Глава седьмая
По новому следу
Сережа Карамышев был весьма приятным молодым человеком, весной окончившим юрфак МГУ и замеченным самим Меркуловым. Константин Дмитриевич, собственно, и привел его в Генеральную прокуратуру, заботясь о толковых кадрах в Следственном управлении, пока не обремененных дурными – разумеется, с точки зрения заместителя генпрокурора – привычками. А еще он Косте чем-то напоминал молодого Турецкого – тоже высокий, светловолосый, спортивный и, главное, целеустремленный, а следовательно, до поры до времени избавленный от Саниного нигилизма. На кафедрах уголовного права, криминалистики и криминологии Сергея характеризовали как человека серьезного и, что было Косте особо важно, не бабника. Словом, по мнению Меркулова, которое он, естественно, довел до Турецкого, молодой досрочно аттестованный следователь состоял из сплошных плюсов.
– Посмотрим, как вы умеете играть в шашки, – сказал слегка уязвленный Александр Борисович, но зеленого следователя принял. И тут же загрузил, насколько это было возможно. Карамышев старался, надо было отдать ему должное.
Вот и теперь, вернувшись от Меркулова, Турецкий пригласил к себе «свою юную копию», чтобы выяснить, что сумел наработать юный следопыт по «тухляку» с Новой Басманной. Александр Борисович был абсолютно убежден, что это дело совершенно не обязательно следовало вешать на Генеральную прокуратуру. Это в прежние времена, когда убийства, как таковые, еще не стали обычным явлением в нашей действительности, каждое из них рассматривалось как чрезвычайное событие, бралось чуть ли не на контроль ЦК партии, а на его раскрытие бросались все силы правоохранительных органов. Сегодня же... Ах, да что там говорить, если ежедневная демонстрация трупов по телевидению никакого содрогания у населения давно уже не вызывает. Разве что – любопытство...
Но тем не менее благодаря активности какого-то Костиного бывшего приятеля пришлось напялить и этот хомут на себя. Пришлось принять это дело к своему производству. Слава богу, оказалась под рукой шея помоложе да повыносливее.
– Давай, что у тебя? – сказал Турецкий, с сомнением поглядывая на разбухающий том дела: это ж сколько парень накопать-то успел!
– Согласно вашему указанию, Александр Борисович, – начал следователь, – я допросил практически всех сотрудников лаборатории лекарственного дизайна, включая самого профессора Дегтярева. Как вы помните, их уже однажды основательно помотали следователь и оперативники из межрайонной прокуратуры и милиции. Говорят: все, больше ничего нового не вспомним, поднимите старые материалы. Но все же удалось установить с достаточной определенностью, так сказать, номенклатуру их исследований. Этот чудак-профессор сперва горячился: «Это государственная тайна! Не имею права разглашать!» – и прочее. Но я ему доходчиво постарался объяснить, что тайной его работа, может, и была, пока не украли у них все результаты. А нам теперь, чтоб найти похищенное, надо хотя бы знать твердо, что искать. Кажется, он понял. Словом, я тут подготовил целый список – по файлам. Кое-что они у себя, конечно, дублировали, потом, надо же учитывать и возраст исследователей – народ там есть и пожилой, который к компьютеру относится с недоверием, лучше, как говорится, в собственной тетрадке держать – по принципу: самые бледные чернила лучше самой твердой памяти. В общем, если кратко, что-то они восстановили, собрали, и жизнь там продолжается.
– Это – одна сторона вопроса, – строго заметил Турецкий. – Но я, если ты помнишь, ставил проблему несколько в ином плане...
– Я не забыл. Но мой вопрос: кому эти исследования интересны? – вызвал у профессора непонимание. Он-то ведь считает, что его исследования – это и есть самый главный пуп земли.
– Стоимость, возможный покупатель? – раздражаясь, перебил Турецкий. – Нам же надо знать, где искать концы!
