13
Пока Олег Гнедич, сидя в обществе экспедиторов перед первым попавшимся ему на этаже кабинетом, с безразличным видом прислушивался к коротким фразам, которыми те изредка перебрасывались между собой, и решал, с чего бы начать знакомство со своим соседом по очереди, Валерий Померанцев пребывал в куда более оптимистичном настроении. А заодно и в полной уверенности, что полученное им и Володей Яковлевым задание Турецкого будет выполнено в кратчайшие сроки… Обсудив накануне с оперативником их дальнейшие действия, Валерий одобрил намерение Яковлева побывать на месте предыдущей службы начальника таможенного поста «Казимовский» Виталия Егоровича Кругликова, сам же собрался в гости… Надо сказать, в гости не совсем обычные.
В свое время, когда служба Померанцева в качестве следователя только-только начиналась, он гораздо быстрее своих коллег понял, насколько важна и для сыщика, и для опера собственная сеть агентов. И никогда не упускал возможности не просто создать свою агентуру, но и постоянно расширять ее. Многие коллеги Валерия вообще полагали, что агентура — забота исключительно оперативников: в конце концов, именно на них возлагается сбор сведений по делам, а не на следователей, призванных анализировать собранную информацию и делать соответствующие выводы. Померанцев с такой точкой зрения не был согласен категорически. И к тому моменту, когда попал под начало Сан Борисыча, обладал уже целой сетью действительно ценной агентуры.
Те его товарищи по работе, которые знали об этом, частенько недоуменно разводили руками и посмеивались над Валерием — мол, если он на самом деле прирожденный опер, вот и работал бы оперативником, а не пахал на своей вполне ответственной должности «и за себя, и за того парня». Однако его шеф Александр Борисович Турецкий своего, как он иногда шутил «важняка нетрадиционной ориентации», как раз за эту «ориентацию» и ценил, пожалуй, более всего…
К тому моменту, как в Генпрокуратуру попало дело об убийстве Николая Петровича Познеева, у Валерия имелась не просто широкая, а четкая по структуре агентурная сеть. Среди его осведомителей была, разумеется, своя специализация, были люди, с которыми Померанцев встречался довольно часто, с другими куда реже… Наконец, имелись агенты, привлекал которых к сотрудничеству Померанцев исключительно в особых случаях. И именно к такому человеку собирался он в гости в то хмурое ноябрьское утро, которое оказалось не самым удачным для Олега Гнедича.
Чтобы встретиться с нужным человеком, Валерию, как обычно, понадобился всего один короткий звонок накануне — в довольно поздний час.
Знакомый номер он набрал со своего домашнего телефона в половине двенадцатого ночи: Валерий знал, что, увидев на определителе незнакомые цифры, интересующий его человек может и не взять трубку, а домашний номер Померанцева был ему хорошо известен.
— Добрый вечер, молодой человек! — услышал он знакомый старческий голос примерно после пятого гудка.
— Здравствуйте, герр Профессор. — Следователь вложил в эту фразу столько почтения, сколько сумел.
— Давненько я вас не слышал и не видел, — вздохнули по ту сторону провода. — Забыли вы старика…
— Что вы! Как можно вас забыть?! — с искренним возмущением возразил Померанцев. — Закрутился просто, сами знаете, какова наша работа… Вот, как только образовалась возможность — сразу же и звоню… А то, что давно не виделись… Что ж, это легко исправить!
Человек по ту сторону провода немного помолчал. Валерий легко представил его испещренное морщинами, но удивительно благородное лицо и то, как Профессор в данный момент жует губами: он всегда так делал, размышляя. Наконец его собеседник, обдумав все, что следовало, снова вздохнул:
— Что ж… Если время позволяет, можете навестить старика Мотойера завтра утречком… Скажем, часиков в девять…
Никаким профессором формально восьмидесятилетний Ганс Рудольфович Мотойер не был. Зато по сути действительно являлся таковым, причем в весьма и весьма редкой сфере.
