Глава 16

Спокойной жизнью Александр Иванович Федоров наслаждался уже больше десяти лет. Если честно, устал. От покоя устал, от размеренности, от ничегонеделанья. Пару месяцев назад вдруг поймал себя на мысли, что дико хочет окунуться в рабочий режим. С вечным недосыпом, подъемом по будильнику, с разорванными в клочья выходными и испорченными семейными праздниками.

Очень он этого вдруг захотел. Даже пару раз купил газету с бесплатными объявлениями в киоске на углу. А вдруг? Вдруг его ум, опыт и профессиональная хватка кому-то понадобятся?

Увы. Никто не нуждался в консультационных услугах бывшего оперативника. Нужны были охранники, менеджеры и дворники. Ни тем, ни другим, ни третьим он быть не хотел.

– Эх, Шурик ты мой, Шурик, – вздыхала, понимая все с полувзгляда, любимая жена Тоня и целовала его в лысеющую макушку. – Не надо тосковать, не надо.

И потихоньку высевала рассаду к летнему сезону в больших деревянных ящиках, которые он неумело сколотил. Конечно, эта зимняя хандра скоро пройдет. Вот пригреет весеннее солнышко, полезет травка из-под снега, и они переедут на дачу – еще до майских праздников. А там раздолье, рыбалка, грядки. Соседи – славные люди, шумные, веселые, заводные.

Он знал, что там он отвлечется, забудется. Перестанет тосковать, что его опыт, хватка и ум пропадают зря. Но это ведь когда еще будет. Еще как минимум пару месяцев на диване прозябать. С ненужной газетой бесплатных объявлений.

– Саша! – вдруг громко позвала жена из коридора. – К тебе гость.

Голос жены звучал непривычно. Будто и радостно, но в то же время как-то тревожно.

Кого, интересно, принесло? Он точно никого не ждал. И никаких незаконченных шахматных партий с соседом у него не было. Интересно, интересно…

В прихожей возле двери топтался крепкий симпатичный парень в громоздкой черной куртке. Короткая стрижка, цепкий внимательный взгляд. Еще до того, как он достал удостоверение и представился, Федоров понял, откуда он. А когда понял, сердце резво запрыгало, а потом счастливо заныло.

Наконец-то! Наконец о нем вспомнили! Неужели его знания и опыт еще могут быть кому-то полезны?

– Заходите, капитан. – Он крепко пожал гостю руку и жестом запретил снимать обувь. И не выдержал, спросил: – Что-то случилось?

– Да, Александр Иванович, случилось. Мне очень нужна ваша помощь. Полковник Смирнов уверен, что вы можете помочь.

– О как! – крякнул от удовольствия Федоров. – Как он? Не лютует?

– Да нет, нормально все. Он уравновешенный, вы же знаете.

Окунев двинулся за хозяином в гостиную. Уселись в добротные старые кресла, укутанные в бархатные чехлы. Жена Федорова тут же ушла на кухню и загремела посудой, намереваясь угостить гостя чаем с вишневым вареньем и маковыми плюшками.

– Итак, что вас привело, Георгий Михайлович? Можно я угадаю?

– Попробуйте, – улыбнулся Окунев.

Хозяин дома ему понравился. Спокойный, степенный, опрятный. И жена у него такая же. И дом хороший. Тепло, уютно, пирогами пахнет. У них вот с мамой все больше лекарствами. Или благовониями, которые, как она считает, очищают ауру.

– Недавно слышал в новостях, что погиб мой бывший коллега Иван Галкин, так? – Федоров дождался утвердительного кивка и продолжил: – Погиб при странных обстоятельствах, хотя репортер всячески убеждал телезрителей в обратном.

– А что вы видите в его смерти странного, Александр Иванович? Его сбила машина поблизости от ресторана в новогодний вечер. Может, просто праздновал, выпил лишнего, решил проветриться и попал под колеса какого-нибудь лихача.

– Возможно, – улыбнулся осторожно Федоров. – Но есть некоторые «но», Георгий! Первое: Иван ненавидел этот праздник. С тех самых пор, как он расстался с женой, потерял семью и сына, он ненавидел все праздники, Новый год особенно. Так что праздновать он его не мог никак. Да еще в ресторане!

