Книга: Сад чудовищ
Назад: Глава 24
Дальше: Глава 26

Глава 25

От центра Берлина они ехали минут двадцать и сразу за Шарлоттенбургом, на Адольф-Гитлерплац, свернули на север. Вел белый фургон Реджи Морган. Он и Пол Шуман, сидящий рядом, смотрели налево, на Олимпийский стадион. У входа стояли две тяжелые прямоугольные колонны, между ними развевался флаг с пятью олимпийскими кольцами.
На Олимпикштрассе они свернул налево, и Пол снова отметил, сколь огромен комплекс. Согласно указателям, помимо самого стадиона, в нем имелись бассейн, хоккейное поле, театр, спортивная площадка, множество служебных построек и автостоянок. Белый, высокий, длинный, сам стадион напоминал Полу не строение, а неприступный линкор.
Сколько народа! В основном рабочие и поставщики, хотя солдат и охранников в черной и серой форме, обеспечивающих безопасность национал-социалистической элиты на фотосессии, тоже предостаточно. Если Бык Гордон и сенатор приговорили Эрнста к смерти на публике, лучше места не найти.
Оказалось, что можно проехать аж на центральную стоянку стадиона. Но лейтенант СС – звание совершенно бесплатно обеспечил Отто Веббер, – выходящий из частного автомобиля, непременно возбудит подозрения, поэтому стадион они решили обогнуть. Морган высадит Пола среди деревьев у стоянки, которую Шуман станет патрулировать – досматривать грузовики и рабочих, медленно подбираясь к флигелю напротив пресс-центра в южной части стадиона.
Фургон съехал с дороги на лужок и остановился, со стадиона невидимый. Пол вылез из салона и собрал маузер. Оптический прицел он с винтовки снял – такие приспособления охранники не носят – и спрятал в карман. Винтовку повесил на плечо, а на голову надел черный шлем.
– Как я выгляжу? – спросил Пол.
– Пугающе убедительно. Удачи тебе!
«Удача мне понадобится», – мрачно подумал Пол, из-за деревьев глядя на толпы работников, способных и готовых указать на чужака, и на сотни охранников, которые с удовольствием его пристрелят.
Шесть к пяти…
Черт подери! Шуман посмотрел на Моргана и почувствовал желание поднять руку в американском салюте, поприветствовать его как ветеран ветерана. Но Пол Шуман прекрасно понимал свою задачу.
– Хайль! – проговорил он и вытянул руку вперед.
Морган подавил улыбку и ответил тем же.
Пол уже повернулся, чтобы уйти, но Морган негромко его окликнул:
– Погоди, Пол! Сегодня утром я связывался с Быком Гордоном и сенатором. Они желают тебе удачи. Коммандер велел передать, что в качестве первого заказа ты напечатаешь приглашения на свадьбу его дочери. Знаешь, о чем он?
Пол кивнул и, сжав ремень маузера, направился к стадиону. Из-за деревьев выбрался на огромную стоянку, вмещавшую тысяч двадцать машин. Шагал он решительно и уверенно, внимательно оглядывая машины, – ни дать ни взять добросовестный страж порядка.

 

Десять минут спустя Пол вышел со стоянки к высоким воротам стадиона. Здесь несли вахту солдаты – проверяли документы и обыскивали всех желающих попасть внутрь. Но за пределами стадиона Пол был лишь очередным охранником, на которого никто не обращал внимания. Одному кивнет, другому скажет «Хайль Гитлер!» – Шуман огибал стадион, подбираясь к флигелю. Он прошел под огромным колоколом, на звуковом кольце которого написали: «Я призываю молодежь мира».
Приблизившись к флигелю, Пол заметил, что в нем нет ни окон, ни двери черного хода. Скрыться после выстрела будет непросто. Уходить придется через главные ворота, на виду у всего стадиона. Пол лишь надеялся, что акустика помешает определить, где стреляли. Да и разномастные голоса стройки – копров, пил, клепальных машин и так далее – заглушат выстрел. Сделав дело, Пол медленно выйдет из флигеля, выдержит паузу, оглянется, возможно даже позовет на помощь, если удастся сделать это, не возбуждая подозрений.
