Глава 30
Полуночники
– Вы ничего не едите, – сказал Лакомб, с тревогой глядя то на Амалию, то на почти нетронутое кушанье на ее тарелке. – Неужели вам не понравилось? Мой повар уверял, что это настоящий русский салат.
Стоит отдать ресторатору должное – он все-таки сумел вывести свою гостью из задумчивости. В некотором удивлении поковыряв вилкой в блюде, Амалия заметила овощи, вареные яйца и рыбью икру, смешанные с небольшим количеством майонеза. Принять эту смесь за русский салат мог только человек, который не имел о русской кухне ни малейшего понятия.
– Э-э… У меня нет сегодня аппетита, – вывернулась посетительница.
– Почему же?
– Так, – неопределенно отозвалась Амалия. – Я никак не могу отделаться от мысли, что Сезар Пелиссон на самом деле жив.
Бутылка вина, которую держал Лакомб, выскользнула у него из рук. Казалось, что она вот-вот разлетится на куски, ударившись о пол, но Амалия поймала ее на лету, продемонстрировав завидную скорость реакции.
– Терпеть не могу разлитое вино, – сварливо объявила баронесса Корф, возвращая бутылку сконфуженному ресторатору. – В чем дело, Марсель?
– Ни в чем, – поспешно ответил Лакомб. – Просто… просто я решил, что мне показалось. А теперь, после ваших слов, я уже так не думаю.
– Показалось что?
– Я пришел на похороны, но потом решил, что мне не стоит туда идти. Как раз когда я повернул обратно, я заметил в толпе возле церкви человека, который… Словом, я был готов поклясться, что видел Сезара Пелиссона. Но когда я посмотрел туда снова, он уже исчез.
– Как он выглядит? – спросила Амалия.
– Довольно высокий, худой, бледный.
– Блондин или брюнет?
– Брюнет. Я помнил его с усами, но возле церкви он был без усов, не знаю почему… А черное платье вам идет.
– Простите?
– Вы тоже там были, говорили с кем-то. Я ушел, когда убедился, что вы тоже ушли.
– Дорогой мсье Лакомб, – сердито начала Амалия, – почему вы не рассказали мне раньше?..
Ресторатор надулся.
– А что я должен был рассказать? Как видел в толпе мертвеца? Вы бы сочли меня ненормальным…
Амалия задумалась. Получается, что Пелиссон прятался в Нейи, а потом явился на свои же похороны. Интересно, знал ли об этом его отец? И как он мог разрешить сыну появляться там, где его вполне могли бы узнать?
Нет, скорее всего, Дассонвиль ничего не знал. А вот у Пелиссона после зрелища собственных похорон окончательно – выражаясь современным языком – поехала крыша. Ничем иным нельзя объяснить дикое двойное убийство, которое он совершил.
– Я вижу, что расстроил вас, – начал Лакомб. – Не стоило мне упоминать об этом человеке…
– Нет, – поспешно сказала Амалия, – все в порядке.
Впрочем, чтобы успокоить ресторатора, ей пришлось вечером сходить с ним на представление пьесы, которая восхищала весь Париж.
После гораздо более тонкого русского театра французский кажется утомительно однообразным и – если уж называть вещи своими именами – довольно-таки убогим. Времена Мольера, Расина и даже куда менее известных за пределами своей родины Мариво и Мюссе остались в прошлом. Вместо старых классиков явилась целая плеяда авторов, не сказать чтобы совсем бесталанных, владеющих искусством диалога, даже способных создавать запоминающиеся характеры. Но писали они исключительно об одном – об адюльтере. В лучшем случае сюжет вертелся вокруг обсуждения вопроса, кто с кем спит, и главное – за сколько. Традиционно волнующие литературу проблемы – жизнь, смерть, судьба человека – мало волновали французских драматургов. Они продолжали плодить однообразные пьесы про супружеские измены, и успех их творений укреплял авторов в мысли, что все прекрасно и что нечего даже пытаться свернуть с избранного пути.
Амалия провела в театре утомительный вечер. Шутки, звучавшие со сцены, ее не смешили, актеры раздражали своими заученными ужимками, и она не могла не заметить, что актриса, исполняющая главную роль, играла из рук вон плохо – впрочем, так как она была любовницей директора театра, особого таланта от нее и не требовалось. Однако публика была в восторге, и занавес давали бессчетное количество раз.
Отклонив приглашение Лакомба проводить ее, Амалия вернулась на улицу Риволи и принялась составлять отчет для генерала Багратионова. Перечитав текст в первом часу ночи, она поняла, что он никуда не годится. Скомкав исписанные листы, Амалия положила их в пепельницу, чиркнула спичкой и стала смотреть, как они горят. Неожиданно до ее слуха донесся негромкий стук – словно кто-то осторожно открыл окно на первом этаже дома.
Воображение тотчас же нарисовало Амалии картину, как Сезар Пелиссон, заприметивший ее на собственных похоронах, впечатлился настолько, что решил выследить ее и прикончить. Раньше, конечно, он убивал, подстерегая жертвы на улице, но Амалия отлично знала, что логика – плохой помощник в общении с людьми (причем не только сумасшедшими).
Баронесса Корф проверила, заряжен ли револьвер, выключила свет и приготовилась ждать. Скрипнули ступени лестницы: незнакомец уверенно двигался на второй этаж. Затаив дыхание, Амалия выскользнула в коридор. Здесь было темно, но света от луны и фонарей снаружи оказалось достаточно, чтобы обрисовать силуэт ночного гостя. Выждав удобный момент, Амалия левой рукой зажгла свет, продолжая держать оружие в правой руке.
– А ч-черт! – вырвалось у ночного визитера, когда вспыхнул свет.