– Профессор Дегтярев назвал ряд западных фармацевтических фирм, которые могли быть кровно заинтересованы в получении этой информации. Список наличествует тут, – Карамышев ткнул пальцем в картонный переплет папки. – Но он такой огромный, что я просто не знаю, что мы с ним будем делать дальше. К каждому ведь не придешь с вопросом: «Скажите, вам панацею от СПИДа еще не предлагали?» Или там от рака.
– К каждому – нет. Но если информация, как утверждает твой профессор, бесценна, значит, стоимость ее, например в долларах, можно условно определить. И если она зашкалит пределы разумного, следовательно, и покупатель должен соответствовать. А таких покупателей, как мне подсказывает интуиция, может оказаться совсем немного. Два-три, и вряд ли больше. И еще, Сергей, обрати внимание на тот факт, что исследования далеко не закончены. Отсюда вывод: покупатель, скажем так, баснословно стоящей идеи должен иметь свой собственный медицинский центр, для того чтобы суметь эти самые исследования завершить. Вот и прикинь, кто на подобное способен. А когда у нас будут все данные на покупателей, мы легко отыщем искомого. Ну... не очень легко, однако отыщем. Поэтому работай в этом направлении. Дальше.
– А дальнейшее, Александр Борисович, касается машины.
– Какой?
– Той, что накануне убийства целое утро простояла напротив ремонтной мастерской.
– Ты уверен, что она имеет отношение к нашему делу?
– Уверен.
– Причина уверенности? – заинтересовался Турецкий.
– Объясняю...
«Ну нахал! – мысленно усмехнулся Турецкий, вспомнив, что и сам по-молодости частенько употреблял это слово из профессорского лексикона, чтобы придать себе солидности. – А может, Костя в самом деле прав? Сработаемся?..»
– Ну-ну, – поощрил он Сергея.
– Я проверил: на противоположной стороне никаких контор, куда мог бы приехать пассажир «шестисотого» «мерседеса» с желтым номером совместного предприятия, нет. Все жилые подъезды выходят во двор. Правда, рядом с мастерской недавно открылось маленькое кафе. Но и у них там посетителя из «мерина» не было, я опрашивал.
– Номер машины известен?
– Записан со слов дворника жилого дома, который в то утро убирал тротуар. Он бывший шофер и поэтому не мог не обратить внимания на слишком дорогую машину. Он и номер запомнил – ни для какой цели, просто так, удивившись, чего бы это понадобилось там миллионерам. Простой ведь народ на таких крутых «меринах» с затемненными стеклами и бронированными корпусом не катается.
– Молодец, – кивнул Турецкий. – Поди, уже попытался выяснить, кому принадлежит машина?
– Попытался, – сбросил наконец серьезную маску с лица Карамышев. – Но результат запутал еще больше. Этот «мерседес» из гаража фирмы «Эол» – совместное российско-греческое предприятие, направление деятельности – кожи, меха и текстиль. Гендиректор – некто Ионидис, но, как удалось выяснить, пятьдесят один процент акций принадлежит президенту холдинга «Ти-ви-си» господину Плешакову. А какое отношение телемагнат имеет к греческим мехам, один черт знает.
– Ха, так это, милый друг, нынче в порядке вещей! Известный врач коней разводит, а почему же хозяин телеканала не может иметь интереса в меховой торговле? Нормально. Но здесь другой вопрос напрашивается, о чем ты не подумал. Или подумал все-таки?
– Вы имеете в виду Глеба Бирюка?
– В десятку! – засмеялся Турецкий. – Ну раз ты сам пришел к такому выводу, начинай думать, какая может оказаться связь между беспределом на Новой Басманной и убийством наиболее доверенного лица господина Плешакова. Ко всему прочему потерпевший – еще и его как бы зять. Правда, женат был Бирюк не на дочери Плешакова, а на его племяннице, однако сути это обстоятельство не меняет. Соответственно, срочно выясни, у кого конкретно в производстве дело об убийстве Бирюка и в каком оно состоянии. Беседовал ли следователь, ведущий его, с самим Плешаковым? Если возникнут трудности, говори сразу, я попрошу Константина Дмитриевича истребовать это дело в Генпрокуратуру для ознакомления и принятия решения. Ясна диспозиция?