На часах половина второго. Отто Веббер, дожидающийся на Потсдамерплац, позвонит в пресс-центр около четверти третьего. Времени хоть отбавляй.
Шуман шел прогулочным шагом, осматривался, заглядывал в припаркованные машины.
– Хайль Гитлер! – поприветствовал он работников, которые, раздевшись до пояса, красили забор. – Жарковато сегодня красить.
– Ерунда! – отозвался один. – А если и жарко, что с того? Мы же работаем на благо родины!
– Фюрер гордится вами, – заверил Пол и продолжил свою «охоту из укрытия».
Пол с любопытством оглядел флигель, якобы изучая его безопасность. Он натянул черные кожаные перчатки, дополнявшие форму охранника, открыл дверь и вошел. Внутри обнаружил картонки, перевязанные шпагатом. Спасибо работе в типографии, Пол мгновенно узнал запахи – горьковатый бумажный и сладкий чернильный. Итак, во флигеле хранились программы Олимпиады или сувенирные буклеты. Несколько связок картона Пол составил у порога – получилась ударная позиция. Лечь он собирался справа от нее, там и постелил пиджак, чтобы не растерять гильзы, пока передергивает затвор. Мелочи вроде сбора гильз и контроля отпечатков пальцев вряд ли имели здесь значение. В Германии на него досье нет, а к полуночи он ее покинет. Тем не менее профессионализм исключал небрежность.
Вот и убеждаешься, что все так, все ладно.
Вот и следишь за «p» и «q».
Прямо из флигеля Пол оглядел стадион через оптический прицел маузера. За пресс-центром открытый коридор, по нему Эрнст дойдет до лестницы, потом спустится к посыльному или к водителю, о котором услышит от Веббера. Едва полковник покажется в дверях, Пол получит отличную мишень. Окна здесь тоже большие, значит сквозь них можно стрелять, если Эрнст приблизится.
На часах без двадцати два.
Шуман сел по-турецки и положил винтовку на колени. Со лба бежали ручейки пота. Пол вытер лицо рукавом рубашки и начал устанавливать прицел на винтовку.

 

– Что скажешь, Руди?
Ответа Рейнхард Эрнст не ждал. Его внук улыбался и завороженно смотрел на огромный стадион. Они были в южном крыле, в длинном пресс-центре над трибуной фюрера. Эрнст приподнял мальчишку, чтобы тот посмотрел в окно. Руди чуть ли не приплясывал от восторга.
– Кто тут у нас? – спросил голос.
Обернувшись, Эрнст увидел Адольфа Гитлера с двумя телохранителями.
– Мой фюрер!
Гитлер с улыбкой шагнул к мальчику.
– Это Руди, сын моего Марка.
В глазах фюрера мелькнуло сочувствие: он явно подумал о Марке, погибшем на военных учениях. Сперва Эрнст удивился, что Гитлер помнит, но потом понял, что удивлялся напрасно. Ум Гитлера, безграничный, как олимпийское поле, работал с пугающей скоростью и хранил все, что хотел сохранить.
– Руди, поздоровайся с нашим фюрером. Отдай ему салют, как я тебя учил.
Мальчик вытянул руку в нацистском приветствии. Гитлер засмеялся от восторга и, потрепав его по макушке, спросил о школе, любимых предметах и о спорте. Затем подошел к окну, начал показывать отдельные элементы стадиона и что-то объяснять с неподдельным энтузиазмом.
Из коридора снова донеслись голоса. Геббельс и Геринг, два непримиримых соперника, приехали вместе!
«Ну и поездка у них была!» – подумал Эрнст, пряча улыбку.
Геринг улыбался, но Эрнст чувствовал: от утреннего фиаско он не оправился. Как непохожи два самых влиятельных человека Германии… Гитлеровские вспышки раздражения, по общему согласию чудовищные, редко касались личного. Если не получал любимый шоколад или больно стукался голенью о стол, Гитлер не злился. Когда срывались дела государственной важности, он пугал своими скандалами даже самых близких друзей, но едва проблему решали, тотчас переключался на другую. Геринг же напоминал жадного ребенка. Если ему не угождали, он давился злостью, пока не предоставлялась возможность отомстить.
