Глава 22
– Хайль Гитлер! – начал Пол. – Простите за беспокойство, майн герр!
– Хайль! – апатично отозвался мужчина. – Вы кто?
– Фляйшман, делаю замеры для ковров.
– А, ковры…
В кабинет вошел еще один человек, крепыш-охранник в черной форме. Он потребовал у Пола документы, внимательно их проверил и вернулся в приемную, поставив себе стул прямо у двери.
– И какого размера у меня кабинет? – спросил Эрнст Пола.
– Восемь на девять с половиной метров, майн герр, – ответил Пол, у которого сердце неслось галопом: с языка едва не сорвалось «ярдов».
– Я думал, больше.
– Так и есть, майн герр. Я назвал размеры ковра. Если полы хорошие, как здесь, большинство клиентов оставляют кромку непокрытой.
Эрнст посмотрел на пол, словно увидел дубовый настил впервые, снял пиджак и повесил на манекен за рабочим столом. Вот он откинулся на спинку стула, закрыл глаза и потер их. Потом расправил плечи, надел очки в проволочной оправе и принялся читать документы.
– Майн герр, вы работаете в воскресенье? – спросил Пол.
– Как и вы, – ответил Эрнст, не поднимая головы.
– Фюрер спешит закончить ремонт канцелярии.
– Совершенно верно.
Нагнувшись, чтобы обмерить маленькую нишу, Пол искоса глянул на Эрнста. На ладони шрам, вокруг рта морщины, глаза красные, поведение человека, обремененного тысячами мыслей, тысячами обязанностей.
Негромко скрипнул стул – Эрнст повернулся к окну и снял очки. Казалось, он впитывает солнечный свет жадно, с удовольствием, даже с тоской человека, обожающего природу, но по долгу службы просиживающего за столом.
– Фляйшман, вы давно на этой работе? – спросил он, не оборачиваясь.
Пол поднялся, локтем прижимая блокнот к себе.
– Всю жизнь, майн герр. С тех пор, как война кончилась.
Эрнст грелся на солнышке – откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Пол тихо подошел к каминной полке. Штык длинный – потемневший, давно не затачивался, но для смертельного удара сгодится.
– Вам она нравится? – спросил Эрнст.
– Она меня устраивает.
Можно схватить ужасный штык, подскочить к Эрнсту сзади и молниеносно убить. Пол и раньше убивал холодным оружием. Это отнюдь не фехтование, как в фильмах с Дугласом Фэрбэнксом. Лезвие лишь смертоносное продолжение руки. Хороший боксер и ножом мастерски владеет.
Касание льда…
А как насчет охранника у двери? Ему тоже придется умереть. Но Пол прежде не убивал телохранителей объекта, даже не ставил себя в ситуацию, когда такое может понадобиться. Что, если зарезать Эрнста, потом оглоушить охранника? Солдат вокруг столько, что кто-то может услышать шум и арестовать его. Кроме того, Эрнста велели убрать прилюдно.
– Она вас устраивает, – повторил Эрнст. – Простая жизнь, без противоречий, без трудных решений.
Зазвонил телефон, и Эрнст ответил:
– Алло? Да, Людвиг, встреча прошла удачно… Да, да… Ты нашел добровольцев? Ну хорошо… Еще бы пару-тройку… Да, там и встретимся. Хорошего дня!
Полковник повесил трубку, глянул на Шумана, потом на каминную полку.
– Часть моих реликвий. Я всю жизнь живу среди солдат, любовь к таким сувенирам у нас общая. Разве не странно хранить памятки об ужасных событиях? Порой мне это кажется безумием. – Эрнст посмотрел на часы. – Фляйшман, вы закончили?
– Да, майн герр.
– Меня ждет работа, требующая уединения.
– Спасибо, что позволили снять замеры, майн герр. Хайль Гитлер!
– Фляйшман?
Пол уже подошел к двери и обернулся.
– Вам повезло найти работу по душе. Это большая редкость.
– Да, майн герр. Хорошего дня.
– Хайль!
