15
— Ну-с, голубчики, разрешите поприветствовать вас в этих стенах…
Человек, произнесший эту фразу, только что вошел в свой личный кабинет в принадлежащем ему особняке, куда больше напоминающем небольшой дворец, чем загородный дом, и, дойдя до середины комнаты, круто развернулся точненько в центре бежевого текинского ковра, покрывавшего пол, в сторону двоих поздних визитеров. Визитеры ждали хозяина дома уже больше часа, что было для них крайне дурным признаком.
Евгений Адамович Катальников, владелец десяти самых известных в столице и Подмосковье мебельных магазинов, был весьма видным и, несомненно, обаятельным человеком: высокий, подтянутый шатен с благородными чертами лица и большими серыми, по-женски ласковыми глазами, опушенными неожиданно черными густыми ресницами… Таким его знало подавляющее большинство знакомых, включая совсем немногочисленных партнеров по бизнесу. И всего пять или шесть человек видели истинное лицо Катка, наглухо спрятанное под обаятельной маской. Для двоих из них увиденный разительный контраст в разное время стал последним в жизни.
В описываемый момент упомянутая маска пока не слетела с Катальникова, но, судя по подчеркнуто-мягкому, вкрадчивому, как рысий шаг, голосу Евгения Адамовича, это могло произойти с минуты на минуту. Не известно, понимал ли остроту момента мрачно молчавший в своем углу Башкир, но Борису Николаевичу Шахмину понимать было не нужно — он это просто знал…
— Здравствуй, Женя, — спокойно произнес адвокат, неторопливо закуривая только что извлеченную из пачки сигарету. — И сразу скажу: я решительно отказываюсь понимать как твой тон, так и то, что ты вызвал нас сюда в такой час… Не говоря о том, сколько нам пришлось ждать… Между прочим, у меня завтра процесс в Таганском суде, прямо с утра… Тебе это хорошо известно.
В окружении Катальникова, сменившемся за прошедшие годы не менее трех раз, Борис Шахмин оставался единственным человеком, все еще пребывавшим «на особых правах» старого школьного дружка. Насколько его положение в последнее время ослабло, адвокат прекрасно понимал, ведь он поневоле вошел в категорию слишком много знавших о Катке и его делах людей — за столько-то лет!..
А как и каким образом избавляется Евгений Адамович от таких «всезнаек», секретом ни для кого не было… Чего стоило хотя бы недавнее, не только не раскрытое, но даже не доказанное органами убийство известнейшего журналиста и депутата — единственного человека, сумевшего собрать на Катальникова компромат!.. До этого даже криминальные авторитеты, «трудившиеся» в одной упряжке с Катком, не подозревали, что тот помимо наркоты не брезгует и оружием…
Где теперь этот журналист? А заодно и собранные им материалы, таинственно исчезнувшие бумаги и жесткий диск его компьютера, охраняемый, казалось бы, как зеница ока?..
Евгений Адамович внезапно успокоился. Он прищурился, несколько мгновений разглядывая спокойно покуривавшего Шахмина, потом усмехнулся и, враз расслабившись, опустился в кресло, стоявшее возле стола — напротив Боба.
В кабинет бесшумно проскользнул личный слуга Катка, словно срисованный со знаменитых английских дворецких. В руках у него был небольшой позолоченный поднос с графинчиком, в котором плескалась темно-коричневая жидкость — одна из лучших марок любимого хозяином бренди — маленькая хрустальная рюмочка искрилась всеми цветами радуги, отражая свет люстры.
Ловко поставив графин, рюмку и маленькое блюдечко с крупными маслинами перед Катальниковым, «дворецкий» удалился так же бесшумно, как вошел. Евгений Адамович неторопливо налил себе, взял рюмку и лишь после этого заговорил:
— Не понимаешь, говоришь?.. Все ты, Боб, понимаешь… С твоими-то мозгами!