Гитлер объяснял Руди, в какой части стадиона будут соревноваться в том или ином виде спорта. Эрнст с изумлением наблюдал, что, вопреки широкой улыбке, Геринг злится пуще прежнего: фюрер уделяет столько внимания внуку его соперника.
В следующие десять минут подъехали остальные чиновники: министр имперской обороны Вернер фон Бломберг, президент Рейхсбанка Ялмар Шахт, вместе к которым Эрнст разработал сложную систему финансирования военной промышленности с помощью неотслеживаемых векселей «Мефо». Второе и третье имена, Хорас Грили, Шахт получил в честь американского журналиста и политика, вот Эрнст и шутил, что у блестящего экономиста ковбойские корни. Кроме того, приехали Гиммлер, обладатель квадратной челюсти Рудольф Гесс и змееглазый Рейнхард Гейдрих, поприветствовавший Эрнста отчужденно и холодно, впрочем, так он приветствовал всех.
Фотограф тщательно установил «лейку» и прочее оборудование, чтобы запечатлеть и людей, и стадион и чтобы из окон не лил ослепительный свет. Эрнсту нравилось фотографировать. Себе он купил несколько «леек», а для Руди планировал приобрести американский «кодак», которым пользоваться проще, чем немецкой прецизионной фототехникой. Часть семейного отдыха полковник уже отразил на снимках, особенно подробно – поездки в Берлин и Будапешт, вылазку в Шварцвальд и сплав по Дунаю.
– Отлично, можем начинать, – объявил фотограф.
Сначала Гитлер пожелал сделать портрет с Руди. Он посадил мальчишку на колени, смеялся и болтал с ним, как добрый дядюшка. Затем началась запланированная фотосессия.
Эрнст радовался, что Руди весело, но в душе нарастала досада. Зачем привлекать столько внимания? Если честно, проведение Олимпиады в Германии он считал серьезным тактическим промахом. Перевооружение во всем его многообразии следовало держать в секрете. Разве не заметят иностранцы военный потенциал Германии, который наращивается день ото дня?
Полыхнули вспышки, камера запечатлела политических лидеров Третьего рейха улыбающимися, задумчивыми или хмурыми. В перерывах между снимками Эрнст разговаривал с Руди или стоял один, сочинял письмо фюреру о Вальдхаймском исследовании, решал, о чем сказать, о чем – нет.
Порой всем не поделишься…
В дверях появился охранник-эсэсовец, перехватил взгляд Эрнста и позвал:
– Герр министр!
Обернулись сразу несколько человек.
– Герр министр Эрнст!
Геринг разозлился, а полковник позабавился: официально-то он не государственный министр.
– Что случилось?
– Майн герр, вам звонит секретарь Густава Круппа фон Болена. У него для вас срочные новости. Дело крайне важное, касается вашей последней встречи.
Каких важных тем они касались в прошлый раз? Говорили о вооружении для боевых кораблей, но что здесь срочного? Раз англичане согласились с новыми квотами кригсмарине, может, Крупп не справляется с возросшим объемом производства? Нет, барону не сообщили об этой дипломатической победе. Крупп – блестящий капиталист и техник, но он еще и трус, сторонившийся партии, пока к власти не пришел Гитлер. Тогда он превратился в истого национал-социалиста. Эрнст подозревал, что политические взгляды барона если и изменились, то незначительно. Впрочем, без Круппа и его сына перевооружение немыслимо, игнорировать их нельзя.
– Можете воспользоваться любым телефоном. Вызов я перенаправлю.
– Мой фюрер, простите, я на минуту.
Гитлер кивнул и снова принялся обсуждать ракурс снимка с фотографом.
Тут зазвонил один из настенных телефонов. Загоревшийся огонек показал, какой именно. Эрнст подошел к нему и снял трубку:
– Полковник Эрнст слушает.
– Это Штрауд, помощник барона фон Болена. Простите, что беспокою. Барон отправил вам документы для изучения. Водитель уже привез их на Олимпийский стадион.
– Что за документы?
Пауза.
– Барон не велел говорить об этом по телефону.
– Хорошо. Где водитель?