– Так точно, господин государственный советник юстиции третьего класса!
– Вот так-то. Действуй! – улыбнулся Турецкий. Только месяц назад ему присвоен был классный чин госсоветника третьего класса, что равно воинскому званию «генерал-майор».
– Могу я понять из ваших слов, Александр Борисович, что вы как бы несколько отстраняетесь от э-э-э...
– Не можешь. Потому что на нас, кажется, уже завтра повесят еще и расследование преступления века. Так, во всяком случае, отдельные товарищи его характеризуют. Но пока – нам не дано предугадать... А ты – молодец, Сережа, думаю, сработаемся.
– Лестно слышать, шеф, – без всякого почтения отреагировал на похвалу молодой следователь, – но тогда, если разрешите, еще вопрос по делу.
– Валяй, – уже благодушно отозвался Турецкий, не обращая внимания на некоторую фамильярность юного юриста, члена своей бригады.
– Это касается предполагаемой вами связи нашего дела с потерпевшим Бирюком. Вы считаете, что Плешаков с командой наехал на более крутых? А дальше уже око за око?
– Вопрос, как говорят, конечно, интересный, – с усмешкой кивнул Турецкий. – Я и сам хотел бы иметь на него однозначный ответ. По собственному опыту могу пока сказать лишь одно: на Новой Басманной орудовали беспредельщики. Отморозки. Или кто-то очень талантливо работал под них. Но так как в столице уже давно братва действует не по собственному разумению, а исключительно в чьих-то интересах, вот этот самый интерес нам с тобой и надо обозначить. Муровцы помогают?
Сережа пожал плечами. Ему, наверное, было не очень ловко говорить, что двое прикомандированных к ним оперативников из МУРа, быстро учуяв, что руководитель следственно-оперативной группы Турецкий занят другими, вероятно, более важными делами, тоже охладели к явному «висяку». Но по мимике Карамышева Александр Борисович все понял.
– Учтем, – сказал он. – Придется немного активизировать уважаемого Вячеслава Ивановича Грязнова.
– Я, конечно, могу быть не прав, шеф, – возразил Карамышев, – но мне кажется, что это дело не начальника МУРа, а руководителя следственно-оперативной группы. Извините, шеф.
А ведь уел! Нет, не в том дело, что Александр Борисович как бы немного самоустранился, а в том, что, как всякий «важняк», он не мог позволить себе роскошь заниматься только одним конкретным расследованием. Точнее, Меркулов не мог ему этого позволить. Приходилось разрываться на несколько следственных дел, и уж тут самому определяться, какое неотложное, а которое может немного подождать. И в данном случае преступление на Новой Басманной на фоне дела о коррупции в Приморье, завязанном на целой серии заказных убийств, естественно, отходило на второй план. Но это так, к примеру. Однако парень прав. И Турецкий передумал звонить сейчас Грязнову, чтобы тот сделал втык своим кадрам.
По и вступать с собственным кадром в дискуссию Александр Борисович тоже не собирался. К тому же и заданный вопрос все-таки требовал ответа, иначе какой же он тогда учитель юной поросли следователей?
– Теперь о твоих крутых, на которых мог наехать Плешаков. Я думаю, что тебе есть прямой резон отправиться на Шаболовку, где имеет место быть офис этого самого телемагната, и прощупать там обстановку. В конце концов, идет расследование убийства исполнительного директора, появляются дополнительные вопросы. Потолкайся, понюхай, откуда ветер дует. Там наверняка на эту тему уже выстроены пирамиды домыслов. И в потоках пустой болтовни вполне может обнаружиться рациональное зерно. Впрочем, чего я тебя учу? Ты сам уже вполне сформировавшийся следователь, тебе и карты в руки. И докладывать не стесняйся. О наших перспективах ты в курсе.
И по глазам Сережи Турецкий понял, что стесняться тот не будет.
