Глава 14
Ожидания и реальность

– Нарушение общественного порядка, – объявил капитан Уортингтон, важно задрав нос. – Причинение телесных повреждений! Черт побери, сэр, говорю я, на меня напали сзади и стукнули по голове. Почему мои телесные повреждения не считаются? Тут этот лягушатник и говорит…

– Мистер Уортингтон, – не выдержала Амалия, – я буду вам чрезвычайно признательна, если вы прекратите использовать слово «лягушатник» по отношению к жителям страны, в которой вы сейчас находитесь. Это невежливо, некрасиво и… и, в конце концов, характеризует вас как весьма ограниченного человека.

Разговор этот происходил в особняке на улице Риволи, где временно поселилась баронесса Корф. Особняк ей не принадлежал – им владела ее знакомая из семьи Орловых, которая разрешила Амалии оставаться сколько ей будет угодно. В доме имелось минимальное количество слуг – дворецкий, горничная, кухарка, садовник, – которые, по мнению хозяйки, вполне заслуживали доверия. Впрочем, данное обстоятельство вовсе не мешало Амалии принимать свои меры предосторожности, и, к примеру, газеты она всегда ходила покупать сама. Сегодня, как только она нацелилась тщательно изучить отдел объявлений в «Жиль Бласе», горничная доложила о приходе капитана Уортингтона. Едва переступив порог гостиной, капитан словно занял своей особой все пространство. Он кланялся, улыбался, жестикулировал, махал новой тростью (ибо старая погибла при стычке с агентами), умильно косился на Амалию, облизывал губы языком и красочно рассказывал о своих вчерашних злоключениях. Услышав последнюю фразу баронессы, Уортингтон распрямился и недоверчиво поглядел на собеседницу.

– Ограниченный? Я? Миледи, да разве я виноват, что эти… что французы и впрямь едят лягушек? И улиток! – Его аж передернуло от гадливости. – Клянусь, я человек широких взглядов… например, в Индии мне как-то довелось есть павлина, но ведь это птица, в конце концов! А лягушки…

Он продолжал разглагольствовать в том же духе, сотрясая воздух и нанизывая одну чепуху на другую, а Амалия сидела и пыталась понять, отчего буквально несколько секунд назад у нее по позвоночнику словно пробежал холодок. Опасность таилась где-то поблизости, подстерегая ее, и баронесса Корф пристально посмотрела на капитана. Могла ли угроза, которую она только что почувствовала, исходить от него? Или все дело было в шпиках снаружи, которые следили за домом и не выпускали ее из виду, едва она выходила на улицу?

Занятая своими мыслями, она не обратила внимания на то, что совершенно упустила нить разговора и что капитан, который уже несколько раз ждал от нее ответной реплики, но так и не дождался, безнадежно заплутал в дебрях собственного красноречия. Он ухитрился договориться даже до того, что если миледи прикажет ему есть лягушек, он готов глотать их хоть живьем. Тут только Амалия очнулась и укоризненно поглядела на своего гостя.

– Не говорите глупостей, капитан, – попросила она.

– Когда это я говорю глупости? – искренне изумился Уортингтон. – Наоборот, я всегда стараюсь… И вообще! Жизненный опыт дает мне некоторое право…

Тут плотину полуфраз прорвало, и капитан пустился в пространные объяснения, как и почему он стал таким рассудительным человеком. Амалия слушала вполуха своего собеседника и размышляла, указать ему на дверь теперь же или еще немного потерпеть его присутствие – вдруг он окажется чем-либо полезен.

«Разумеется, он опасен, как может быть опасен всякий глупец… С другой стороны, именно благодаря его вчерашней выходке я узнала, что за мной следят даже тщательнее, чем я думала. С третьей стороны…»

– Мистер Уортингтон, – спросила Амалия вслух, – как вы отнесетесь к тому, что я приглашу вас отобедать?

Капитан просиял, выронил трость, поднял ее, объявил, что он рад, признателен, безмерно счастлив и вообще целью всей его предыдущей жизни было отобедать с баронессой Корф в особняке на улице Риволи. Возможно, слова были не точь-в-точь такие, но преувеличенные изъявления восторга, которые их сопровождали, заставляли предположить именно такой смысл.

У Амалии не было никакого продуманного плана по поводу Тревора Уортингтона. Сам он не внушал ей особой симпатии – как, впрочем, и особой антипатии. Но, как женщина, она чувствовала, что небезразлична ему, а раз так, не стоило сбрасывать со счетов вероятность того, что он снова увлечется и проговорится о чем-нибудь важном.

Столовая, обставленная старинной массивной мебелью, произвела на капитана большое впечатление. Он рассыпался в похвалах и объявил, что она напоминает ему столовую в доме одного пэра, у которого Тревор с братом были в гостях.

