26
Миновав мост, шофер взял резко влево, к институту психиатрии имени профессора Ганнушкина, старинной больнице, сделанной на века и состоящей из отдельных больших корпусов. Мимо санитаров в белых халатах, мимо больных в халатах разноцветных Романова и ее помощник капитан Золотарев прошли в пятое спецотделение. Дежурная сестра вызвала заведующего отделением, который уже был в курсе дела о том, что к ним пожаловала начальница Московского уголовного розыска.
— Рад познакомиться,— сказал бойкий толстячок, крепко пожав Романовой руку,— вот халаты, пройдемте со мной; пациент подготовлен, персонал оповещен.
— А разве Турецкого еще нет? — спросила полковник милиции. И уловив недоуменный взгляд завотделением, сказала дежурной сестре, прежде чем отправиться вслед за врачом:
— Да что я спрашиваю, я ж вижу, что нет. Турецкий, прокурорский следователь. Должен быть с минуту на минуту. Появится, пропустите без проволочек.
На лифте поднялись на. третий этаж, в специальный сектор — своего рода местную тюрьму. Тут под надзором гориллообразных санитаров содержались те, кто, по правде говоря, должны бы находиться по соседству, в Матросской тишине, то есть следственном изоляторе номер один, но по тем или иным соображениям- были упрятаны следственными органами в психинститут Ганнушкина. Для таких особых подследственных, поступающих на экспертизу с грифом «секретно», предусмотрено здесь восемь одиночных палат на восемь коек.
Толстячок провел посетителей в свой кабинет, достал из сейфа папку:
— Полистайте историю болезни.
— И чем он, по-вашему, болен? — спросила Романова, по-хозяйски усевшись за стол.
— По-моему, он болен тем же, что и «по-вашему». Романова с удивлением подняла на него васильковые глаза.
— Да, да. Я согласен с предварительным диагнозом, изложенным в вашем препроводительном письме: симуляция. Но симулирует ваш сотрудник талантливо. Я бы сказал, профессионально симулирует депрессивно-параноидное состояние. Комиссия, если не очень вдаваться, может посчитать его душевно-больным. Знаете, в больной стране не может быть стопроцентно здоровых жителей. При желании душевную хворь можно откопать у любого из нас.
Капитан Золотарев недовольно скривил губы: он явно был не согласен с последним заявлением психиатра. Однако, покосившись на Романову, решил вступить в разговор:
— Послушайте. Если Гончаренко симулирует душевную болезнь, значит он хочет уйти от ответственности. Я так понимаю причины его придуривания.
Психиатр иронически посмотрел на Золотарева, вложил руки в карманы белоснежного халата и приподнялся на цыпочках:
— Молодой человек, в стенах этого учреждения не принято употреблять подобную терминологию! Но если вы хотите знать о причинах...
Романова жестом остановила врача, повернулась к капитану:
— А ты Золотарев не возникай... Так что. вы такое хотели сказать о причинах симуляции? По-моему, капитан прав, обычная симуляция, натворил дел, страх перед ответом...
— Видите ли, товарищ полковник, это не совсем простой случай, но не со стороны диагностической психиатрии, а — психологии. Он находится в постоянном сиюминутном страхе: он боится за свою жизнь. Практически ничего не ест, пьет воду из-под крана, жует > сухое печенье. Напрягается при открывании двери, звуке автомобильных тормозов, спит при свете, ну и многое другое.
— У него же там охрана, я ему специальную единицу выделила.
— Извините, товарищ полковник, но эта «единица» призвана караулить преступника, каковым по вашему письменному представлению является Гончаренко, а вовсе не охранять его жизнь. И еще одно наблюдение, сугубо мое личное: Гончаренко как раз больше всего беспокоит эта охрана.
— Это как же понять?
— Когда я открываю дверь в его палату, он пытается разглядеть, кто там сидит в коридоре. Ему видны сапоги и часть форменных брюк охранника, он не знает, кто это, но -очень хочет знать. А по роду своего «заболевания» ему не положено ориентироваться в обстановке и проявлять к ней интерес. Учтите, товарищ Романова, физическое состояние Гончаренко плохое, давление поднялось очень высокое, сердечная аритмия. Все это от дикого психологического перенапряжения, от того, что он вынужден скрывать свой страх. Пообещайте защиту для него самого, для его семьи, и лучше всего, товарищ Романова, поговорите с ним наедине. Хочу только предупредить, что приятного в свидании с ним будет мало. Он изобрел себе позу: ковыряет, извините, в носу, отставив театрально локоть в сторону, широко разинув рот и высунув язык. И... еще раз извините, выделения из носа нанизывает на подоконник.
— Ах вот что...— равнодушно прореагировала Романова.