...Александр Борисович не переложил, конечно, это дело на плечи молодого следователя, поскольку работа есть работа и ты за нее головой отвечаешь. Вот беготня – это другое дело, ее точно переложил. Но он постоянно, даже занимаясь иными, не менее важными делами, держал в голове условия очередной задачи. Съездил он и в ОВД «Хамовники», поговорил с операми, которые были задействованы при осмотре ограбленного помещения. Внимательно прочитал он и материалы расследования, которое находилось в производстве следователя из межрайонной прокуратуры. Тут глухой «висяк», он сразу это понял, и будет числиться таковым до тех пор, пока не закончится следствие по Новой Басманной. Но соединять дела в одном производстве не стал: мало собственных хомутов, что ли?..
И теперь, сопоставив то, что было ему уже известно, с тем, что накопал Сережа Карамышев, Александр Борисович решил еще раз встретиться с начальником отдела кадров НИИ, разговор с которым оставил какое-то двойственное впечатление: будто хитрый кадровик что-то недоговаривал, умалчивал сознательно о чем-то. И Турецкий решил сегодня же навестить институт.
Начальник отдела кадров был на месте. Узнал Турецкого, но был сдержан и сух. Только поинтересовался, как движется расследование. О трупах на Новой Басманной ему, естественно, было известно и из газет, и из телевизионной информации, и, наконец, от самого Турецкого.
Александр Борисович на этот раз не стал ходить вокруг да около и взял быка за рога.
– Алексей Алексеевич, – начал он максимально доброжелательно, – вот вы во время прошлой нашей беседы высказали толковую мысль, что с самого начала чисто интуитивно так и предполагали: кражу наверняка совершил ныне покойный Махов, Ведь так?
– Точно так, Александр Борисович. Но – доказательства... Понимаете?
– Еще как! – поощрил кадровика Турецкий. – А отчего появилась такая уверенность? Из каких фактов вы исходили?
– Ну... как бы вам сказать?.. Впрочем, вам я, пожалуй, сообщу о некоторых своих подозрениях. Вы все-таки лицо не постороннее, Генеральная прокуратура хоть и сотрясаема в последнее время, однако ее же никто не отменял?
– Нет, не отменял. И не отменят, – убежденно сказал Турецкий. – Но какое это имеет отношение?
– Дело в том, Александр Борисович, – кадровик понизил голос и заговорил, как о секрете, – что недавно, до вас разумеется, этим же вопросов интересовались товарищи из ФАПСИ.
– Вы в этом твердо уверены? – насторожился Турецкий.
– Так же как и в том, что вы сидите передо мной.
– Вы видели их документы?
– Ну а как же! Не фальшивка. Уж я в этом толк понимаю, такая служба была.
– Фамилии случайно не запомнили?
Кадровик снисходительно хмыкнул, достал из ящика письменного стола небольшой блокнот, перелистнул несколько страничек и протянул Турецкому.
– Вот, пожалуйста, Антошкин и Виноградов. Оба из Управления спецопераций.
– Любопытно. И что же этих товарищей интересовало? Кстати, когда они у вас были? И почему вы сразу мне об этом не сказали? Извините, Алексей Алексеевич, за обилие вопросов, но ваши ответы на них будут для меня чрезвычайно важны.
– Если позволите, начну с конца. Почему сразу не сказал? А потому, что они весьма убедительно предложили мне никому не сообщать о нашем разговоре. На тех дискетах, что были украдены в лаборатории, имелась какая-то важная государственная тайна. Это во-первых. А во-вторых, они попросили меня предоставить им помещение для конфиденциального разговора со свидетельницей Шатковской. Я при этом, естественно, не присутствовал и о чем там говорили – не знаю. А было это... – кадровик посмотрел в потолок. – Было... семнадцатого. Точно.
Убийство было совершено в ночь с девятнадцатого на двадцатое. Судмедэкспертиза установила время – около пяти утра, плюс-минус полчаса. Это значит, что бандитам потребовалось почти двое суток, чтобы выйти на похитителей.
– И наконец последнее. Интересовало их практически то же самое, что и следователя, который был у нас со своей бригадой еще в июне. Я, должен заметить, намекнул, что им, возможно, стоило бы поговорить в прокуратуре, но они встретили мое предложение без энтузиазма и попросили повторить все по новой. Встретились, как я говорил уже, и с Шатковской.
