Книга: Криминальные прогулки
Назад: 2
Дальше: 4

3

После того как Витя согласился на предложение Андрея Петровича, тот объяснил ему, откуда будут браться «лохи».
– Газету «Из рук в руки» знаешь? – спросил он.
– Знаю, – кивнул Витя.
– Ну вот! – сказал Андрей Петрович.
Так и было положено начало их сотрудничеству.
На следующий день к Витиному дому подъехало несколько грузовых автомобилей, из которых выскочили рабочие в комбинезонах и, достав инструменты, принялись за дело.
Уже к вечеру на участке красовался аккуратный ангар, а еще через неделю взамен снесенной Витиной халупы рядом с ангаром вырос небольшой, но симпатичный домик.
– Отработаешь! – деловым тоном сказал Вите приехавший посмотреть на всю эту прелесть Андрей Петрович.
И Витя начал отрабатывать.
Вначале он чувствовал, что за ним постоянно следят. Он не видел, кто именно следит, но просто физически ощущал на себе контролирующий взгляд. Даже ночью, когда ворочался на своем новом диване, даже в туалете, когда сидел на унитазе, а не над зловонным очком, как всю прошлую жизнь...
Впрочем, Витя ошибался. За ним действительно наблюдали. Очень скоро Андрей Петрович понял, что сумасшедшим Витя являлся только для медиков, делу же его сумасшествие никакого вреда не приносило, а наоборот – помогало. В каждом клиенте Витя видел личного врага, того самого, который хватал его в школе за нос и кричал: «Мак Дак – му...к!» – того самого, который выпроваживал его из отдела кадров со словами: «Дураков не берем!» – того самого, который проносился мимо него в иномарке и выплевывал в окно жвачку, совершенно не задумываясь, куда она попадет. А попадала она всегда в стоявшего на обочине Витю. В стоявшего на обочине жизни Витю.
Но скоро все изменилось.
Из гадкого утенка Мак Дака Витя превратился в прекрасного лебедя. (По крайней мере, он сам считал именно так.) У него появились деньги, причем большие, очень большие, – Андрей Петрович, как и обещал, платил ему тысячу долларов за клиента, а так как за два года они завладели более чем тридцатью автомобилями, то более тридцати штук баксов и перекочевало в Витины карманы.
Он приоделся, купил мобильный телефон и жевал теперь исключительно мальборовские фильтры.
А что? Имел право! Работу свою Витя знал. Вылавливал московского лоха по объявлению, договаривался о встрече где-нибудь в районе кольцевой, потом вез в Тулу (не все, правда, соглашались ехать так далеко, но Витя показывал несговорчивым переданное ему Андреем Петровичем удостоверение сотрудника ГИБДД. Удостоверение было, конечно, липовым, но очень хорошо сделанным – натуральные гибэдэдэшники ни разу не распознали подделку. Не говоря уже о лохах, которые доверчиво хлопали ушами и говорили: «Ну что ж... Поехали!»).
За все время у него было лишь две осечки. И обе недавно. Первая – когда один мужик звякнул домой по мобильному (они уже ехали на его машине в Тулу, и в ходе разговора Витя отвлекся на крупную блондинку, мелькнувшую в окне одного из обгоняющих их автомобилей). Витя выхватил у него телефон и врезал этим телефоном мужику по зубам. Тот дернул руль вправо, они чуть не слетели с дороги в кювет, но Витя вовремя достал ногой до педали тормоза. Мужик, на его счастье, был хлипкий, и Витя слегка придушил его до потери сознания. Как бы спать уложил. Перетащил его на заднее сиденье. «Приятных сновидений!» – сказал. А сам за руль сел. Неизвестно, какие уж там сновидения являлись мужику, приятные или не очень, а только долгими они не были, потому что часа через полтора растолкал его Витя в ангаре несколькими тяжелыми пинками. Мужик открыл глаза и очень удивился, отчего это лежит он на холодном полу в каком-то непонятном помещении. Хотел спросить об этом склонившегося над ним Витю, но не смог – очень уж болело сдавленное недавно горло. «Я дурак?» – спросил его Витя. «Хшхшхш...» – прошипел мужик, приподнимаясь, но тут раздался легкий хлопок, и он лег обратно, как будто откинутый отдачей от мощной струи крови, бившей из дырки, внезапно образовавшейся в его лбу. (Иногда Витя изменял правилу – только в затылок, – не мог отказать себе в удовольствии посмотреть жертве в глаза.)
Вторая же осечка произошла всего несколько дней назад, когда приехавшая на встречу девка наотрез отказалась ехать с ним «на осмотр машины» и сдуру сама налетела на его кулак.
Девка эта сразу не понравилась Вите. Она была худая и темноволосая, а к таким он был не просто равнодушен – таких он избегал.
Поэтому по приезде на место, он решил немедленно пристрелить бабу, не дожидаясь, пока она придет в сознание. Плевать ему на ее глаза, они у нее тоже какие-то не такие... Они у нее темно-карие, а ему нравились светло-зеленые.
Он вытащил девку из машины и свалил ее на пол. Потом достал спрятанный неподалеку пистолет и направил его ей в лицо.
Девка шевельнулась и слабо застонала.
И тут что-то остановило его. Он опустил дуло и присел на корточки. Ему в голову пришла идея.
Девка снова издала какой-то охающий звук и затихла.
Внезапно шевельнувшаяся жалость проявилась в легком подрагивании брови, и он потер ее навинченным на ствол глушителем.
Однако жалость Витя испытывал вовсе не к этой девке, как можно было подумать. Жалость он испытывал к себе, и только к себе.
За все время сотрудничества с Андреем Петровичем личная жизнь Вити нисколько не улучшилась. Да, он стал хорошо одеваться, пшикался французской туалетной водой, жевал... то есть в присутствии дам не жевал, а только курил дорогие сигареты и их угощал, и они брали, но тут же и отворачивались, процедив сквозь зубы вымученное «спасибо».
Да что ж такое-то?!
Витя снимал теперь только дорогих проституток, среди них бывали и полноватые блондинки, но из-за своей подчеркнутой отстраненности от него они теряли в Витиных глазах всю привлекательность и опускались на уровень тех вокзальных шмар, которых он шпилил на заре карьеры.
Как и тогда, он спрашивал их, в чем дело, почему они так холодны с ним даже за деньги. И получал все тот же ответ: «А от тебя зло идет!» Теперь Витя не жег им за это «рабочие органы», а просто бил с разворота в нос и не боялся сутенеров, потому что сутенеры теперь на него не рыпались: знали, что это человек Андрея Петровича.
А Андрей Петрович был ого-го какой человек. Большой человек был Андрей Петрович.
Эти два года Витя старался не думать, почему же именно его, Витю, выбрал этот крутой дядя для такого значительного дела. Старался не думать, так как первый же приходящий в голову ответ на этот вопрос до того пугал своей беспощадностью, что Витя, как это ни странно, не бросался тут же искать какие-то другие ответы, а, наоборот, боялся их искать, дабы не убедиться, что этих других-то ответов и нет.
Впрочем, неудачи в личной жизни беспокоили его гораздо сильнее, чем все остальное. Та единственная полноватая блондинка, которая бы не брезговала им, которая бы не отворачивалась от него с презрением, все никак не встречалась Вите.
И он уже начинал понимать, что она и не встретится. Потому что проблема была в нем самом. И проблема была неразрешимой. Зло, которое, по словам шлюх, шло от него, составляло самую суть его натуры, и избавиться от этого зла было для Вити ну просто никак невозможно. Это означало бы стать совершенно другим человеком! А Витя не мог измениться до такой степени, никаких сил бы у него для этого не хватило. Да что там – не мог! Он и не хотел меняться! Ему, черт возьми, и в нынешнем состоянии было хорошо и комфортно, конечно, если не брать в расчет неудачи в личной жизни...
Но ведь у него появилась идея!
Витя сидел на корточках возле Инги и обдумывал свой план. Постепенно его лицо светлело. План был хорош. «Как там говорят? – думал Витя. – Не надо ждать милостей от природы? Правильно. Не надо. Вот и я не буду. Сам добьюсь того, чего хочу!»
Оттащил девицу в подвал и закрыл сверху крепкую крышку люка.
С тех пор прошло несколько дней.
Девица оказалась наркоманкой. Это прибавляло Вите хлопот по ее содержанию – несколько раз он вынужден был покупать у одного из тульских наркодилеров дозу.
Кормил он ее, как ему казалось, сносно – по буханке хлеба в день и по бутылке воды.
Для прочих надобностей спускал на веревке ведро.
Вот-вот он собирался приступить к выполнению своего плана.
Но звонок на мобильник все поломал.
