20
Антье, последние счастливые деньки

Брат Свечка чувствовал себя как обычно, разве что теперь приходилось постоянно терпеть нескончаемый ужас: он ведь знал, что из-за него погибло несколько человек. Погибшие собирались причинить монаху зло, и сам он ничего не делал – лишь послужил сосудом для смертоносных змей, но чувство вины все равно его мучило.

И как только Свечка, прихрамывая, вошел вслед за Сочией в зал, где графиня определяла, кто кому должен и кому принадлежит курица, если она отложила яйца не в своем курятнике, а рядом с ним, и прочее, и прочее…

Уму непостижимо, какой логикой руководствовались все эти просители.

Так вот, войдя в зал, Свечка сразу понял, что вести уже разлетелись по городу и успели обрасти выдуманными подробностями. Всем при взгляде на монаха становилось жутко – всем, кроме епископа ля Веля.

Впрочем, епископ жил в своем собственном мире.

Совершенному хотелось провалиться сквозь землю – на него смотрели так, как обычно смотрели на Бернардина, готового вот-вот впасть в ярость.

Суд начался как обычно – с глупых споров, которые совершенно не следовало доводить до сведения графини. Все три дела надо было разрешить в местной управе.

Свечка склонился к писцу. Писцов было трое, потому что один не успевал все записывать. После заседания они составляли из записей один официальный протокол.

– Завтра. В полдень. В этом же зале. Я хочу видеть всех мировых судей и судей всех местных магистратов. Оправданий не принимаю. Все ясно?

– Да, мой господин. – Перо елозило и елозило по бумаге. – Будет сделано.

Так вот что значит обладать властью.

Лучше как можно скорее этим переболеть. Даже в таких крошечных порциях власть искушала. А до чего он дойдет, если никто не осмелится ему перечить!

Прошения, как всегда, были совершенно абсурдными. Епископ ля Вель тоже никого не удивил. Он был уверен в непогрешимости церковного права и утверждал, что оно должно служить основанием всех мирских законов. Вот и сегодня епископ был недоволен штрафами, которые наложили на церковь, предоставившую убежище трем братьям, осужденным за многочисленные убийства. Ля Вель утверждал, что убийства эти нельзя считать преступлением, ибо совершены они были на благо церкви.

Братья состояли в Конгрегации.

Хотя ля Вель всех раздражал, его не трогали. На памяти старожилов он был наименее злобным из всех епископов Антье.

– Епископ, ваше время почти вышло, – заявила Сочия. – В вашем прошении ничего об этих делах не сказано. Пытаетесь протащить фальшивое дело?

Под «фальшивым делом» имелось в виду такое, которое тайком вынесли на суд графини, предварительно ее не уведомив, а вовсе не такое, которое зиждилось на лжи. Таких-то на любом суде хватало с лихвой.

На этот раз Сочия оставила епископу немного места для маневра. Ля Велю необходимо было хоть что-то делать, и публичные жалобы хоть как-то его занимали. Пока ему дают возможность выпустить пар при дворе, не успеет набедокурить в других местах.

– Госпожа графиня, нижайше прошу простить меня. Снова отвлекся от самого важного вопроса. Я прибыл, чтобы заявить об осквернении церквей.

– Вандализме?

– Да, госпожа графиня.

– У вас в распоряжении еще две минуты. Используйте их разумно. Осквернения священных мест я не потерплю. Говорите же.

Из рассказа епископа никто ничего толком не понял.

– Все это мы слышали и раньше, – сказала Сочия. – Это не осквернение. Вы не сказали, какой именно нанесен ущерб. Церковь постоянно напоминает мне, что к делам священным я касательства не имею. Но чтобы полностью во всем разобраться, позвольте спросить. Как, по-вашему, я могу помочь?

Епископ не нашелся с ответом.

– Вы только и делаете, что обращаетесь с жалобами. Разузнайте подробности. Что именно случилось? Где? Откуда вы знаете, что это действительно произошло? И никаких этих ваших расплывчатых «чувствуется что-то не то». Ясно?

Сочия всего-навсего выслушала ля Веля и дала ему какие-никакие указания, уже одно это вселило в него надежду.

Умница – не спросила ничего такого, чего епископ сам не смог бы выяснить.

Приставы ввели следующих жалобщиков, после чего ей пришлось выслушивать уже что-то классическое в духе: «Кому же принадлежат орехи, если они растут на ветке, торчащей из-за забора».

– Совершенный, пойдемте со мной, – позвал Бернардин.

– Куда? Зачем? Почему?

– Пройдемся по церквям – посмотрим, что же так расстроило епископа.

– Хорошо.

Свечке не хотелось выходить из замка. А что, если он снова столкнется с недоброжелателем и змеи проснутся?

