Глава 10
– Окунев, зайдите ко мне, – приказал полковник, когда они столкнулись утром на входе в управление.
– Так точно, товарищ полковник. – Георгий потопал следом за начальником на второй этаж.
– Ты сходи, что ли, куртку сними, – недовольно поморщился полковник, обнаружив шагающего за ним след в след Окунева. – Не надо так буквально воспринимать приказы.
– Так точно.
Окунев отстал, сгонял в отдел, сунул куртку в шкаф на плечики. Пригладил пятерней волосы. На всякий случай спросил у ребят, не в курсе ли они, чего полковник дернул его с утра.
Никто ничего не знал.
– Ладно, – кивнул сам себе Жора и полетел на второй этаж.
Олег Андреевич Смирнов с хмурым видом копался в каких-то бумагах на столе. На его «разрешите» едва кивнул. Потом так же коротко указал на стул. Окунев присел, замер.
Хмурым полковника удавалось видеть нечасто. Он вообще был человеком сдержанным, Олег Андреевич Смирнов. Всегда ровный, корректный, никогда не грубит. Строго мог сказать, но никогда грубо. Среднего роста, коренастый, шевелюра без намека на седину. Черноглазый. Нос немного крупноват для такого худощавого лица, но он его не портил. По слухам, молодая жена Смирнова, а разница у них чуть ли не в двадцать лет, его просто обожала.
– Что по делу скажешь, Окунев? – Полковник прервал лихорадочную возню с бумагами и глянул на подчиненного с неодобрением, будто осуждал. – Глазами не ворочай, капитан, не изображай недоумение! Я спрашиваю о двух смертях, случившихся в одном и том же месте с интервалом в неделю! У тебя что, на районе маньяк завелся? Или там точка какая имеется? Может, там наркопритон, а? Или казино, к примеру? И тот, кто суется не в свое дело, далеко не уходит?
– Никак нет, товарищ полковник, – севшим голосом ответил Окунев.
Что утро понедельника начнется с разноса по этим двум делам, еще не объединенным в общее делопроизводство, он предвидеть никак не мог. Дела вроде не резонансные. Таких дел у них в управлении у каждого опера по дюжине.
Чего вдруг?
– Никак нет, товарищ полковник. – Голос Окунева чуть окреп. – На серию не похоже. Первое убийство явно совершено в пьяной драке. В крови погибшего Синева обнаружены следы алкоголя. Второе убийство…
– Да, что ты можешь сказать насчет второго убийства? Когда пожилого мужика намеренно переезжают угнанным автомобилем? Давай, капитан! – Интонация полковника хорошего не предвещала.
– Есть версия, что погибший стал свидетелем угона и…
– Ты что же, Окунев?.. Ты меня за идиота держишь, да? Считаешь, что я с этим дерьмом могу явиться на доклад к начальству? Могу сказать, что бывший следак Галкин, сын у которого в почете и работает сам знаешь где… Так вот, могу я сказать, что Галкин совершенно случайно стал свидетелем угона и его за это через несколько часов убили? На этом самом автомобиле, мать твою! Я это должен сказать наверху?
Смирнов гневно ткнул пальцем в воздух над головой.
– С таким, пардон, говном, меня там не примут, капитан! Меня там высмеют в лучшем случае.
Руки полковника снова опустились к бумагам на столе и принялись судорожно их перелистывать.
– Что ты пытаешься от меня скрыть, капитан? Кого выгораживаешь? – неожиданно спокойно спросил полковник. – Что за интерес у тебя в этом деле? Мне что, настаивать на твоем отстранении?
Окунев похолодел. Кто-то настучал насчет Ольги! Да никто не мог, кроме Степки Галкина! Мстит, гад, за утро первого января. Точно мстит.
– Никак нет, товарищ полковник. Нет никакого интереса. Просто счел преждевременным докладывать, не имея на руках веских доказательств.