Когда он только зазвонил, Витя сразу же почувствовал – что-то не то. Просто по уровню звука почувствовал. Обычно телефон тренькал так: «трень-трень», а теперь вдруг взвился на два тона выше – «тррренннь! тррренннь!»
Уже нажимая кнопку ответа, Витя вспомнил, что сам поменял вчера настройку звонка, и успокоился было, но оказалось – успокоился зря.
– Привет... – раздался в динамике голос Андрея Петровича.
– Здравствуйте.
– Надо встретиться.
– Где обычно?
– Да. Через полчаса.
– Хорошо.
Витя сунул мобильник в карман, и какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось в нем: «С чего бы это он назначил внеплановую встречу?»
Надо сказать, что за два прошедших года Андрей Петрович ни разу не приезжал к Вите. Говорил, что незачем. «Я тебя номера перебивать научил?» – спрашивал он Витю. «Научили», – кивал тот. «Ну вот, – заключал Андрей Петрович. – Значит, ты и один в состоянии со всем справиться». И Витя справлялся. А перебив номера, отгонял машину куда следовало... Правда, последнюю – синий джип «гранд-чероки», отогнать еще не успел. Ну так оно и понятно! На все про все ему давалась неделя, а прошло только три дня! «Значит, шеф не из-за машины меня вызывает... – подумал Витя. – А из-за чего же тогда? Странно...»
Ровно через полчаса Витя был на их условленном месте – в одном из городских парков, у фонтана. К его удивлению, Андрей Петрович приехал раньше и теперь нетерпеливо прохаживался вдоль каменного бортика, заполненного искрящейся водой резервуара.
Завидев Витю, он просто-таки бросился ему навстречу и быстро заговорил:
– Ты какой «гранд-чероки» недавно пригнал? А один два три о эс семьдесят семь?
– Ага... – ответил Витя.
– Это в нем баба молодая приехала, которую ты потом без сознания привез? Ну на твой кулак, что ли, она налетела, или как ты там говорил...
– Ну да.
– Вот едрить твою налево...
Взлохмаченный вид Андрея Петровича выдавал его крайнюю обеспокоенность, но Витя никак не мог понять чем.
– Ты ее грохнул? – спросил Андрей Петрович. И в глазах его мелькнул страх.
Витя понял, что сейчас ему влетит. Владельцев автомобилей он обязан был убивать сразу же по прибытии в ангар. Неизвестно каким образом, но Андрей Петрович учуял, что эта молодая баба жива, и теперь, наверное, боится, что... что... А чего он, собственно, боится-то? Она же в подвале! Но все равно. Лучше не рисковать. Лучше соврать, что она мертва.
– Грохнул! – сказал Витя и поднял правую ладонь и скрючил указательный палец, чтобы показать, как именно он нажимал на курок своего длинного пистолета.
Однако вышло это у него как-то неуверенно, и глаза его почему-то забегали, стараясь не столкнуться с глазами Андрея Петровича.
А тот, напротив, ловил Витин взгляд, чтобы все-таки прочитать в нем правду:
– Грохнул? А ну посмотри на меня! Грохнул или нет?
И Витя сдался.
– Нет... – пробормотал он, ожидая теперь страшной кары за свой нарушивший все договоренности проступок.
Но – странное дело – услышав это «нет», Андрей Петрович облегченно вздохнул и как бы посветлел ликом:
– Фу ты...
Витя удивленно уставился на него.
Но тут Андрей Петрович снова напрягся:
– Ну и где она сейчас?
– В подвале сидит... – признался Витя.
Он подумал, что Андрей Петрович начнет теперь выяснять, какого хрена Витя посадил эту бабу в подвал, а Вите очень, ну просто очень-очень не хотелось открывать ему свой план, и он начал лихорадочно соображать, что бы такое соврать, какое бы объяснение придумать своему поступку... «Ну вот для чего ее еще можно... ну вот для чего...» – соображал он. Но Андрея Петровича почему-то совершенно не заинтересовали мотивы Витиного фортеля. Его занимало нечто совсем другое, и он не хотел тратить время на выяснение деталей.
– Значит, говоришь, она без сознания была? – спросил Андрей Петрович.
– Без сознания.
– И не видела, куда ты ее привез?
– Не-а.
– Та-ак... – Шеф достал из кармана рубашки носовой платок и протер им вспотевшую шею. – Это уже лучше...
Его лицо находилось в постоянном движении – то лоб наморщится, то глаз сощурится, то губа дернется, то ноздри шевельнутся. По этим признакам Витя, который достаточно хорошо уже знал Андрея Петровича, заключил, что шеф в настоящий момент тщательно что-то обдумывает. В такие минуты ему лучше было не мешать. И как ни тяготила Витю неизвестность исхода этой ситуации, он не торопил Андрея Петровича вопросами типа: «А в чем дело-то? Что вас так беспокоит-то?» Ну его... Витя стоял молча, непроизвольно вытянув руки по швам, как стоит перед офицером провинившийся солдат, ожидая, сколько нарядов вне очереди тот ему влепит.
А может, и не влепит. Шефа что-то не поймешь. То он напрягается, то расслабляется, то снова вон... вон-вон – ноздря шевельнулась, ну и к чему это – к добру или не к добру?..
И тут все прояснилось.
– Ты вот что... – Андрей Петрович подался чуть вперед и даже дотронулся кончиками пальцев до Витиного плеча. Мягко дотронулся и тон взял тоже мягкий, почти вкрадчивый. – Ты бабу эту назад отправь...
– Как – назад?.. – опешил Витя.
– А так. Посади ее в ее же машину да отвези. На то самое место, где вы встречались.
Витя так и ахнул:
– Так она ж обо всем расскажет!
Андрей Петрович вздохнул и вздохом этим словно бы досаду выразил: «Экий ты, Витя, глупый!» Покачал головой, а затем все тем же тоном продолжил:
– А о чем – обо всем-то? Куда ее везли – того она не помнит. Или помнит? – снова с пристрастием глянул он в Витины глаза, мгновенно поменяв интонацию на подозрительную.
– Да не помнит! – уже почти раздраженно воскликнул Витя. – Откуда ей помнить-то! Я ж говорю – бессознательную я ее...
– Ну хорошо, хорошо! – перебил его шеф. Он одернул пиджак, потом второй раз вытер платком шею и опять стал сама вкрадчивость:
– Ты сделай так... – Он чуть задумался, очевидно, прокручивая в голове различные варианты Витиных действий, и, выбрав самый, на его взгляд, подходящий, сказал: – Ты ей глаза завяжи, в машину посади да отвези. Вот!
Витя остался недоволен таким указанием:
– А если она убежит по дороге? Или заорет в окно?
Андрей Петрович пару раз моргнул, оценивая серьезность возражения, и понял, что – да, здесь Витя прав... Но тут что-то закипело в нем, и, пытаясь побыстрее обойти возникшее препятствие, он махнул рукой и выпалил с той бесшабашностью, какую обычно допускают, когда недостаточно хорошо продумывают свои слова:
– Ну тогда ты ей перед выездом снова по голове дай, чтоб сознание потеряла... – Тут шеф осекся и испуганно поправился: – Ой нет, нет, по голове не надо, ни в коем случае не надо! Надо, чтоб без вреда для здоровья... – Он опять что-то прикинул про себя и решительно заявил: – Ты ей снотворного какого-нибудь вколи. Только разумную дозу – чтоб уснула, но ласты не склеила. И спящую отвези. А сам назад. Понял?
«Ни хрена я не понял!» – подумал Витя, но не решился сказать этого вслух и только осведомился:
– А для чего все это нужно-то?
Тут весь запас мягкости и вкрадчивости у Андрея Петровича кончился, и он довольно резко бросил:
– Не твое дело! Твое дело – отвезти! И без вопросов! Я тебе за это деньги плачу! – Тут он запнулся, вспомнив, что платит Вите деньги вовсе не за это, но уже в следующую секунду решил внести некоторые коррективы в действующий между ними прейскурант: – За то, что отвезешь эту бабу обратно, получишь ту же самую штуку баксов! – Шеф подумал еще немного и отчего-то совсем уж расщедрился: – Даже две! Две штуки баксов получишь!
«Ни хрена себе!» – подумал Витя.
– Ну что? – Андрей Петрович был в нетерпении. – Сделаешь?
«Но как же мой план?» – сверкнуло в голове у Вити. И сверкнуло так ярко, будто взлетевшая петарда рассыпалась, и сквозь Витины зрачки эти разноцветные искры заметил внимательно смотревший в его глаза шеф.
– Что такое? – спросил он, грозно надвинувшись на Витю. – Что такое, а?
Витя даже попятился под напором Андрея Петровича, но салют недовольства в его голове не утихал. «Как же теперь мой план-то? Как же?» – в отчаянии думал он. Однако когда Андрей Петрович вплотную прижал его к фонтану, так что брызги стали колоть спину, и совсем уж страшно протянул очередное свое «Что-о тако-ое, а-а-а?!», Витя решил выбросить белый флаг:
– Да сделаю я все! – почти крикнул он. – Сделаю! Чего вы?
Шеф дал Вите отойти в сторону и, все еще будучи несколько набыченным, буркнул:
– И чтоб сегодня же!
– Угу...
Андрей Петрович в последний раз глянул на Витю (смотри, мол, у меня!), развернулся и зашагал к выходу из парка.