– Бедный Джеральд! – вздохнул капитан. – Как мне будет его не хватать…

Но он забыл о своей скорби где-то между первым и вторым блюдами, потому что не меньше, чем мебель, ему понравился тонкий фарфор и серебряные приборы, которые Амалия распорядилась подать. (Тут, пожалуй, стоит упомянуть, что баронесса Корф действовала не без задней мысли – ей почему-то казалось, что человек с характером Уортингтона не преминет стянуть серебряную ложку или вилку, и она, если можно так выразиться, решила поставить эксперимент, чтобы понять, оправдаются ли ее ожидания.)

– Это дом знакомых, – сказала Амалия в ответ на восторги своего гостя. – Я лишь временно живу здесь.

Капитан выразился в том духе, что этот особняк идет ей так, словно она в нем родилась. С точки зрения баронессы Корф, он явно перебарщивал с лестью, и она почувствовала разочарование. «Неужели англичане решили, что достаточно подослать ко мне столь примитивного типа, как капитан Уортингтон, и я растаю? Зря я все-таки пригласила его остаться на обед. Теперь он возомнит бог весть что…»

– Слышала, вы нас скоро покидаете? – как бы между прочим осведомилась Амалия.

– Я? – изумился капитан, вертя в пальцах серебряную ложечку.

– Мне говорили, вы будете сопровождать тело брата в Англию. – Никто не говорил баронессе Корф ничего подобного. Просто она по привычке пыталась собирать сведения, которые могли в какой-то момент оказаться полезными.

– Нет, нет. – Капитан поморщился. – Тело увез Джон, его слуга. По правде говоря, миледи, я тоже собирался ехать, но потом передумал.

– Парижский воздух? – спросила Амалия с легкой улыбкой, нет-нет да поглядывая на ложечку в пальцах своего собеседника.

– Э-э… можно сказать и так, миледи. И потом, буду с вами откровенен: я не любитель похорон. Опять же, мисс Хиггис будет легче, если меня там не будет.

– Мисс Хиггис?

– Ах да, вы, наверное, о ней не слышали. Мисс Хиггис – невеста Джеральда.

Значит, в личной жизни наемный убийца секретной службы мало чем отличался от простых смертных. У него даже невеста была.

– Весьма достойная молодая особа, – продолжал капитан, помешивая ложечкой в чашке. – Ужасный удар для нее, конечно…

– А почему вы сказали, что ей будет легче, если вы не приедете?

– Ах, вот вы о чем. – Тревор испустил конфузливый смешок. – Понимаете, она не слишком меня жалует. Нет, не так: она терпеть меня не может, а сейчас – в особенности.

– Почему?

– Как – почему? – изумился капитан. – Она двенадцать лет была его невестой и верила, что станет хозяйкой нашего фамильного имущества. А теперь Джеральд мертв, и все переходит ко мне.

– Двенадцать лет проверять чувства леди, – задумчиво уронила Амалия, – сдается мне, сэр, что ваш брат был весьма обстоятельный человек.

– О да, миледи, но строго между нами: лично я совсем не таков.

– Думаю, вы правильно делаете, что остаетесь здесь, – сказала баронесса Корф, пропустив мимо ушей более чем многозначительный намек собеседника. – Кто знает, что взбредет в голову разочарованной леди, которая обманулась в своих ожиданиях. Она, пожалуй, еще захочет, чтобы вы заняли место ее жениха.

Капитан Уортингтон поперхнулся.

– Миледи, клянусь, вы не правы… Мисс Хиггис никогда меня не одобряла. Она считала, что Джеральд уделяет моим делам слишком много времени. Ей казалось, что я дурно на него влияю, хотя на него в принципе нельзя было повлиять. Отчасти из-за нее мы в последние годы почти не виделись и только изредка обменивались письмами…

Ах ты, щучья холера, да там, оказывается, целая драма в этом респектабельном викторианском семействе.

– Почему-то мне кажется, – уронила в пространство баронесса Корф, – что мисс Хиггис порицала вас, когда у вас не было за душой ничего, кроме вашего офицерского жалованья. Зато теперь, когда вы заняли место брата, она быстро поймет, как была не права.

– Вы ведь даже не знаете ее, миледи, – сказал капитан после паузы.

– Зато я достаточно знаю людей, – усмехнулась Амалия. – Еще кофе?

Когда обед был закончен, баронесса Корф вернулась в гостиную, а капитан Уортингтон вышел в сад, чтобы покурить. Сев у окна, Амалия следила за действиями своего гостя. Она и сама не знала, чего именно ожидала от него. Агент, наблюдающий за домом, сделал несколько шагов вперед, чтобы разглядеть, кто только что появился в саду. Англичанин показал ему кулак, и шпик ретировался.