– Почему нет?

– Он был очень скупой, Георгий. Паталогически жадный.

И Федоров тут же вспомнил, как Галкин не из экономии, нет, а из странного скопидомства никогда не покупал с ними за компанию свежие пирожки или беляши. Предпочитал давиться засохшим хлебом. Утверждал, что это полезнее для здоровья. Может быть, но…

– Но вот когда ему предлагали пирожки и беляши бесплатно, он забывал о здоровье и лопал их с удовольствием, – закончил Федоров. – Второе. Попасть по неосторожности под машину Иван мог, только если бы ослеп на оба глаза и оглох на оба уха. Он был по-звериному осторожен, Георгий. Я бы даже сказал, интуитивно осторожен. Его ведь намеренно переехали, так? Его ведь убили, я не ошибся?

– Так точно, – кивнул Окунев, уважительно прищелкнув языком. – Вы просто… Убедительно, Александр Иванович! Очень убедительно.

– Что он там делал, Георгий? С кем-то встречался? Или за кем-то следил?

– Не могу знать, товарищ майор. – Окунев перешел вдруг на уставной порядок общения – наверное, из уважения к этому пожилому человеку, который щелкал, как орешки, то, над чем они бились неделями. Старая гвардия! Респект! С ходу просто! – За несколько дней до этого на том же месте погиб молодой человек. – Окунев решил, что этому старику нужно рассказать все.

– Так-так, – оживился Федоров. – Считаете, что смерть Галкина как-то связана с убийством молодого человека?

– Считаю, – угрюмо кивнул Окунев.

Ясное дело, он помнил, что велел докладывать полковник. Хотя бы пока! До тех пор, пока у него не сложится более убедительная версия. С хорошей доказательной базой.

– А Смирнов так не считает? – догадливо хмыкнул Федоров и сцепил в замок пальцы на колене. – Ты на него не сильно серчай, капитан. Представляю, как давят сверху. А с одними словами на доклад не пойдешь.

– Так точно, – кивнул Окунев.

Дверь в гостиную распахнулась. Заглянула жена Федорова.

– Идемте чай пить, – улыбнулась она им. – Я накрыла уже.

В кухне они сразу как по команде принялись за маковые плюшки. Жена майора налила обоим кипяток в чашки и тут же ушла.

– Вкусно! – Окунев проглотил три плюшки – сам не заметил как.

– Так кого убили на том же месте, где погиб Галкин? – вернулся к главной теме Федоров. – В чем подвох?

– Убили некоего Синева Вадима Игоревича.

– Погоди, погоди! – Рука Федорова с чашкой замерла в десяти сантиметрах от рта. – Это не сын того самого Синева, который?..

– Был убит при ограблении банка двадцать пять лет назад, – договорил за него Окунев. – Так точно.

– Сына Суслика убили! – ахнул Федоров и вернул чашку на стол. Покачал головой.

– Суслика? Почему суслика?

– У отца его прозвище было – Суслик. Его так с детства называли. Надо же…

Федоров задумался. Едва не прослушал, как Окунев, тоже что-то соображая, сказал скорее самому себе:

– Значит, он его узнал!..

– Кто узнал, кого узнал? – встрепенулся Федоров.

– Деревнин. Вор-рецидивист, который грабил этот самый банк. Он узнал этого парня, когда дочь привела его с ним знакомить.

– Так, юноша! – замотал головой Федоров. – Давайте-ка все по порядку. А то, честное слово, мешанина какая-то получается: Галкин, Синев, Деревнин, сын Синева, дочь Деревнина! Нельзя ли в подробностях?

– Можно, – кивнул Окунев. – Вы правы, мешанина в самом деле знатная. Столько людей задействовано в этой истории двадцатипятилетней давности, и у каждого свой интерес… Слушайте, Александр Иванович.

Окунев говорил долго, путано, как ему казалось. Повторялся, возвращался к началу. Федоров не перебивал, слушал внимательно. И его, казалось, совершенно не раздражало, что Окунев, рассказывая, постепенно скатывался к собственному видению всей этой истории.

– То есть вы считаете, что сын покойного охранника намеренно стал встречаться с дочерью вора-рецидивиста Деревнина?

– Думаю, да.

