7
Разумневич приехал в театр последним. Белявский уже ждал его в знаменитом кабинете Полынцева, где именитый режиссер и его секретарша хлопотали за столом, на котором парил кофейник, а в вазе лежали конфеты и засахаренные ананасы.
Белявский поднялся из-за стола и вопросительно посмотрел на давнего друга-недруга.
— Да пожмите вы наконец друг другу руки! — воскликнул Полынцев. — Вы же друзья детства! Я ж не говорю: поцелуйтесь. Обниметесь, когда поладите, сами во всем разберетесь и все друг другу простите.
Разумневич помедлил и протянул руку Белявскому. Тот ответил вялым рукопожатием. Потом сели друг напротив друга
— Ну наконец-то, — вздохнул Петр Андреевич. — Даже на душе легче стало. Можно сказать, я присутствую при историческом событии… Ну все, ухожу, распоряжайтесь тут сами.
— Одну минуту… — поднял руку Белявский. — Чтобы уж совсем не было претензий, я предлагаю все-таки проверить помещение на отсутствие записывающих и подслушивающих устройств!
— О боже!.. — простонал хозяин кабинета. — Опять ты за свое, Эдуард! Я же говорил: все, что можно здесь было найти, уже нашли! И убрали. И больше здесь ничего нет, это я вам гарантирую! Лева, скажите ему.
— А что я могу добавить после того, как вы уже все ему сказали? — Лев Семенович сделал характерный жест в сторону Белявского. — Если он всю жизнь такой человек? Упертый и подозрительный…
— Лева, прошу вас, не начинайте с ярлыков и сведения взаимных счетов… — взмолился Петр Андреевич.
— Только из уважения к вам, Петр Андреевич, — приложил руку к сердцу и склонил голову Разумневич.
— Это из уважения к Петру Андреевичу ты опубликовал в своей газетенке пасквили в его адрес и с фотографиями и намеками на связи с мафией? — перебил Белявский.
— Все, я ухожу… — поднялся с места оскорбленный, казалось, до глубины души Лев Семенович.
— Господа… Умоляю вас. — Петр Андреевич бросился к двери и закрыл ее своим телом, выставив перед собой руки. — Лева, Эдик, мы же с вами договорились. Кто старое помянет…
— Петр Андреевич, дорогой! — прижал обе руки к сердцу Лев Семенович. — Вы же знаете, я пришел сюда в тот момент, когда у нас случилось такое несчастье! Убили Олега Быстрова! Талантливого, высокой моральной чистоты человека! И сейчас, вместо того чтобы встретиться с его семьей и со всеми, кто был ему близок, чем-то им помочь и воздать должное его памяти, я пришел на этот постыдный спектакль… Нет, если этот человек, — он наставил указующий перст на Белявского, — с самого начала хотел сорвать эту встречу, то — пожалуйста! Я могу тут же уйти и больше уже к нашим общим проблемам не возвращаться!
— Мы оба уйдем, когда пожелаем, — примирительно сказал Белявский. — Я предлагаю следующее. Если записывающей аппаратуры не будет найдено, я готов принести самые искренние извинения. Если найдем, то мы не станем выяснять, откуда она, чья она и кто ее здесь установил. Просто выкинем к чертовой матери, спустим в унитаз и займемся наконец делом… Согласны?
— Это он всегда называл: доверяй, но проверяй… — пожал плечами Лев Семенович и с демонстративной неохотой сел на свое место. — Ну раз тебе это нужно для душевного спокойствия… Можно подумать, ты ее заранее там установил, чтобы произнести этот спич.
— А вы, Лева, надеюсь, не возражаете? — страдальческим голосом спросил мэтр.
— Пожалуйста, я готов подождать, пока закончится постыдная процедура… Только мне интересно, как ты собираешься ее осуществить? — с иронией спросил Разумневич Белявского. — Будешь сам искать под стульями?
