— Ирка! Получай «Столичные»! Целый блок!

Он крикнул весело, немножко слишком весело — старался перекричать неприятный осадок, оставшийся от встречи с Валерией Зимариной. И в следующий момент увидел совсем не Ирину, а Шуру Романову, и в этот же следующий момент понял, что произошло действительно что-то страшное: так изменилось лицо начальницы МУРа. И не только лицо, весь ее облик принял другие очертания, даже погоны на измятом полковничьем кителе пожухли. Он застыл в дверном проеме и автоматически продолжал постукивать блоком сигарет о ладонь. Но Шура уже говорила, говорила быстро, почти скороговоркой, постоянно взглядывая на часы. Он слушал ее, он не верил своим ушам, да разве такое бывает, разве можно убить Анну, украсть Кешу, этого не может быть, он, следователь, для кого убийство, любое другое преступление должны были стать профессиональной рутиной, не мог поверить, что такое могло произойти с Аней, Кешей, Никой. От мысли о Нике от неосознанной вины перед ней, ему захотелось тут же, прямо от двери, разбежаться и, пробив стекло, броситься в окно, вниз, на асфальт и остаться там лежать раздавленным, навсегда.

Он не заметил, как подошла Ирина и взяла из его рук сигареты.

— ...Я всю Петровку подняла, Александр,— продолжала свой рассказ Романова.— Беда, что этот капитан в отставке, Мартынчик, не может.дать словесный портрет бабы, которую он видел с Никиным сынишкой. Твердит, что она похожа на портрет, который висит у него в каюте в городе Бердянске. Славина в больнице, у неё несколько царапин, ничего страшного, но она ополоумела от горя, соображает туго. Ты к ней не езди — пока не езди, с ней там мои мальчики, охраняют. Врачи к ней никого не пускают, но я уговорила их дать разрешение — приставила к ней одну толковую оперативницу, она Нику старается успокоить и заодно информацию по кусочкам вытягивает. Я тебе копии всего материала оставлю. Ты приходи в себя, поедем раскалывать Гончаренко. Я ему симуляцию из башки быстро выбью. Комитетчики разыскивают Бобовского, тот из больницы «исчез» в неизвестном направлении.

Шура встала с дивана, оправила китель.

— Ириша, дай ему выпить, если есть чего.

— Не надо мне ничего,— срывающимся голосом сказал Турецкий.

Он подошел к столу, взял сигарету, закурил и тут же взял вторую. Он не знал, что с ней делать и тупо смотрел на свои трясущиеся пальцы.

Шура взяла сигарету из его рук, засунула обратно в пачку.

— Время, время, Александр. Я сейчас забегу на пару минут домой пообедать, потом заеду на Петровку, возьму для тебя бумагу на посещение Гончаренко, а ты, если выпить не хочешь, то хоть поешь чего и давай дуй прямо к Ганнушкину, жди меня там,— на ходу проговорила Шура.

Он есть не стал, выпил горячего чаю и сменил тяжелые ботинки на кеды. Ирина безмолвно следила за каждым его движением.

— Если с Кешей что-нибудь случится, я не знаю, как жить дальше. Я должен найти его и привести к Нике. Ира, Ириша, ведь это я отправил их к Анне, если бы не отправил, может и не было этого...

— Тебе нельзя сейчас об этом думать. Тебе это будет мешать. У тебя будет рассеянное мышление, ты многого можешь не заметить, не запомнить, не вспомнить. Самые страшные капканы это те, которые люда ставят сами себе. Не загоняй себя в капкан, Саша. Тебе надо ехать.

Он улыбнулся, обнял Ирину:

— Философ ты мой маленький, спасибо тебе за все. Она проводила его до двери. Он не стал ждать лифт, а когда спустился на один пролет, его остановил Иринин голос:

— Саша, а чьи это сигареты «Кент» в пластиковом мешке?

— Тьфу ты, черт бы побрал этого Ключика! Кинь мне сюда эту хреновину, я должен по дороге завезти на Пятницкую.