– Так доложи без веских, – смягчился полковник. Он был отходчивым и не любил свирепствовать. – Мне важно знать твои соображения по этим двум убийствам. Говори, капитан.
Степа начал говорить.
– По моим соображениям, эти два дела, товарищ полковник, следует объединять, – начал он осторожно. – А пошло все со смерти некоего Виктора Деревнина, уголовника-рецидивиста. Смерть с виду некриминальная: сердечная недостаточность. Но эксперт утверждает, что имелось сильное переохлаждение. И это в разгар лета!
– Стоп, капитан. – Смирнов высоко поднял густые брови, глянул непонимающе. – Ты о чем сейчас? Январь на календаре.
– Прошу прощения, товарищ полковник. Вы просили досконально, вот я и начал сначала.
– А, ну давай. Только не затягивай. – Полковник глянул на часы. – Мне еще в главк надо.
– Так точно, товарищ полковник. Я коротко.
Окунев посмотрел на свои ладони. Странно, пальцы подрагивали. Он волнуется? Из-за того, что навлек на себя гнев полковника? Или из-за того, что приходится взвешивать каждое слово, чтобы не навредить, не дай бог, Ольге?
– Так вот, смерть рецидивиста Деревнина вроде бы произошла по естественной причине, но налицо сильное переохлаждение. Как если бы он провел долгое время в холодильнике, так утверждает эксперт.
– Да понял я уже! При чем тут этот Деревнин? Что, по факту его смерти возбуждалось дело?
– Никак нет, товарищ полковник. Но интересно другое. Незадолго до его смерти в кругу его семьи появился некто Вадим Синев.
– Это наш нынешний покойник, я правильно понимаю?
– Так точно. Вадим Синев заводит отношения с дочерью Деревнина.
– И что ты находишь в этом странного? Сначала папаша девушки помирает якобы от естественных причин, которые эксперту кажутся не совсем естественными. Дальше через полгода ее парня находят с пробитой головой. Считаешь ее причастной, что ли, дочь Деревнина?
– Никак нет, товарищ полковник. Дело в том, что отец этого самого Вадима Синева погиб много лет назад. Был охранником в банке и погиб во время налета. Застрелили грабители. И одним из тех грабителей был Деревнин.
– Так, – протянул, как грохнул, Смирнов.
Откинулся на спинку кресла, уперся ладонями в стол. Уставился на Окунева оторопело. Через пару минут заворочал шеей и принялся руками чертить в воздухе какие-то странные линии. Тут же подался вперед, навалился грудью на стол, сузил глаза и проговорил задумчиво:
– Другими словами, Синев влез в дом к Деревнину с единственной целью – отомстить?
– Думаю, да, – кивнул Окунев.
– Ты смотри! А кто же его тогда по башке пригрел? Дочка Деревнина?
– Нет, – помотал он головой не по уставу. – Она узнала о смерти бывшего жениха от меня. Я был у нее с опросом наутро после убийства.
– Бывшего? Они расстались сразу после смерти ее отца?
– Не сразу, товарищ полковник. Синев протянул с ней почти полгода. Ушел без объяснения причин перед Новым годом. Просто назвал ее дурой.
Полковник хмыкнул и спрятал улыбку в ладонь. Не станет он рассказывать, что свою молодую супругу, на которой женился, овдовев, тоже порой так называет. Потому что взбалмошная, потому что непослушная, потому что…
Да мало ли почему! Называет любя, и все! Но не бросает же! Разве из-за этого бросают?
– Это не причина, – только и сказал он.
– Так точно, товарищ полковник. Думаю, он просто выполнял чьи-то указания.
Промолчал, хотя очень хотелось рассказать, какая Ольга славная и какая красивая. Дурацкой ее мог назвать только слепой или одержимый ненавистью человек.
– Так, ладно, об этом потом. Что было дальше?
– А дальше… В общем, на ночь гибели Синева у Ольги стопроцентное алиби: была за городом в шумной компании.
– Да понял я, понял. Каким боком здесь Галкин Иван Андреевич?