— Зачем сам? Саша! — позвал Эдуард Григорьевич в приоткрытую дверь. — Зайди сюда.
Лев Семенович с интересом уставился на вошедшего в кабинет стройного и смазливого юнца с электронным сканером. Его интерес не ускользнул от внимания Белявского, и тот понял, что Разумневич наслышан обо всем происходящем в его окружении.
Саша начал свои манипуляции с дальнего угла кабинета, и, как только дошел до стола, прибор замигал и послышался характерный звонок.
— Господи… — Хозяин кабинета схватился за сердце, когда Саша извлек «жучка» из-под зеленого абажура антикварной настольной лампы. — Меня сейчас инфаркт хватит. И давно он здесь стоит?
— Это можно приблизительно установить только по степени разряда его батарейки, — сказал Саша. — Если хотите, я прямо сейчас замерю ее ёмкость, и вы все узнаете.
Белявский и Разумневич встретились взглядами. Лев Семенович первым отвел глаза.
— Мы, кажется, договаривались… — напомнил Эдуард Григорьевич. — Не будем выяснять, если что-то найдется. Вполне возможно, что «жучка» установили ваши, Петр Андреевич, завистники из другого театра.
— Да, я тоже считаю, что нам не стоит отнимать время у нашего хозяина… — кивнул Разумневич, по-прежнему ни на кого не глядя.
— Ухожу, ухожу… — Полынцев вышел из кабинета.
Они остались наконец вдвоем и какое-то время молча смотрели друг на друга. Белявский взял кофейник и налил кофе в чашечки.
— Эдя, у тебя давление, — сказал Лев Семенович. — Пей зеленый чай и красное вино. А то, я смотрю, все больше на кофе налегаешь. И на молоденьких девочек.
— Стрессы, — пожал плечами Белявский. — Надо их как-то снимать, чтобы на все хватало сил и не погас интерес к жизни.
— Да какие там стрессы? — махнул рукой Разумневич. — Эдя, не зарывайся. Сегодня не мы, а другие люди делают политику, а также президентов и премьеров. Вот у них — настоящие стрессы. А мы с тобой лишь жалкое подобие прежних олигархов, мы из второго ряда, и то с большой натяжкой. Сидим в кремлевской приемной и ждем, когда нас пригласят.
Сказав это, Разумневич откусил кончик сигары и чиркнул золотой зажигалкой.
— Скажи уж, коверные, — буркнул Эдуард Григорьевич. — В паузах между дрессированными тиграми потешаем почтеннейшую публику, швыряя торты в морды друг другу.
Лев Семенович иронично поднял левую бровь, качнул головой, что одновременно означало удивление и одобрение удачному сравнению.
— Конечно, плох тот гондон, который не мечтает стать воздушным шаром, — сказал он. — И все-таки именно нас с тобой пригласили в Базель. А не других. Я говорю про международный экономический симпозиум. Олигархов из первого ряда туда не позвали. И это уже кое о чем говорит.
— А чего их звать? Они давно все там. Им до Базеля добраться, как тебе до Барвихи… Да, я читал вчерашнюю передовицу в твоих желтых «Ведомостях». Смешная статья, — усмехнулся Белявский. — Тебя там представили в роли локомотива мировой экономики. Морганы и Рокфеллеры смотрят тебе в рот. Если честно, так мне это приглашение сделал мой Дима. Но устроители потом удивились: как может приехать герр Белявский без герра Разумневича? Это все равно что на гастроли приедет Бим, но не приедет Бом… На Западе нас до сих пор воспринимают только вдвоем.
— Эдя, не принимай близко к сердцу… — посоветовал Разумневич. — Всегда помни лозунг нашей юности: наше от нас не уйдет. Кстати, о девочках, которые в наши времена были получше нынешних… Этот мальчик, который Саша, и есть новый фаворит твоей супруги, о котором все говорят в последнее время?