В свое время отец Ганса Рудольфовича, убежденный коммунист, фактически бежал в Россию из Германии — вскоре после прихода к власти Гитлера. Бежал вместе с женой и тогда еще тринадцатилетним сыном. Дальше история семьи Мотойеров сложилась по тем временам, можно сказать, традиционно: в первые же дни войны Рудольф Мотойер и его жена были арестованы, их последующая судьба осталась сыну, попавшему в неполные шестнадцать лет в специализированный детский дом «для детей врагов народа», неизвестной: родители бесследно сгинули за оградой сталинских лагерей… Куда был отправлен и достигший шестнадцати лет Ганс.
Ему повезло больше: пробыв в лагере полтора года, сумел попасть в штрафбат, формировавшийся из политзаключенных, затем — чудом выжить на фронте и даже вернуться в Москву после Победы… Правда, ненадолго.
О нем, к сожалению, не забыли, в сорок восьмом Ганс Рудольфович, перебивавшийся в течение трех лет случайными заработками, вновь был арестован. Его ожидали впереди еще пять с лишним лет лагерей — вплоть до реабилитации в пятьдесят четвертом…
Валерий подозревал, что герр Мотойер, как он предпочитал сам представляться незнакомым людям, был настоящим гением. И, видит бог, у Померанцева были для этого все основания… Сумевший после реабилитации поступить на психологический факультет МГУ, Ганс Рудольфович занялся после его окончания весьма редкой и решительно не одобряемой властями исследовательской работой: Мотойер, еще с лагерных времен заинтересовавшись психологией преступников и преступлений, создал в этой связи целую топологическую систему, основываясь на знании уголовно мира России…
Валерий знал, что не раз и не два увольняли Профессора в те годы с преподавательской работы за «неправильные убеждения»… К тому моменту, как судьба свела Померанцева с этим удивительным человеком, герр Мотойер уже лет десять, как находился на «заслуженном отдыхе» и проживал на крохотную пенсию в огромной квартире, которую ему сгоряча вернули после реабилитации: когда-то в ней жили его родители и он сам, мальчишкой…
И в свои семьдесят лет, когда по чьей-то рекомендации Померанцев обратился к Профессору за консультацией, и в нынешние восемьдесят, Мотойер продолжал заниматься любимым делом, и сотрудничество их было, несомненно, взаимовыгодным. Благодаря Валерию Профессор изредка пополнял свою уникальную картотеку уголовных дел, анализировал которые с точки зрения все той же неодобряемой психологии, что касается Померанцева — поскольку источников информации у Мотойера было куда больше, чем возможно представить, Ганс Рудольфович с его обширнейшими знаниями, ясным умом и четким, несмотря на возраст, мышлением, был поистине незаменим в качестве консультанта, особенно если речь шла о не совсем обычных ситуациях.
За прошедшие годы Валерий и герр Мотойер подружились настолько, что Померанцев не мог окончательно решить, можно ли считать Профессора своим агентом, или отнести его к категории несомненно ценных, но все-таки знакомых… Зная, на сколь скудные средства живет старик, он ему, разумеется, платил по мере возможности за помощь — так же, как и остальным своим агентам. Однако сами их отношения ничего общего с официальной связью между сыщиком и агентом не имели…
— Ну-с, молодой человек, прошу!
Ганс Рудольфович за то время, пока они не виделись, как с удовлетворением отметил Валерий, ничуть не изменился: все та же сухощавая и абсолютно прямая фигура, все тот же прищуренный взгляд умных серых глаз под густыми и абсолютно черными, в отличие от пышной седой шевелюры, бровями. И конечно, все та же лакированная тросточка с ручкой в виде головы льва в руках… Красивый, породистый старец! Слово «старик» про него как-то не выговаривается.