По тому, каким тоном выговорил это имя полковник, Окунев догадался, что бывшего следака тот не очень жаловал.
– А за что его было любить, капитан? – ответил на его понимающий взгляд Смирнов и со вздохом провел ладонью по густым волосам. – Всюду совал свой нос! Переходил вам дорогу, чтобы сыну своему помочь очередную звезду на погоны сцапать. Вечно путался у вас под ногами. Разве нет? Так каким он боком ко всей этой истории?
– Он столкнулся со мной в подъезде, когда я выходил от свидетельницы. Шел к ней.
– А я что говорю! Снова решил сынку подсобить! – Полковник неодобрительно покачал головой.
– Дело не только в этом, товарищ полковник. – Георгий покусал губы, не зная, как половчее оградить Ольгу от грязи. – Дело в том, что много лет назад Галкин лишился работы как раз из-за дела Деревнина. То есть из-за злополучного ограбления банка, в котором Деревнин был главным подозреваемым.
– Это становится интересным, капитан. И? – Глаза Смирнова азартно полыхнули. – К дочке его он зачем пришел? Через полгода, замечу, после смерти Деревнина.
– Он пришел рассказать ей о прошлом ее отца.
– А она не знала?
– Никак нет. Она вообще его не знала. Он впервые появился в ее жизни, когда ей стукнуло двадцать пять. А сейчас ей двадцать семь лет, товарищ полковник.
– Два года, стало быть, общались… – Полковник задумался. – И за эти два года Деревнин ей ничего о себе не рассказывал?
– Нет. Но Синева, когда тот появился рядом с Ольгой, не жаловал.
– Думаешь, узнал в нем сына погибшего охранника?
– Не могу знать, товарищ полковник.
– Так, ладно, не отвлекайся, – свел брови у переносицы Смирнов. – Так что еще говорил ей Галкин? Наверняка пытался выведать о ее женихе, чтобы снова вмешаться в ход расследования?
– Не без этого. И еще рассказал, что Деревнин не убивал отца ее бывшего жениха, хоть и взял убийство на себя.
– Даже так? Тут налицо мотив, капитан. Синев не просто так около нее появился.
– Так точно, товарищ полковник. Галкин еще много говорил о ее отце. Жаловался, что потерял работу, семью, что жизнь себе сломал из-за этого дела.
– А почему, капитан? Что за драма? Он же взял преступника.
– Одного преступника, товарищ полковник. А, по его словам, их было несколько. Деревнин один ни за что не провернул бы это дело. Плюс охранник Игорь Синев был убит выстрелом в спину. А Деревнин в момент его смерти находился с ним лицом к лицу. Он не убивал. Но взял вину на себя.
– А Галкину не удалось найти соучастников, – понимающе кивнул полковник.
– Он их нашел будто бы и даже назвал имена, но ему запретили их не то что брать в разработку – дышать в их сторону.
– Ничего себе! Так надо их установить сейчас, капитан! Вполне возможно, что теперешние события – это отголоски прошлого не до конца раскрытого преступления. Иди в архив, я не знаю. Землю рой, но установи имена подозреваемых лиц, причастных к тому ограблению! – Смирнов скроил кислую гримасу: – Ой, до чего я ненавижу подобные дела! До чего ненавижу!
– Я был в архиве, товарищ полковник.
– И что?
– Внимательно изучил дело об ограблении банка, которое вел Галкин. Там нет ни единого упоминания о соучастниках.
– Вот так, значит. А его сын? Он что-нибудь говорит по этому поводу? Ему известны те, кого запретили подозревать его отцу?
– Не исключено. Но он ничего не рассказывает.
Окунев вспомнил, с какой ядовитой улыбкой Степка выслушал его вопросы. И молчание. Ни слова в ответ. Помогать он ему не станет, это сто процентов.