– А мотив? Месть?

– Сначала я думал, что месть. Но потом подумал: а чего этот Синев так долго ждал? Ольга же все время была доступна – мсти не хочу!

– Именно, Георгий! – похвалил его Федоров, поднимая указательный палец. – И вы подумали, что мотив иной. Какой?

– Что-то они все ищут. Что-то им нужно. И это что-то понадобилось уже после того, как объявился Деревнин. К несчастью для Ольги, объявился именно возле нее.

– Именно! Молодец, Георгий! – Федоров удовлетворенно улыбался, поглядывая на Окунева. – Им не девушка нужна, капитан. Им нужно то, что, возможно – подчеркну, возможно, – оставил ей отец.

– Она говорит, что ничего не оставил. В квартире нет ничего. Банковская карточка, которая нашлась, была тоже практически пустой. Оля говорит, что ничего нет.

– Она так говорит, потому что не имеет представления, что это может быть, – менторским тоном изрек Федоров. – Это же не могут быть сумки с деньгами, как я понимаю. И не сундук с драгоценностями. Деревнин, капитан, был очень хитрым вором. И фартовым. Еще он славился тем, что не сливал награбленное добро в кабаках или за карточным столом. У него всегда была кубышка!

Федоров ненадолго задумался. По любимой привычке снова сцепил пальцы в замок, теперь уже на столе, и принялся наигрывать большими пальцами, будто в пляс их запустил. Потом встрепенулся, словно его только что разбудили, и выдохнул:

– Камни. Это скорее всего камни, капитан.

– Камни? – выгнул брови Окунев.

– Я имею в виду бриллианты. И плюнешь мне в лицо, если я не прав.

Его взгляд сделался рассеянным. Он что-то вспоминал. Без конца покачивал головой, осуждая невидимого собеседника. Окунев молчал и наблюдал – лезть с вопросами поостерегся.

– В общем так, капитан, – проговорил с тяжелым вздохом Федоров: видимо, решение быть откровенным далось ему нелегко. – Я сейчас буду говорить, а ты меня не перебивай. И ничего такого обо мне не думай.

Окунев не перебивал.

– Жизнь – штука интересная, н-да. Когда я много лет назад предположил то, о чем сейчас скажу, я сам себя, поверишь, счел сумасшедшим. Подумал, что съезжаю с катушек. А сейчас мне почему-то так не кажется.

Окунев снова не перебил, хотя, если честно, поторопить бывшего опера очень хотелось.

– В то время это дело вел Галкин. – Федоров поднял указательный палец. – Но не ограбление банка, капитан Георгий, а другое. Где-то за год, может, чуть меньше до того, как случилось это громкое ограбление банка, в нашем городе убили ювелира. Странное было убийство, Георгий, очень странное.

– Почему?

– Да потому что ювелир был так себе. Не богатый, не известный, тем более не выдающийся. Даже болтали, что он еле сводил концы с концами, чтобы содержать свой ломбард. И вдруг его убивают. За что?

– Может, долги?

– Я тоже поначалу так подумал. И Галкин тоже. Он, к слову, выезжал на место преступления. Но никаких следов преступников не нашел. Вообще многие тогда склонялись к мысли, что это несчастный случай.

– А это был несчастный случай?

– Ходила такая версия: ювелир покончил с собой, поскольку не справился с нуждой и с долгами, – будто не слыша его, продолжал Федоров. – Но я думал иначе. Я досконально изучил отчет эксперта, долго говорил с продавщицей из его ломбарда. И пришел к выводу, что его убили, Георгий. Хотя смерть была тщательно обставлена под несчастный случай или самоубийство, думайте, мол, как хотите.

– А как он умер?

– В ванной. Принимал ванну, когда в воду упал включенный фен.

– Так бывает, – осторожно возразил Окунев. – В чем сомнения, Александр Иванович?

– А в том, дружище, что сушить феном ювелиру было нечего, он был практически лысый. И вдруг, лежа в ванне, включать фен и ронять его в воду! Нелепость же, так? А Галкин, который выезжал на место преступления и потом вел это дело, как-то слишком быстро постарался его закрыть. За отсутствием состава преступления, ясное дело. И поскольку предсмертной записки не было, дело так и сдали как несчастный случай. Все были довольны. Все, кроме…

– Вас? – подсказал Окунев.