— Я не знаю, кто и что говорит… — ответил Эдуард Григорьевич, наливая себе очередную чашку кофе. — Но после того как ты меня предупредил о заговоре шефов нашей с тобой безопасности, мой Дима навел справки, и все подтвердилось: твой Вадим и мой Антон, оказывается, вместе служили в органах госбезопасности, попав туда по комсомольской линии, и давно друг друга знают. И, судя по истории с этой кассетой и покойным Олежкой, они обмениваются информацией.
— Почему бы нам, в таком случае, не произвести ротацию кадров? — спросил Лев Семенович. — За эти годы мы регулярно меняли всех — поваров, жен, водителей, любовниц, садовников, но» только не наших шефов безопасности. Не слишком ли они уверились в своей неуязвимости?
— Я стараюсь не вмешиваться в естественный ход событий… — туманно ответил Белявский. — И еще. Твой Вадим в настоящее время находится под плотным колпаком Генпрокуратуры. Из-под которого ему уже не суждено выбраться. Только не спрашивай, откуда я это знаю.
— Я не хочу знать, откуда ты это знаешь, — пожал плечами Лев Семенович. — Это очень серьезно?
— Это очень опасно, — поправил Белявский.
— Опасность касается меня одного? — сощурился Разумневич.
— Скорее, нас обоих.
— Что ж, выходит, не зря мы с тобой вот так повидались… — задумчиво сказал Разумневич. — И еще, Эдя… Ничего, если я тебя по старинке так называю?
— Как-нибудь переживу… — хмыкнул Белявский.
— Странные вещи происходят… Что-то мне не все нравится…
— Ну да. Например, твой Олег сказал лишнее, и его не стало, поскольку это лишнее из него могли вытянуть и в Генпрокуратуре.
— Я о другом, а не о таких пустяках… У меня пока только сильное подозрение. Почему твой Дима вдруг обрушил столько негатива на Вадима и Антона? Раньше он говорил о них только хорошее, а тут как прорвало… С чего бы это, а?
— Хочешь сказать?..
— Я старый волк, Эдя, и такие вещи, как измена, чую издали. Вот и хочу спросить, тебя и себя: а не замешаны ли здесь, в этом заговоре, и наши золотые мальчики, они же «племянники», как их все зовут?
— А вот тут уже я не знаю и знать не хочу, — твердо сказал Белявский. — О своем Славике думай сам, но мой Дима ротации не подлежит.
— Пожалуй… — пробормотал Разумневич. — О Славике я скажу то же самое.
— Диму я никому не отдам, — продолжал Белявский. — Жену, любовницу — пожалуйста… Но только не его.
— Как и я своего Славика, — согласился Разумневич. — Договорились. Это не обсуждается. И еще. Ни ты, ни я не шли сюда мириться, как решил наш милейший Петр Андреевич, так?
— Ни боже мой, — кивнул Белявский. — Мы с тобой сюда пришли, чтобы обменяться информацией, жизненно важной для нас обоих. И только. Я это хорошо понимаю.
— Вот-вот, — кивнул Разумневич. — Даже если Мы с тобой найдем взаимопонимание и наша вражда для других отойдет на второй план, в чем я глубоко сомневаюсь…
Он испытующе взглянул на Белявского. Тот согласно кивнул.
— …ибо широкая общественность нам не простит, если мы вдруг перестанем враждовать. Ты прав: перестав быть коверными, как ты удачно заметил, мы потеряли к себе всякий интерес. Публичная вражда двух олигархов нового типа — ничего другого от нас уже не ждут. Это наш с тобой общий крест, и только мы сможем это положение исправить, если, конечно, захотим.
— Пожалуй, ты и здесь прав…, — засопел Эдуард Григорьевич, снова подливая себе кофе.