– Не рассказывает, – эхом отозвался Смирнов и вдруг принялся аккуратно складывать бумаги, которые до этого ворошил. – А и ладно! Мы и без него обойдемся. Я сейчас тебе дам адрес и телефон одного человека, который работал вместе с Галкиным много лет назад. Съезди, Жора, к нему, поговори. Если станет капризничать, расскажи, от кого ты и из-за чего обратился. Он мужик умный, бывалый, глядишь, и подскажет что-нибудь. Или вспомнит.
Смирнов выдернул листок из перекидного календаря, быстро написал адрес, сверил номер телефона с номером в своем мобильнике. Протянул Окуневу со словами:
– Хороший мужик. Поможет, думаю. Наверняка он был в курсе скандальной истории с увольнением Галкина. Об Ольге Деревниной расскажи тоже, он мог знать семью осужденного. В общем, работай, капитан. А текучкой мы здесь сами займемся. Пришли мне кого-нибудь потолковее из отдела. А то мне уже с утра все нервы измотали.
– Так точно, товарищ полковник. – Георгий взял записку, убрал ее во внутренний карман брюк, шагнул от стола. – Только фамилия Ольги не Деревнина. Она жила и живет под фамилией своей матери.
– Да? – рассеянно отозвался Смирнов, уже погрузившись в изучение какого-то документа. – А как же ее фамилия?
– Ее фамилия Волгина, товарищ полковник.
Окунев козырнул и повернулся, чтобы уйти. И чуть не вздрогнул, когда полковник заорал ему в спину:
– Стоять, капитан Окунев!
Георгий обернулся. Ни разу за службу он не слышал, чтобы Смирнов так орал.
– Как-как ты сказал фамилия дочери Деревнина? – гневно раздувая ноздри, спросил Смирнов.
– Волгина, товарищ полковник. – На всякий случай он встал по стойке «смирно!». – Волгина Ольга Викторовна.
– Так что же ты мне сразу-то не сказал, капитан? Чего ты мне здесь полчаса голову морочил? – Смирнов сверлил взглядом подчиненного. – Ты в курсе, что мне сегодня из-за этой Волгиной с утра мозг выносят? С самых верхов позвонили, когда я еще в постели был! С женой, между прочим! Там ее жених всех на уши поставил с полуночи. И Галкин Степан в первых рядах гарцует.
– А что случилось с Волгиной, товарищ полковник?
Внутри не просто похолодело – все захрустело и стало рассыпаться, как будто он жидкого азота хлебнул.
– А то, что на нее вчера вечером было совершено нападение у ее подъезда! Голову ей чуть не проломили, Волгиной твоей. Спасибо собачникам, обнаружили, когда вышли псов своих выгуливать. А то отпевали бы уже дочку вора Виктора Деревнина. Да что же это такое происходит! Ой, как я ненавижу все эти дела! Слушай меня внимательно, капитан… – Смирнов задумчиво сощурился, побарабанил пальцами по столу. – Ты вот что. К моему приятелю потом съездишь, позже. Сейчас отправляйся в больницу к Волгиной. Все разузнай там, что, как, есть ли подозреваемые. И Галкин… Галкин снова впереди планеты всей! Пару дней, как отца схоронил, и снова в строю. Какое, твою мать, похвальное рвение.
Последние слова на похвалу походили мало. Видно, досталось полковнику с утра ого как.
– Так точно, товарищ полковник, – вытянулся Окунев.
Жених? Какой такой жених у Волгиной? Не Степан ли Галкин? Нет, не может быть, Ольга их выставила вместе. И Георгий потом, будто бы случайно проезжая через ее двор, ни разу не видел его машину. Так что за жених? Когда успел появиться? Может, снова какой-нибудь засланный? Не успел появиться в ее жизни, как на нее сразу было совершено нападение…
– Ты в курсе дела, объяснять тебе ничего не нужно. – Смирнов со вздохом взялся за телефонную трубку. – Доложу сейчас, что к делу подключается один из лучших оперативников. Все, ступай, капитан. О результатах вечером доложишь.
