В магазине под вывеской «Бар-гриль» не было, естественно, ни бара, ни гриля. На стеклянном прилавке стояли ряды литровых банок с томатной пастой по восемь рублей за штуку — договорная цена. В углу тетка в грязном халате продавала в разлив абрикосовый сок. Пол-магазина было уставлено пустыми деревянными ящиками с торчащими в разные стороны гвоздями. Мальчик лет двенадцати в кедах «Пума» и адидасовской кепочке держал веером несколько листочков жвачки и безразличным голосом твердил: «Американская баблгам, всего один рубль... Американская баблгам...» Турецкий подавил раздражение от привычной картины нес вершившегося кооперативного начинания, стал протискиваться к прилавку и ощутил, что все-таки не все было узнаваемо в этом заведении, какое-то не принадлежащее этому «бару» явление нарушало эту узнаваемость. Он обернулся. У противоположной стены стояла Валерия Зимарина и удивленно-вопросительно смотрела ему в лицо. Он почувствовал, как жар залил ему шею и затылок, он не мог сдвинуться с места и стоял у прилавка, не отвечая на явно обращенный к нему вопрос — «Вам чего, гражданин?».

Сколько времени прошло с тех пор, когда они виделись в последний раз? И когда это было? Осенью? Ранней зимой? Когда за окном шел нескончаемый мелкий дождь, а в номере гостиницы было слишком тепло не то от перегретых батарей отопления, не то от жара их собственных тел? Когда он наутро позорно бежал не от нее, а от всей этой сладкой жизни за чужой счет с полетами в Сочи, сауной в Прибалтике, от постоянного страха, что все станет известно ее могущественному супругу? Он сказал Меркулову: «Я стал раздражать ее». Но это было уже после, когда она по телефону требовала объяснений и не понимала его невнятных оправданий. А потом, вероятно, появился Красниковский на ее горизонте...

Но он уже шел ей навстречу с непринужденной — так во всяком случае ему казалось — улыбкой и говорил невесть откуда взявшимся пронзительным тенорком:

— Валерия?! Здравствуй, вот не ожидал тебя тут встретить.

Она протянула ему руку — на каждом пальце по кольцу:

— А где же в наши дни встретишь порядочного человека как не в подполье? У нас в государстве все покупается и все продается, но только из-под полы. За куревом? К Ивану? Я тоже у этого охламона табаком отовариваюсь. Хочу сейчас сразу десять блоков прихватить. Подожди, он в подсобку ушел. Выстроил тут баррикады, в помещение не проникнешь, а сам миллионами крутит, раздевает работяг до нитки.

Нет, она все-таки принадлежала и к этому «подполью», и ко всему «нашему государству», ее сногсшибательная внешность и одежда по первому классу уже не могли его обмануть, она вся была неотъемлемой частью огромной, все перемалывающей машины, называемой теперь даже в открытой печати государственной мафией. От этого умозаключения Турецкий расслабился и, улыбнувшись, спросил уже своим обычным баритоном, установившимся у него лет с пятнадцати:

— Это ты-то работяга?

Валерия дружески рассмеялась:

— А что, разве не так? Надеюсь, Сашенька, ты не забыл еще мою работу? Я не против еще раз тебе доказать, какая я работящая и неутомимая!.. Ого, ты еще не отучился .краснеть?

— Лера, я действительно спешу, мне надо взять сигареты и отчаливать.

— Ну вот, теперь мы надули губки. Я ведь это просто так, для затравки. Мне и самой некогда. Хотя для тебя я бы время нашла... А, вот и Иван появился. Надо сделать вид, что мы не знакомы, а то он перепугается. Я возьму свой «Кент» и подожду тебя на улице.

Он вышел из «Бара» с завернутым в газету блоком «Столичных». Валерия бесцеремонно взяла его под руку.

— В конце концов мы старые друзья, Турецкий,— сказала она вдруг решительно.— Пойдем поболтаем у меня в машине, минут пятнадцать хотя бы.

Она мотнула головой в сторону шикарного «вольво», одиноко стоявшего на противоположной стороне улицы.

— Да можно и здесь поговорить...— снова впал в растерянность Турецкий.

— Ну что ты! Здесь полно знакомых шляется, донесут ведь. Что ты так на меня смотришь? Думаешь — с каких это пор я стала бояться?

— Да, действительно, с каких?

Она отвела глаза в сторону, вздохнула, легонько тронула его за руку.