В приемную, в коридор…
Перед глазами лицо Эрнста, в ушах голос Эрнста – Пол спускался по лестнице, глядя прямо перед собой. Он незаметно пробирался меж рабочих в серой и черной форме. Всюду с портретов строго взирали трое, чьи имена выгравировали на медных пластинках: «А. Гитлер», «Г. Геринг», «П. Й. Геббельс».
На первом этаже Шуман повернул к распахнутой входной двери, выходившей на Вильгельмштрассе. Его шаги гулким эхом разносились по рейхсканцелярии. Веббер удачно подобрал ношеные сапоги, сочетавшиеся с рабочим комбинезоном, вот только один гвоздь прорезал кожу и громко цокал при каждом шаге, как Пол ни выворачивал ноги.
Пятьдесят футов до открытой двери, до ослепительного солнца в обрамлении гало.
Сорок футов.
Цок! Цок! Цок!
Двадцать футов.
Пол уже видел улицу и поток машин.
Десять футов.
Цок… Цок…
– Эй, ты! А ну стой!
Пол замер. Обернувшись, он увидел, что к нему спешит мужчина средних лет в серой форме.
– Ты по лестнице спустился. Где ты был?
– Я просто…
– Предъяви документы!
– Я снимал замеры для ковров, майн герр, – пояснил Пол, вытаскивая из кармана бумаги, которые дал Веббер.
Эсэсовец быстро их проверил, сравнил фотографию с лицом Пола, прочел, что написано на заказе-наряде. Он даже рейку отобрал, словно посчитал ее оружием.
– А где спецпропуск? – спросил эсэсовец, возвращая заказ-наряд.
– Спецпропуск? Я не знал про такой.
– Для доступа на верхние этажи нужен спецпропуск.
– Начальник не предупредил меня.
– Не наша забота. Для доступа на верхние этажи требуется спецпропуск. Где твой партбилет?
– Я… я не взял его с собой.
– Так ты не член партии?
– Я верный национал-социалист, честное слово, майн герр.
– Нет, ты не верный национал-социалист, раз партбилет с собой не носишь.
Эсэсовец обыскал его, пролистал блокнот, просмотрел чертежи кабинетов, замеры и покачал головой.
– На неделе я сюда вернусь, майн герр. Тогда принесу вам спецпропуск и партбилет, – заверил Пол и добавил: – Могу и ваш кабинет обмерить.
– Мой кабинет на первом этаже, да еще в глубине. Ту часть здания не ремонтируют, – безрадостно заявил эсэсовец.
– Тем больше причин постелить отличный персидский ковер. Их у нас на несколько штук больше, чем заказано канцелярией. Теперь могут на складе сгнить.
Эсэсовец задумался, потом глянул на часы:
– Мне этим заниматься некогда. Я унтерфюрер службы безопасности Шехтер. Спустишься по лестнице и направо, мой кабинет там. На двери табличка с именем. Сейчас иди, но в следующий раз не забудь спецпропуск, иначе загремишь на Принц-Альбрехтштрассе.
Фургон, пропахший горелой капустой и потом, катил прочь от Вильгельмплац, когда неподалеку завыла сирена. Пол и Реджи Морган испуганно посмотрели в окно.
– Это «скорая помощь», успокойтесь! – засмеялся Веббер, и через минуту из-за угла выехала карета неотложки. – Я знаю голоса всех машин экстренных служб. В сегодняшнем Берлине это подспорье.
– Я с ним встретился, – тихо сказал Пол после небольшой паузы.
– С кем еще? – спросил Морган.
– С Эрнстом.
У Моргана чуть глаза на лоб не вылезли.
– Он был на службе?
– Он вошел в кабинет вскоре после меня.
– Что же нам делать? – всполошился Веббер. – В рейхсканцелярию нам не вернуться. Как теперь выясним, где будет Эрнст?
– Это я выяснил, – ответил Шуман.
– Правда? – удивился Морган.
– Пока полковник не вернулся, я успел осмотреть его стол. Сегодня он будет на стадионе.
– На каком именно? – уточнил Морган. – В Берлине десятки стадионов.