– А больше никто вас по этому вопросу не беспокоил?
– Нет.
– Спасибо, Алексей Алексеевич. Информация весьма интересная. Фамилии товарищей, если позволите, я запишу. А вас попрошу о следующем. Я подошлю к вам своего помощника, и вы, пожалуйста, повторите ему данную информацию. Уже официально. Но я обещаю вам, что буду пользоваться ею крайне осторожно. Договорились?
– Раз надо... – не очень охотно согласился кадровик.
– А теперь и меня познакомьте, пожалуйста, с вашей Шатковской. Конфиденциального помещения мне не надо, мы просто выйдем на воздух и поговорим, если вы не возражаете.
Кадровик покорно развел руки в стороны.
Римма понравилась Турецкому. Ухоженная такая, самоуверенная кобылка. И, наверное, очень резвая, если хорошо раскочегарить.
Вежливо придерживая даму под локоток и спускаясь по лестнице в нижний холл здания, Александр Борисович меньше всего думал, что она – свидетельница, которую он собирался отвезти к себе в прокуратуру, где и допросить. Нет, официальный допрос он захотел оставить на потом, а пока поговорить по душам. Если не дура, сама все расскажет. По тому, как она тоже искоса поглядывала на него, непроизвольно облизывая полные сочные губы, Турецкий почувствовал, что, возможно, и сам он ей не так уж безразличен.
Они вышли во двор института и остановились под широким козырьком главного входа. Погода по-прежнему была мерзопакостной. Не дождь, а какое-то сеево, и все перенасыщено влагой. И ветер противный.
Турецкий стал спиной к ветру, загородив Римму своим распахнутым плащом. Она улыбнулась его джентльменству и предложила зайти в кафе, где можно поболтать за чашкой хорошего кофе. Как он отнесется к такому предложению?
Поболтать за кофе! Ну о чем еще может мечтать старший следователь по особо важным делам, если напротив будет сидеть такая очаровательная дама! Консенсус был установлен сразу, правда еще не такой тесный, как хотелось бы.
Так, с шуточками-прибауточками, они перебежали институтский двор и выскочили на улицу. Пожилая охранница с неодобрением посмотрела вслед молодым. Ишь хохочут, будто им и непогода нипочем!..
Римма определенно догадывалась, о чем пойдет у них разговор. Кадровик предупредил, что ею интересуется очень важный следователь из самой Генеральной прокуратуры и с ним надо быть откровенной. А следователь оказался вполне приятным и вежливым мужиком, у которого при первом же взгляде на нее хищно вспыхнули глаза. Ах, как ей нравилось купаться в таких взглядах! И выглядит он очень даже вполне. Машинка, правда, не из престижных – «семерка», на которую он показал походя, но, может быть, это у них обычная маскировка. И какие-то странные флюиды, исходящие от этого абсолютно зрелого и уверенного в себе мужчины, указали Римме на то, что тут ее могут ожидать приятные открытия. Такие мужики особо ценят в женщинах покорность, вот поэтому она и решила сыграть для начала роль невинной овечки, а уж потом, когда ситуация прояснится, выдать ему нечто неожиданное из тайного женского арсенала...
Об убийстве Игоря она, конечно, знала, вся лаборатория уже успела обсудить и забыть этот кошмар. Сама она в его нечаянных подельщицах нигде не значилась. Те парни из госбезопасности – Римме что КГБ, что ФСБ, что какое-то ФАПСИ – один черт! – возможно, о чем-нибудь и догадывались, но... признаний не требовали. А явные бандиты во главе со здоровенным наголо бритым «качком», которые и смотрели-то на нее не как на женщину, а будто на половую тряпку, вообще ничем не интересовались, кроме Игоря. И даже тот факт, что она перед уходом в тот день из института имела близость с Маховым, на них не произвел ни малейшего впечатления. Это ее признание, вызванное обыкновенным страхом за свою жизнь, им оказалось совсем ненужным. Правда, перед уходом они довольно в грубой форме предложили ей в дальнейшем держать язык за зубами, не совсем так, гораздо грубее, но ведь и предыдущие тоже велели молчать, однако же вот и Александр Борисович – «Можно, я буду звать вас Саша?» – «Буду счастлив!» – и он, вероятно, хочет услышать от нее всю правду и ничего, кроме правды. И он, конечно, добьется своего. Но правда будет... взвешенной! Или она ничего не понимает в мужчинах...
