я о встрече не договаривался, так что пришлось час ждать в коридоре. Во времена моего ученичества школой руководила представительная, но очень добродушная дама, а меня принял стройный, хорошо одетый мужчина лет сорока. Он внимательно выслушал мой сбивчивый рассказ, кивнул и вывел на экран ноутбука фамилии педагогов.

– Итак, с тысяча девятьсот семьдесят шестого по тысяча девятьсот восьмидесятый… Не думаю, что многие учителя, работавшие в то время, остались в строю, но… Вот, нашел: госпожа Мира Нат.

– Мира Нат?.. Да, она меня учила.

– Вам повезло, в конце года наша старейшина уходит на пенсию. Дождитесь звонка, и сможете поговорить с ней.

Директор позвонил секретарше и попросил пригласить учительницу к нему в кабинет. Мне показалось нужным дать некоторые пояснения.

– Я ищу дом, где жил в детстве, он находился недалеко от школы, но адреса я не помню.

– Часть архивов пропала во время большого муссона тысяча девятьсот девяносто первого года. Все, что удалось спасти, переместили на склад, документов очень много, так что искать пришлось бы долго.

– Я играл в крикет, нашего тренера звали… он был индиец, профессионал.

– За крикет у нас всегда отвечают индийцы, но нынешние слишком молоды и не могут вас помнить.

В дверь постучали. Вошла полная седовласая индианка в коричневом сари.

– Вот и ты, Мира… Хочу представить тебе бывшего ученика.

Я встал, Мира поздоровалась, приветливо улыбнулась и спросила:

– Когда вы ходили в нашу школу?

– С тысяча девятьсот семьдесят шестого по тысяча девятьсот восьмидесятый.

– Как быстро летит время… Меня приняли на работу в… тысяча девятьсот семьдесят девятом. Напомните вашу фамилию.

– Ларч. Томас Ларч. Все звали меня Томми или Том.

– Томас Ларч? Не помню. Я выпустила столько классов, что… А кто учился вместе с вами?

– Фамилии я вряд ли назову, но сидел с мальчиком, которого звали Джордж, его отец работал в «Бритиш Эйрвейз». Еще была Роза, такая крошечная белокурая девочка.

– Жорж?.. Роза?.. Томас?.. Уверены, что учились именно у меня?

– Мне так кажется… Я получал хорошие отметки. Говорил на хинди. Отец работал инженером. Мама была индианка. Она тяжело заболела, и нам пришлось вернуться в Англию.

Мира Нат озабоченно потерла подбородок, нахмурилась, на мгновение закрыла глаза, потом покачала головой:

– Мне очень жаль, но это ничего мне не говорит. У меня великолепная память, я помню фамилии и лица моих учеников – но не вас.

Госпожа Нат ушла, и директор проводил меня до двери.

– Я рассчитываю на вас, для меня очень важно найти этот адрес.

– Я буду откровенна, молодой человек. Зачем вы ищете дом, где жили в детстве? Что изменится, если вы его найдете? Что произойдет, когда вы окажетесь перед ним?.. Ничего. Совсем ничего.

Дарпан приготовил мне сюрприз. Он попросил:

– Сидите с Абхинавом в гостиной и не выходите.

Из кухни доносились непонятные звуки, Абхинав улыбался, но хранил молчание – наверное, дал мальчишке слово не выдавать его секрет.

– Ему нравится готовить, и он способный, все схватывает на лету, так что дважды объяснять не приходится. В будущем году, когда научится читать и писать, нужно будет приставить его к делу. Шурин моего сына держит ресторан в Амритсаре, он наймет Дарпана. Там с ним будут хорошо обращаться.

– Можно отправить его учиться в школу гостиничного хозяйства. Закончит успешно, найдет работу в хорошем ресторане или большом отеле.

– Обучение в таких заведениях длится не меньше двух лет и дорого стоит.

– Если парень докажет, что настроен серьезно, я возьму расходы на себя.

Из кухни появился Дарпан с блюдом пирожков с кабачками, баклажанами и луком. Мы попробовали, и я восхитился тонким тестом, ароматной начинкой и вкуснейшим острым соусом.

– Чтобы получалось вкуснее, нужно печь из нутовой муки, а у нас принято добавлять тертый орех кешью с перцем.

– Начинку делал Абхинав, а тесто я.

– Изумительно, Дарпан, но я поделюсь с тобой одной хитростью: если ненадолго выложить пирожки на бумажные салфетки, они впитают лишний жир.

– У нас их принято подавать очень горячими, – вмешался Абхинав, – так что я этот прием не использую.

Зазвонил мой телефон. Дина! Я отошел к окну.

– Вы прослушали мои сообщения?

– Я была занята. Один знакомый сообщил, что с ним связался Алекс и назначил встречу рядом с Чаври-Базаром. Этот человек занимал у него пятьсот долларов, и теперь Алекс попросил вернуть долг – ему срочно понадобились деньги. Я не понимаю, почему он не позвонил мне, и не доверяю этому… должнику, так что…

– Хотите, чтобы я присоединился? Куда ехать?

– К Чаври-Базару.

– Скоро буду.

– Ждите перед кинотеатром, на площади.