– Так точно, товарищ полковник. – Окунев не тронулся с места.
– В чем дело, Жора? – глянул на него исподлобья полковник.
– А что за жених у Волгиной? Пару недель назад никакого жениха не было. Может, это нападение…
– Ой, не выдумывай! Нет здесь и не может быть никаких отголосков из прошлого, – с раздражением замахал полковник зажатой в руке трубкой. – Из-за этого жениха весь сыр-бор. Потому что, понимаешь, лицо влиятельное. Шум поднял такой, что… Все, ступай.
В регистратуре больницы миловидная медсестра в коротком накрахмаленном халатике долго и бестолково объясняла ему, как найти палату интенсивной терапии. Только не ту, в которой лежат простые смертные. Так ведь и сказала! А ту, которая оплачивается и где ну все совсем не так. Она даже глазки зажмурила, когда выдохнула:
– Там все совсем не так!
На его, Окунева, взгляд, там было так же безнадежно страшно, как в самой обычной палате. Олина перебинтованная по самые брови голова лежала на белоснежной подушке. Тело под простыней едва угадывалось, казалось почти плоским. Сразу две капельницы. От прищепки на пальце провод вел к монитору, на котором рисовалась ее кардиограмма.
– Что, все так плохо? – ужаснулся он, оборачиваясь к врачу, который согласился впустить его на минуту.
– Сейчас уже нет, – успокоил его доктор. Схватил за свисающий рукав белого халата, дернул, увлекая к выходу. – Сейчас она спит. Переохлаждение добавило проблем.
– Какой прогноз?
– Все будет нормально, я думаю. Рана открытая, гематом нет. Уже хорошо. – И снова повторил: – Переохлаждение добавило проблем.
– Она долго пролежала?
– Полчаса, минут сорок. Хорошо, что так. Если бы больше, могло быть и хуже. Идемте, идемте, товарищ капитан. Здесь нельзя находиться долго.
– Кто оплатил лечение? – первым делом спросил Окунев, когда они оказались в кабинете врача.
– Насколько я понял, ее жених. – Доктор заглянул в кожаную папку на столе, сверился с оплаченным счетом. Вот, Гнедых Александр Геннадьевич. Оплатил все он. Представился женихом пострадавшей.
Гнедых. Гнедых Александр Геннадьевич?..
А не тот ли это знаменитый на весь город ресторатор, от которого жена не так давно сбежала с каким-то художником? Что-то такое мать ему рассказывала вчера за завтраком. Или это было позавчера? Да не важно! Он точно помнил эту фамилию. И точно помнил, как мать зачитывала что-то такое выразительно и с чувством. И еще добавила, что жена этого Гнедых – полная дура, раз бросила такого мужчину ради не пойми кого.
Надо будет расспросить сегодня матушку, что за издание до такой степени в курсе скандала в семье Гнедых.
– Кто-то, кроме него, навещал пострадавшую? – спросил Окунев после того, как внимательно изучил договор на оказание услуг, подписанный Гнедых, и кассовый чек на внушительную сумму.
– Какая-то женщина сидела в коридоре и плакала. Не юная.
Ее коллега и подруга Алла Ивановна, догадался Жора.
– Мне кажется, она и сейчас здесь, – с надеждой проговорил доктор, которому не терпелось избавиться от капитана с его назойливыми расспросами. – Вы пройдите по коридору. Женщина такая высокая, одета вызывающе ярко…
Аллу Ивановну Окунев нашел в самом конце коридора. Она сидела с неестественно выпрямленной спиной на скамейке для посетителей, смотрела в одну точку и то и дело ежилась, как будто ее знобило. Длинное платье ядовито-лилового цвета с вызывающе пышным жабо и оборкой по подолу. На ногах сапоги на высоких каблуках. На плечах белый больничный халат.