 

Инга лежала на полу подвала и смотрела в потолок. Ей было очень скверно. Уже несколько дней она не видела солнечного света, уже несколько дней она сидела в этом каменном мешке, уже несколько дней болталась над ней эта проклятая лампочка... Впрочем, с чего это она взяла, что прошло всего несколько дней? А может, прошла уже не одна неделя? Счет времени был потерян... Хотя нет, не потерян – она вколола себе три дозы, значит, дня три и прошло... После того раза она больше не летала к Игорю. Даже героин не мог дать ей силы еще раз взмыть над этим потолком. Ценой невероятных усилий, ценой в дуршлаг исколотых рук она кое-как находила вену, впрыскивала раствор и... оставалась в подвале. Только стены постепенно становились еще серее, пол еще холоднее, а лампочка совсем переставала светить. И тогда в темноте к ней приходили духи. Они садились возле нее на корточки и смотрели, смотрели, смотрели на нее пустыми глазами...
– Что вам от меня надо? – вскакивала она.
Но они только усмехались и растворялись в черноте...
Словом, все было почти так же, как наяву. Явь тоже не приносила ответа на этот вопрос.
За все прошедшие дни похитивший ее человек ни разу не вступил в разговор с Ингой, несмотря на все ее отчаянные попытки вывести его на это. Он только время от времени быстро открывал люк, бросал что надо и поднимал что надо. И молчал.
– Да что ж ты молчишь-то?! – кричала на него Инга. – Где я? Куда ты меня привез? И зачем?!
Но он только странно улыбался, закрывал люк и с шумом задвигал щеколду.
В конце концов Инга решила, что он похитил ее с целью выкупа.
Вначале эта мысль ее даже обрадовала. Во-первых, она давала хоть какое-то объяснение происходящему, что само по себе облегчало пребывание в этом подвале, во-вторых, чего-чего, а денег и у папы, и у мужа было не занимать.
Но потом она подумала, что похититель, должно быть, потребовал какую-то ну совсем уж жуткую сумму, которой просто нет у ее родственников и даже – даже! – у их знакомых, а муж и тем более папа были в приятельских отношениях с такими людьми, которые могли купить планету.
«Так, значит, он меня убьет?» – подумала тогда Инга.
С этой мыслью все было наоборот. Вначале она ее напугала – ну это понятно, тут и объяснять не надо почему, а потом, после того как измученный наркотиками, голодом и сыростью организм Инги перестал получать всякое удовольствие от жизни, а страшные молчаливые духи совершенно расшатали ее нервы своими визитами, после этого ей стало как-то все равно. «Ну убьет так убьет...» – безразлично думала она.
А сегодня это безразличие неожиданно сменилось желанием умереть. Инга и сама не поняла, как это произошло. Просто в какой-то момент она закрыла глаза и представила себя мертвой. И ей сразу стало так хорошо и спокойно от вдруг возникшей вокруг пустоты, что она очень расстроилась, когда реальность напомнила о себе каплей воды, неожиданно стукнувшейся об пол где-то в углу подвала.
И Инга приняла решение умереть. Ей вдруг стало очень радостно оттого, что она нашла такой простой выход из положения. «Думаешь, я не сумею вырваться из твоего подвала? – мысленно обращалась она к похитившему ее Вите, и губы ее складывались в презрительную усмешку. – Сумею! Еще как сумею! Так сумею, что ты меня уже нигде не найдешь!» И сознание того, что он ее уже нигде не найдет, теплой волной прокатывалось по коченеющему на бетонном полу телу.
Однако эйфория от удачно найденного решения быстро прошла. Теперь нужно было действовать.
Но как?
Инга стала вспоминать, как уходили из жизни некоторые ее приятели-наркоманы. Почти все сознательно вкололи себе передоз. В принципе, раз уж этот перец снабжает ее героином, она могла бы соврать, что ей не хватает такого количества, чем черт не шутит, может, он поверил бы и принес смертельный для нее шприц...
Но ведь тогда переходить в лучший мир придется в компании этих гадких духов...
Нет! Лучше не так. Лучше по-другому...
Но как по-другому-то?
Инга впервые с интересом осмотрела стены, от которых ей всегда хотелось отвернуться. Да-а... Крепкие... Если разбежаться и шарахнуться головой, то может получиться... Однако больно уж неэстетично это... Даже для этого мерзкого подвала...
Торчащие из пола железные пруты арматуры были исследованы на предмет вспороть о них живот, но отвергнуты все по той же причине – некрасиво и неудобно. Даже обесчещенный японский самурай, поставленный обстоятельствами перед необходимостью послать бренному миру последний привет, с негодованием отверг бы традиционную процедуру харакири, кабы рвать брюхо ему пришлось о ржавую железку, стоя, пардон, раком на грязном бетоне. Да он бы плюнул на все традиции и повесился, к чертовой матери!
О! А как насчет повеситься?
Инга подняла валяющуюся рядом тряпку, потом еще одну и еще. А чего? Если связать их вместе, то получится нормальная веревка... Инга подергала тряпки на разрыв. Надо же – крепкие! Только вот к чему их привязать? И как?
Она посмотрела в потолок. Ни фига. Ни крюка тебе, ни трубы какой... Одна лампочка висит на тонком проводке.
Стоп.
Лампочка.
Стекло!
Если разбить ее и вскрыть себе вены... При мысли о венах Инга криво усмехнулась. Найти бы их еще – вены-то... Впрочем, она тут же воспрянула духом – ничего, найдет. Для такого дела найдет!
Другая проблема была не менее, а может, и более серьезной. Как дотянуться до этой лампочки? Надо же на что-то встать! А ничего же нет! Этот гад, который ее похитил, даже табуретку сюда спустить не удосужился. Хотя толку-то от этой табуретки, если она одна... Их бы парочку... До лампочки-то метра три, и тут надо одну на другую ставить. А потом залезать на них. Правда, можно здорово навернуться с этой верхотуры... Инга вспомнила, как снимала со стены своей спальни картину, впоследствии оказавшуюся ранней работой Зверева. Аж на комод пришлось залезать! И тянуться, тянуться... И вдруг, в самый ответственный момент, когда, поднявшись на носки, она коснулась руками золоченой рамы, левая нога ее соскользнула с полированной поверхности комода, Инга неловко забалансировала и ка-ак грохнулась на пол! Весь бок отбила! Причем на ковер упала-то, а не на бетон! А если б на бетон? Да еще со штырями? «Вот тебе и самоубийство!» – подумала она и со вновь проснувшимся интересом оглядела пол. Потом вдруг спохватилась: «Так ведь прыгать-то неоткуда!»
Тьфу ты!
Нет, все-таки надо добраться до лампочки. Выкрутить ее, разбить и... Секундочку. А на фига ее выкручивать? Можно ж просто разбить! Кинуть в нее что-нибудь да разбить! А потом в темноте нащупать осколки и спокойно порезать вены...
И тут Инга обхватила голову руками и застонала, обожженная мыслью: «Да как же я найду вены в темноте?! Как?!»
Все, хватит! Надоело! Плевать на эстетику! Она разобьет лампочку и перережет себе горло! Да! Вот так возьмет осколок в руку, воткнет в шею и дернет! Что, некрасиво? Ну некрасиво... Зато быстро и надежно!
Инга с трудом поднялась на ноги и медленно обвела взглядом подвал. Кроме тряпок, тут не было ничего. Хотя нет! Вот же! Мелкие кусочки бетона, разбросанные и тут, и там, кучками и по отдельности. Инга пригнулась и подняла один. Взвесила в руке. Нормальный.
– Так... – пробормотала она. – Теперь бы только попасть...
Она задрала голову и, сощурившись, посмотрела на лампочку. Потом не выдержала слепящей яркости спирали и зажмурилась. Перед ней в темноте поплыло большое желтое пятно. Она снова открыла глаза и со всех сил швырнула в лампочку кусочек бетона. Тот пролетел около метра и шлепнулся на пол.
– Да... – пробормотала Инга. – Так мы далеко не уедем...
Она подняла другой камушек и снова, закусив губу, кинула его в светящуюся стеклянную грушу.
И опять недолет.
Инга бессильно опустилась на колени и вдруг, взвыв от отчаяния, схватила горсть лежащих перед ней камушков и подбросила их вверх, как подбрасывают воду купающиеся дети.
Камушки-брызги сверкнули в свете лампочки, и вдруг раздался хлопок – и все погасло.
В полной темноте Инга нащупала в своих волосах несколько застрявших там кусочков стекла.