– Да мне-то что? – хмыкнул Федоров и подтолкнул к Окуневу блюдо с плюшками. – Ты ешь, капитан, ешь, а то Антонина обидится – подумает, что не понравилась ее выпечка.

Окунев с удовольствием стянул с блюда еще одну маковую плюшку.

– Нет, капитан Георгий, не я был недоволен закрытием дела, а та самая продавщица из ломбарда. С которой, по слухам опять же, у ювелира при жизни случился роман.

– Она считала, что его убили? – пробубнил Окунев с оттопыренной щекой: плюшки были невозможно вкусными.

– Да. Именно так она и считала. И обвиняла местных мажоров. Была, знаешь, в нашем городе парочка отъявленных негодяев с хорошей родословной и крутыми связями. Все им сходило с рук, понимаешь?

– Так точно. – Окунев обнаглел и снова потянулся за сдобой.

– Так вот, эта женщина отказалась давать показания под протокол, а в приватном разговоре со мной призналась, что внимательно осмотрела дом ювелира и не нашла кое-каких ценных вещиц. Все вроде на месте, все в порядке – не перерыто, не разбросано, посторонних отпечатков пальцев эксперты не обнаружили. А вещицы пропали. Это первое.

– Ага. А второе?

– А второе: женщина эта призналась мне, что ее покойный любовник…

Федоров вдруг запнулся и внимательно глянул на Окунева. Безошибочно угадал в его взгляде разочарование, усталость и даже подступающее раздражение.

– Понимаю, капитан. Считаешь, что заскучал я дома, от безделья байки травлю. Извини, просто хочу все подробно, чтобы потом вопросов меньше было. А они будут, Георгий. Поверь, будут!

– Так точно. – Окунев почувствовал, что краснеет.

Как лихо его считал этот мужик, который уже десять лет как сидит дома! Он ведь в самом деле стал уставать от его монотонного голоса и затянувшегося рассказа. И, убей, потерял нить, за которую ему следовало ухватиться, чтобы выйти из собственного лабиринта.

– Ювелир незадолго до смерти наладил связи с поставщиками бриллиантов. – Федоров неожиданно попал в самую точку того, над чем они бились. – Чего вытаращился, капитан? Так она сказала! Вроде с какого-то прииска или еще откуда-то с северов начали ему потихоньку поставлять камушки.

– А чем же он платил поставщикам, если нищим был?

– Значит, не был он нищим. А хитрым был. Это не я сказал, это она так о нем, любовница, значит, его.

Конечно, он понимал, что капитан торопится. И что длинное предисловие ему кажется ненужным. Но он так наскучался на диване с газетой объявлений в руках! Так устал от шахматных партий, которые почти никогда не проигрывал. И так обрадовался перспективе быть полезным, что…

Да, есть такое, затянул малость.

– Так вот, перед самой смертью ювелира ему вроде как привезли крупную партию камней. Замечательного, по ее словам, качества. Она лично видела, как он метался по дому с черным замшевым мешочком, не зная, куда понадежнее спрятать.

– Спрятал? Надежно? – Окунев ожил, вытянул шею.

– Видимо, раз их никто не нашел. Ни убийцы, ни поставщики. Эти рыскали долго и бабу эту несчастную трепали. До инфаркта довели. Дом ювелира весь перевернули вверх дном и ее квартиру. Лавку его разобрали чуть не до гвоздя – не было ничего! Никто ничего не нашел – ни камней, ни мешочка замшевого.

– А может, эти мажоры нашли, которых любовница ювелира обвинила в убийстве?

– Вряд ли. Они бы тогда свое лихое положение поправили. Но ничего такого не случилось. Да и Галкин их долго потом трепал.

– По этому делу?

– Нет, это дело он аккуратно слил в архив, я же тебе о чем толкую. И затих, гаденыш. – Федоров нацелил на Окунева указательный палец. – Я еще тогда заподозрил, что Галкин бриллианты те нашел.

– Галкин? Бриллианты?