— За мозги — отдельное спасибо, — невозмутимо возразил Шахмин. — А насчет понимания — извини: нехватка информации. Надеюсь восполнить ее с твоей помощью…
Каток одним махом резко проглотил бренди и в то же мгновение его расслабленную позу как ветром сдуло: собравшись одним движением, словно кобра перед прыжком, он подался всем телом в сторону Шахмина, слегка вздрогнувшего от неожиданности, и впился в него острым, словно бритва, взглядом прищуренных глаз, в которых и близко не было теперь нечего женственного.
— Да ну?! — почти прошипел он. — Нет, голубчик Боб, информацию дашь мне ты! Ту самую информацию, которую, как последняя сука, скрыл от меня, когда вы с этим зарвавшимся козлом, — он слегка дернулся затылком, не поворачиваясь, сторону Башкира, — мочили зарубежных гостюшек… Ну?!.
— Побойся Бога!.. — не выдержал и почти взвизгнул Шахмин, с которого все его показное спокойствие тоже слетело моментально. — С чего ты взял, что я что-то скрыл от тебя?! Там и скрывать-то было нечего!..
— Нечего, говоришь?!. А как насчет твоей девки, которую вы замочили, да еще и поздновато?!.
— Ты сошел с ума!.. — Шахмин вскочил со своего кресла и по-бабьи всплеснул руками. — Я… Я — Лидочку?! Да чтоб я…
Раскатистый сардонический смех, которым разразился Каток, заставил адвоката замолчать.
— Ну, насмешил… — Евгений Адамович откинулся назад, на спинку кресла. — Ты еще скажи, что эта девка — твоя бессмертная первая и последняя любовь за всю твою жизнь…
— А если и так?.. — Шахмин страдальчески поднял глаза к потолку.
— А если так, — холодно произнес Катальников, — это означает, что шлюха твоя знала слишком много: пожилые влюбленные козлы вроде тебя имеют обыкновение расслабляться в постельке и открывать некстати свою пасть… После чего с некоторым опозданием соображают, что не ту арию и не тому слушателю спели, и, рыдая крокодильими слезами, избавляются от возлюбленной, как сделал это ты, дорогой Боб!
— Ложь!.. Кто тебе навешал эту лапшу, кто?!.
— Ах, если бы, если бы… Если бы кто-то и впрямь навешал!.. — с наигранной горечью произнес Евгений Адамович. И резко повернулся к переставшему уже ожидать этого Башкиру. — А ты чего молчишь, сучонок?! Твоих рук дело… Ой, твоих!
— Не трогал я ее, — просипел охрипший от неожиданности киллер. — Спроси у адвоката… Девку придушили, а не из ствола… При чем тут я?..
На несколько секунд в комнате повисло молчание. В течение паузы Каток, на которого аргумент насчет ствола вроде бы подействовал, вновь как будто успокоился. Ничем иным, кроме «стволов» Башкир, которому он в течение нескольких последних лет поручал самую грубую работу, действительно не пользовался. Впрочем…
Девка — не мужик, тем более не какая-то там видная персона с охраной. С какой стати на нее пули переводить? А значит, рисковать засветиться?..
— Интересненькая картиночка получается, — задумчиво, ни к кому конкретно не обращаясь, протянул Каток. — Во-первых, рассмотрим последовательность событий. Как адвоката, тебя, Бобик, это должно заинтересовать… Три денька тому назад шлюшку твою вызывают в горпрокуратуру…
— Лиду? В горпрокуратуру?.. — растерянно пробормотал Шахмин.
— О-о-о, только не делай вид, что ты об этом не знал!
— Богом клянусь, не знал!
— Зря ты Бога-то трогаешь, — усмехнулся Катальников. — Ой, зря… Гляди, накажет еще… Да, так вот. Значит, наутро после упомянутого вызова в вышестоящую судебную инстанцию отправляется протест по поводу известного вам, голубки, решения присяжных… Что с тобой, Юрий Григорьевич?..
