Глава 29
Вечерний выпуск
Три дня спустя Амалия сидела возле стола и смотрела на запечатанный пакет, который из Петербурга доставил нарочный. Обстоятельства требовали от нее, чтобы она немедленно открыла пакет и приняла к сведению его содержимое, но баронесса Корф не торопилась, потому что слишком хорошо знала, что увидит внутри.
«Понукания вперемежку с похвалами, – думала она с досадой, – на одну чайную ложку похвал сто понуканий. – Шутка вышла не слишком удачной, и все же Амалия улыбнулась. – Подайте луну с неба, не то – что? Сам ведь знает, что ничего со мной сделать не может. Уволить – да сделайте одолжение… Ах, щучья холера!»
Сломав печати, она достала два листа, исписанные размашистым генеральским почерком. В глаза немедленно бросилась фраза: «Боюсь, милостивая сударыня, что вы не представляете себе всей сложности положения…», и настроение Амалии тотчас же ухудшилось.
На четырех страницах генерал приказывал, просил, а затем умолял предпринять все возможные, а также невозможные усилия и раскрыть секрет «Красной луны» – либо равнозначный ему. Кроме того, Багратионов требовал немедленного и подробного отчета о действиях Амалии, пусть даже нешифрованного, который следовало отправить с тем же нарочным обратно в Петербург.
Баронесса Корф откинулась на спинку кресла и задумалась. За три истекших дня она проводила изгнанного Осетрова на вокзал и пообщалась с временно замещающим его агентом, который на словах обещал ей всяческую поддержку. Кроме того, Амалия зачастила в ресторан на улице Сен-Мартен – возможно, потому, что открыла в себе любовь к нормандской кухне. Еще она встречалась с Джереми Скоттом, но вполне сознательно ограничилась общими темами – здоровьем молодого человека, парижскими театрами и погодой. А вчера…
Вчера хоронили Сезара Пелиссона, причем отпевание состоялось в церкви – генерал Дассонвиль использовал свои связи, чтобы его сына признали погибшим в результате несчастного случая, а не самоубийства. Однако Амалии даже не дали войти в церковь – у самого входа ее перехватил капитан Дюбуа.
– Вам не кажется, что это уже чересчур? – прошипел он, преградив Амалии дорогу. – Между прочим, он погиб из-за вас!
– Между прочим, – спокойно промолвила Амалия, высвобождая свой локоть из поразительно цепких пальцев своего недруга, – Сезар Пелиссон однажды потерпел неудачу в любви и утопил девушку, которая предпочла ему другого. Так как ее убийство сошло ему с рук, он не стал останавливаться… Мне продолжить или как?
– Сделайте одолжение, сударыня, – шепнул капитан, наклонившись к ней, – катитесь к дьяволу! Самая подходящая для вас компания, я уверен!
– Так и знала, что он – не вы, – съязвила Амалия, отступая на шаг. – Вы слишком мелки, капитан Дюбуа, или как вас там на самом деле зовут…
Она смерила его ледяным взглядом и удалилась, оставив-таки последнее слово за собой.
Но не может же она в самом деле писать в отчете генералу, как она пикировалась с Дюбуа, самую малость флиртовала с Джереми и наслаждалась нормандским сидром в компании Марселя Лакомба.
На самом деле Амалию не покидало ощущение – или предчувствие, называйте как хотите, – что надо подождать, выдержать паузу, и что-то обязательно случится, ситуация изменится или повернется в нужную ей сторону.
«А может быть, и нет… Может быть, и нет».
Она закрыла глаза, и перед ее внутренним взором вновь возникла улица Монморанси и таблички у входа для жильцов. Вышивальщица вееров… гравер… доктор… Доктор, конечно же.
В ушах Амалии зазвучал голос Сергея Васильевича:
– Надо было найти такого козла отпущения, который покончил бы с собой до процесса и заодно оставил бы покаянную записку, что это он во всем виноват. Кстати, при известной сноровке не потребовалось бы даже самоубийства: предъявили бы чей-нибудь убедительный труп, а козлу отпущения дали бы повышение, сменили фамилию и отправили бы работать дальше на благо родины.
«Консьерж, – думала Амалия, – вот в чем дело. Он бы заметил, если бы Пелиссон покинул дом. Однако для таких случаев имеются свои методы… Допустим, два человека приводят к доктору кого-то, у кого разбита голова и кто еле-еле стоит на ногах. Лицо, вероятно, перевязано подручными средствами и плохо видно. Через некоторое время из дома опять выходят два человека и с ними – перевязанный. Консьерж делает вывод: ясное дело, это тот же пациент, который побывал у доктора. А вот и нет… Второй раз из дома вышел Пелиссон в сопровождении людей своего отца. Какого-то бродягу напоили и, судя по всему, определили на место Сезара… Потому и выстрел в голову – и наверняка таким образом, чтобы лицо нельзя было опознать. Конечно, все так и было… Не зря мне с самого начала показалась странной легкость, с которой Дассонвиль пожертвовал своим сыном – единственным, который у него оставался. Остальные решили, что карьера для генерала оказалась важнее всего… но нет. Человек все равно остается человеком, кем бы он ни был. Дассонвиль не подталкивал сына к самоубийству – он решился на рокировку, только и всего. И что же мне дает это знание?»