 

Корнев вернулся к себе, открыл тяжелую дверь ангара, быстро прошел в дальний его угол и отодвинул стоящий там шкаф с инструментами. За шкафом была дверь. Витя потянул на себя ее ручку и шагнул внутрь открывшегося перед ним потайного помещения, посреди которого чернела в полу крышка люка.
Витя сразу понял – что-то не то. В первую секунду он и объяснить себе не мог – что именно не то, даже ноздрей как-то странно повел, будто пытаясь флюиды, что ли, какие поймать, подсказавшие бы, что именно не то, но чутьем ничего не уловил, зато сообразил умом.
Из щели, шедшей по периметру люка, не пробивался свет лампочки!
«Перегорела, что ли?» – была первая мысль. Витя двинулся было к люку, но тут же понял, что без света там ничего особо не углядишь, и метнулся в сторону. Схватив лежавший в углу на полке фонарь, он щелкнул кнопкой, убедился, что тот горит, и опять бросился к люку. Клацнув щеколдой, он открыл его и устремил луч фонаря внутрь.
Инги не было.
«Приехали...» – побелел Витя.
Он осветил фонарем одну сторону, другую, потом пошарил вдоль стен и вдруг обратил внимание, что куча тряпок в дальнем углу как-то непривычно велика. Витя присмотрелся и увидел, что из-под нее торчат обтянутые джинсами ноги.
Она!
– Эй! – крикнул Витя. – Эй! Ты чего там? Ты чего там, эй?
Ответа не последовало. Инга даже не пошевелилась.
Елки-палки, надо спускаться...
Витя схватил вытянувшуюся вдоль комнаты длинную деревянную лестницу, приподнял ее и стал, чертыхаясь, разворачивать эту тяжелую дуру, чтобы одним концом она попала в люк. Пару раз задев за потолок, пару раз – за стены и сбив с держателей полку, на которой недавно лежал фонарь, Витя наконец сумел направить лестницу в круглое отверстие посреди пола. Затем, задевая о край, он стал опускать ее вниз до тех пор, пока она, издав глухой стук, не уперлась в бетон.
Витя снова взял отложенный на время возни с лестницей фонарь и полез в подвал. Оказавшись внизу, он не подошел к Инге сразу (вдруг какой подвох), а сначала осветил ее угол и посмотрел, как там и что.
Укрытая тряпками девушка лежала, свернувшись калачиком. Дыхания слышно не было.
Витя шагнул ближе и осторожно пихнул ее ногой.
Никакой реакции.
– Да че с тобой? – почти вскрикнул Витя и откинул с нее носком ботинка несколько тряпок.
Теперь он увидел ее лицо. В свете фонаря оно показалось ему мертвенно-бледным.
Витя перепугался окончательно.
– А ну открой глаза! – заорал он. – Открой глаза, я говорю!
На лице Инги не шевельнулся ни один мускул.
Шагнув еще чуть вперед, Витя резко склонился над девушкой с целью расшевелить ее, растормошить встряской, пощечинами или еще чем и заставить подняться и перестать наконец мотать ему нервы... И тут же почувствовал, как ботинок его ступил во что-то липкое. Он удивленно осветил фонарем это место и тут только увидел кровь.
Ее набежала уже приличная лужица, но в полумраке она казалась черной и совершенно не выделялась на общем фоне.
– Это... это п-почему?.. – от неожиданности запинаясь, пробормотал Витя.
Он проследил, откуда набежала эта лужица, смахнул мешавшую ему тряпку и увидел, что на обнажившейся после этого шее Инги зияет свежая рана.
– Да как же... Да что же это?!
Витя быстро приложил к ране руку и затаил дыхание.
Пульс был.
Ффу-у ты...
Но что теперь делать-то?..
Витины глазки забегали, как бы отражая происходившее в его голове, где вот так же мечущиеся мысли искали выхода из создавшегося положения.
Наконец Витя сообразил, что нужно делать.
Он снова склонился над Ингой, подхватил ее под мышки, приподнял, потом присел и взвалил девушку на плечи. Затем шагнул к лестнице и полез вместе с ней наверх.
Оказавшись в комнате, Витя положил Ингу у люка, а сам побежал за аптечкой. Он не помнил точно, где она у него запрятана (за все время функционирования «автосервиса» ему как-то не приходилось оказывать клиентам медицинских услуг), поэтому искал он ее долго, копаясь в разных шкафах и так резко выдергивая ящики из ремонтных столов, что они переворачивались и их содержимое с грохотом высыпалось прямо на пол.
Наконец аптечка была найдена.
Витя быстро вернулся к Инге и перевязал ей шею. За время поисков он запыхался и теперь сел рядом с ней на корточки, утирая пот и раздумывая, что делать дальше.
Везти ее в таком виде на то место, где они встретились?
Андрей Петрович будет очень недоволен, если узнает, что вред здоровью «этой бабы» все-таки причинен.
Как бы он не причинил за это вреда и Витиному здоровью...
Витя достал из кармана сигарету, но прикуривать не стал, а просто пожевал фильтр.
Ох, как же ему надоело бояться Андрея Петровича... Вот что теперь делать? Не отвезешь – плохо, отвезешь – тоже плохо. А если б он шлепнул ее сразу, еще несколько дней назад, то что – и это плохо было бы? А ведь они с шефом именно так и договаривались – пулю в затылок сразу по приезде!
И тут Витя вспомнил, почему он не застрелил девицу.
У него же план родился!
В нем вдруг что-то перевернулось. Он выплюнул сигарету и упер руки в колени.
– Да какого хрена?! – возмущенно сказал он, и в пустой комнате слова эти прозвучали еще более резко, чем были произнесены. Хотя и произнесены они были неслабо.
Какого хрена он должен бояться? Да чихать он хотел на этого Андрея Петровича! Чихать!
Витя поднялся и нервно заходил по комнате. Негодование разгоралось в нем все сильнее и сильнее.
– Почему я должен во всем ему подчиняться?! – выкрикивал он, сжимая в кулаки сунутые в карманы руки. – Почему?!