Башкир, которого Каток отродясь не называл по имени, тем более по имени-отчеству, не сразу понял, что хозяин обращается к нему. А сообразив, мотнул головой:
— Н-ничего…
— Значит, показалось… Почудилось, что ты какой-то звук издал, — ухмыльнулся Евгений Адамович. — Ну-ну… Да! А спустя еще сутки твою девку, Боб, обнаруживают мертвой — пардон, придушенной… Кстати, забыл сказать: завтра тебе вручат повестку, да не куда-нибудь, а в Генеральную: подумай хорошенько, что ты там будешь плести!..
Шахмин побледнел, но на этот раз ничего не ответил. А Катальников продолжил:
— Итак, дело — на доследовании, судя по всему, и, опять же судя по всему, в связи с открывшимися новыми обстоятельствами… Как видишь, Боб, твою просьбу я выполнил — информацию, доселе тебе не известную, ты получил… Твоя очередь! Что могла выболтать девка?!
— Ничего! — твердо произнес Шахмин, прекрасно понимавший, что от степени твердости его голоса зависит многое, возможно включая его собственную жизнь… И повторил: — Ни-че-го! Ты, Женя, должно быть, сошел с ума, если решил, что я стал бы рисковать… рисковать тобой и… И собой, конечно, тоже!
Адвокат посмотрел в глаза другу детства, приказав себе выдержать взгляд Катка, даже если после этого ослепнет. О том, что могла выболтать глупая Лидия, он запретил себе думать до тех пор, пока не покинет этот дом. Впрочем, думать теперь нужно было не об этом, а о том, как выкрутиться из ситуации в прокурорском кабинете… В ушах у Шахмина тоненько звенело — в последнее время подводило давление, о чем свидетельствовала и образовавшаяся внезапно ломота в затылке. Он собрал в кулак всю свою волю и усмехнулся:
— Клянусь, Женя, больше мне сказать тебе нечего, поскольку ничего и нет… А за информацию насчет Генпрокуратуры — спасибо. Не знаю, на какой день они надумали меня вызвать, но сразу после визита свяжусь с тобой и проинформирую, в чем там дело…
— Не нравится мне все это! — внезапно буркнул Башкир. — Дело-то ведь вчистую развалилось… Может, мне залечь пока?..
— Прекрати панику, — сухо бросил адвокат, сверкнув на киллера глазами. — Нет для нее никаких оснований, все чисто! Ясно тебе?..
Башкир хотел что-то возразить, но передумал. Только покосился вопросительно на Катальникова, успевшего налить себе вторую порцию напитка и задумчиво взиравшего на адвоката. Евгений Адамович вздохнул и, выдержав паузу, произнес скучнейшим голосом:
— А что с тем делом, Боб?.. Я имею в виду…
— Я понял, — рассеянно перебил его Шахмин, хмуро размышлявший о своем: теперь это было, с его точки зрения, уже можно. — Все нормально… А что там может быть?
— В любом случае на стороне работаешь последний раз. Если все обойдется, затихнешь, Боб, надолго и еще будешь благодарить Бога, которого так часто поминаешь, что не навсегда… А и правда ведь поздно!.. Спокойной ночи!
И, поскольку сам хозяин при этом не шевельнулся, первыми поднялись гости.
— Ладно, Женя, до встречи. — Адвокат, во всяком случае внешне, вновь был спокоен. Мрачный, как туча, Башкир невнятно попрощался и вышел из кабинета впереди Шахмина.
— Слушай, Бо… — начал, было, он, когда оба в сопровождении «дворецкого» оказались внизу, в холле. Но Шахмин, напряженно глядевший под ноги, зло взорвался.
— Заткнись! — прошипел он сквозь зубы опешившему Башкиру, с которым никогда в жизни не позволял себе ничего подобного прежде.
В следующий раз он заговорил уже в машине. За руль сел Борис Николаевич сам, хотя прикатили они сюда на «опеле» башкировского знакомца: адвокату показалось, что за ним и его машиной следят. Конечно, он мог ошибаться, но береженого, как говорится, и Бог бережет.