Гончаренко сидел на больничной койке — трудно-узнаваемый, взлохмаченный, с синяками под глазами,— тупо уставившись в угол комнаты. Полковника милиции мало интересовало состояние души своего подчиненного, всеми правдами и неправдами она должна была знать имена тех, кто похитил Кепгу, убил Анну Чуднову, преследовал Нику Славину.
— Здравствуй, Роман,— сказала она негромко и почти дружески, плотно прикрывая за собой дверь. Прошла к кровати и присела на край.
Гончаренко откинул локоть правой руки в сторону, вывалил язык и запустил в нос мизинец, изогнув кисть руки.
— Э, нет, Рома, ты не учитываешь, что у меня память замечательная просто. Я этот номер хорошо помню, дело Васильчикова, который занимался сбытом краденых драгоценностей, мы с тобой на него вместе дело вели, в году так восемьдесят втором,— не так ли? Только Васильчиков твой действительно сдвинулся по фазе на почве ареста, а ты тут представление устраиваешь. Но я женщина брезгливая, и если ты будешь дальше притворяться, то пусть с твоими соплями разбирается кто-нибудь другой. Например, Красниковский.
Романова поднялась с кровати, стала оправлять измятый угол постели, заметила, как застыла в воздухе рука Гончаренко.
— Возьми полотенце, утрись, Роман. Я с тобой говорить хочу. Как с человеком. Ты же старый оперативник, должен понимать, что свое ты уже заработал. Я, ты ведь знаешь, концов не рублю, я тебя до конца раскручу. Думаю, что ты не убивал никого, хотя жаден до ужаса, притом хамло и фраер. Потому пособником можешь быть в любом деле. Коротенько тебе скажу, картинка такая: устроили вы явочную квартиру у Капитонова, пристукнули там комитетчика Биляша, нашего Гену Бабаянца прикончили. Трупы зарывали в бывшей усадьбе Под-ворских. Мы с твоей пишущей машинки ленту расшифровали, время на пересказ терять не буду. Далеко зашел, Гончаренко, полез не в своего ума дело. Не поделил чего со своими подельниками, а, Рома? Теперь вот дрожишь в этой дыре, как сука. Ну и дрожи дальше. Симуляцию твою доктора раскрыли, так что до суда выпущу тебя на волю, только вот догуляешь ли до неволи?
Кривила душой начальница МУРа, куда там на свободу! Но знала: боится сейчас этой свободы Гончаренко больше, чем тюрьмы.
— Твои компаньоны обязательно начнут тебя пасти, как только узнают, что мотать твое дело взялась Романова. Ты человек профессиональный, ты меня поймешь. Я буду вынуждена пустить залепуху, что Гончаренко раскололся. Извини, дорогой, служба. И начнут эти твои кореша, работать с твоей семьей. И ты догадываешься, как это делается. Беспредел, сам знаешь. А у тебя дачка в Перловке, неплохая, скажу тебе, дачка. На миллион так, если не больше, тянет. При нашей инфляции цена с каждым днем растет. У тебя жена недавно микроинфаркт перенесла. Эти сволочи обязательно ей обширный инфаркт организуют. А дочь Софья, студентка? Я слышала, девушка интеллигентная и впечатлительная. Сам знаешь, что они с впечатлительными делают. Думаешь, пугаю?
— Александра Ивановна...— вытолкнул из себя первые слова Гончаренко,— Александра Ивановна...
— Ну вот, признал. И то дело.
— Не могу я. Все равно не жить, ни мне, ни жене, ни Соньке. Куда я дочку спрячу?
И тут член партии Романова самым натуральным образом перекрестилась.
— Вот тебе крест святой, Роман, дочку и жену спрячу, пока всех не заарканим. А тебя в тюремный изолятор направлю.
— Не поможет...
— Ну, вот что, Гончаренко. Ты обдумай все как есть, я к тебе еще приду. А сейчас мне одно нужно. Не скажешь — пеняй на себя. Почему на девочку эту, Веронику Славину, все свалили? Пока ты здесь в носу ковырял, ее подружку задушили, тем же способом, что и Била твоего, и эту гадалку, Бальцевич. А сыночка ее умыкнули. Требуют от нее этот «порт-пресс», о котором ты на своей машинке стучал. А она его в глаза не видела. И с Билом познакомилась за два часа до его смерти.
Гончаренко повернул к Романовой налившееся кровью лицо:
— На понт берете, Александра Ивановна?
— Я?! Тебя на понт?! Ты свою жизнь, Роман, в канализацию пустил, мне тебя и раскалывать не надо, твоих подельников, или, вернее, сказать, твоих хозяев взять — только вопрос времени. Ты что, первый день в МУРе? Если уж мы зацепили, то ни одна паскуда не отвертится. Но в том-то все и дело, что это вопрос времени! А они пока что Славину с ее мальчонкой загубят.
— Я ее своими глазами видел, эту Славину. Если она не отдаст порт-пресс кому надо, мне хана. И всей моей семье.