— Эдя, для тебя это уже лишнее, — сказал Лев Семенович, бесцеремонно отбирая чашку. — Сейчас у тебя поднимется давление, начнется головная боль, а тебе нужна ясная голова. Сейчас мы будем обо всем очень серьезно рассуждать и разговаривать.
— Ну так говори же… — недовольно засопел Белявский. — Ты пока только вокруг да около…
Лев Семенович затянулся сигарой, пустив дым к потолку, потом задумчиво посмотрел на собеседника.
— Эдя, — начал он торжественно, — я сейчас затеваю одно грандиозное дело…
— Сначала объясни, почему я ничего о нем не знаю? — перебил Эдуард Григорьевич.
— Возможно, потому, что об этом ничего не знает мой шеф безопасности, — усмехнулся Разумневич. — А значит, и твой. А выходит, и ты. Так ты будешь слушать или предпочитаешь перебивать?
— Говори, — кивнул Белявский. — Только покороче, если сможешь.
— Скажу тебе честно…
— А до сих пор ты только врал? — снова не удержался Эдуард Григорьевич.
— …сначала я хотел провернуть комбинацию один. Пока не увидел: этот кусок больше моего рта. И я понял, что мне нужна помощь, но могу я довериться только своему злейшему врагу. То есть тебе. Слишком большие бабки поставлены на кон.
— Узнаю Левку Разумневича, — хмыкнул Эдуард Григорьевич. — Опять какая-нибудь афера. Сколько их было всего и какой процент закончился пшиком? Девяносто восемь или девяносто девять?
— Эдя, дело уже близится к завершению, — терпеливо сказал Разумневич. — Говорю тебе: комар носа не подточит. И никто пока даже не догадывается. Иначе бы твой Дима уже доложил тебе, как доложил о моем Вадиме, оказавшемся под колпаком у прокуратуры.
— Тогда зачем тебе я? — Раздумывая, Белявский машинально стал наливать себе новую чашку кофе, но Разумневич молча отодвинул ее в сторону.
— Как ты понимаешь, нужен не столько ты, сколько твои бабки. Один я не потяну. А пригласить к себе в команду лучше того, кого знаешь давно и как облупленного.
— А это рискованно?
— Мои лучшие юрисконсульты провели по этой теме командно-штабные учения — с целью отправить меня на нары, но нужной статьи в Уголовном кодексе не нашлось.
— Значит, плохо искали… Знаю я этих твоих юрисконсультов… — буркнул Белявский, достав банан из вазы. — Удивляюсь, как тебя до сих пор не посадили после их консультаций. Тебе почистить?
— Да. Лучше вон тот, более спелый, — показал Разумневич. — Ты же знаешь моего племянника? Слава Понятовский служит в Минфине.
— Конечно, помню, — кивнул Эдуард Григорьевич, очищая кожуру с бананов. — Только он твой внучатый племянник, если быть точным, на удивление умный и воспитанный мальчик. Представляю, как им гордится вся ваша родня, от Жмеринки до Мельбурна.
— Так вот совсем скоро, в один прекрасный день, он подаст на подпись своему министру список иностранных банков-кредиторов, которым государство и предприниматели в первую очередь должны выплатить свои долги.
— И что ты собираешься с этого иметь? — насторожился Белявский.
— Дело в том, что часть этих первоочередных долговых обязательств уже выкуплены за полцены. Понятно, через подставную фирму. И потому эти долги попадут в мой карман. И заметь, деньги остаются в России. И будут вложены в развитие экономики и благотворительность.
— Не знал, что ты такой патриот…
— Теперь представь, о каких суммах идет речь, если даже мне не хватило свободных средств для их выкупа.
— Уже представил… — пробормотал Белявский. — Беспроигрышный вариант, хочешь сказать? Ну-ну. Знал же, что ты жлоб и ханыга… Но не. до такой же степени?.. Так вот для чего понадобилась статья о наших долгах в твоей желтой газетенке, где черным по белому сказано, будто мы сможем выплатить их лишь в туманном будущем. А я-то думал…
— Не смей так говорить о газете, только что потерявшей лучшего в своей истории ответственного секретаря, каким был Олежка Быстрое… — скорбно ответил Разумневич.