– На Олимпийском. Я видел записку. Сегодня после обеда Гитлер устраивает там фотосессию партийной элиты. – Пол глянул на часовую башню у дороги. – На подготовку всего несколько часов. Отто, думаю, нам опять понадобится ваша помощь.
– Ах, мистер Джон Диллинджер, я подготовлю тебя к чему угодно. Я творю чудеса… ты их оплачиваешь. Именно поэтому мы так здорово спелись. Кстати, об оплате, мою американскую наличность, пожалуйста!
Отто оставил фургон хрипеть на второй передаче и сидел, протянув правую руку, пока Морган не положил ему в ладонь конверт.
Вскоре после этого Пол почувствовал взгляд Моргана.
– Как тебе Эрнст? Похож на опаснейшего человека Европы?
– Он вежливый, занятой и усталый. Еще грустный.
– Грустный? – переспросил Веббер.
Пол кивнул, вспомнив быстрый, но отягощенный заботами взгляд человека, ожидающего тяжелых испытаний.
Солнце садится…
Морган глянул на широкий бульвар Унтер-ден-Линден с его магазинами, домами, флагами.
– А это проблема?
– В смысле?
– Встреча с Эрнстом не заставит тебя… усомниться в целесообразности твоего приезда? Она что-нибудь изменит?
Полу Шуману очень хотелось сказать «да». Хотелось, чтобы встреча и разговор с человеком растопили лед, заставили его усомниться в целесообразности убийства. Но он ответил честно:
– Нет, она ничего не изменит.
Люди потеют от жары, а Курт Фишер потел от страха.
Еще два квартала до площади, где братьев встретит Унгер, который вызволит их из тонущей страны и поможет воссоединиться с родителями.
Человек, которому они доверяли свои жизни…
Ганс поднял камень и запустил его так, что он запрыгал по воде Ландвер-канала.
– Прекрати! – зашипел Курт. – Не привлекай внимание.
– Успокойся, брат! Швыряние камней в воду не привлекает внимание. Их все швыряют. Господи, ну и жара! Давай купим имбирную шипучку.
– По-твоему, мы на каникулах?
Курт огляделся по сторонам. Людей вокруг почти не было: час ранний, а жара уже невыносимая.
– Ты видишь преследователей? – насмешливо поинтересовался Ганс.
– А ты все-таки хочешь остаться в Берлине?
– Я просто понимаю, что если мы бросим наш дом, то никогда его больше не увидим.
– А если не бросим, то никогда не увидим папу с мамой. А может, вообще никого не увидим.
Ганс насупился и швырнул еще один камешек.
– Ты видел? Три раза!
– Пошли скорее!
Они свернули на рыночную площадь, где торговцы разбивали свои лотки. На дороге и на тротуарах стояли грузовики с репой, свеклой, яблоками, картофелем, форелью из канала, тресковым жиром – товаром, менее востребованным, чем мясо, сахар, оливковое и сливочное масло. Несмотря на это, люди уже выстраивались в очередь, чтобы купить лучшее или, по крайней мере, не самое худшее.
– Вон он, смотри! – воскликнул Курт и зашагал через дорогу к старому грузовику, стоявшему на краю площади.
Кудрявый шатен прислонился к кабине, курил и листал газету. Завидев парней, он чуть заметно кивнул и бросил газету в кабину.
Дело только в доверии…
Не все люди разочаровывают. А ведь Курт сомневался, что Унгер приедет.
– Герр Унгер! – позвал Курт, когда они приблизились, и мужчина крепко пожал ему руку. – Это мой брат Ганс.
– Ах, он вылитый отец.
– Вы продаете шоколад? – спросил Ганс, глядя на грузовик.
– Я произвожу и продаю конфеты. Прежде я был профессором, но сегодня эта работа не перспективна. Образование ныне бессистемно, а вот поедание конфет – вне политики и вне времени. Поговорим позднее. Сейчас нужно выбираться из Берлина. До границы поедете со мной в кабине, потом переберетесь в кузов. В такую жару я пользуюсь льдом, чтобы шоколад не растаял, и вам придется лежать под досками, покрытыми льдом. Не бойтесь, насмерть не замерзнете. В борту я прорезал отверстия, чтобы пустить теплый воздух. Границу мы пересечем как обычно. Пограничников я знаю и подкармливаю шоколадом. Они никогда меня не обыскивают.