— Вот оно что. Значит постриг тебя кто-то из твоей компании, Ромочка. Припрятали сумочку, делиться с тобой не захотели, да еще заставили искать то, что сами взяли. Ну, и кому же она должна отдать этот порт-пресс?
Гончаренко молчал, только руки стали мелко дрожать.
— Ну, я тебя спрашиваю, Гончаренко!
— Не может этого быть... Сволочь...
— Давай, страдай, Рома, переживай предательство своих компаньонов, только побыстрей. Выкладывай, кто взял сумку, кому отдал, что в ней было и так далее. Что, слишком много вопросов сразу? Давай по порядку. Кто взял сумку? Кого сейчас сволочью обозвал? Что в сумке было?
— Не знаю, ей-Богу, не знаю.
— Бога не упоминай, ты к нему не имеешь отношения ни на грамм.
Гончаренко отвернулся, долго и тупо смотрел в зарешеченное окно. Со двора неслись дурашливые голоса пациентов этого заведения, совершавших прогулку.
— Кому сумка предназначалась?
— Бесу.
— Давай человеческим языком. Кто такой «Бес»?
— Не знаю по имени. Полгода живет в Москве, полгода на юге. Там у него дворец. Место уединенное, почти никто не бывает. Очень охраняемое место, ну прямо как лагерь. Он боец невидимого фронта.
— Кто это боец невидимого фронта?
— Бес.
— Разведчик что ли, шпион?
— Бывший. Он уже старый. Говорит, что назвать имена, таких, как он, не пришло еще время. Он работал долго на Западе и сделал для родины столько, сколько до него никто не сделал. Ни Зорге, ни Абель. Ни этот, как его, Филби.
— Биляш на него работал?
— Кажется.
— Так дай знать, что Славина ошибочный объект, ему-то ты можешь сказать, или как?
Теперь Гончаренко трясся всем телом, по лицу текли струйки пота.
— Если я ихнюю махинацию раскрою, то они ни перед чем не остановятся. Я к Бесу доступа не имею..
— По какому случаю ты был там, в этом живопис-' ном месте? — спросила тихим голосом Романова, сжимая в руке свернутую ею в трубочку историю болезни допрашиваемого.
— Я не был. Рассказывали.
— Так может, это брехня? Чегой-то такой пешке, как ты, будут такие секреты выкладывать?
— Биляш рассказывал. Должен был меня послать. Дать мне специальный секретный пропуск. Не- успел. Я не думал его убивать. Я не убивал, Александра Ивановна...
— Примерно я тебе верю, Роман, но только по составу убийства. Во всем остальном ты такой же проходимец, как и твои дружки. Не будешь говорить, кто убил Биляша? Не будешь. Кто еще из комитета замешан в делах?
— Знаю только клички. Хам, Чеснок.
— У тебя какая?
— Гончар.
— Не очень-то они изобретательны.
Романова вспомнила — Бобовский. Капитан госбезопасности. У Грязнова нюх на фигурантов как у овчарки.
— А у Бобовского?
— Бобовского Биляш больше всего и боялся. Говорил — надо его сторониться. Я его не знаю. Никогда не видел.
— Давай адрес.
— Чей?
— Беса, конечно.
— Так я адреса не знаю. Знаю только, что где-то на юге.
— Какая связь с Бесом?
— Никакой. Он сам приходит или присылает кого-нибудь.
— Тебя ж хотели послать.
— Это особый случай. Сумка чрезвычайной важности.
— Что за пропуск?
— Это карточка такая, электронная. С буквой «В». И персональным номером. Подделка исключается, имеется секрет.
— Ах вот оно что... Если к нему с этой карточкой прийти, то он за своего человека примет?
— Да... Если Бесу сказать, что никакая баба порт-пресс не брала, он их всех в порошок сотрет. Александра Ивановна, если Беса найдете и замолвите ему слово, я расколюсь полностью и по частям.
Романова прошлась по палате, зачем-то отвернула кран с холодной водой, завернула обратно.
— Вот ты мне тут про Беса распространяешься, потому что выгоду свою имеешь. Хочешь нашими руками своих хозяев в порошок стереть. Это ты хорошо придумал. Но найти эту сумку, и в первую очередь того, кто ее прибрал к рукам, и в наших интересах. Только учти, я партнер хоть и честный, но не менее опасный, чем твои мафиози. И мы будем вести следствие по всем правилам сыска, Роман. Раскроем банду — пеняй на себя. У тебя еще есть шанс смягчить вину... Но дело это второе, преступного элемента вон сколько, а порядочных — раз-два и обчелся. Поэтому я сначала с порядочными разберусь, а потом за преступников возьмусь.
Воцарилось молчание, только в животе у Гончаренко слышалось бурчание.
— Голодом себя моришь, боишься — отравят? Я тебе Золотарева оставлю, он ничего подобного не допустит... Значит, шанс использовать не хочешь? Нет.