«Прошу!» означало приглашение в хорошо знакомую Валерию гостиную, обставленную старомодной мебелью, большую часть которой составляли огромные и тяжелые, словно памятники, кресла, обтянутые чехлами из суровой ткани… До того момента, как Померанцев впервые попал в эту квартиру, одно такое кресло он видел только на картинке в школьном учебнике: то был портрет Ленина, то ли рисованный, то ли отснятый, на котором вождь сидел в свободной позе именно в таком вот кресле…
С удовольствием опустившись в «ленинское» кресло (и правда удобнейшее!), Валерий с не меньшим удовольствием обнаружил, что на столике, стоявшем между ним и усевшимся напротив хозяином, уже стоит бутылочка неизменного рейнского винца, которое Профессору доставляли систематически друзья непосредственно из Германии, два хрустальных фужера и тарелочка с твердым сыром. Независимо от того времени, в которое Померанцев здесь появлялся, и даже в столь ранний час, как сегодня, Мотойер, изучивший вкусы своего гостя, ставил на стол такую вот бутылочку…
— Поухаживайте за стариком, разливайте сами, — улыбнулся Ганс Рудольфович, — а уж после и к делам можно переходить… Вы ведь по делу, как обычно?
— По делу, — не стал отпираться Валерий. И, пригубив действительно замечательного вина, Померанцев перешел к цели своего визита.
Как всегда, очень внимательно выслушавший его Ганс Рудольфович немного помолчал, размышляя о чем-то своем, и наконец, к облегчению Померанцева, слегка кивнул.
— Виталий Егорович Кругликов, говорите… — задумчиво проговорил старик. — Что ж… Личность, если я только ничего не путаю, и известная, и весьма занимательная… С необычной, но, увы, для последнего российского десятилетия вполне типичной биографией… Подождите минуточку!..
Герр Мотойер легко поднялся с кресла и скрылся в соседней с гостиной комнате. Валерий побывал в кабинете хозяина за эти годы всего пару раз, но прекрасно помнил ее обстановку, состоявшую из бесчисленного количества стеллажей, занимавших все стены, и большого письменного стола со стулом… Как он и предполагал, Ганс Рудольфович довольно быстро отыскал нужную ему папку, хранились которые в соответствии со строгой авторской системой, и, вернувшись, снова сел напротив гостя.
— Что ж, на этот раз память меня не подвела, — усмехнулся он. — Знаете ли вы, Валерий Александрович, чем именно прославился ваш фигурант?
— Увы, нет…
— А прославился он тем, — удовлетворенно кивнул Мотойер, — что столь уважаемый орган, как прокуратура — правда, не Генеральная — восемь раз заводила на вашего голубчика дела и столько же раз они благополучно — для него, разумеется, — разваливались по, заметим, неясным причинам… А теперь перейдем непосредственно к биографии малоуважаемого господина Кругликова…
Валерий устроился поудобнее в кресле и приготовился слушать: Ганс Рудольфович умел рассказывать по-настоящему интересно, как определял это Померанцев — «художественно», не упуская ни одной яркой детали.
— Итак, — начал старик, — время действия — лет восемнадцать или двадцать назад… Представьте себе весьма уютную и обустроенную двухэтажную дачку в ближнем Подмосковье, принадлежащую одному из тогдашних помощников-заместителей таможенного министра… Конечно же на территории «дачки» имеем гараж на две машины, а к ним — преотличного водителя. Даже двоих водителей, но нас интересует один из них, тот, который возит «государственное тело» — то бишь как раз волнующий вас ныне Виталий Егорович Кругликов, тогда еще просто Виталик…
Брови Померанцев сами по себе поползли вверх. И хотя он промолчал, зная, как не любит Мотойер, когда его перебивают, старик его удивление заметил:
— Зря изумляетесь, Валерий Александрович.
К несчастью, как я уже имел честь вам как-то упоминать, биография «продвинувшегося холопа» в наше печальное время скорее явление типичное, нежели наоборот… Ну-с, продолжим.