Унгер подошел к грузовику сзади и закрыл дверь.
Ганс влез в кабину, взял газету и стал читать. Курт вытер лоб, обернулся и в последний раз глянул на город, в котором прожил всю жизнь. Жара и дымка придавали Берлину итальянский облик. Курту вспомнилась поездка в Болонью. Отец две недели читал лекции в местном университете, и родители взяли его с собой.
Курт уже повернулся, чтобы сесть в кабину рядом с братом, когда собравшиеся на площади дружно охнули.
Он замер, широко раскрыв глаза.
Три черные машины резко затормозили у грузовика Унгера, из них выскочили шестеро в черной форме СС.
Нет!
– Ганс, беги! – закричал Курт.
Но два эсэсовца бросились к пассажирской двери кабины, распахнули ее и выволокли Ганса на улицу. Тот отбивался, пока его не стукнули дубинкой по животу. Ганс взвизгнул, перестал сопротивляться и сжался в комок, обхватив живот руками. Солдаты рывком поставили его на ноги.
– Нет, нет, нет! – закричал Унгер.
– Документы! Вывернуть карманы!
Трое задержанных повиновались. Командир эсэсовцев просмотрел их удостоверения личности и кивнул:
– Фишеры, они самые.
– Я не предавал вас, клянусь! – заверил Курта Унгер, по щекам которого текли слезы.
– Он не предавал, – подтвердил эсэсовец, вытащил парабеллум из кобуры, взвел ударник и выстрелил Унгеру в голову.
Несчастный упал на тротуар, а Курт охнул от ужаса.
– Она предала, – добавил эсэсовец, кивнув на крупную женщину средних лет, которая выглядывала из черной машины.
– Предатели! Мерзавцы! – обрушилась на парней женщина.
Это была фрау Луц, вдовая соседка, которая только что пожелала братьям хорошего дня.
В шоке глядя на безжизненное тело Унгера, из которого рекой текла кровь, Курт услышал ее надрывный крик:
– Неблагодарные свиньи! Я следила за вами, я знаю, чем вы занимались, знаю, кто к вам наведывался. Я записывала все, что видела. Вы предали нашего фюрера!
Командир эсэсовцев раздраженно на нее посмотрел, кивнул молодому солдату, и тот толкнул фрау Луц обратно в машину.
– Вы оба давно у нас в черном списке.
– Мы ничего не сделали! – Не в силах отвести взгляд от крови Унгера, от растекающейся малиновой лужицы, Курт зашептал: – Ничего, клянусь. Мы просто хотим к родителям.
– Незаконный выезд из страны, пацифизм, экстремизм – сплошь преступления, караемые смертной казнью. – Эсэсовец подтащил Ганса к себе и прицелился ему в голову.
– Пожалуйста, не надо! – захныкал Ганс. – Пожалуйста!
Курт шагнул вперед, но эсэсовец сильно ударил его в живот. Курт согнулся пополам, но увидел, как командир приставляет пистолет к затылку Ганса.
– Нет!
Командир прищурился и чуть подался назад, чтобы не забрызгаться кровью и ошметками плоти.
– Майн герр, прошу вас!
– Майн герр, нам же приказано, – зашептал другой эсэсовец. – На время Олимпиады максимальная сдержанность.
Он кивнул в сторону рынка, на котором собралась толпа. Люди смотрели на них во все глаза.
– Там могут быть иностранцы, журналисты, – добавил эсэсовец.
Командир долго раздумывал, а потом прошипел:
– Ладно, везите их в Колумбия-Хаус.
По уровню жестокости и секретности Колумбия-Хаус уступал Ораниенбургу и в итоге был преобразован в тюрьму, пожалуй самую известную в Берлине.
Командир кивнул на труп Унгера:
– Выбросьте его куда-нибудь. Если он женат, пошлите супруге окровавленную рубашку.
– Есть, майн герр! Пояснение приложить?
– Рубашка сама – пояснение.