— У меня сейчас не очень легкая жизнь, Саша. Неподдельная грусть прозвучала в ее голосе. Турецкий решил сдать позиции наполовину, но сказал твердо:

— Хорошо, Лера. Вот моя тачка.— Он пнул ногой шину своей «лады».— Здесь стоять нельзя, так что давай проедемся по Москве.

Легкое беспокойство промелькнуло на лице Валерии, она посмотрела в сторону своего «вольво», махнула рукой:

— Ладно. Давай проедемся.

— Боишься, что украдут?

— Украдут? Да нет, у меня замки специальные. Они сели в машину. Справа и слева пролетали башни

московских домов, унылых, как и весь город. Дневной воздух пах гарью. Валерия разговора не начинала, Турецкий же просто не знал, о чем вести беседу. Выехали к набережной. От реки несло смешанным запахом нефти и шоколада.

— Саша, приткнись где-нибудь. Я не умею быть пассажиром, ты знаешь.

Она откинулась на спинку сиденья, оголив колени. Чулки у нее были с причудливым серебряным узором. Тот же влекущий запах чистого тела и сладких французских духов.

Он остановил машину около маленькой смотровой площадки. Валерия достала из сумки перламутровую пудреницу, но пудриться не стала, просто порассматривала себя в зеркальце, небрежно бросила пудреницу в раскрытую сумку,

— Загубила я годы со своим Мухомором, Саша. Вот уже морщинки появились, а жизни нет. Он последнее время стал подозрительным, запирает меня на даче.

— Как запирает — на замок?

— Ну, не в полном смысле. Звонит каждые пятнадцать минут, проверяет. И даже... мне стыдно признаться... бьет. Вот, смотри.

Она приподняла край юбки до бедра, оголив покрытую загаром ногу. Турецкий узнал комбинацию — красную, с черным кружевом, помимо воли слегка напряглись мускулы во всем теле. Но уже в следующую секунду почувствовал некоторое облегчение: непривлекательность огромного синяка сняла напряжение.

— Я даже задумала его убить. Отравить или столкнуть с горы. Но он такой живучий, он выживет, а я сяду в тюрьму.

— Ты хочешь мне предложить это сделать? Лера, я даже не хочу обсуждать такое дело. Неужели нет простого выхода — развестись?

— Тогда он меня убьет! Ты его не знаешь! Этот законник на все способен! Надо спешить. Я не прошу тебя убивать, посоветуй какой-нибудь способ, чтобы наверняка. Я не могу, я не могу больше...

Валерия прижималась всем телом к его плечу, дрожащей рукой гладила колено.

— Саша, Сашенька...

Он рывком отодвинул ее от себя.

— Лера, мы этот разговор продолжать не будем. Я тебя сейчас отвезу к твоей машине. Я тебе очень сочувствую...

Он постарался изъять иронию из своего голоса.

— Я тебе очень сочувствую, но никаких советов давать не собираюсь.

— Подожди! Не заводи машину — дай мне успокоиться!

Она достала сигарету, жадно затянулась. Турецкий видел, что Валерия не на шутку была взволнована, если только это не было фарсом. Нет, у Валерии не могло быть никаких причин устраивать представление. Разве только в надежде на новое сближение: пожалей, приласкай, вспомни, вспомни... Но ведь они же случайно встретились. Но он все-таки вспоминал, гнал от себя эти воспоминания и — вспоминал. Валерия что-то тихо говорила, а он увидел ее на балконе гостиницы в Адлере, и внизу шумело море. Она стояла в. этой самой красной с черным комбинации и отстегивала от чулок кружевные резинки. Он повлек ее в комнату, но она сказала — нет, не надо, здесь, пусть там на пляже все видят, она повернулась к нему спиной, облокотилась на перила... Он вспоминал — ночной полет куда-то на юг, она положила голову ему на колени, пусть думают, что она спит, но уж он-то знал, что им обоим было не до сна-

Валерия всё о чем-то говорила, но он соображал с трудом — о чем, ему невыносимо хотелось сейчас нагнуть ее голову себя в колени, и — как тогда, в самолете... Но он заставил себя вслушаться.

— ...Вот я сижу и смотрю в телик -все вечера, у нас антенна такая — всю Европу принимает. Только я ничего не понимаю, приходится догадываться. Такие интересные фильмы... Один мужик убивал проституток*, потому что его мать была проститутка и у него такой комплекс возник, еще в детстве. А еще, как два друга убивали всех полицейских подряд, у них тоже комплексы были — у одного полицейский застрелил брата по ошибке, а у другого жену, нечаянно. Ты видел эти фильмы?

