– Папа, мы уходим! – закричала Нинка.

Следом хлопнула входная дверь. Квартира опустела. Ирина – на работу, Нинка – в школу. Турецкий стоял под душем, шумели струи, бьющие в полупрозрачную штору, и потому он не расслышал, что сказала дочь. А когда раздался пронзительный телефонный звонок – раз, другой, третий, он не выдержал и сердито закричал:

– Черт возьми! Может наконец кто-нибудь в доме подойти к телефону?!

Частые звонки продолжались. Так могли звонить только из другого города. Или из другой страны.

Продолжая чертыхаться, Турецкий отключил воду, накинул на плечи халат и, ступая мокрыми ногами по ковровой дорожке, пошел к трубке. Пока шел, телефон не умолкал. И только теперь понял Александр Борисович, о чем крикнула ему Нинка.

– Алло! Алекс, елки-палки! – прилетел издалека басовитый знакомый голос. – Я тебя не разбудил? Но я подумал: если у меня ночь, тогда у тебя уже утро!

Как не узнать голос старины Пита! Питера Реддвея, бессменного директора «Файф лэвел»!

– Привет, старый друг! – безо всякой, однако, радости приветствовал Турецкий. – Надо полагать, ты звонишь из Штатов?

– Да, надо, надо! Я хотел сообщить, что скоро может состояться встреча.

– Где? В Гармише? – Турецкий имел в виду штаб-квартиру «Файф лэвела», или «Пятого уровня», – международного антитеррористического центра, расположенного в баварском курортном городке Гармиш-Партенкирхене, где он бывал не раз, читал лекции, да и сам принимал участие в некоторых операциях против арабских и прочих террористов, являясь фактическим заместителем Питера от России. – Или ты приглашаешь в Сан-Диего?

Реддвей был родом из Калифорнии и имел не то виллу, не то ранчо почти у самой границы с Мексикой – словом, родовое гнездо, о котором вспоминал хоть и редко, но с большой теплотой. А когда Александр Борисович бывал по служебным делам в Штатах, если их пути пересекались, Пит всякий раз приглашал посетить окрестности Сан-Диего. Увы, обстоятельства не позволяли.

– Нет, Алекс! – радостно прокричал Реддвей. – Это ты приглашаешь! А я с приятным удовольствием это приглашение уже принял. Как тебе нравится?

– Чрезвычайно, Пит! – невольно засмеялся Турецкий. – И когда встречать?

– Завтра или на другой день, – прилетел ответ.

– Послезавтра, что ли?

– Да, после, после. Но я рад тебя слышать, Алекс! Какой ты больше хочешь сувенир?

Пит был верен себе, как всякий практичный американец: его подарок должен быть полностью согласован с желанием того, кому он предназначен. Однако Турецкий не стал помогать другу.

– Ты сам, Пит, лучший сувенир!

– Понял, понял! Ожидай другого звонка. Пока, да?

– Пока, Пит.

Турецкий положил трубку, посмотрел под ноги, обнаружил здоровое мокрое пятно на ковре вокруг себя, подумал, что Ирка наверняка устроит ему самый натуральный бенц. Собачку, что ли, завести? Чтоб при случае можно было на нее свалить – песик, что с него взять? Вот и Нинка тоже просит, чтоб в доме появилась какая-нибудь живность. Ага, а кто ее выгуливать станет? Нет, рано еще, не созрели...

Турецкий прошлепал на кухню, где на газовой плите остывала большая турка с кофе. Налил чашку, стоя выпил и наконец подумал: а чего это Питер звонил? Тем более – домой? У него что же, частный визит? Такого за Реддвеем вообще-то не водилось. Да и не великий он любитель отрывать свой огромный зад от широченного кресла, сделанного ему по специальному заказу с подачи, кстати, Турецкого в бытность его в Гармише. Тогда что же?

Размышления прервал новый телефонный звонок – не нервный, а нормальный, даже чуть задумчивый, местный, московский. Александр Борисович вернулся к аппарату.

– Саня, ты еще дома? – услышал он голос Меркулова. Это – в ответ на его «алло!». – Ты что молчишь? – Зам генерального прокурора был чем-то явно озабочен. – Что с тобой?

– Как всегда, поражен твоей проницательностью, – хмыкнул Турецкий.