Она стояла у дверей квартиры и смотрела, как он спускается по.лестнице, прислушивалась к стуку его шагов, ждала до тех пор, пока, шаги не затихли и не взвизгнула дверь подъезда.

Кооператив «Эхо» размещался в одном из старых двориков на Пятницкой, и Турецкий с трудом нашел нужную ему дверь. В темном подъезде, пропахшем кошками, попытался набрать код, но дверь резко распахнулась и на него в миг навалилось трое или даже четверо дюжих ребят. Сшибли с ног ударами кулаков, схватили за руки. У одного звякнули в руках наручники.

— Вы что, обалдели?! Я следователь прокуратуры! — закричал он, предпринимая отчаянную попытку вырваться.

— Только без рук! Шуметь не надо, молодой человек,— рявкнул рыжий детина со сломанным боксерским носом, по-видимому, старший в группе, и защелкнул на руках Турецкого наручники. Его втащили в помещениеч

— Кто вы такой? Это же беззаконие! Почему вы здесь? — задавал Турецкий один за другим вопросы.— Я прошу немедленно связать меня с прокурором города!

— Главное управление БХСС. У меня приказ: пригребать всех, кто сюда припрется,— невозмутимо продолжал рыжий.

— Возьмите мое удостоверение. Вот- тут, в нагрудном кармане.

— Возьмем, когда надо будет. Вы тут, понимаешь, миллионами ворочали. Русский народ грабили. А теперь скулеж подняли. Один кричит: «я — депутат, неприкосновенный!». Другой пришел: «я — следователь!». Одного такого мы вчера прихватили, в кармане удостоверение полковника госбезопасности. Проверили: липа. Надо и с тобой разобраться. Небось, каждый месяц на лапу получал от жидо-масонов, а? Правильно я говорю, Селезнев? Так нам в главке сегодня объяснили? — спросил рыжий, обращаясь к помощнику.

Тот в знак согласия кивнул головой.

Обстановка в кооперативе «Эхо» свидетельствовала: здесь произвели тотальный обыск. Содержимое столов и шкафов было выволочено на пол, осиротевшие компьютеры, лишенные хозяев-работников, жалобно попискивали.

Из дальней комнаты вывели Ключика, руки его тоже были схвачены наручниками. Его сопровождали трое мужиков спортивного вида в импортных костюмах.

— Вы что, не видите, это же следователь Турецкий! Отпустите его немедленно. Он в наших делах темный!

На его слова никто не обращал внимания. Вывели из задних комнат еще пятерых задержанных.

— Всех погрузить в машины. Продолжать операцию,— скомандовал рыжий детина,— везите всех прямо в Бутырку.

— Не имеете права! — снова заорал Турецкий.— Везите меня в прокуратуру! Я привез сигареты Ключанскому и не имею никакого отношения к этому кооперативу! И вообще вы не имеете права арестовывать людей таким образом!

Ключанский как-то странно взглянул на Турецкого.

— Вот ты у меня поговоришь! — сказал красивый блондин спортивного вида в импортном костюме и ударил Турецкого кулаком в лицо. Кровь хлынула из носа, но Турецкий еще пытался ударить ногой блондина в пах-и получил сокрушающий удар в солнечное сплетение.

Очнулся он только на заднем сиденье машины, въезжавшей во двор Бутырской тюрьмы. И снова стал орать и вырываться из цепких рук охранников, он кричал и вырывался, пока его вели по длинным коридорам и переходам Бутырки, требовал прокурора, доказывал, что его задержание — глубочайшая ошибка, за которую кто-то должен нести наказание, но в ответ слышал только гулкое эхо тюремных стен. Лица охранников, видавших в своей невеселой практике и не такое, хранили каменное выражение. И когда захлопнулась дверь камеры, он все стучал в металлическую дверь и объяснял кому-то невидимому, что у него совершенно нет времени сидеть в тюрьме, даже и по ошибке каких-то кретинов.