– Что вы предпочитаете к кофе? Коньяк, ликер? – с улыбкой спросил Турецкий.
– То же, что и вы, Саша.
– Жаль.
– Почему?
– Потому что я – коньяк. Медики считают, что он сосуды расширяет.
– А что, в этом уже есть надобность? – Она в игривом ужасе округлила глаза.
– Пока нет, – таинственно сказал Турецкий. – Знаете анекдот, как Гоги умирал?
– Нет, но хочу!
– Так это же просто замечательно! – воскликнул он и усмехнулся откровенной двусмысленности. – Уехал на чужбину Гоги, заболел и умер. Случайные соседи захотели оповестить его родных, но решили сперва их подготовить к печальной вести. Дали телеграмму: «Гоги очень болел, наверно, уже умер». Родня недоумевает, пишет ответ: «Срочно сообщите: он жив или умер?» – и получает другую телеграмму: «Пока умер». Вот и у меня – пока нет. Но я за рулем.
Римма смеялась так прелестно, что смотреть на нее было сплошное удовольствие.
– А разве такого важного следователя, как вы, Саша, милиция еще останавливает? – спросила наивно.
– С чего вы взяли, что я важный?
– Алексей Алексеич предупредил. Такой, говорит, шибко важный, что с ним надо держать ухо востро! Это действительно так?
Флирт разгорался вовсю. Но ведь было и дело. И Турецкий постарался переключить даму на нужную волну, чему весьма способствовали две рюмочки коньяку, принесенные пухленькой буфетчицей.
Римма, выпив, снова разгорелась было, но от вопросов Турецкого быстро поскучнела. Стала рассказывать.
О «товарищах» из ФАПСИ Александру Борисовичу в общих чертах уже было известно. Так что Римма просто подтвердила сам факт их пребывания в институте и обнажила суть их интереса, проснувшегося, ни много ни мало, через три месяца после кражи. Это уже должно о чем-то говорить. Но настоящим открытием для Турецкого стала случайно брошенная ею фраза:
– Эти хоть вели себя пристойно...
– А что, были и другие? – осторожно спросил Турецкий, чувствуя, как стало вдруг горячо. То все тепло да тепло, а тут будто пламя полыхнуло.
Еще одна рюмочка и новая чашка кофе для Риммы пришлись как нельзя кстати. Сам Александр Борисович ограничился кофе.
Словно ощутив заново былой страх, Римма, со страстью подлинного художника, с такой яркостью изобразила картину посещения ее бандитами, что Турецкий восхитился и памятью ее, и темпераментом.
– Давайте еще раз: как они выглядели?
Лучше других у нее получился портрет главного, одетого как все московские «качки» – куртка, цепи, желтые зубы, отсутствие шеи, прижатые к черепу уши и прочее. Низкий, хриплый голос, жующая нижняя челюсть. Но речь – без мата, хотя очень грубая и жесткая. Одно ругательство всего и прозвучало: сука, но к кому оно относилось – к ней или Игорю Махову – она не поняла. Речь-то ведь шла главным образом о нем. Где живет, с кем, где работает и так далее. А она знала не больше всех остальных.
– Какого числа это произошло?
«Странно, – думал Турецкий, – кадровик показался человеком честным. И если он не упомянул новых посетителей, значит, их и не было у него? Или все же приходили, но настращали, подобно Римме? Нет, – решил Турецкий, – такое вряд ли возможно. Одно дело, когда к тебе являются домой трое громил в цепях и золотых браслетах, а совсем другое – в учреждение. Да их бы охрана не пропустила. Хотя, если судить по той бабке...»