Эта маленькая сценка расположила Амалию в пользу ее шумного гостя, и оттого, когда он вернулся и завел разговор о скачках, она не стала перебивать его, а терпеливо выслушала до конца.

– Вы были очень добры ко мне, миледи, и я…

– Нет, – сказала Амалия.

– Что? – с удивлением спросил капитан.

– Я вовсе не была добра, капитан Уортингтон, и вы прекрасно это понимаете.

– Ничего я не понимаю, – проворчал Тревор, косясь на свою собеседницу. – Что, если я приглашу вас на скачки в Лоншан… или в Венсенн… или куда вам будет угодно?

– Боюсь, я вынуждена буду ответить отказом. – Амалия улыбнулась и взяла со столика газету, которую читала до прихода капитана.

– Я бы пригласил вас в театр, но я не доверяю их пьесам, – доверительно сообщил Уортингтон, наклоняясь к собеседнице. – Кто знает, что они могут напридумывать… может, там будет что-нибудь такое, на что леди и смотреть неприлично…

Не отвечая, Амалия взяла карандаш и отчеркнула одно из объявлений. От нее не укрылось, что капитан явно заинтересовался ее действиями.

– Что-то интересное, миледи? – спросил он с надеждой.

– Да как сказать. – Амалия повела плечом. – «Расследования, розыск, сбор сведений. Конфиденциальность, надежность, расторопность». Обращаться к такому-то, бульвар Сен-Мартен, 27. Кратко, выразительно и энергично, вы не находите? Так и видишь автора, который старался, ужимал длинное объявление, чтобы не переплатить, и в конце концов, остались только две строки… нет, две с половиной.

– Мне показалось, вы смотрели на другое объявление, – вырвалось у Уортингтона.

– Ах, это? По правде говоря, я впервые вижу, чтобы… Вот, слушайте: «Уступлю подлинный и весьма старинный титул маркиза посредством брака или в знак признательности. Бульвар Османа, 35»… ну, имя мы опустим. «Посредством брака» – это я понимаю, но при чем тут признательность? Как титул можно передать в знак признательности?

– Миледи, – объявил капитан, насупившись, – должен сказать, что нахожу данное объявление весьма… весьма неприличным.

– А что в нем неприличного? В конце концов, речь идет о маркизе – настоящем, не каком-нибудь поддельном, да еще с отличной родословной. Признательность – вот что неясно. Или имеется в виду, например, усыновление?

– Это возмутительно, вот что я скажу, – воинственно пропыхтел Уортингтон. – В высшей степени недостойно! Лично я отказываюсь верить, что такое вообще возможно. Тут явно какая-то афера, или розыгрыш, или не знаю что еще…

– Надо навести справки, что там за маркиз, – уронила Амалия, забавляясь.

– Миледи!

– А что? Вдруг он мне понравится… Конечно, я предпочла бы герцога, а еще лучше – принца, но… маркиз тоже ничего.

Мистер Уортингтон взвился как ужаленный, выпалил, сверкая глазами, несколько в высшей степени загадочных фраз и бросился к дверям. На прощание он объявил, что ноги его больше не будет в этом доме.

«Интересно, насколько он искренен? – подумала Амалия, когда гость скрылся за дверью. – Так или иначе, он нашел удачный предлог, чтобы удалиться… и, к примеру, прямиком отправиться к Хобсону и рассказать ему, какими объявлениями я интересовалась. Уверена, их авторов будут проверять на совесть… ну и пусть, надо же англичанам хоть чем-нибудь заняться…»

Она скомкала газету и бросила ее на стол. Амалия была недовольна собой, потому что отлично понимала шаткость своих построений. Она могла только надеяться, что Ломов остался жив, что он не покинул Францию, что он попытается связаться с ней и, заметив слежку, разместит объявление в газете. Проблема была в том, что Амалия понятия не имела, какого рода объявление он может дать. Конечно, оно будет составлено так, чтобы она сумела понять, кто его поместил, и вышла на связь. Но точно так же могло оказаться, что она ошиблась, что Ломов уже умер где-то от ран, не получив помощи, или – в лучшем случае – что он покинул Францию и окольными путями возвращается в Россию.

Для очистки совести Амалия просмотрела объявления в остальных газетах, обращая особое внимание на инициалы подателей и адреса, но не нашла ничего интересного. Вечером она прочитала найденный в хозяйской библиотеке том рассказов Баранцевича и отправилась спать, но менее чем через час ее разбудила горничная и сообщила, что месье Уортингтон вернулся, то есть не то чтобы вернулся – его доставил в бесчувственном состоянии какой-то господин, потому что капитан где-то напился.