 

Нарастающее бешенство мешало ему осознать всю нелепость этого вопроса. Андрей Петрович для того и нанимал Витю, чтобы тот ему подчинялся.
Но теперь Витя решил выйти из-под контроля шефа.
И причиной этому послужило его желание самостоятельно распорядиться судьбой этой девушки с перебинтованным горлом.
Она была нужна Вите. Нужна для выполнения его грандиозного плана.
Там, в парке, Витя спасовал перед шефом, побоялся противоречить ему, но тут, в пустом помещении, очень легко было представить, что грозный Андрей Петрович, материализовавшийся из воздуха силой Витиной мысли и стоявший сейчас перед ним вовсе не такой уж и грозный. Ему даже можно было безбоязненно вмазать по противной рябой морде. Тут Витя вытащил кулаки из карманов и два раза ударил ими по воздуху, а на самом деле – по челюсти мерещившегося ему шефа. Тот отпрянул и, съеживаясь, закрыл лицо руками. А Витя не успокаивался и все наседал на него со своим страшным:
– Ну что, а-а?! А-а-а?!
И это пущенное на выдохе «А-а-а?!» так сильно колебало сотканного из воздуха Андрея Петровича, что тот в конце концов растворился перед Витей серой дымкой, оставив после себя еле уловимый запах йода.
Ой. Но это же не от шефа. Это от девки, которой Витя сделал перевязку!

 

Он быстро повернулся к Инге. В этот момент его решение оформилось окончательно.
– Никуда я ее не повезу! – крикнул он вдогонку исчезнувшему шефу и как-то странно улыбнулся.

 

В соответствии с постановлением о создании следственной группы, составленным Меркуловым, в нее помимо руководителя Турецкого вошли двое муровских оперативников – капитаны Яковлев и Коломиец. Их рекомендовал сам Грязнов, а он знал, кого рекомендовать.
Яковлев был здоровенным мужиком с могучими плечами и крепкой шеей, увенчанной квадратной, коротко стриженной головой. Он носил звание мастера спорта по боксу, и его любимым высказыванием было: «Даже увидев меня, бандит все равно не представляет, как сильно я могу ударить!»
Коломиец внешне выглядел прямой противоположностью Яковлева. Роста он был невысокого, щупленький, носил очки с толстыми стеклами, а на досуге любил разгадывать кроссворды и играть во всякие интеллектуальные игры. Тут было бы в самый раз добавить, что он являлся мастером спорта, наоборот, по шахматам, но – увы. Он тоже был мастером спорта по боксу и заработал это звание, отскакав несколько лет на ринге в весе «пера».
Когда они прибыли в кабинет Турецкого, тот бегло просматривал доставленные ему для ознакомления уголовные дела, сходные по фабуле с делом пропавшей Инги Дроздовой.
– Да... – тер переносицу Александр, склонившись над заваленным папками столом. – Везде одно и то же... Люди уезжают продавать машины и исчезают...
В одном деле действительно мелькнула Тула. Турецкий удовлетворенно угукнул. Еще вчера в Тулу была отослана ориентировка с фотороботом подозреваемого.
Он усадил приехавших оперов в кресла и принялся вводить их в курс дела. Они понимающе кивали, а Коломиец в какой-то момент даже снял очки и протер и без того чистые стекла, что происходило с ним лишь в моменты самого серьезного на чем-либо сосредоточения.
– Вот такие пироги... – закончил Турецкий, потом взял лежащую на столе авторучку, которой недавно делал какие-то выписки, повертел ее в задумчивости, пару раз щелкнул и положил обратно. – Все ясно?
– Ясно! – в один голос ответили оперы.
– Ну вот и хорошо...
Если бы кто-то наблюдал эту сцену со стороны, то ощутил бы во взглядах, словах и движениях всех троих ту скрытую силу, какая бывает в сжатой пружине за мгновение до выпрямления.

 