– Алла Ивановна? – Окунев присел рядом, полез за удостоверением. – Окунев Георгий Михайлович, капитан полиции. Веду дело…
– Ой, да знаю я, что вы ведете! – отмахнулась она и взглянула заплаканными глазами с размазанной подводкой. – Вы только ведете и ведете! Ищете, кто пригрел по голове этого мерзавца Вадика, а в это время Оленьку, голубушку… Господи! Как представлю, что могло быть… Вы говорили с доктором?
– Да.
– Он сказал, что, если бы удар пришелся сантиметра на три левее, не было бы уже нашей Оленьки! – Алла Ивановна неожиданно сгорбилась и уткнулась лицом в носовой платок такого же лилового цвета, что и платье. – Надо было Александру проводить ее до дома. Он ведь настаивал. А мы с ней отказались. Все о каких-то условностях, приличиях думаем. Старая я дура!
– Алла Ивановна, успокойтесь. Успокойтесь, пожалуйста. – Окунев осторожно тронул ее за локоть. Легонько сжал. – Где вы были вчера вечером? Вы были вместе с Ольгой?
– Да, вместе. Ужинали в ресторане вместе с Сашей, ее новым… Новым знакомым.
Осторожничает, понял Окунев. Или стесняется назвать Гнедых женихом Оли. А он вот не постеснялся оплатить все счета на лечение. Даже прибавил премиальные, как он понял, изучив договор на оказание медицинских услуг.
– Потом мы разъехались. Оля отвезла меня и поехала домой. А возле самого подъезда ее кто-то подкарауливал. Как гадко! Как подло! – Алла Ивановна шумно высморкалась, спрятала носовой платок в сумку. – Степа говорит, что не исключено, что ее пытались ограбить. Но сумочка-то Олина цела. И телефон, и часики. А часики у нее позолоченные. Как же так? Степа говорит, что грабителя могли спугнуть. Но как же так, капитан Окунев? Если грабителя спугнули, то почему этот спугнувший не вызвал «Скорую»? Почему Оленька чуть не окоченела на морозе? А я звоню ей, звоню… Звоню, а она трубку не берет! Беда-то какая, капитан! Беда!
– А что еще говорит Степа?
Ему очень не понравилось, что Галкин нес такую чушь. Понятно, умолчать в интересах следствия, но не гнать же пургу так очевидно!
– Степа? – судорожно втянула полную грудь воздуха Алла Ивановна. – Знаете, а ведь ничего толком он не говорит. Что-то такое, мол, поквартирный опрос ничего не дал, никто ничего не видел. А потом ему позвонили. Я, каюсь, немного подслушала. Так вот, разговор шел о камерах, которые установлены над каждым входом в подъезд. И он, знаете, так обрадовался. И сразу ушел. Почти бегом! Думаете, будет результат, да? Они его найдут?
– Они – не знаю. – Окунев встал, кивнул заплаканной женщине. – Я найду.
Как он и думал, записи с камер видеонаблюдения были уже изъяты предприимчивым Степаном Галкиным и коллегами из другого отдела.
– Уж извините меня, товарищ капитан! – обескураженно разводил руками начальник местного домоуправления. – У них полномочия. Что я мог?
– Они просматривали записи?
Окунев сидел в тесном душном кабинете без единого окна, заливая досаду первоклассным кофе, который начальник местного домоуправления предложил в качестве утешительного приза.
– Да. Просматривали.
– Что-то нашли?
– Конечно! Потому и изъяли записи.
Начальник, лысеющий, полнеющий пенсионер, бывший военный, надвинул толстую верхнюю губу на край кофейной чашки, шумно хлебнул. Почмокал, смакуя вкус с зажмуренными глазами.
– Так что они увидели? Вы присутствовали при просмотре? Что-то видели конкретно вы?
– Конечно!
– И что? – Хотелось дать нерасторопному пенсионеру подзатыльник, чтобы ускорился. – Что вы видели? Кого то есть?
– Девушку видел.
– Ольгу Волгину? Вы пострадавшую имеете в виду?