– Даже спросил у него однажды в шутку. – Федоров взял маковую плюшку и принялся зачем-то делить ее на кусочки и фигурно раскладывать их на блюдце. – Не ты, говорю, Ваня, камушки-то нашел? Долго он в одиночку по дому сновал, очень долго. И ездил туда один, замечу, не единожды. Якобы для лучшего видения – чтобы понять, есть ли состав преступления в смерти ювелира. Он нашел камни, капитан! А мажоры Гнедых с Бушиным скуксились. Даже если они и убили ювелира, то…

– Как? Как, вы сказали, имена тех мажоров? Гнедых и Бушин?

В голове тут же защелкало. Выстроились ровно все путаные линии, и помимо его воли начала складываться картинка. Нехорошая, черно-белая, уродливая. Георгий вдруг почувствовал, что будто в болото попал, в самую страшную трясину. И чем больше шагов делает, тем сильнее увязает.

– Гнедых и Бушин. А чего ты так изумился?

– Александр Геннадьевич Гнедых не так давно стал ухаживать за дочерью Деревнина Ольгой. И закончилось это для нее весьма плачевно. – Окунев быстро рассказал о происшествии. Не забыл упомянуть, что Бушина в момент нападения видела соседка с первого этажа.

– Хочешь сказать, что они тоже что-то искали в ее доме? Думаешь, бриллианты? Но откуда… Погоди. Если они были у Галкина, как я все эти годы думал, тогда как они попали к Деревнину?

– Ограбление, Александр Иванович. Их украл Деревнин вместе с деньгами!

– Не понял. – Федоров посмотрел на молодого гостя с осуждением. – Нельзя ли для старика чуть подробнее?

– Банкир Володин рассказал мне, что Галкин арендовал в его банке ячейку.

– Ячейку? – эхом отозвался Федоров, заметно бледнея. – Слушай, это же дорогое удовольствие! Дорого сейчас, а тогда вообще огромных денег стоило. Что он там хранил?

– Думаю, то, что нашел в доме покойного ювелира: камешки.

– Ай да Галкин, ай да сука. Нашел, стало быть, камни у ювелира! Закрыл дело, не обратив внимания на разговоры, что двух молодых людей видели выходящими из дома ювелира в ночь его смерти. Потом он, значит, прячет камни в банковской ячейке и затихает. А когда банк ограбили и добро его пропало, что он сделал, как думаешь? Он взял Деревнина по горячим следам и принялся за Гнедых и Бушина. Без всяких оснований. Их никто не видел, у них было алиби. И Деревнин их не сдал. А он их взял под стражу. Ох, что там было, капитан! Видел бы ты, как он их допрашивал! Я думал, инсульт его долбанет, так он нервничал и орал. Я еще тогда подумал: откуда такое рвение? Ограбили банкира, и что? Банкир этот скользким был типом, нехорошим. И как-то, я тебе скажу, очень быстро всплыл после ограбления, н-да… А Галкин проявил поразительную настойчивость. Землю только что не жрал, пытаясь посадить этих двоих. А когда у него не вышло и он лишился работы, семьи, уважения, тогда он страшно запил, Георгий. Беспробудно! Я, честно, думал, что он не выживет. И понять не мог, из-за чего он так убивается. Семьей он не особо дорожил. Даже пару раз под рюмку болтал, что рад бы пожить один.

– Может, из-за работы?

– А вот тут ты не прав, капитан! Он через месяц после внезапной кончины бедолаги ювелира рапорт об увольнении писал. Его не отпустили. Долго обрабатывали, и он остался. Из-за того он пил, Георгий, что с носом его оставили, вот в чем дело! Из-за неудачи своей пил. Кому он помешал?

В кухне повисла тишина. Не капало из крана, затих тихонько дребезжащий холодильник. Окунев мог поклясться, что слышит, как тревожно бьется сердце старого опера. Почудилось или старик в самом деле испугался того, до чего они здесь договорились?

Он почти угадал.

Майор Федоров запоздало сожалел, что так разоткровенничался, и уже сокрушался, что нелегкая принесла этого парня с его просьбой и разговорами. Сыщицкий азарт сменился страхом, как бы не наговорил он лишнего во вред себе. Жил он тихо столько лет и нет чтобы жить дальше. Нехорошая история с этими бриллиантами еще бог знает сколько будет аукаться и рикошетом задевать разные судьбы. Запросто может и его, и жену его, милую Тонечку, затронуть. Зачем он разоткровенничался? Они же месяцами живут на даче, два неуклюжих старика. А там вообще никакой охраны, все на божью милость! Полиция со «Скорой» час едут по вызову. Старый дурак!