– Чего? Ах да! Ну конечно, вопрос отчасти дурацкий!

– Отчасти, – согласился Турецкий.

– Это хорошо, что ты еще дома. – Меркулов пропустил мимо ушей сарказм подчиненного. – Потому что прямо сейчас ты примешь приличный вид и, не заезжая на работу, отправишься на Лубянку, в известный тебе серый дом, где на твое имя выписан пропуск к генералу Жигалову. А потом заглянешь ко мне, понял?

– Ничего не понял, но сделаю, как велит начальство. Два вопроса. Что означает по-твоему приличный вид? А второй – вот: только что звонил откуда-то, с той стороны, старина Пит, собирается приехать. Не в курсе зачем?

– Так. По первому вопросу проконсультируйся с Ириной Генриховной, ее советы тебе – всегда на пользу. По второму. Визит связан, понял?

– Нет. Я тупой, Костя. Или это не для телефона?

– Это вообще ни для чего! – почти вспылил Константин Дмитриевич, обычно спокойный и рассудительный. Но, видно, достал уже его Александр Борисович. – Ты у меня хочешь узнать, какой информацией располагает твой собеседник? Понятия не имею! Ты сам умный и знаешь, о чем можно говорить, а по поводу чего следует засунуть язык в... словом, туда, где ты постоянно пребываешь по причине своей неавторизованной активности. Самодеятельности, короче.

– Но вопросы связаны, ты говоришь?

– Вот именно. Думаю, нужна им консультация. Давай, потом доложишь. – И Костя дал отбой.

– Н-ну-с, кто следующий? – задал вполне риторический вопрос Александр Борисович, сбрасывая халат и выставляя на подзеркальник в ванной бритвенный станок «Жиллетт», баллончик с пеной для бритья – «Жиллетт» и наконец флакон туалетной воды – тоже «Жиллетт», словом, «лучше для мужчины нет!». Так, вероятно, решила Ирка, покоренная телевизионной рекламой.

А через двадцать минут, призывно пахнущий свежестью морских просторов, Турецкий усаживался за руль своей «семерки». Машина стояла на свежезаасфальтированной площадке, где с неделю назад взорвался шикарный БМВ Глеба Бирюка. Конечно, ставить свою машину на то место, которое можно было назвать в некотором роде могилой, наверное, было не очень здорово, но Александр Борисович прочно усвоил доставшуюся ему в наследство от старшего поколения фронтовую мудрость: снаряды дважды в одну воронку не падают.

Да, пошла уже вторая неделя, а дело об убийстве на Новой Басманной так и застыло на мертвой точке. И это злило Турецкого, который больше всего на свете ненавидел «висяки».

Он не поленился и сам съездил в ОВД «Хамовники», а затем и в межрайонную прокуратуру, где с лета пылилось дело об ограблении НИИ биомедицинской химии. Он послал затем своего боевого помощника, следователя Сергея Карамышева, и в институт и затем в Химки, то есть, сам того не ведая, повторил дважды пройденный до него путь, а когда выстроилась более-менее понятная картина, все уперлось в непробиваемую какую-то стенку. В чем причина особой жестокости? Или парни действительно украли технику и продали ее – тогда понятно, что бандиты добивались адреса покупателя. И другой вариант – ничего они не крали, но бандиты им не хотели верить. В результате финал тот же самый. Вот и все, что известно, а дальше, как говорится, – тишина... Даже бывший Костин приятель, инициировавший расследование, о себе не напоминает. Костя, впрочем, тоже молчит.

Нужны были какие-то дополнительные толчки, хотя бы мелкие факты, чтобы сдвинуть дело с места, но их не имелось. Рассчитывать на счастливый случай? Это тоже не в характере «важняка» Турецкого. Вот он и злился. А теперь еще чего-то от него и ФСБ потребовалось!

Генерал Жигалов наверняка очень любил смотреть на себя в зеркало. Все в его внешности казалось тщательно отработанным: и прическа, и взгляд – чуть искоса и с максимальной доброжелательностью, как у известного телеобозревателя, и голос поставленный, и костюм строгий, и модный галстук, завязанный широким узлом. Человек с картинки. Раньше такие портреты выставляли в витринах парикмахерских – вот, мол, чего тут из обычных людей умеют делать.