– А произошло это... сейчас скажу... девятнадцатого числа. Двадцатого у нас получка, а это было накануне. Вечером. Представляете, Саша, какого я ужаса натерпелась? – Римма снова умело округлила глаза, видно, это была у нее «коронка», сильный прием. Кто ж выдержит? Обязательно тут же ринется защищать несчастную девочку! Всеми доступными способами. А их ох как много!
– Представляю, – совсем уже потеплевшим голосом сознался Турецкий. – И?
– Что – «и»?!
– Ну, вы же все им выложили? Так я понимаю?
– А что бы вы сделали на моем месте? Когда трое... таких? Вы бы, Саша, посмотрели мою однокомнатную квартирку и все поняли: где я и кто – они!
Намек был более чем прозрачен. Вообще-то Римма к себе домой мужчин не водила: для этого были подруги с их квартирами. Своя же для нее была табу. Турецкий, не подозревая о том, оказался первым, кто удостоился подобной чести. Но он этого не знал и отнесся правильно к сказанному якобы случайно.
– Заманчиво, конечно.
– Что именно? – удивленно вскинула брови Римма.
– Взглянуть на квартирку. И сопоставить, – улыбнулся Турецкий. – Когда прикажете?
– Ох, мужчины! – завлекающе протянула Римма. – Слова им не скажи, на лету хватают и сразу по-своему.
– Это очень плохо?
– Смотря для кого, – ненароком вздохнула Римма. И Турецкий понял, что фактически получил приглашение. Дело оставалось за малым.
– Тогда у меня имеется к вам встречное предложение. Позвоните к себе на работу и скажите, если у вас нет сегодня неотложных дел, что я вас вызвал в Генпрокуратуру. Есть несколько вопросов. Повестку я вам, естественно, вручу, прямо у себя в кабинете. А мы поедем ко мне, на Большую Дмитровку, посмотрите, как «важняки» работают. А заодно мы с вами попробуем создать фоторобот вашего «быка» и уточним кое-что. А после этого я обязуюсь лично доставить вас прямо на вашу квартирку. Если вы не возражаете.
– А у вас там надолго? – Это единственное, что ее волновало в данный момент.
– Все будет зависеть от нас.
– Тогда поехали! – решительно заявила она. – Только я забегу на минутку и возьму свою сумочку. А заодно и предупрежу, что сегодня уже не вернусь.
– Отлично. Жду вас возле машины...
Вечер сулил неожиданное приключение. Но ехать Александр Борисович в последнюю минуту решил не к себе в Генпрокуратуру, а на Петровку, 38, в МУР, к Славе Грязнову. Может, и не надо будет создавать фоторобот, достаточно девочке показать коллекцию крутых московских уголовников, и она опознает того, кто был со своей охраной у нее дома. Вечером – у нее, а уже ночью они пытали тех парней. Похоже на правду.
И показания ее можно будет записать. А потом... Потом, как камень ляжет. Приглашение он, во всяком случае, уже получил. Грех не воспользоваться. Такого бы и Грязнов не понял.
Пока Римма бегала отпрашиваться, Турецкий позвонил по мобильному телефону на Петровку и сказал Славе, что в течение получаса с небольшим подъедет с одной свидетельницей по очень важному делу. Грязнов отреагировал с присущей ему ехидцей:
– Что, опять негде?
– Славка, как ты можешь! – деланно возмутился Турецкий.
– Ладно, жду.
Римма появилась быстрее, чем он ожидал. На ее шее появился кокетливый платочек, от которого томительно пахло хорошими духами. Турецкий подумал, что после этой поездки Ирине Генриховне придется минимум неделю и близко не подходить к машине.
– Я готова, – радостно сообщила Римма, запрыгивая на переднее сиденье. – Все, на сегодня я полностью в вашем распоряжении. – И через паузу: – Саша.
Он легонько хмыкнул.
– Чему вы смеетесь?
– Я подумал, – сказал он, выруливая из ряда стоящих почти впритык машин, – что мне придется постараться, чтобы... чтобы вас не постигло разочарование.