— Желтой, желтой… — отмахнулся Белявский. — И ты не хуже меня об этом знаешь… Сейчас ты используешь гибель своего ответственного секретаря на все сто. Твои клакеры уже подняли истошный крик, будто его убили враги свободы и демократии в России… Ладно. Так что там у нас в сухом остатке? Статьи УК за сознательный подрыв доверия иностранных кредитно-денежных организаций к нашим государственным и частным институтам у нас вроде нет. И потому тебя даже не посадят. Хотя на месте властей я бы тебя расстрелял… Как Хрущев наших валютчиков-первопроходцев. Ну и сволочь же ты, Лева! — искренне восхитился Белявский.
— Я давно вынашивал этот план, — скромно опустил глаза Разумневич. — И только после того, как мне удалось пристроить туда своего любимого племянника…
— О своем любимом внучатом племяннике расскажешь как-нибудь в другой раз, — перебил Белявский. — Подрывать доверие к себе ты умеешь, как никто другой. А как ты собираешься его потом завоевывать? В частности, мое?
— Я только что со всей искренностью рассказал тебе о моем плане… Предложил тебе присоединиться, чтобы хорошо заработать, — взглянул на потолок Разум-невич. — Разве этого мало?
— Пока это только слова. Где детали и подробности — названия банков, даты, цифры…
— Все это увидишь, как только дашь согласие.
— Ах вон оно что! И какова моя доля?
— Зависит от твоего вклада. Сначала скажи, сколько ты сможешь вложить.
— Какова ожидаемая прибыль?
— Боюсь, не поверишь своим ушам, когда услышишь, — усмехнулся Разумневич. — Но ты пойми и другое. Мы должны провернуть быстро и в обстановке строжайшей секретности.
— Но сперва, как мы уже говорили, нам жизненно необходимо провести ротацию кадров, — негромко заметил Белявский.
— Согласен, — ответил Лев Семенович. — Замену я уже подыскиваю, без проблем.
— Пусть этим займется Дима, — махнул рукой Белявский. — Для нас обоих подберет кого следует…
— Нет уж, — качнул головой Разумневич. — Свою челядь я найду себе сам. Чтобы не перегружать твоего Димулю… А пока мы давай сделаем так. Проведем небольшой эксперимент. Если наши шефы безопасности работают на себя, то пусть твой Антон узнает от тебя какую-нибудь информацию, которую ты одновременно передашь мне, но с каким-нибудь ключевым словом. И если я услышу эту же информацию от своего Вадима, все встанет на свои места, и мы примем меры. Причем адекватные. Кстати, есть у тебя человек, в ком ты не сомневаешься?
— Этот, — кивнул на дверь Белявский.
— Ты про нашего гостеприимного хозяина, Станиславского современности? — ужаснулся Разумневич.
— Нет. Через Сашу, — кивнул Белявский. — Он спит с моей женой, я сплю с его подругой, поэтому мы в расчете и он мне предан как собака.
— Что тут скажешь? — пожал плечами Лев Семенович. — Прогресс налицо. Любовный треугольник преобразовался в четырехугольник. И это далеко не предел. Такой, наверно, и будет здоровая-семья нашего двадцать первого века. Ты, Эдя, как всегда, впереди паровоза.
— А ты, как всегда, мне завидуешь, — огрызнулся Белявский.
— Есть немного… Ну, договорились?
— Слушай, а почему не наоборот? — вдруг словно опомнился Эдуард Григорьевич. — Почему не твой Вадим передаст твою информацию моему Антону? — И махнул рукой в ответ на шумный вздох заклятого друга. — Ладно… Только не закатывай глаза. Шуток уже не понимаешь.