И так же картинно был гостеприимен. Они сидели с Турецким за приставным столиком, перед ними стояли чашки с чаем и – в маленькой розеточке – горка птифуров, миниатюрных пирожных.

«Вот и буфет у них не изменился», – думал Турецкий. Всякий раз, когда ему доводилось посещать высокое начальство в этом доме, его обязательно угощали чаем с птифурами. Уж и перестройка давно кончилась и забылась, а от их птифуров никуда не денешься...

Говорил генерал.

– Вот, я вам просто покажу заголовки их газет... – Он взял со своего письменного стола пачку зарубежной прессы, перелистнул одну газету, другую. – Пожалуйста! «На Европу надвигается эпидемия электронных грабежей»... Нате еще: «Хакеры из Москвы становятся хозяевами американских магазинов»... «Электронные воры залезли в сети Пентагона». Ну и масса подобных. То есть о чем речь? Хакеры, Александр Борисович. Наши российские умельцы, понимаете ли! Гроза Пентагона, ЦРУ и ФБР, вместе взятых. Вот какое дело. – И без всякого перехода: – А что вам известно о Питере Реддвее?

«Хороший заход», – подумал Турецкий. Но только ведь и он сам, как однажды выразился Костя Меркулов, не от конфирмации.

– Питер, говорите, Леонид Эдуардович? А у вас, простите, допуск есть?

Жигалов замер от подобной наглости. Но тут же улыбнулся и кивнул.

– Тогда не понимаю сути вопроса, – пожал плечами Турецкий. – Директор «Файф лэвела». Бывший замдиректора ЦРУ. По-моему, у них там чинов нет, но он точно – генерал. Вот как мы с вами. Толстый такой генерал, – Турецкий развел руки в стороны, показывая габариты старины Пита. – И это известно определенному кругу лиц.

Ни один мускул не дрогнул на лице Жигалова.

– Он летит к нам. Время прилета будет еще уточнено. Хотелось бы...

– Понимаю, у меня наверняка будет с ним встреча. А вы, очевидно, связываете его появление в Москве с активизацией российских хакеров? Что, сперли что-нибудь из тех самых сетей Пентагона? Ну мастера! – восхитился Турецкий. – Ну артисты!

– В том-то и дело, что артисты... – На гладкий лоб генерала набежала тень озабоченности. – Но вот что эти артисты добыли, нам хотелось бы знать. То есть не факт, а-а... вы понимаете?

– Да уж чего тут! И вы хотите, надо полагать, заглянуть в файлы прежде Питера?

– В самую точку! – приветливо улыбнулся Жигалов. – Мы не исключаем, что по ряду причин именно вам, Александр Борисович, будет официально, но в рамках абсолютной секретности, поручено это дело. В принципе вопрос – это пока между нами – уже согласован с МИДом, Службой внешней разведки, с ФАПСИ, ну и мы, разумеется, лицо максимально заинтересованное.

«Вот так! – снова чем-то неприятным повеяло на Турецкого, как утром, после телефонных звонков. – Еще никто толком ничего не знает, а уже согласовывают, чего-то решают, стены возводят для несуществующего дома...»

– В своей работе, Александр Борисович, – продолжил генерал, – вы можете полностью рассчитывать на нашу помощь – кадры там, техника и так далее. По всем вопросам, вот, – он протянул свою визитную карточку, где значилось только «Жигалов Леонид Эдуардович». И номер телефона. – Можете звонить в любое время и по любому поводу.

– По любому? – не удержался Турецкий.

– Пейте чай, – ответил Жигалов и кинул себе в рот маленькое пирожное. – И вообще, вам, видимо, будет удобнее, просто для пользы дела, постоянно держать нас в курсе расследования. Во избежание неконтролируемых неожиданностей.

– Интересно, – хмыкнул Турецкий, – а каким образом вы собираетесь контролировать эти самые неожиданности? Если не секрет.

– Есть возможность.

– Боюсь, что преждевременная огласка может повредить следствию. Вспомните генерала Мюллера: где знают двое, знает и свинья.

– Остроумно. Но если мне не изменяет память, все без исключения материалы Юлиан Семенович получил именно у нас.

– А сами-то вы читали роман Семенова или только фильм видели?