Мэр Тулы Вячеслав Витальевич Семенов стоял, задрав голову, перед телевизором, закрепленным на специальном держателе высоко в углу его кабинета.
Чуть позади него, устремив взгляд в ту же сторону, переминался с ноги на ногу начальник городского управления милиции полковник Павел Тимофеевич Никитин.
На экране демонстрировалась фотография Инги Дроздовой. Голос за кадром сообщал, что данная гражданка выехала несколько дней назад из дома на личном автомобиле джип «гранд-чероки» с номерным знаком таким-то и до настоящего времени не вернулась. По подозрению в причастности к ее похищению разыскивается неизвестный гражданин – тут пред очами мэра и начальника милиции возник фоторобот человека с утиным носом и широко расставленными глазами. Диктор настоятельно попросил всех, кто располагает какими-либо сведениями о местонахождении людей, чьи изображения только что были на экране, немедленно позвонить по телефону такому-то (был назван московский номер) или ноль два.
Мэр резко обернулся и зло посмотрел на Никитина:
– Вы знаете, чья это дочь?
Тот не отвел взгляда и спокойно ответил:
– Знаю.
Семенов хотел еще что-то сказать, но только нервно и с шумом выдохнул носом, а затем подошел к своему письменному столу, немного постоял у него, крепко сжав скрючившимися пальцами спинку вращающегося кожаного кресла, потом еще раз выдохнул, быстрым движением поправил галстук и сел. Казалось, что он изо всех сил пытается удержать себя в руках, чтобы не сорваться на крик. Но все-таки не удержал и сорвался.
– Это безобразие! – воскликнул Семенов. – Безобразие! – И, совсем уж поддавшись распиравшему его негодованию, ударил кулаком по столу так, что стоящий перед ним декоративный герб Тулы покачнулся и упал на какие-то документы.
– Что – безобразие? – Тон начальника милиции оставался на удивление спокойным.
Мэр метнул в него нехороший взгляд:
– А вы не понимаете? В Генпрокуратуре считают, что дочь вице-премьера отвезли в Тулу!
– Ну это еще доказать надо... – начал было начальник милиции, но Семенов не дал ему договорить.
– Не перебивайте! – вскочил он с кресла и с такой силой шлепнул ладонью об стол, что герб Тулы едва снова не встал на свое место. Мэр несколько удивленно посмотрел на него, а потом вдруг схватил его двумя руками и поднял над головой. – Честь нашего города – под угрозой! – исполненным трагизма голосом заявил он. – И виноваты в этом вы!
Он с такой яростью бросил Никитину это «вы», что казалось, еще секунда – и вслед за «вы» в начальника милиции полетит и герб.
Но не полетел.
Встретившись взглядом с Павлом Тимофеевичем, Семенов несколько стушевался и поставил герб на стол. Потом снова бухнулся в кресло и в очередной раз с шумом выдохнул воздух из своих широких ноздрей.
Никитин невозмутимо осведомился:
– Ну почему же я?
В его зрачках мелькнула еле заметная насмешка. Для того чтобы увидеть ее, надо было смотреть Павлу Тимофеевичу прямо в глаза. И то внимательно и с пристрастием. Мэр, сопя, глядел в стол и, казалось, не мог видеть ничего, кроме своих бумаг, но насмешку эту все-таки уловил. Он резко поднял голову и спросил:
– А? Что вы сказали?
Никитин повторил:
– Почему вы считаете, что виноват я?
На последних словах Семенов даже чуть подался вперед, чтобы убедиться, не ошибся ли он, заподозрив в Павле Тимофеевиче нечто такое, чего ему, Семенову, следовало бы опасаться.
И тут же снова уткнулся носом в стол.
Не ошибся.
– Я требую от вас принять все необходимые меры по розыску дочери вице-премьера! – сказал мэр, поправляя и так хорошо стоящий на месте герб. – Если она в Туле, то вы обязаны ее найти! Обязаны! – Он подумал и добавил: – Равно как и ее похитителя!
Никитин кивнул:
– Разумеется, мы приложим все силы...
Семенов откинулся в кресле. Он ослабил галстук и вдруг снова начал распаляться:
– Надеюсь, Павел Тимофеевич. А то в последнее время вы что-то неважно справляетесь со своими обязанностями!
Никитин вспыхнул, но смолчал.
Заметив в нем этот первый огонек раздражения, мэр изо всех сил постарался раздуть его:
– Да, неважно! – Он опять поднялся с кресла и ткнул указательным пальцем в сторону начальника милиции. – Причем «неважно» – это еще мягко сказано! Вы работаете плохо! – Тут он указал пальцем куда-то в пол или даже куда-то сквозь пол, словно давая понять, до какой степени низко оценивает труд Павла Тимофеевича. – Плохо! Из рук вон плохо!
Никитин молчал. Но смотрел на мэра прямо, глаз не отводил.
Тогда Семенов тяжело оперся на стол и, тоже глядя ему в глаза, очень внятно произнес:
– В общем, так. Если и в этот раз я не увижу результатов вашей работы, то мне придется жаловаться на вас наверх! – Он опять поднял палец, но на этот раз направил его в потолок, и в этом жесте сквозило безмерное уважение мэра к тому «верху», на который он указывал.
Начальник милиции пожал плечами: ну что же, жалуйтесь, мол. Мне не привыкать.
Семенов зло поджал губы и почти прошипел:
– Идите.
Павел Тимофеевич развернулся и вышел из кабинета.
Едва за ним закрылась тяжелая дубовая дверь, как Семенов, скривив лицо, вытянул по направлению к ней здоровенную дулю и, потрясая ею, завопил:
– А вот шиш ты его поймаешь! Шиш ты его поймаешь!
Дверь вдруг открылась снова.
Не ожидавший этого мэр отпрянул назад, чуть не сбив при этом свое кресло, и, мгновенно рассыпав дулю на пальцы, зачем-то сунул их в карман. И лицо сделал такое, как будто ни дули только что не было, ни крика никакого, а кто его слышал, тот просто что-то не так понял.
Тем не менее, пока мэр не увидел вошедшего, в глазах его все-таки можно было прочесть некоторый испуг. Однако когда он наконец разглядел, кто именно к нему пришел, то только вздохнул облегченно:
– Тьфу ты...
На пороге стоял Андрей Петрович.
– Проходи! – сказал Семенов.
Андрей Петрович закрыл дверь, подошел к столу и опустился в кресло напротив мэра.
Тот тоже сел и, вытащив руку из кармана, махнул ею в сторону телевизора:
– Смотрел?
На рябом лице Андрея Петровича появилось выражение озабоченности:
– Смотрел... – Он потер виски и с досадой пробормотал: – Вот блин, какая лажа-то вышла... Оказывается, его кто-то видел, раз фоторобот-то составили... Я-то думал, что отвезет он эту бабу назад – и все... Ищи потом его свищи... Да и плюнут, я думал, они на это дело-то, раз баба цела окажется и невредима... А если и не плюнут, то все равно его не найдут... И в любом случае искать уже с меньшим усердием будут... Тем более кого искать-то? А теперь вон оно как все повернулось... Видели, значит, его... Описали внешность...
Семенов насупился:
– Ну и что теперь делать будем?
Андрей Петрович помолчал, потом опустил голову и как-то затравленно глянул по сторонам, как будто хотел среди кожаной мебели, расставленной по кабинету мэра, отыскать кого-то, кто мог бы дать ответ на поставленный перед ним вопрос. Но никого не отыскал и, словно разозленный этим, вынужден был развести руками и почти выкрикнуть единственное, что пришло ему в голову:
– А что делать? Валить его надо!
Мэр внимательно посмотрел на него, как бы проверяя: ну что, это все, что ли? Больше ничего придумать не можешь? И поняв, что – да, это все, вздохнул:
– Угу... Ну, значит, так тому и быть...
У обоих был такой вид, как будто решение это они принимают через силу, но вовсе не потому, что им жалко «валить» человека, а по другой причине. Так, наверное, путешественнику на воздушном шаре, когда этот шар внезапно оказывается пробит и вот-вот начнет падать вниз, бывает досадно выбрасывать съестные припасы, после избавления от которых положение (он это точно знает), нормализуется. Нормализуется-то оно нормализуется, но придется голодать... Тем не менее другого выхода нет – надо бросать, иначе рухнешь.
Андрей Петрович поводил пальцем по мягкому подлокотнику кресла:
– Да... Такие дела...
Мэр крякнул, как, наверное, крякал Цезарь, когда наблюдал результат брошенного жребия в дыму сожженных мостов, и решительно сказал:
– Ну и все! Обсуждать больше нечего! – Его голос принял уже почти деловую окраску. – Сегодня сумеешь?
Андрей Петрович почесал затылок:
– Сегодня? А что... Можно и сегодня.
– Хорошо... – Семенов удовлетворенно покивал. – Только отправь к нему побольше своих ребят. У него все-таки тоже пистолет имеется!
– Отправлю...
– И чтобы без шума!
– Да знаю...
– Ну иди.
Андрей Петрович встал и направился к выходу. Мэр тоже поднялся и проводил его до двери.
– Вот козлы в этой Генпрокуратуре! Вот уроды! – выругался на прощание Андрей Петрович и покинул кабинет.