– Ждет вас на подъездной аллее к югу от стадиона. Прошу соблюдать максимальную осторожность, майн герр, то есть приходите один. Такие распоряжения получил я.
– Да, конечно.
– Хайль Гитлер!
– Хайль!
Эрнст повесил трубку. Геринг следил за ним, как разжиревший сокол.
– Министр, что-то случилось?
Полковник проигнорировал и фальшивое сочувствие, и насмешливое упоминание должности министра. Вместо того чтобы солгать, он сказал правду:
– У Круппа какие-то проблемы. Он прислал мне сообщение.
В основном Крупп производил бронетехнику, артиллерийское вооружение и боеприпасы, поэтому чаще вел дела с Эрнстом, с командующими сухопутными войсками и флотом, чем с Герингом, министром авиации.
– А-а… – Толстяк снова повернулся к зеркалу, которое поставил фотограф, и принялся водить пальцем по лицу, поправляя грим.
Эрнст двинулся к двери.
– Дедушка, можно мне с тобой?
– Конечно, Руди, идем!
Мальчик бросился за дедушкой и вместе с ним попал во внутренний коридор, соединявший комнаты пресс-центра. Эрнст обнял внука за плечи. Он сориентировался и определил, какая дверь приведет на лестницу южного крыла. К ней они и направились. Поначалу Эрнст глушил тревожное предчувствие, но сам волновался все сильнее. Крупповская сталь признана лучшей в мире; шпиль на величественном Крайслер-билдинг в Нью-Йорке покрыт легендарной крупповской «эндуро КА-2». Но из этого следовало и то, что зарубежные военные стратеги внимательно следили за продукцией и объемами производства предприятий Круппа. Вдруг англичане или французы уже выяснили, сколько стали идет не на рельсы или стиральные машины, а на бронетехнику?
Внук и дед пробирались сквозь толпу рабочих и прорабов, которые энергично завершали строительство пресс-центра – подпиливали двери, ставили арматуру, шкурили и красили стены. Когда они обогнули рабочее место столяра, Эрнст глянул себе на рукав и поморщился.
– Дедушка, что случилось? – прокричал Руди сквозь визг пилы.
– Посмотри, как я испачкался!
На рукав попали брызги штукатурки. Эрнст старательно отряхнул ее и подумал, не стоит ли намочить пальцы и вычистить. Но так штукатурка может намертво въесться в ткань, тогда Гертруда не обрадуется. Пока лучше оставить пятно в покое. Эрнст взялся за ручку двери, за которой начинался открытый коридор, ведущий на лестницу.
– Полковник! – закричал кто-то.
Эрнст обернулся.
За ним бежал охранник-эсэсовец и пытался перекричать визг пилы.
– Майн герр, привезли собак фюрера. Он спрашивает, не сфотографируется ли ваш внук с ними.
– Собаки? – радостно встрепенулся Руди.
Гитлер любил немецких овчарок и держал сразу несколько. Собаки у него были добрые, ручные.
– Хочешь с ними сфотографироваться? – спросил Эрнст.
– Да, дедушка, пожалуйста!
– Только не задирай их.
– Не буду.
Эрнст проводил мальчика обратно в пресс-центр. Овчарки уже обнюхивали комнату. Гитлер засмеялся, глядя, как Руди обнимает самого крупного пса и целует его макушку. Пес лизнул мальчишку огромным языком. Геринг с трудом нагнулся и тоже погладил собаку, улыбаясь совсем по-детски. Жестокий и бездушный во многих отношениях, животных он искренне любил.
Полковник еще раз вышел в коридор и прошагал к двери на лестницу. Он снова попробовал сдуть с рукава сухую штукатурку, остановился у большого южного окна и посмотрел на улицу. Солнце так и палило. Шляпа осталась в пресс-центре. Может, вернуться за ней?
Нет, не стоит. Лучше…
Сильнейший удар сотряс его тело и вышиб воздух из легких. Эрнст упал на брезент, защищающий мрамор от брызг. Он задыхался от боли, смятения, страха… Но при падении на первый план вышла другая мысль: «Ну вот я и краской костюм испачкал. Что скажет Гертруда?»
Назад: Глава 24
Дальше: Глава 26