Она внимательно посмотрела на него и кивнула:
– Такая постановка вопроса мне нравится.
«Эва, матушка, – вздохнул Турецкий, – все, оказывается, гораздо проще, чем можно было предположить... Но сперва мы все-таки сварим нашу кашу».
Римме было, в сущности, все равно – что Петровка, что Генпрокуратура, ни там, ни там она отродясь не бывала. Но крупный рыже-седой генерал, поднявшийся из-за большого письменного стола и по-приятельски приветствовавший ее спутника, впечатление произвел. И вообще это их «Слава-Саня», выглядевшее совсем по-домашнему, прямо показывало, что она волею случая действительно попала в общество людей весьма значительных. И это обстоятельство заставило ее собраться, отказаться от привычной развязности и постараться соответствовать, так сказать. Она сдержанно повторила свой рассказ.
Вячеслав Иванович поиграл клавишами непонятного телефонного аппарата и отдал какое-то распоряжение. Через несколько минут появился красивый полковник, который принес толстый альбом, в котором обычно хранятся семейные фотографии.
– Полистайте пока, – предложил Грязнов, кладя альбом перед Риммой, – может, кого знакомого встретите. А мы на минуточку покинем вас.
Грязнов и Турецкий удалились за дверь. Римма стала рассматривать фотографии мужчин разного возраста, вклеенные на страницы из толстой бумаги. Нормальные лица. Есть, правда, страхолюдные, но в основном такие, какие постоянно встречаются на улицах. Она уже поняла, что все тут обозначенные являются преступниками, но ведь не знай – и не угадаешь. Только подписи и непонятные номера под фото указывают, что этот Сычев на самом деле Сыч, а вон тот – Канторович – на самом деле почему-то Грифель.
Мужчины скоро вернулись. Они выходили не в приемную, а в другую дверь, в боковой стене. И от них, сразу уловила Римма, теперь уже от обоих, попахивало коньячком. Ах, негодяи! Нет чтобы и женщине предложить! Но наверняка чужим здесь нельзя. А она «своей» пока никак не могла себя назвать. Хотя льстило бы. Кому сказать: «А я вчера вместе с начальником нашего МУРа рюмочку дернула...» Не поверят же, а жаль.
Но вдруг ее воздушные размышления мгновенно нарушила фотография на очередной странице. На нее в упор смотрел тот самый «бык», как назвал его Саша, который девятнадцатого ворвался в квартиру. Ее вскрик сразу привлек внимание Турецкого и Грязнова.
– Что? – спросили оба в один голос.
– Вот он! – И Римма, щурясь, буквально по слогам прочитала текст под фотографией: – Абушахмин Борис Михайлович, Абу, но чаще – Формоза... И еще тут какие-то цифры.
– Цифры – это по нашей части, – ответил Грязнов и заинтересованно склонился над Риммой и над альбомом. Потом он выпрямился, лукаво подмигнул Турецкому и сказал: – Хороший след взяли! Ай да Саня!
Римма еще не понимала, чему они радуются, но их возбужденное состояние передалось и ей. А Турецкий тут же словно ушат воды на нее вылил.
– Вот теперь, дорогая моя, – почти по-отечески сказал он, – мы с тобой сядем, и ты снова повторишь для протокола все, что тебе наверняка уже надоело рассказывать. И только после того, как твои показания будут записаны, а после подписаны тобой, ты получишь передышку. Итак, начинаем с паспортных данных. Фамилия, имя, отчество, год рождения, домашний адрес...
Турецкий достал бланк протокола допроса свидетеля и отвинтил колпачок с красивой перьевой ручки. Римма была даже несколько шокирована неожиданной переменой. Во-первых, она никак не могла вспомнить, когда это они с Сашей успели перейти на «ты», а во-вторых, зачем же сразу такая официальность? Можно ведь и просто, по-человечески. Но, взглянув в глаза Турецкого, почему-то подумала, что блеск, который она приняла было за страсть, скорее всего отражение профессиональной сущности этого человека. Его взгляд, как у ищейки, загорается при виде добычи...