 

Примерно через час к Витиному ангару подкатил черный микроавтобус «мерседес» с тонированными стеклами. Широкая дверь его пассажирского салона отъехала в сторону, и наружу выскочили девять дюжих молодцев в одинаковой защитной униформе, в натянутых на лицо шапочках с прорезями для глаз и с короткоствольными автоматами в руках. На каждом автомате имелся глушитель.
– Перебежками! – приглушенно бросил молодец, который сразу оказался впереди, – очевидно, старший.
Все быстро рассредоточились по территории «автосервиса». Было видно, что молодцы натренированы на такие дела по высшему классу. Кто осторожно подбирался к двери ангара, кто бочком-бочком по стеночке стремился проникнуть в домик Корнева, кто куда-то целился, готовый вот-вот открыть стрельбу, кто просто крутил головой, но автомат держал наготове.
– Ломимся! – махнул рукой старший, и все униформисты действительно вломились в помещения с разных сторон, как вламывается спецназ, который освобождает заложников от террористов – молниеносно, одновременно в двери и в окна, валясь сразу на пол и готовясь поразить ту мишень, ради которой сюда и примчался.
Но мишень что-то не показалась.
Униформисты, как вода, струйками растеклись по разным комнатам и отсекам, толчком открывая двери и сразу водя стволами по углам, снова никого не находили, шли дальше, пока наконец не обследовали и ангар, и домик, и крохотную, отдельно стоящую подсобку.
С подсобкой, впрочем, вышла небольшая заминка. Ее металлическая дверь никак не поддавалась кованым ботинкам, и тогда старший лично раздолбал замок напоминающей детскую трещотку очередью из автомата. Дверь медленно и со скрипом открылась сама, старший сунулся было внутрь и вдруг на него откуда-то сверху повалился тяжелый лом. Старший едва успел увильнуть, и лом грохнулся у его правой ноги, погнув стальной порожек двери. Если бы старший не среагировал, то лом шарахнул бы его прямо по черной шапочке, а так как она была натянута до шеи, отчего голова становилась похожей на яйцо, то после удара это было бы яйцо в мешочек.
Униформисты едва не начали стрельбу, их пальцы судорожно дернулись на курках, но старший вдруг упреждающе поднял руку:
– Отставить!
Стрелять было не в кого. Подсобка оказалась доверху забита всякой хозяйственной всячиной. Она, как еж, ощетинилась в сторону вошедших черенками лопат, обрывками какой-то проволоки и зубьями граблей. Лом, очевидно, был заброшен на самый верх, и, когда дверь распахнулась, он соскользнул оттуда, исполненный мстительной жажды наказать того, кто потревожил покой отдыхающего инвентаря.
Старший на всякий случай пошарил в подсобке прикладом, сбил какое-то ведро, загораживающее единственную щель в тесно сгруженном инструменте, и констатировал то, что и так уже было ясно всем:
– Его тут нет!
Между тем, пока униформисты разбирались с подсобкой, оставшийся в микроавтобусе водитель заметил странное шевеление в примыкающих к «автосервису» густых кустах.
– Э! – крикнул он в сторону, откуда доносились шорохи и треск ломающихся под чьими-то ногами сучьев. – Э! Кто там?
Ответа не было.
– Может, собака какая-нибудь? – предположил водитель.
И тут из кустов донеслось отчетливое подкашливание.
Водитель хотел было кликнуть своих, но передумал. Во-первых, они находились далеко, а во-вторых, в нем вдруг проснулось желание отличиться. «А то эти Рэмбы смеются надо мной... – подумал он. – Сидишь, говорят, в тачке, пузо чешешь, пока мы дела делаем... А я вот им сейчас покажу... Я им всем сейчас покажу!» Он взял лежащий на сиденье автомат, снял его с предохранителя и вылез из машины.
– А ну! – грозно направил он ствол в сторону кустов. – А ну выходи! А то пальну!
В зарослях произошло внезапное затишье, а потом вдруг послышались быстрые убегающие шаги.
«Догоню! – принял решение водитель. – Догоню и схвачу!»
И, ломая ветви, он бросился в глубину густой зелени.
...Униформисты смотрели на старшего и ждали указаний.
– Уезжаем! – сказал тот, потом развернулся, сделал шаг по направлению к машине и вдруг замер.
Машина уезжала.
Несмотря на то что лицо старшего скрывала маска, было видно, как оно вытянулось.
– Ты куда? – крикнул старший. – Стой!
Но микроавтобус продолжал быстро удаляться в сторону пустыря. Когда он отъехал от места недавней стоянки метров на пятьдесят, из кустов выскочил водитель и, потрясая автоматом, заорал:
– Ловите его! Ловите!
Униформисты переглянулись и стремглав понеслись вслед за мчащимся по прямой через пустырь «мерседесом».
– Стоять! – кричали они. – Стоять, падла!
Машина не останавливалась.
– Стреляйте по колесам! – скомандовал тяжело топающий ботинками по земле старший. – По колесам стреляйте! – Он сам прицелился и выпустил длинную очередь в сторону микроавтобуса.
Остальные последовали его примеру. Глушители делали звуки выстрелов какими-то игрушечными, и это создавало ощущение несерьезности происходящего. Оно еще более усилилось, когда старший, запыхавшись, сдернул свою шапочку и под ней оказалось красное, распаренное лицо. Он хотел крикнуть: «Пли в него!» – но из-за одышки у него вышло только свистящее «Пи-и-во-о!», и со стороны могло показаться, что этот румяный толстый мужик несется вскачь за уезжающей от него машиной с пивом.
Наконец какой-то снайпер попал-таки в колесо «мерседеса». Микроавтобус вильнул в сторону и беспомощно остановился. Униформисты окружили его с разных сторон, и старший, задыхаясь, потребовал, приблизившись к дверце с непроницаемым черным стеклом:
– Ась!.. Ась!.. – Потом чуть отдышался и расшифровал: – Вылазь! Вылазь!
Но никто не вылез.
Тогда старший сделал знак, и один из его подчиненных сразу же дернулся к дверце, резко открыв ее, а другой тут же направил в кабину дуло автомата.
В кабине было пусто.
– Как это? – не понял старший. Он перевел взгляд с сиденья вниз и увидел, что к педали газа привален здоровенный булыжник.
– Вот гад... – сплюнул стоявший тут же водитель.
Старший бросил на него уничтожающий взгляд, но говорить ничего не стал, а только быстро повернул голову и посмотрел в сторону ангара. Все сделали то же самое.
Преследуя машину, униформисты отдалились от «автосервиса» метров на четыреста.
– Теперь его уже точно бесполезно там искать... – выразил общее мнение старший. И, вздохнув, добавил: – Перехитрил он нас... Перехитрил...