— Ты хоть понял, — поинтересовался он, держа левую руку на руле, а правой извлекая из кармана сигареты, — что он не поверил ни единому нашему слову?..
Башкир покосился на Шахмина и слегка пожал плечами:
— Тебе виднее, ты ж его дружбан, а не я… Что предлагаешь?
— Тебе какие острова больше нравятся? — усмехнулся адвокат. — Канары? Или, может…
— Мальдивы! — перебил его Иванов. — Или Хренивы. Или… Я тебя понял… твою мать!
— И как можно скорее, — добавил адвокат и глубоко затянулся сигаретой.
Они некоторое время ехали молча. Наконец Башкир все-таки задал ожидаемый вопрос:
— Сам-то ты…
— Мое дело! — коротко и резко оборвал его Шахмин. И больше, до самого конца пути, они не обменялись ни единым словом.
Что касается их общего хозяина, после ухода гостей он некоторое время посидел в одиночестве, потягивая бренди и не меняя позы. Затем, поднявшись, обошел свой рабочий стол и включил компьютер. Дождавшись загрузки, неторопливо открыл один из файлов… За этим занятием его и застал «дворецкий», все так же бесшумно скользнувший в кабинет.
— Иди сюда, Николай, — подозвал его Катальников. — Смотри, это мы в девятом, выпускники…
Николай послушно обошел стол вслед за хозяином и внимательно уставился на монитор, в центре которого красовалась обыкновенная черно-белая фотография: два подростка в обнимку, оба явно навеселе… Некоторое время и хозяин, и «дворецкий» молча разглядывали снимок.
Потом Евгений Адамович вздохнул и поднял на Николая глаза.
— Давно это было… — тихо произнес он.
В глазах Николая вспыхнул вопросительный огонек. Каток усмехнулся и, какую-то долю секунды поколебавшись, еле заметно покачал головой.
— Башкир? — одними губами спросил его молчаливый собеседник.
На это раз Евгений Адамович Катальников кивнул, не задумавшись ни на секунду.
Отпустив Николая, он еще некоторое время разглядывал монитор, затем нахмурился и закрыл файл. Наступил черед электронной почты, в которой на этот раз было всего одно короткое послание от некоего «Б. Л.».
«Наш общий друг, скорее всего, все-таки заполучил грипп, — прочел Евгений Адамович. — Говорят, он в нынешнем году тяжелый, иногда с летальным исходом».
Катальников прочел печальное сообщение дважды, прежде чем удалить. Компьютер был выключен, но еще около получаса Евгений Адамович провел в кабинете, размышляя над полученной информацией.
Короткое письмецо означало, что за Борисом Шахминым, скорее всего, установлена слежка и что на сей раз ситуация вполне серьезная — то есть может коснуться самого Катальникова… Особенно если Бориса арестуют и он заговорит… Впрочем, в отличие от «Б. Л.», своего информатора, Евгений Адамович не верил, что на свете существуют обстоятельства, при которых Боб откроет рот — не потому, что считал его не способным на предательство, а потому что знал, до какой степени адвокат жизнелюбив.
Да, Борис, давно уже ни во что не ставивший чужие жизни, свою собственную ценил и обожал. И что, «открыв рот», он лишится ее в течение считанных часов, Шахмину объяснять было не нужно. А то, что «Б. Л.», будучи в глубине души трусом, как все презираемые Катком «людишки в погонах», был не в силах отказаться от щедрот Евгения Адамовича, при этом день и ночь трясясь свое положение и карьеру, новостью для Катальникова не было.
Поразмышляв над этим и почувствовав, наконец, усталость, Евгений Адамович пришел к выводу, что оснований для того, чтобы менять свое решение о дальнейшей судьбе Боба, у него нет. Пока… После чего покинул кабинет и направился в свою спальню.