Командир убрал пистолет и зашагал к машине. Он глянул на Фишеров, но словно не увидел их. Словно считал братьев трупами.
– Пол Шуман, где же ты?
«Кто ты?» – спрашивал вчера безымянного подозреваемого Вилли Коль, вот и сейчас вопрошал он вслух, с досадой, без надежды на ответ. Инспектор думал, что имя подозреваемого ускорит расследование, но ошибся.
Ни Федеральное бюро расследований, ни Олимпийский комитет на его телеграммы не ответили. Краткий ответ поступил из Департамента полиции Нью-Йорка, мол, вопрос Коля они рассмотрят, «если представится возможность». Выражения этого Коль не знал, но, справившись в англо-немецком словаре, угрюмо насупился. За последний год он не раз чувствовал нежелание американских правоохранителей сотрудничать с крипо. Отчасти это объяснялось антинацистским настроем американцев, отчасти – похищением ребенка Линдберга; Бруно Гауптман сбежал из-под стражи в Германии, улизнул в Америку и там убил малыша.
На своем нескладном английском Коль набрал еще одну короткую телеграмму – поблагодарил Департамент полиции Нью-Йорка и напомнил, что дело срочное. Пограничников он предупредил, чтобы задержали Шумана, если тот попробует покинуть Германию, но его распоряжение получат лишь на основных пограничных переходах.
Малопродуктивной оказалась и вторая поездка Янссена в Олимпийскую деревню. Пол Шуман не был официально связан с командой США. В Берлин он прибыл как пишущий журналист-фрилансер. Из Олимпийской деревни Шуман уехал вчера, с тех пор никто его не видел и не знал, куда он мог отправиться. Шуман не значился среди недавно купивших патроны ларго или пистолет «Стар модело А», что не удивляло, ведь он лишь в пятницу приехал в Германию со сборной.
Коль раскачивался взад-вперед в кресле, просматривал коробку с вещдоками, читал свои карандашные заметки… Подняв голову, он увидел в дверях кабинета Янссена: тот болтал с молодыми инспекторами-кандидатами и помощниками инспектора.
Шумная компания в штатском заставила Коля нахмуриться.
Молодые служащие крипо засвидетельствовали ему почтение.
– Хайль Гитлер!
– Хайль, инспектор Коль!
– Хайль, хайль…
– Мы идем на лекцию. Давайте с нами?
– Нет, я занят, – буркнул Коль.
С тех пор как в тридцать третьем году к власти пришли национал-социалисты, в актовом зале «Алекса» раз в неделю устраивались часовые лекции. Служащих крипо обязывали их посещать, но политически индифферентный Коль присутствовал крайне редко. В последний раз это случилось два года назад. На лекции под названием «Гитлер, пангерманизм и основы социальных перемен» Вилли Коль заснул.
– Может приехать сам начальник СД Гейдрих.
– Полностью мы не уверены, – с энтузиазмом добавил другой молодой человек. – Но это не исключено. Представляете? Можно пожать ему руку!
– Говорю же, я занят! – Коль посмотрел на своего помощника, словно не замечая молодых, восторженных лиц его спутников. – Ну что у вас там?
– Хорошего дня, инспектор! – проговорил молодой служащий крипо, и шумная компания ушла прочь по коридору.
Коль сверлил Янссена мрачным взглядом, и тот поморщился:
– Простите, майн герр. Они липнут ко мне, потому что я прикреплен…
– Ко мне?
– Да, майн герр.
Коль кивнул на коридор, где исчезла шумная компания:
– Они уже вступили?
– В партию? Некоторые – да.
До прихода Гитлера к власти полицейским запрещалось состоять в политической партии.
– Вы, Янссен, вступлением не соблазняйтесь. Кажется, что это поможет карьере, а на самом деле – нет. Скорее, в паутину затянет.
– В моральное болото, – процитировал своего начальника Янссен.
– Вот именно.
– Да и когда мне вступать? – серьезно спросил Янссен, а потом в кои веки улыбнулся. – Пока я у вас под началом, на митинги ходить некогда.
Коль улыбнулся в ответ и спросил:
– Так что вы принесли?