— Про полицейских видел.

— Да?! Правда видел? Расскажи мне его!

— Так что рассказывать? Ты уже весь сюжет изложила.

— Так это только в общих чертах! Вот помнишь, они разговаривают по телефону друг с другом, что они говорят?

— Лера! Я не помню так подробно.

— У тебя прекрасная память, я знаю. Помнишь, этот пожилой, звонит из телефонной будки возле кладбища машин Джеймсу, молодому, его Берт Рейнолдс играет...

— Наоборот, это Джеймс звонит.

— Вот видишь, а говоришь — не помнишь. И о чем они говорили?

Наверно и вправду что-то случилось в жизни Валерии, если ее стала интересовать такая ерунда.

Он уставился на панель приборов и отрубил:

— Они разрабатывали план очередного убийства. Кажется, начальника полиции.

— Это я поняла, Саша! Конкретно, что они сказали?

Турецкий разозлился и почти прокричал Валерии в ухо:

— Джеймс сказал: «С ним так просто не справиться. Нужна винтовка с дальним прицелом. С ним надо поступить так, как Освальд поступил с Кеннеди. Я его укокошу с крыши, когда он будет выходить из здания». Питер ему возражает: «Ты же справился с таким-то»,— я не помню, с кем,— «ты же справился с таким-то ударом кулака». А тот: «С этим не получится. У меня с ним нет точек соприкосновения один на один. Он слишком большая шишка. Был бы человек- рангом поменьше, я бы с ним справился». Или что-то в этом роде.

— Ты меня оглушил. И чего они решили?

— Питер пообещал достать винтовку. Нет, он сказал, что надо пойти к китайцу, то есть, чтобы Джеймс пошел к китайцу, у того есть такие винтовки.

— А что Джеймс ответил?

— Он сказал: «Окей, надо спешить, пока он не разнюхал о...— Турецкий не сразу вспомнил имя.— О Николсе. Иначе все следы приведут ко мне. Не позже чем завтра я его уберу»... Я не понимаю, Лера, зачем тебе это надо так подробно, для сюжета этот разговор, не имел никакого значения... Погоди, погоди, ведь этот фильм показывали по первой программе совсем недавно. Зачем тебе надо было его смотреть на иностранном языке?

— Не хватало еще, чтобы я наше засраное телевидение смотрела...

Валерия задумалась на секунду, потом сказала, вздохнув:

— Вот если бы моего Мухомора кто-нибудь под прицел взял. Не только в кино такое случается. Убил же Освальд президента Америки.

Турецкий засмеялся:

— Наши доморощенные рэкетиры ничем не отличаются от американских. Просто действуют в других условиях. Наши долгопрудненские или люберецкие гаврики вполне на это способны: насмотрелись сюжетов по видику и давай их прокручивать. Так что у тебя есть шансы. Что им стоит заманить в ловушку Зимарина? Едет он на дачу, а у переезда его уже ждут. Выходят из машины двое «наших» с Калашниковыми, направляют дула на Зимарина. Очередь. И место прокурора столицы вакантно.

— И кто же заполнит эту вакансию? Меркулов?

— Меркулов! Меркулов слишком честный. Амелин, конечно. Или другой такой же чурбан. Вот видишь, я все-таки попался на твою удочку!

Она посмотрела на изящные часики, украшенные разноцветными камушками, усмехнулась:

— Наше время истекло, Саша?

— Давно.

— Это ты в переносном смысле?

— Ив переносном тоже. Прости, Лера. Тебя проводить до машины?

Валерия засмеялась:

— Если это все, что ты мне можешь предложить... Нет, не надо. Я, впрочем, опаздываю на деловую встречу. Сашуля! Ты сейчас в прокуратуру, на Новокузнецкую?

— В общем — да...

— Тогда я попрошу тебя о совсем невинном и несложном одолжении, тебе это как раз по дороге.

Она вынула из пластиковой сумки блок американских сигарет, переложила его в сумку поменьше.

— Отвези, пожалуйста, блок Ключику, на Пятниц- кую. Я обещала. Это тебе по пути. Он загибается без курева. Вот адрес.

Не то чтобы ему было уж так жалко Ключика, в миру Артема Ключанского их общего приятеля, в прошлом знаменитого следователя, а сейчас загибающегося без курева не менее знаменитого удачливого фирмача, известного тем, что в прошлом году он официально заплатил миллион рублей партвзносов, просто он настолько неловко чувствовал себя на протяжении всего свидания с Валерией, что был рад любой причине прервать его.