Что оставалось сказать напоследок?

– Конечно, капитан, вы должны понимать: тот факт, что у ювелира были бриллианты, – это всего лишь предположение. Предположение, замечу, его обиженной любовницы. И то, что бриллианты могли потом очутиться у Галкина, тоже всего лишь предположение. Этих камней могло вообще не существовать в природе.

И все же они существовали. Окунев неделю перерывал бумаги в архиве – все пытался напасть на след поставщиков краденых с прииска бриллиантов. И нашел! Нашел упоминание. Совсем по другим делам эти люди проходили подозреваемыми. Двоих задержали за драку, и кто-то из них проболтался, но потом в суде отказался от показаний. Один еще через два года попался с поличным, когда попытался сбыть бриллиантовую крошку сотруднику милиции, работающему под прикрытием.

Значит, бриллианты были. Не просто так парни из далеких регионов паслись в их городе. Были бриллианты! Какая-то их часть попала в руки сначала к Галкину, потом к Деревнину – и бесследно исчезла. Исчезла вместе с Деревниным. Но стоило ему вернуться в город, как снова началось! Убийства, нападения, его собственная необъяснимая смерть.

Активный интерес к этому делу проявили сразу несколько человек.

Первым в списке Окунева значился Галкин, которому не давала покоя мысль, что его обошел вор-рецидивист. Так Окунев, по крайней мере, думал.

Вторым шел сын убитого при ограблении охранника Вадик Синев. Не из простого любопытства он появился возле Ольги, и именно тогда, когда освободился из мест заключения ее отец. Вадика активно опекал бывший банкир Володин. Но у этого на все дни убийств железное алиби.

Дальше шли Гнедых и Бушин. Оба знали о бриллиантах. Наверняка именно их видели выходящими из дома ювелира в ночь, когда он умер. Не просто так Галкин мучил их допросами. Плюс Бушин напал на Ольгу. Мотив не установлен, но это был он.

Вот, собственно, и весь список. Кого еще подозревать? Степку Галкина? Мог он подхватить эстафетную палочку из рук убитого отца, чтобы вернуть то, что было когда-то так бездарно потеряно?

– Бред какой-то! – Окунев крутанулся на стуле в своей комнате, где сидел за столом который час без сна. – Нет, это бред.

Степка не мог убить Синева, не было у него на тот момент никакого мотива. Не мог убить собственного отца. Не мог напасть на Ольгу. Все, что он мог сделать, – забрать из архива дела, которые вел его папаша. И до сих пор не вернуть, между прочим, Окунев специально узнавал. Путаться у Окунева под ногами мог. Он, понятно, не появлялся в радиусе досягаемости, не звонил, не надоедал расспросами, но его присутствие Георгий чувствовал постоянно. Степка как будто дышал ему в затылок. Или опережал на несколько шагов.

Стоит ему прийти к Ольге в больницу, как медсестра докладывает, что только что ее навещал такой-то его коллега. Не узнать по описанию Степу Галкина невозможно.

Едет Окунев в офис к Бушину – и тут его Степа Галкин опередил.

И у банкира Володина, куда Окунев заехал еще раз, они чуть не столкнулись лбами.

Они шли буквально параллельно, ноздря в ноздрю. Только вот цели у них были разными и вопросы они задавали разные.

– Я же ничего не знала о нем до недавнего времени, – болезненно морщила бледное лицо Оля, жалуясь Окуневу на Степу. – А он меня все об отце расспрашивает и расспрашивает…

– Я же не был с ним знаком! – возмущался банкир Володин. – С чего ваш коллега решил, что я и Деревнин – одного поля ягоды? Это не просто возмутительно, капитан, это оскорбительно уже!..

– Я не был в банке в ночь ограбления, гражданин начальник, – криво скалился Бушин и тыкал пальцем на дверь за спиной Окунева. – Я ему уже в который раз говорю, что у меня на ночь ограбления алиби! И на ночь смерти его отца тоже! Это был праздник, понимаете, Новый год! Мы пили всю ночь, гуляли… Я не мог угнать машину у банкира и раздавить на ней его отца!