– А почему, собственно, его привезли ко мне? – спросила Амалия. Таким тоном, должно быть, выражался бы благовоспитанный айсберг, если бы был наделен даром речи и не выносил пьяниц так же, как баронесса Корф.

– Говорят, он сумел назвать только этот адрес, – ответила горничная.

– Хорошо, – сказала Амалия, поразмыслив несколько мгновений, – я сейчас приду.

Спустившись вниз, она, к своему удивлению, увидела второго секунданта виконта де Ботранше – маленького рыжего лейтенанта с торчащими усами. Лейтенант, конфузясь, объяснил, что он случайно столкнулся с Уортингтоном, и… в общем, они решили отметить встречу, но англичанин пил за двоих…

– А то и за троих, судя по его состоянию, – не удержавшись, заметила Амалия.

Во время разговора капитан делал героические усилия, чтобы не рухнуть на пол, и, в конце концов, прислонился к стене и задремал. Судя по исходившему от него запаху, он успел отдать должное французским винам и, вероятно, опустошил не одну бутылку. Свою новую трость он уже успел где-то благополучно потерять.

– Хорошо, мсье, – сказала Амалия лейтенанту, – час уже поздний, а в доме достаточно комнат. Полагаю, вы можете оставить господина Уортингтона у меня.

Капитан приоткрыл глаза, что-то промычал и сделал попытку рухнуть к ногам Амалии, но лейтенант Форже успел его подхватить.

– Мне, право, ужасно неловко, госпожа баронесса, – пробормотал лейтенант, краснея. – Давайте я хотя бы доведу его до спальни…

Так как спальни были на втором этаже, Уортингтона пришлось потащить вверх по лестнице. Амалия указывала дорогу. Когда капитана кое-как уложили на кровать, лейтенант Форже в который раз витиевато извинился и поцеловал хозяйке дома руку, после чего откланялся.

Когда горничная заперла за ним дверь, Амалия отпустила служанку и поднялась в гостевую спальню. Живописно раскинувшись по диагонали кровати, капитан Уортингтон громко храпел, и от него по-прежнему невыносимо разило вином.

Поглядев на капитана своими загадочными золотыми глазами, Амалия усмехнулась и на цыпочках вышла из комнаты, словно не желала будить незваного гостя. На самом деле баронесса Корф не сомневалась, что перед ней разыгрывают спектакль, целью которого было проникновение в ее дом. Изобразить пьяного легче легкого – знай себе неси чепуху заплетающимся языком, шатайся на ногах и для пущего правдоподобия полей одежду вином. Храпеть, чтобы усыпить чужую бдительность, тоже не составляет большого труда. Амалия была готова держать пари на что угодно, что вскоре, когда все в доме уснут, капитан Уортингтон откроет глаза, выйдет из спальни твердой походкой, совершенно не шатаясь на ходу, и отправится обыскивать комнаты в надежде найти хоть что-нибудь, что указывает на местонахождение Ломова.

«И тогда, – мысленно сказала Амалия, доставая из ящика стола револьвер, – капитана поджидает большой сюрприз».

Она проверила, заряжено ли оружие, и заняла позицию в комнате, дверь которой находилась напротив спальни Уортингтона. Разумеется, баронесса не собиралась убивать своего гостя – она полагала, что выстрела в воздух окажется достаточно, чтобы его образумить.

«Он испугается, потом станет нести чепуху и клясться, что я не так все поняла. И конечно, как у всех, кого взяли с поличным, у него будет на редкость жалкий вид».

Часы пробили полночь, затем – половину первого. Уортингтон не показывался. Забеспокоившись, Амалия отправилась проверять, на месте ли он. Капитан спал на боку и теперь уже не храпел, а только посвистывал. Когда Амалия на цыпочках выходила из спальни, Тревор заворочался на кровати, приподнял голову, невнятно потребовал от какого-то Раджива, чтобы тот снял с него сапоги, свирепо хрюкнул и вновь провалился в сон.

Хотя все вроде бы указывало на то, что капитан Уортингтон просто-напросто пьян в стельку и благополучно отсыпается, Амалия покинула свой наблюдательный пост только в седьмом часу утра. В это время начинали вставать слуги, и дом оживал. Чувствуя глубокое недовольство собой и всем на свете – как обычно бывает с людьми, которые слишком полагались на свой обширный опыт и тем не менее ошиблись в расчетах, – баронесса Корф вернулась к себе и легла в постель. Амалия была почти уверена, что досада не даст ей даже задремать, но в действительности она уснула, едва закрыв глаза.