– Когда-нибудь, на досуге, с удовольствием поговорю с вами на эту тему. Если у вас появится желание, – без всяких эмоций сказал генерал. – Закончить нашу краткую беседу хочу пожеланием руководства Федеральной службы завершить дело в максимально короткие сроки и с максимальной ответственностью. Впрочем, последнее я мог бы вам и не говорить.

Генерал вторично за время разговора приветливо улыбнулся.

«Однако же сказал, – подумал Турецкий. – Словом, как говорится, без меня меня женили...»

С этой фразой он и вошел в кабинет заместителя генерального прокурора по следствию Константина Дмитриевича Меркулова.

– Костя, объясни, почему знают все, кроме меня? И меня же окружают колючей проволокой секретности?

– Я был уверен, что ты все правильно поймешь. Потому и рекомендовал. Скажу честно, мне не нравится твое настроение в связи с тухлятинкой по Новой Басманной. Но у меня твердое убеждение, можешь назвать это интуицией, что новое дело даст необходимый импульс и столкнет «висяк» с мертвой точки.

– Ты полагаешь, что компьютерные войны, о которых мне живописал эфэсбэшный генерал, – он, кстати, чем конкретно занимается? – имеют ко мне прямое отношение?

– Век такой, Саня, – вздохнул Меркулов. – А генерал возглавляет в Управлении отдел по разработке специальных операций. Именно тот, что как раз и занимается компьютерной войной. И они, как я полагаю, знают гораздо больше о нашем деле, чем мы. Но – молчат.

– А спросить нельзя? Этот Леонид Эдуардович выдал мне свой телефон и предложил звонить в любое время и по любому поводу. Вот я и нашел такой повод, а? Или рано?

– Не торопись, Саня. И не забывай, что он, конечно, может дать тебе какую-то информацию, но обязательно в обмен на другую. И как бы это ни показалось тебе слишком обременительным, а отступления уже не будет. Понимаешь меня?

– Ты мудр, аки змей, Костя. Я восхищен тобой. Но, продавая мою душу соседям, ты наверняка что-то имел в виду. Не так?

– Я полагал, что ты умный человек. И психолог неплохой. Так вот ответь мне, что лучше: когда делают вид, что тебе помогают, или когда постоянно вставляют палки в колеса?

– Лучше, когда помогают, а не делают вид.

– Это в идеале. И так не бывает в наших службах. А сообщать им ты всегда можешь лишь то, что считаешь нужным. Впрочем, тебе скоро будет не до того. Я разговаривал с известной тебе госпожой Джеми Эванс, не забыл ее?

– Ну, Костя! – восхитился Турецкий. – Когда ты все поспеваешь?

Еще бы, как мог он забыть министра юстиции и одновременно генпрокурора США! Эту совершенно удивительную пожилую женщину, которая с легким ностальгическим вздохом передавала сердечный привет «мистеру Костье»! Ох, старый греховодник! Совсем недавно это было, в позапрошлом году...

– И о чем, если не тайна, был разговор?

– Разговор-то? – почесал переносицу Костя. – Она кое-что мне сообщила, а после сказала и про Питера. Что будет здесь. Что сам все объяснит. Единственное, что мне удалось из нее вытянуть, так это фразу о преступлении века. Смысл был таков, что оно уже совершено, это преступление, и только в наших совместных силах остановить возможные весьма неприятные последствия. Думаю, что этим она мне и так уже немало сказала.

– Значит, ты вешаешь мне на шею еще большую тухлятину, чем та, которую я заимел с подачи того твоего генерала? Разве это по-товарищески, Костя?

– Не знаю. Я, например, был бы просто счастлив расследовать преступление века. Но это – я. Вы – молодые, у вас свои интересы и взгляды на мир. И я вас, ребята, иногда просто не понимаю...

Костя обиделся. Он, вероятно, думал, что Турецкий немедленно станет плясать от радости от того доверия, которое ему оказано. А он не пляшет. Чешет затылок, крутит носом, словно и в самом деле уже почувствовал запах тухлятины.

– Ладно, – сказал Александр Борисович, поднимаясь. – Не могу сказать, что ты меня уговорил. В любом случае придется давать руководящее указание. Скажи хоть, мне что же, только под бравыми ребятками теперь и работать, или будет возможность опереться на своих? Славку подключить?

– Все после беседы с Питером. Он прилетает завтра.