Произнесенное мною слово «холоп» тут, если вы этого не знаете, главное. Ибо так уж повелось, что умеющий прислуживать своему вельможе слуга на Руси в обиде никогда не останется… А Виталик это умел!.. Если надо — и баньку истопит, и девочек самых лучших для своего господина снимет… Правда, ходили упорные слухи, что его шеф предпочитал девочкам мальчиков… Тем более! Для кого-то «многие знания» есть «многия печали», а для нашего Виталика они оказались сплошной радостью…
Его шеф продвигался по служебной лестнице, как по маслу. И, став в конце концов важной шишкой в таможенной системе, про Виталика, как вы понимаете, не забыл, пристроив талантливого холопа в органы… Таким образом и превратился Виталик в Виталия Егоровича. Поначалу — в сержанта, а затем и офицера… Ну а с данного момента господин Кругликов, будучи весьма смышленым молодцем, и сам заскользил по карьерной лестнице, как нож по маслу — разумеется, при неизменной протекции своего шефа. И по сторонам, ясно даже младенцу, не зевал!
Взятки он научился брать, еще будучи работником канцелярии ведомства бывшего хозяина. С суммами тоже не стеснялся: сто тысяч долларов — за маленькую таможню, полмиллиона в той же валюте за большую…
— Елки-палки… — пробормотал, не сдержавшись, Валерий.
— Вы в своем мнении не одиноки, — усмехнулся Ганс Рудольфович. — Именно та же мысль пришла, видимо, в голову и новому заму, занявшему место постаревшего и, соответственно, отправившегося на пенсию бывшего уже хозяина Виталика. И хотя сам Кругликов успел к тому моменту дослужиться до звания полковника, «новая метла» вымела его из канцелярии… В один из портов Дальнего Востока… Следует ли говорить, что для Виталия Егоровича это оказалось сущим золотым дном?.. Кстати, именно там морской прокуратурой и было заведено на него первое, развалившееся впоследствии, дело. Брал он за все: за погрузку, разгрузку автомобилей, за радиоэлектронику, рыбу, мясо — ну, и за все остальное.
— Тем не менее дело развалилось, — произнес Померанцев.
— И знаете почему?.. Потому что в свое время благодетель Кругликова благодеяние свое оказал не только ему, но и столь же много знавшему о хозяине бывшему дворнику его «дачки»… Не хотите угадать его фамилию сами?..
— Господи… — пробормотал Валерий. — Неужели… Митаров, нынешний замминистра по… Да нет, не может быть!..
— К сожалению, — вздохнул старик, — еще как может… Правда, ходят слухи, что после того как недавно Таможенный комитет перешел в другое ведомство, кресло под этим господином здорово зашаталось, Так что, уважаемый Валерий Александрович, как нынче говорят, флаг вам в руки!.. Думаю, если вы и ваш многоуважаемый Александр Борисович Турецкий изловите этих господ за ручки, власти вам будут весьма и весьма признательны…
— Беда в том, — вздохнул Валерий, — что таможенниками мы на данный момент официально не занимаемся, дело ведет другая… э-э-э… организация…
Теперь удивление отразилось уже на лице Мотойера:
— Не хотите ли вы сказать, что Генпрокуратура начала заниматься частными расследованиями по собственной инициативе?..
— Не совсем так, — улыбнулся Померанцев. — Столь инициативно личностью этого преуспевшего холопа заинтересовался Александр Борисович Турецкий в связи с другим делом… Если вы не в курсе, неделю назад был убит следователь… Старший следователь Мосгорпрокуратуры, некто Познеев…
— По телевизору об этом сообщали, — кивнул Мотойер.
— Моего шефа почему-то не устраивает имеющаяся сейчас версия, хотя не только на первый взгляд, но и при дальнейшем рассмотрении она выглядит вполне перспективной… По ней мы тоже работаем.
— Ну что ж… — задумчиво произнес Ганс Рудольфович. — Насколько я наслышан о господине Турецком, знать которого лично не имею чести, его интуиции стоит доверять… Во всяком случае — прислушаться к ней… Не хотите ли разлить еще по бокальчику винца?
Последняя фраза означала, что деловая часть разговора, с точки зрения Профессора, на данный момент завершена.