– И ее тоже. – Еще один шумный глоток. – Волгина, это пострадавшая которая, говорила с высокой девицей. Потом она ушла, а девица за ней поковыляла. Именно поковыляла, на высоких таких каблучищах. Они, знаете, в снег проваливались. Это перемещение от подъезда к подъезду и выявили сотрудники, которые изъяли записи.
– А сам момент нападения на записях был?
Окунев уперся взглядом в крупную голову бывшего военного. Тот низко склонился над столом, любовно рассматривая кофейную упаковку. Окунев выразительно кашлянул.
– Простите, отвлекся. – Бывший военный поднял виноватый взгляд. – Что вы спросили?
– Момент нападения на Волгину был зафиксирован на записях?
– Момент нападения? – повторил начальник домоуправления. Осторожно поставил кофейную чашку, с сожалением в нее заглянул: кофе оставалось на глоток. – Знаете, не возьмусь утверждать, товарищ капитан. Кажется, нет.
– Что нет? Не можете сказать? Не видели? Или момент нападения не был зафиксирован камерой наблюдения?
– Кажется, не был зафиксирован. – Начальник домоуправления повертел на столе кофейную чашку. – Да, точно. Не было там ничего.
– Как такое возможно? Камера, что ли, не работала?
– Да вроде работала. Видно было, как девушка на каблуках доковыляла до подъезда и присела.
– Так, стоп! – перебил Окунев. – То есть момент нападения никто не видел? Зато видно, как девушка, с которой говорила Волгина, подошла к подъезду и присела? Так?
– Совершенно верно.
– А как Ольга Волгина подходила, было видно или нет?
– Кажется… Кажется, нет, – испуганно пробормотал начальник и замахал руками. – Вы хотите сказать, что кто-то, а не та девушка?.. И камера была закрыта?
– Возможно. – Георгий встал, поблагодарил за кофе, сделал шаг к двери, но перед уходом еще раз уточнил: – Так кто, вы говорите, живет там на первом этаже?
– Так я же говорил! – возмутился начальник и взялся за книгу регистрации жильцов. – Одна квартира, окнами на улицу, пустует. Выставлена на продажу. Слева от подъезда одинокий мужчина в однокомнатной квартире. Мужчина положительный, средних лет. Часто ездит в командировки. Приносит нам копии командировочных и выписки из приказов по фирме, чтобы мы не начисляли ему платежи. Кстати, он и сейчас, кажется, в Хабаровске. А справа в «двушке» живет Лилия Владимировна Угарова, одинокая несчастная женщина.
– Почему несчастная? – заинтересовался Окунев.
– У нее там какая-то семейная трагедия случилась пару лет назад. Я не уточнял, зачем мне? Платит исправно, не скандалит. Не проблемный жилец, одним словом. Но…
– Но?
– Но после этой трагедии она немного…
Бывший кадровый военный, ныне пенсионер и начальник домоуправления, долго подыскивал нужное слово. Даже в чашку заглянул, как будто кофейная гуща могла подсказать синоним слова «чокнутая». Не вышло. Со вздохом закончил:
– Чокнутая.
– Что, простите? Чокнутая?
– Именно! – Мужчина сложил полные губы в улыбку. – Уж простите меня, но это так.
– А на каком основании такие умозаключения?
– Так на улицу почти не выходит, раз в неделю только в магазин. Как мышка прошмыгнет по двору и снова под замком сидит. И никаких контактов ни с кем. Никаких!
– Скажите, а она могла что-то видеть? Вы как думаете?
– Это вряд ли, – энергично замотал головой начальник. – У нее три окна. Два выходят на улицу, одно – во двор. Но оно всегда зашторено. Мы как-то проводили проверку счетчиков и к ней зашли с четвертой, кажется, попытки. Так у нее… У нее эта комната пустая. Она занимает гостиную, пользуется кухней и всем остальным, а в спальне у нее пусто. Только шторы. Да и были у нее ваши коллеги. Вроде бы были. Безрезультатно. И что ее слова? Раз есть записи с камер?..