– Отчет о вскрытии трупа убитого в Дрезденском проулке.
– Давно пора.
Двадцать четыре часа на вскрытие. Непростительно долго.
Инспектор-кандидат вручил начальнику папку с двумя листочками.
– Что это? Судмедэксперт делал вскрытие во сне?
– Я…
– Ничего страшного, – пробормотал Коль, читая отчет.
Начинался он стандартно: малопонятным языком анатомии и физиологии объяснялось, что смерть наступила от сильного повреждения мозга, вызванного прохождением пули. Ни венерических заболеваний, ни военных ран у убитого не обнаружили, только артрит в легкой форме. Натоптыши роднили его с Колем, да и мозоли на ногах говорили, что погибший много ходил пешком.
– Смотрите, майн герр, он палец ломал, – проговорил Янссен, глядя Колю через плечо. – Кость неправильно срослась.
– Янссен, это нам неинтересно. Речь о мизинце, который сломать несложно. То ли дело необычное повреждение, которое открыло бы нам характер убитого. Ну или свежий перелом… Тогда мы обзвонили бы врачей на северо-западе Берлина: вдруг кто узнал бы пациента. Но тут перелом старый, – сказал Коль и вернулся к чтению.
Алкоголь в крови подсказывал, что незадолго до гибели убитый выпил. В желудке обнаружили цыпленка, чеснок, лук, пряные травы, картофель, морковь, соус бордового цвета и кофе. Судя по степени переваривания, в последний раз убитый ел за полчаса до смерти.
– Ах! – радостно воскликнул Коль, занося эти факты в свой старый блокнотик.
– Что, майн герр?
– Вот наконец нечто интересное, Янссен. Полной уверенности нет, но похоже, что последним блюдом погибшего стало нечто изысканное. Вероятно, это кок-о-ван, французский деликатес, венчающий цыпленка с неожиданным партнером – красным вином, как правило бургундским, например с шамбертеном. У нас его готовят редко. Знаете почему? У нас, немцев, красное вино отвратительно, а австрийцы, у которых оно прекрасно, нам его почти не присылают. Да-да, новость хорошая.
Коль задумался и подошел к карте Берлина, которая висела на стене. Он нашел кнопку и воткнул ее в Дрезденский проулок.
– В полдень он погиб здесь, а тридцатью минутами раньше отобедал в ресторане. Помните, Янссен, ходоком он был отличным. О таких мускулистых ногах мне остается только мечтать, а какие у него мозоли… Конечно, к месту роковой встречи он мог поехать на такси или трамвае, но мы предположим, что он пришел пешком. Пару минут после обеда дадим ему на перекур… Вы же заметили желтые пятна у него на кончиках пальцев?
– Вообще-то, нет, майн герр.
– Тогда будьте внимательнее. Дадим ему время выкурить сигарету, оплатить чек, насладиться кофе… Получается, до Дрезденского проулка он шел минут двадцать. Ноги крепкие, ходок хороший… Какое расстояние мог он покрыть за это время?
– Думаю, километра полтора.
– Я тоже так думаю, – насупившись, отозвался Коль, изучил легенду карты Берлина и нарисовал кружок вокруг места убийства.
– Посмотрите, зона-то огромная, – покачал головой Янссен. – Нужно показать фотографию убитого в каждом ресторане внутри того круга?
– Нет, только там, где подают кок-о-ван, причем по субботам в обед. Беглого взгляда на часы работы и меню хватит, чтобы понять, нужны ли дальнейшие расспросы. Впрочем, дело непростое и срочное.
Молодой человек вгляделся в карту.
– Займемся им только мы с вами, да, майн герр? Как же вдвоем обойти все эти заведения? Как это возможно? – Янссен сокрушенно покачал головой.
– Разумеется, никак.
– И что же?
Вилли Коль откинулся на спинку стула и обвел взглядом кабинет. Взгляд задержался на рабочем столе.
– Янссен, ждите здесь телеграмм и новостей по расследованию, – велел Коль и снял панаму с вешалки в углу кабинета. – У меня есть одна мысль.
– Куда вы, майн герр?
– По следу французского цыпленка!