– Бернардин, а ваши татуировки давали о себе знать?

– Что? А… – Амбершель не сразу понял вопрос. – Нет. И это не татуировки, а шрамы.

– Все равно. Никаких неожиданностей?

– Пока нет. Хватит время тянуть.

Монах понял, что действительно тянет время.

– Я готов.

Бернардин отвел его в ближайшую часовню.

– Здесь точно что-то не так, – тут же определил совершенный. – Но что именно – не понимаю.

Старик обошел часовню, дотрагиваясь до всего, прислушиваясь к ощущениям. Бернардин не отставал. Он тоже чувствовал неладное, хоть и не так остро.

– Здесь больше нет святого отца. Последний здешний священник оказался разбойником из Конгрегации.

Вместе со своими телохранителями Бернардин и Свечка обошли с дюжину епископальных церквей. Почти ни в одной не осталось прихожан. И во всех чувствовалось омертвение.

Догадка Бернардина не отличалась оригинальностью.

– Будто святость пропала. Знаю-знаю, священники это и твердят. Думаю, они правы, даже если мы никогда не считали епископальные церкви святым местом.

– Нужно зайти в неепископальные храмы.

– Хорошая мысль. Их не так уж и много.

– Начнем с тех, где признавали не бротского патриарха, а вискесментского.

Но и там их встретила та же картина. Везде одно и то же: церкви превратились в обычные строения.

Свечка все больше мрачнел.

– Нужно проверить храмы дэвов и дейншо, – предложил Бернардин.

И тут совершенный понял, что его так тревожит: он боялся, что и мейсальские святые места лишились благодати. А вера его сейчас была не настолько крепка, чтобы противиться Ночи, проникшей в твердыню ищущих свет.

Бернардин устремился к дэвскому храму, где брат Свечка совещался с Редеусом Пиклю.

Храм точно так же лишился святости.

– Той ночью ничего подобного не было, – заметил совершенный.

– Обряд очищения проводили наутро после вашего визита, совершенный, – пояснил храмовый сторож. – Кое-кто решил, что всему виной иноверец, которого пустили внутрь.

– Это случилось в храмах по всему городу, – сказал Бернардин.

– Пиклю точно так же и говорил. Мы ж не дикари суеверные вроде праман.

Прамане действительно верили, что иноверцы оскверняют храм, даже если просто входят в него. После такого праманские святыни следовало заново освящать.

– Утратилась святость? – забормотал себе под нос Свечка. – Так вот это что? Если предположить, что в Ночи все возможно… – Он и сам толком не понимал, куда клонит, но знал, что озарение где-то рядом, буквально руку протяни.

Как святое место могло лишиться святости без пособничества священников и прихожан?

– Выбора нет, – решил брат Свечка. – Нужно проверить и места, где собираются ищущие свет.

– А к дейншо не хотите сходить?

– Нет. Они еще ревностнее праман относятся к неприкосновенности своих храмов.

– Точно так, – поддакнул сторож. – Но и у них та же беда. Святость пропала в тот же день, что и у нас.

Беда не обошла стороной и святые места мейсалян.

Брат Свечка с Бернардином вернулись в графский замок и отправились поужинать в комнатушку за кухней. Монах безучастно ковырялся в еде.

Он чувствовал духовное опустошение.

– Это все, верно, как-то связано с той женщиной, – осмелился наконец заговорить Бернардин. – С тем Орудием.

Совершенный хмыкнул в ответ.

– Перемены начались после ее визита.

– Так, выходит, она и есть настоящий истинный Бог?

– Она – самое сильное Орудие из тех, что вьются поблизости, вот и все.

Может, и так, но как могло одно юное создание превосходить могуществом все традиционные божества? Если предположить, что в Ночи все может быть правдой, а эту доктрину не принимала до конца ни одна религия, одна лишь вера должна была даровать богу дейншо способность противостоять демонице. Разве только если в основе всех традиционных религий не таился какой-то губительный изъян.

Самый главный вопрос следовало сформулировать так: почему всемогущий, всезнающий и вездесущий Господь не сумел справиться с доселе неведомой сущностью, обладающей даром высасывать святость из мест, открытых в честь Него?

Сочию Бернардин со Свечкой не нашли.

– Готов поспорить, улизнула повидаться с Кедлой, – проворчал Амбершель. – На сегодня у нее других дел не было.

– Но она…

– Ну же, совершенный, это ведь Сочия Рольт! Вы ее знаете лучше, чем все остальные. Разве позволит эта женщина здравому смыслу встать у себя на пути?

В комнатушку как раз вошла Гилеметта – проверить, не нужно ли им чего.