– Почему? – удивился Окунев. Пускай разговорится, может, так будет проще вырулить к вечеру нападения на Ольгу.

– Да потому что меня в ту ночь хоть самого дави! Пьян был, просто безобразно пьян. Даже облевал, пардон, диван в ресторане, пришлось платить за испорченную бархатную обивку. Можете узнать!

Окунев пообещал, что непременно.

– И гниду эту ментовскую, еще раз пардон, давно не видел. И не стремился видеться с ним, знаете! – Бушин любовно провел ладонью по холеным смоляным волосам, словно похвалил себя за предусмотрительность и осторожность.

И тогда вот Окунев возьми и спроси. Даже не понял, как это у него вырвалось. Он же сюда приехал не за этим. Он об Ольге хотел с ним поговорить, хотя ему полковник и запретил это делать категорически.

– А Вадима Синева вы знали?

Спросил мимоходом, вырвалось просто. Не знал, как подступиться с вопросом об алиби в день покушения на Ольгу. Уже даже рот открыл, чтобы продолжить на другую тему, как вдруг насторожился. Этот вертлявый, худощавый мужик, со спины напоминающий подростка, в самом деле оцепенел? Не могло же ему показаться, что Бушин испугался, замерев с приподнятыми к голове руками? Снова, наверное, собирался погладить себя по волосам, но так и замер. И рот его, нервно дернувшись, приоткрылся. Не спросил, просипел скорее:

– Синев? Какой Синев?

– Вадим Синев, сын убитого в ночь ограбления охранника банка. – Окунев понял, что неожиданно попал, правда, пока не знал куда. Может, с очередной болотной кочки соскользнул и угодил в трясину? – Вы не можете не помнить эту фамилию, Станислав Сергеевич! Вас же в свое время так долго мучил допросами опер Галкин!

– Вот именно, что в свое время, – огрызнулся Бушин. Сел к Окуневу вполоборота, втянул голову в плечи. – Должен я помнить какие-то там фамилии!

– Сложно забыть, когда проходишь по делу подозреваемым, и не просто в ограблении, а еще и в убийстве! – скороговоркой выдал Окунев и замер, ожидая реакции.

– Я никого не убивал! – взвизгнул Бушин. Дорогое кожаное кресло под ним застонало, хотя с чего бы это, под таким тщедушным? – Не убивал и не грабил! Очень мне надо было…

– Надо, Станислав Сергеевич, еще как надо. И не вам одному. Ваш друг Александр Гнедых очень нуждался тогда в деньгах. Потому и…

Он замолчал, понимая, что ходит по грани. Этот уважаемый ныне бизнесмен, со связями и репутацией мецената, мог прямиком отправиться в прокуратуру с жалобой. Окуневу тогда судьбе уволенного давным-давно Галкина останется только позавидовать. Его могут не просто уволить – на него запросто можно уголовное дело завести за превышение должностных полномочий.

Но Бушин неожиданно успокоился. Так же стремительно, как перепугался после вопроса о Синеве, и успокоился. Даже заулыбался, видимо, поняв, что полицейский блефует. Даже вслух сказал, о чем думал:

– Ничего у вас нет на нас, капитан! Не было тогда, нет и теперь. И я вас больше не задерживаю! Попросту: пошел вон отсюда, а?..

И Окунев ушел, чтобы не усугублять. Но это не значит, что он успокоился. Напротив, его сильно озадачила реакция Бушина на фамилию Синева.

Бушин ведь мог быть знаком с Синевым? Запросто. А мог Бушин его использовать и заслать в дом к Ольге? Почему нет? Мог потом по голове настучать, когда тот не справился с заданием? Вполне. Если учесть, насколько он импульсивный и любит хвататься за обрезки труб и опускать их на голову несчастным, это вполне мог быть и он.