 

После того как фоторобот Вити Корнева показали по Тульскому телевидению, в разные городские отделения милиции обратились сразу несколько человек, утверждавших, что знают этого субъекта.
– Это Мак Дак! – сказал один из школьных врагов Корнева, не раз лупивший с разворота по той утиной морде, которую час назад увидел на экране.
– Это Витя-дурачок! – сказала вокзальная шлюха, которая, после того как Витя испортил ей «рабочий орган», стала известной тульской журналисткой-правозащитницей.
– Это Корнев Виктор Сергеевич, семьдесят второго года рождения! – сказал доктор из психдиспансера и на вопрос милиционера: «Точно? Вы не ошибаетесь?» – ответил: «Я своих пациентов знаю!»
Обо всем этом было сообщено руководству, и очень скоро к Витиному ангару подъехала теперь уже милицейская машина. Вылезший из нее наряд прошелся по территории и с удивлением обнаружил, что все открыто, а никого нет.
Милиционеры пожали плечами:
– Странно...
Они прошли поглубже в ангар и наткнулись на накрытый брезентом автомобиль. Шагавший впереди лейтенант Цыплаков поднял болтающийся нижний край брезента и взглянул на номер машины.
– Ой... – отпрянул он чуть назад. – Ой...
Так бывает, когда найдешь то, что желал, но не надеялся найти, и от неожиданности не веришь своим глазам. И непроизвольно отступаешь на полшага, как будто с этого, чуть увеличившегося расстояния найденный предмет можно лучше разглядеть и удостовериться, действительно ли это он. Как будто можно шире охватить его взглядом, что ли...
Цыплаков охватил.
– Так это же... – пробормотал он, снова наклоняясь к знаку. – Это же... Ну-ка гляньте! – Лейтенант махнул рукой приехавшим с ним сержанту и рядовому.
Те сунулись вперед и увидели перед собой закрепленный на блестящем металлическом бампере белый прямоугольник с чернеющими на нем «А 123 ОС 77».
– Так это же та самая машина! – закончил свою мысль Цыплаков.
Все втроем быстро стянули брезент и убедились, что перед ними действительно синий джип «гранд-чероки».
– А, раз два три... – радостно повторял лейтенант. – А, раз два три...
И эти «раз два три» для него были как три загнутых пальца начальника, который в скором времени начнет отмечать среди личного состава отличившихся по итогам полугодия:
– За проявленную бдительность лейтенанта Цыплакова представить к внеочередному присвоению звания старшего лейтенанта – это раз! – скажет начальник и прижмет к ладони большой палец. – Младшего сержанта Кукушкина наградить путевкой в санаторий – это два! – Здесь на его ладонь ляжет указательный палец. – А рядовому Жмыхову объявить благодарность – это три! – На этих словах начальник присоединит к большому и указательному средний палец.
О фортуна!
«Теперь только доложить, – думали милиционеры. – И все!»
И доложили.
И через некоторое время полковник Никитин позвонил в Генпрокуратуру по телефону, указанному в присланной оттуда ориентировке, и сказал, что так, мол, и так – машина найдена.

 

С этой новостью Меркулов и зашел к Турецкому.
– Ну что же... – сказал Александр. – Значит, мне нужно ехать в Тулу.
Константин Дмитриевич кивнул:
– Да... Нужно...
Сидящие тут же Яковлев и Коломиец переглянулись: сказанное в равной степени относилось и к ним.
Меркулов подошел к окну и задумчиво посмотрел на улицу, запруженную гудящими автомобилями. Отовсюду била в глаза реклама, по тротуарам лилась пестрая людская толпа, а где-то в стороне собирались на митинг какие-то не то анархисты, не то пацифисты, не то еще кто-то в этом роде.
– Тула не Москва... – неожиданно изрек Константин Дмитриевич и снова замолчал.
– В смысле? – повернулся к нему на крутящемся стуле Турецкий.
Меркулов побарабанил пальцами по подоконнику и неясно пояснил:
– Феодализм...
– Чего? – подал голос Яковлев.
– Феодализм, я говорю... – Меркулов привалился плечом к стене и оглядел присутствующих. – Мэр у них, рассказывают, феодал.
– А-а-а... – несколько разочарованно протянул Яковлев. Причем было ясно, что если бы Константин Дмитриевич назвал мэра Тулы не феодалом, а, наоборот, демократом до мозга костей, то Яковлев и тогда равнодушно процедил бы свое «А-а-а...», нисколько не удивившись. Политика Яковлева не интересовала абсолютно. Если и было что-то, занимавшее его еще меньше, так это, пожалуй, балет.
А вот пытливого Коломийца политика очень интересовала (как, впрочем, и балет).
– И в чем же его феодализм проявляется? – спросил он Меркулова.
Турецкий тоже заинтересованно посмотрел на друга.
Тот усмехнулся:
– Ну как – в чем... Весь город он под себя подмял... Все у него схвачено, везде у него свои люди... – Константин Дмитриевич оторвался от стены и, сунув руки в карманы, прошелся по кабинету. – С преступностью при нем в городе стало ну просто из рук вон плохо... – Тут он счел необходимым поправиться: – По нашим сведениям – из рук вон плохо. Официально же – все нормально...
– Как это? – не понял Яковлев.
– А так... – Меркулов остановился и сел в подвернувшееся рядом кресло. Наклонился вперед, уперся локтями в колени и свесил ладони вниз. Чуть помолчал и вдруг резко откинулся на спинку, шлепнув ладонями по подлокотникам. – При всех своих делишках у нас, в Москве, он на хорошем счету!
– Да? – удивился Турецкий.
– Да! – раздраженно развел руками Меркулов. – Знает, паразит, кого подмаслить...
– А-а-а... – снова протянул Яковлев и на этот раз выразил общую реакцию. Все покрякали и покивали: да, мол, подмаслить – это дело известное... Коррупция, едрит ее...
Константин Дмитриевич между тем продолжал:
– Он постоянно заявляет, что самое главное для него – не запятнать честь Тулы. Имеется в виду – перед Москвой, перед начальством не запятнать. Поэтому многие преступления, совершаемые в городе, просто-напросто замалчиваются. Не возбуждаются по ним дела, и все тут!
– Лихо... – усмехнулся Яковлев.
Тут Константин Дмитриевич словно бы спохватился:
– Я к чему все это говорю-то! Я к тому, чтобы вы там поосмотрительней действовали. Наверняка у него и в милиции свои люди, и в прокуратуре! Поэтому будьте настороже – мало ли какую подлянку кинут... Присмотритесь к ним хорошенько, всем подряд не доверяйте... – Меркулов встал с кресла, поправил синий китель и собрался было добавить еще что-то, но ему помешал внезапный кашель. Не болезненный, а такой, какой бывает, когда вдруг поперхнешься или когда начинает першить в горле.
Турецкий дружил с Меркуловым давно и поэтому, как это часто бывает у друзей, мог по каким-то незаметным для непосвященных признакам – внезапному подрагиванию ресниц, или величине изгиба поднявшейся в задумчивости брови, или по какой-нибудь еще мелочи – определить, что скажет Константин Дмитриевич в следующую секунду. «Ага... – сообразил Александр. – Судя по всему, он скажет вот что...» И сделал кое-какое предположение.
Яковлев тоже смотрел на Константина Дмитриевича и тоже гадал в этом направлении: «Наверное, сейчас он предупредит, чтобы мы не отступали от норм законности и права. Или напомнит о лежащей на нас ответственности...»
Коломиец наклонил свою умную голову набок и, искоса наблюдая за Меркуловым, думал, поджав губы: «Скорее всего, проинструктирует, как нам поступать в том или ином случае... Будто мы сами не знаем...»
А Константин Дмитриевич тем временем откашлялся и сказал:
– Сегодня футбол – финал Кубка. Вся столица к экранам прильнет. А вам в поезде трястись. Сочувствую.
Верным оказалось лишь предположение Турецкого.
Константин Дмитриевич развернулся и пошел к выходу. Только у самой двери обернулся на «важняка»:
– Ты, Саш, через полчасика зайди ко мне за командировочными...
Назад: 2
Дальше: 4