– Графиня все утро провела с Люмьером, – недовольно буркнула она. – А после обеда отправилась в зал для аудиенций, битком набитый городскими судьями. Они заявили, что им приказано явиться на общее собрание.

– Проклятье на мою голову! – Брат Свечка так редко сквернословил, что Бернардин и Гилеметта с изумлением уставились на него. – Забыл! Хотел их отругать, что понапрасну тратят время Сочии на мелкие дела. Всё вы виноваты, Бернардин. Если бы не утащили меня с собой…

– Я виноват? Вы бы сказали, что у вас встреча.

– Вы так настаивали, будто Сочия велела немедленно этим делом заняться.

– Можно было и подождать. Потрясти этих паршивых судей за яйца важнее, чем бегать без толку по городу, как мы сегодня.

– А ведь вас двоих графиня считает главной опорой Антье, – рассердилась Гилеметта. – Надо вам чего-нибудь? Я уже ухожу.

– Скажи нам, где графиня, – попросил Бернардин. – Мы бы ей рассказали, что удалось выяснить. И совершенный бы извинился.

Брат Свечка закатил глаза.

– Сами с ужином разберетесь, – прорычала Гилеметта и отправилась восвояси, но на пороге задержалась. – Она уже наверняка ужинает с моей кузиной в Арнгенде.

И ушла.

– Бернардин, – через минуту сказал Свечка, – я слишком стар. Уже много лет назад мне следовало отправиться к свету. С каждым днем я все сильнее чувствую, что мир вокруг стал чужим.

– Многие знания – многие печали. Все, кто нам сегодня повстречался, тоже бы чувствовали себя потерянными, знай они то, что знаете вы.

Бернардин превратно его понял. Намеренно ли? Может, и нет. Амбершель проще смотрел на мир.

– Несомненно. Несомненно.

– Я вот думаю, мы что-то упускаем из виду. Может, человек со стороны бы и заметил, а вот мы с вами не видим, потому что нам вера наша мешает.

– Бернардин…

Амбершель уже в который раз удивил и озадачил старика, продемонстрировав глубину, которой от него никто не ждал.

Демона только помяни – в комнатушку вошла Сочия. Вид у нее был усталый. Тут же снова появилась Гилеметта.

– А мы-то решили, что ты уже уходишь, – проворчал Амбершель.

– Соврала. Нужно было от вас сбежать.

– Я повидалась с Кедлой, – призналась Сочия.

Брат Свечка хмыкнул. Он хотел было напомнить ей о материнских обязанностях, но тут вспомнил слова Гилеметты о том, как Сочия провела утро с сыном. Да и отчитывать ее – только время зря терять.

– И как? Не повесили ее еще? – поинтересовался Амбершель.

– Нет. Но я за нее волнуюсь.

– Неужели? И почему же? – ехидно спросил Амбершель.

– Потому что она все больше отбивается от рук, – ответила Сочия без тени ехидства. – Убивает направо и налево. Кого убивать – ей неважно. Если это не наши преданные друзья, если не желают истреблять всех, кто думает не так, как мы… Сейчас Кедла в Арнгенде и действует гораздо более жестоко, чем когда-либо действовали сами арнгендцы. Вчера напала на поместье, принадлежащее кузену Анны Менандской, и убила там всех, не исключая мышей и воробьев. Сожгла все, что смогла. Отравила колодцы. Ее люди никогда не перечат. Верят, что Господь ее послал покарать Арнгенд. Боготворят ее.

– А ты ревнуешь? – спросил совершенный.

– Больше нет. Теперь мне страшно – я боюсь, она поверит в то, что говорят ее люди. Решит, что с ней и правда Господь и что можно одолеть Арнгенд всего с несколькими сотнями солдат.

Бернардин пробормотал себе под нос, что, мол, с каждым днем все больше народу отправляется за Кедлой, но так, чтобы Сочия не слышала.

– Ты слишком волнуешься, – успокоил графиню Свечка. – Кедла упряма и своевольна, но чувство меры у нее есть. Она лишь задирает их. В настоящий бой не сунется.

– Вы так говорите, словно ее поддерживаете.

– Пытаюсь объяснить тебе ход ее мыслей.

Бернардин перевел разговор на их поход по храмам Антье.

Несколько недель Антье наслаждался безмятежным спокойствием. Казалось, все в городе довольны. Даже епископ ля Вель жаловался не так часто.

Магистраты, мировые судьи и уцелевшие приходские священники начали заниматься мелкими распрями, которые им и следовало разрешать с самого восшествия Сочии на графский престол. Она не опротестовывала их решения, даже если не соглашалась с их суждениями.

А потом до Антье дошли вести о невероятных событиях в Ветеркусе.