Амалия встряхнула головой. Если Пелиссон жив, получается, у них по-прежнему есть рычаг давления на его отца.
«Дело только за тем, чтобы найти, где месье скрывается. Учитывая ресурсы его отца… задача не из легких».
Баронесса Корф оделась для прогулки и отправилась пешком на улицу Монморанси, где собиралась задать несколько вопросов консьержу и доктору. Но на улице Тампль ее внимание привлекли крики газетчиков:
– Вечерний выпуск! Последние новости! Кошмар в Нейи! Подробности леденящего душу убийства! Двойное убийство в Нейи!
Нейи – пригород Парижа, расположенный по соседству с Булонским лесом. Не то чтобы Амалия ощутила нечто вроде предчувствия, но она купила выпуск и, сложив газету, чтобы удобнее было читать, на ходу просмотрела первые строки.
…В особняке убиты женщина и ее 12-летняя дочь Элен…
…Полиция подозревает попытку ограбления…
…Зверски зарезаны…
…Женщина, мадам Тейседр, была дочерью графа де Ранси…
– Щучья холера! – вырвалось у Амалии.
Де Ранси был связан с Дассонвилем, граф покрывал агента, который действовал под видом его племянника… Амалия перечитала заметку, теперь гораздо внимательнее. Ну да, так и есть – от Нейи до Парижа рукой подать, уединенный дом… Вероятно, Дассонвиль просто попросил приютить одного человека…
Решив, что на улице Монморанси ей больше нечего делать, Амалия взяла фиакр и велела отвезти ее на бульвар Османа.
Знакомый слуга не хотел ее пускать, но баронесса Корф потребовала ручку, быстро написала на своей визитке несколько слов и попросила передать ее хозяину. Через минуту слуга вернулся и пригласил Амалию следовать за собой.
Граф стоял у окна, и в ярком солнечном свете сразу же стало видно, насколько он одряхлел и ссутулился. Глаза его были прикованы к играющей с собакой девочке, которая была изображена на портрете, висящем на стене. Впрочем, когда Амалия появилась в дверях, он перевел взгляд на ее лицо.
– Если вы согласились принять меня, – начала баронесса Корф после слов приветствия, – это значит, что я права.
Не сводя с нее глаз, де Ранси механически кивнул.
– У меня только один вопрос: где он?
– Вы полагаете, я знаю? – Граф горько усмехнулся. – Я совершил страшную ошибку, и она стоила жизни всем, кого я любил. Моя дочь… А Элен! О Элен…
– Вам было известно, что Пелиссон – убийца?
– Был какой-то мутный слух… – Граф страдальчески сморщился. – Впрочем, зачем я лгу? Капитан Эвре сказал мне, что Пелиссон не в себе, еще до того, как генерал попросил меня об услуге.
– Капитан Эвре? Кто это?
– Вы его знаете… Он же капитан Уортингтон.
Амалию больше всего заинтересовало не то, что человека, которого она наблюдала как виконта де Ботранше, а затем узнала как Тревора Уортингтона и капитана Дюбуа, на самом деле звали Эвре. Куда любопытней оказалось то, что он почти открытым текстом предупредил старого графа, что Пелиссон опасен – предупредил, понимая, что рискует навлечь на себя немилость начальства.
– А я не послушал его… – бормотал граф, ломая руки. – Генерал дал мне слово чести, что это ложь. Он уверял, что Пелиссон вынужден был убить женщину, которая бессовестно шантажировала его…
По его старческой ссохшейся щеке покатилась слеза, и видеть это было настолько невыносимо, что Амалия предпочла отвести глаза.
– Вы ведь не сказали полиции, что в доме находился еще один человек? – негромко проговорила она.
Ничего не ответив, граф только потряс головой.
– Скажите мне вот что: как Дассонвилю удалось прибрать вас к рукам? – не выдержала Амалия. – Потому что… я наводила о вас справки, и все в один голос говорят, что вы человек абсолютно порядочный…
Граф де Ранси усмехнулся:
– Мой зять влез в спекуляции и, чтобы спастись, пошел на мошенничество… Генерал помог замять дело, но, разумеется, потребовал ответных услуг. Каких – я полагаю, вы догадались.
– Мне очень жаль, что все так обернулось, – искренне сказала Амалия. – Я… нет, лучше я ничего не буду говорить. Я слишком хорошо знаю, что нет таких слов, которые могли бы утешить в потере близких.
Она шагнула к дверям, но остановилась, услышав голос графа.
– Что вы собираетесь предпринять? – спросил он, и в тоне его прозвенело нечто, похожее на острое любопытство.
– Не знаю. Я думала, вам известно, где Пелиссон может скрываться теперь.
– А если вы найдете его, что вы сделаете?
– Думаю, я его убью.
– Я бы очень хотел вам помочь. – Граф вздохнул. – Но увы, мне ничего не известно. Я бы и сам… – Его руки сжались в кулаки, и он не стал продолжать.
Бросив последний взгляд на девочку на картине, Амалия попрощалась с хозяином и удалилась. Ей нужно было время, чтобы кое-что обдумать.