Но мог быть и Володин, хотя он всячески отрицает факт сговора с Синевым. Утверждает, что просто поддерживал парня, считал себя в ответе за его сиротство. Но ведь мог его и нанять и заслать в дом Ольги. А потом, когда дело не выгорело, попросту от него избавиться…

Окунев провел две стрелки от фамилии Синева к фамилиям Бушина и Володина. Написал крупно: «мотив». Потом глянул на часы. Да, давно за полночь, но он все равно полез за мобильником.

– Спишь? – спросил шепотом, чтобы не разбудить мать за стенкой.

– Идиот, что ли, Окунев? – возмутился совсем не сонно Игорь, их эксперт. – На часы смотрел?

– Смотрел. И знаю, что не спишь. Небось в стрелялки рубишься. – Окунев хихикнул. Соврал: – Я заходил в онлайн, видел твой ник.

– И чего, если рублюсь? Некоторые, между прочим, этим на работе занимаются, а я – в свободное от работы время. – Игорек зевнул с протяжным воем. – А вообще хорошо, что ты позвонил. Спать давно пора, а то завтра не поднимусь. А ты чего вообще звонишь-то, Жорик? Соскучился?

– У меня к тебе дело, Игорь. – Окунев тут же вложил в электронное письмо скан медицинского заключения и снимок головы пострадавшей Волгиной. – Сейчас тебе на почту придет письмо, там медицинское заключение и копия рентгеновского снимка. Завтра…

– Уже сегодня! – перебил Игорек.

– Хорошо, сегодня. Так вот, уже сегодня утром сравни, пожалуйста, травмы, нанесенные ей, и травмы, от которых скончался некто Синев. Ты выезжал на труп, помнишь?

– Вспомню, если надо будет, – буркнул Игорек. – Сравню и что дальше?

– Вот мне нужен твой взгляд эксперта: мог это быть один и тот же человек? В смысле, тот, кто напал? Может, характерный почерк или…

– Понял. Не нуди и не пытайся меня учить. – Игорек защелкал мышкой, открывая сообщение. – Ольга Волгина… Погоди, так по ней девку какую-то задерживали, разве нет?

– Задерживали. И отпустили пока под подписку. Не все там ясно. Туман, одним словом.

– У тебя, Окунев, всегда туман. Ладно, давай спать. Утром будем головы ломать и додумывать.

Додумал Игорек ближе к трем часам дня. То на происшествие выезжал, то начальство затребовало, то отчетом занимался. Только ближе к трем он позвонил измаявшемуся Окуневу и затребовал к себе, и непременно с пирожками. А то у него аппетит от напряженной работы, видите ли, разыгрался.

– А ты молодец, Жорик, – неожиданно после третьего беляша похвалил Игорек. – Как это ты так лихо под одну черту подвел оба нападения?

– А что, мимо, да?

Окунев разочарованно вздохнул. Оглядел стол, заваленный беляшами, печеньем и сухарями с изюмом. Зря потратился, выходит. У него и так с деньгами сейчас негусто: отдал почти все матери на путевку. Подруга позвала ее в загородный санаторий, а цены там оказались, как на морском побережье. Вот он и отдал ей почти всю зарплату.

– Ничего не мимо! – хохотнул Игорек. – Все ты правильно рассудил. Нападение и в первом и во втором случаях совершено без применения огнестрельного оружия или колюще-режущих предметов. Не поломали ноги-руки, а именно пробили головы, что уже намекает на сходство.

– Короче! – нетерпеливо повысил голос Окунев.

– Короче, не ошибусь, если предположу, что это один и тот же человек. Левша, невысокий. Это в заключении по трупу Синева, кстати, имеется. Не очень сильный: чтобы убить Синева, ему понадобилось ударить несколько раз. Но удары, подчеркну, Жора, ложились, как шары в лузу! Только на одном рука дрогнула. Прошел стороной и оказался смертельным. И у пострадавшей Волгиной… – Игорек щелкнул пальцем по монитору, нашел его ночное сообщение. – Характерный удар – сзади и слева. Девяносто девять из ста, что это один и тот же нападающий. И девицу вы правильно отпустили, она выше ростом. Сантиметров на десять выше того, кто совершил нападение. Так что, Жорик, бог тебе, как говорится, в помощь. Ищи левшу невысокого роста.

А Бушин левша или нет? Какие-то документы он при нем подписывал точно правой рукой. А вот по волосам себя гладил левой! У кого бы узнать?