Признаться, баронесса Корф даже ощутила легкое разочарование, поняв, что ее решил навестить не Сезар Пелиссон, а капитан Дюбуа, также известный как Эвре, Тревор Уортингтон и виконт де Ботранше. Правая рука у него была в крови, он недовольно поглядел на нее и быстро спрятал за спину.
– Добрый вечер, капитан Эвре, или как вас там, – сказала Амалия, усмехаясь. – Надеюсь, вы проникли ко мне в дом исключительно с неприличными намерениями, иначе я буду сильно разочарована.
– Вы же говорили, это не ваш дом, – заметил гость, косясь на револьвер в ее руке. – Вы просто тут живете.
– Когда придираются к словам, значит, по сути дела сказать нечего, – уронила Амалия, пристально наблюдая за своим собеседником. – Предупреждаю: в доме достаточно прислуги. И я очень громко кричу.
– Может быть, вы уберете оружие, и мы поговорим?
– Может быть, вы сначала удосужитесь объяснить, какого дьявола вы сюда залезли? – в тон капитану отозвалась Амалия.
– Я хотел поговорить с вами.
– Оригинальный же способ вы выбрали, капитан Эвре.
– Так, чтобы о нашем разговоре никто не узнал, – закончил фразу капитан. – И меня зовут вовсе не Эвре.
– А как? – Ее собеседник передернул плечом, не отвечая. – Хотя бы имя свое назовите. Должна же я знать, как к вам обращаться.
– Ну, допустим, Раймон.
– Допустим? И что же вы собирались со мной обсудить?
– Вы ездили на бульвар Османа и узнали, что Сезар Пелиссон жив. Как по мне, это достаточный повод для разговора.
– Маленькая поправка, – вмешалась Амалия. – Я знала, что он жив, еще до того, как приехала к графу. Кстати, это, случаем, не вы стреляли в голову бедолаге, которого похоронили под именем Пелиссона?
– Нет. Я понял, что Сезар жив, когда увидел его в толпе возле церкви.
– Врете. Вы еще раньше предупреждали насчет него графа де Ранси.
– Хорошо, будь по-вашему. Я видел, как Дассонвиль относится к своему сыну. И я совершенно точно знал: что бы Сезар ни натворил, генерал сделает все, чтобы его защитить. Но…
– Но?
– Но это не значит, что я не понимал, как Пелиссон может быть опасен. – Раймон дернул щекой. – Может быть, мы продолжим беседу где-нибудь в другом месте?
– Идите в гостиную, – велела Амалия. – Но помните о дистанции и не делайте резких движений. – Раймон нахмурился. – Вы обещали свернуть мне шею, так что не обессудьте.
Они перешли в гостиную, и от Амалии не укрылось, что ее гость заметил обгоревшие клочки бумаги в пепельнице. Он сел на диван, а баронесса Корф устроилась в кресле возле стола, на который положила револьвер, чтобы он всегда был под рукой.
– За разбитое стекло, – негромко заметила Амалия, глядя на окровавленную руку Раймона, – вам тоже придется заплатить. Вас послал ко мне генерал?
– Если бы он послал меня, я пришел бы открыто. Просто… просто все усложнилось.
Тут Амалии, разумеется, полагалось спросить, что именно усложнилось, но она предпочла молчать и ждать следующей фразы. Раймон заерзал на диване.
– Могу я спросить, что вы намерены предпринять теперь, когда вам известно, что Пелиссон жив? – не выдержал он.
– Можете. Но это не значит, что я вам отвечу.
– Вы известите полицию?
– А вы боитесь полиции?
– С чего вы взяли?
– С того, что убийство какой-то дочки столяра и убийство уважаемых людей – разные вещи. Генерал Дассонвиль много раз выходил сухим из воды, но теперь ему крышка.
– Возможно. – Раймон усмехнулся. – Вы знаете, он был о вас высокого мнения. По-моему, он даже восхищался вами… Самую малость – насколько он вообще способен был кем-то восхищаться. Вы знали Сезара Пелиссона?
– В жизни его не видела.
– Его беременная мать не смогла выехать из осажденного Парижа, а потом ей пришлось пережить все ужасы Коммуны. Однажды толпа чуть не растерзала ее, узнав, что ее муж – офицер. Возможно, все эти обстоятельства повлияли на будущего ребенка.
– Капитан, – сказала Амалия, покачивая носком туфли, – меня не интересует родословная бешеных собак. Меня интересует, чтобы эти собаки сдохли как можно скорее. Надеюсь, моя мысль ясна?
– Думаю, генерал Дассонвиль не согласился бы с вами. Он считал, что его сын просто… просто сбился с пути.
– Кровь на вашей руке несвежая, – сказала Амалия спокойно. – И я не слышала звона разбитого стекла. Почему вы все время говорите о генерале в прошедшем времени?
Раймон закусил губу и откинулся на спинку дивана.
– Потому что он мертв.
– Вы его убили?
– Как вам такое могло прийти в голову? – возмутился ее собеседник, и Амалия увидела, что ей удалось задеть его за живое. – Нет, конечно. Его убил Сезар. Если бы я появился на пять минут раньше, я бы поймал его.
– Если генерал Дассонвиль мертв, – сказала Амалия после паузы, – тогда я действительно не понимаю, что вы делаете в моем доме.
– Там, возле церкви, Пелиссон смотрел на вас, – мрачно сказал Раймон. – Он запомнил вас, ясно? Боюсь, он может прийти за вами.
– И что, мне теперь не ходить по улице? – спросила Амалия, натянуто улыбаясь.
– Улица? Пелиссон убил отца в его квартире, – ответил Раймон. – Заколол старинной рапирой, которую снял со стены. Теперь вы понимаете, что вы тоже находитесь в опасности?
